Читать книгу Освяти и сохрани чадо мое… - Эльвира Абдулова - Страница 7

Через пару дней вдруг позвонила бывшая свекровь или правильнее, наверное, будет назвать ее матерью Андрея. Женщина странная, Анюте не понятная. Лет Любови Ивановне было около пятидесяти пяти, веса в два раза больше и полное отсутствие желания выходить из дома. Она могла не выходить на свежий воздух неделями, даже магазин во дворе не давался ей. Так и жила вместе с восьмидесятилетней матерью, тоже неподъемной, и вредным котом, уверенным, что он здесь единственный мужчина и значит – главный.

Однокомнатная квартира давно нуждалась в хорошем ремонте и в генеральной уборке, но обитатели так, похоже не считали. Анюта очень редко заезжала к свекрови с Андреем: как правило, передать продукты или лекарства. Она дальше порога почти никогда не проходила. Не то, чтобы мешал запах или брезгливость не позволяла выпить чашку чая, просто никто не приглашал и не предлагал.

Обои свисали ненужным тряпьем со стен комнаты, кровать и диван были застелены множеством одеял сомнительной свежести и увенчаны как короной, несколькими подушками. Как в сказке про принцессу на горошине – думала Анюта. Серый кот определенно чувствовал себя полноценным хозяином и мог озорства ради или просто так оставить «подарочки» где угодно. Возможно, он так выражал свое внутреннее «я». Как водится у всех котов, он уходил и возвращался, когда ему вздумается. Андрея он не любил. Тот однажды обидел злопамятного кота грубым пинком, и животное не упускало возможности нагадить в его ботинок. Пол ванной комнаты представлял собой настил из деревянных досок, шатающихся при ходьбе, на стенах плодилась плесень, но пожилые женщины, похоже, не чувствовали запаха, не тяготились неприглядностью собственного жилья. Анюте всегда хотелось широко открыть окна на балконе, заваленной грудой мусора и белья, которое Любовь Ивановна собиралась постирать весной, и впустить свежий воздух в эту ветхую обитель. А потом выбросить все ненужное, убраться, вымыть стекла и… отправить Любовь Ивановну на работу, но это была не ее мама. Андрей, такой щепетильный по части еды и внимательный к собственному гардеробу, не комментировал происходящее никак и вмешиваться Ане не позволял. Однако сам в квартире матери долго не задерживался.

Любовь Ивановна, раньше времени записавшая себя в старухи, любила говорить о себе в третьем лице:

– Сыночек, мама выйти на улицу не может… привези молочка и хлебушка ей и бабушке.

– Сыночек, яблочек хочется… Будешь проезжать мимо – завези маме.

Разговоры с самой Анютой были еще короче, поэтому молодая женщина удивилась, услышав при таких обстоятельствах голос Любови Ивановны:

– Анют!… Ты как там? Смотри: ничего с собой не сделай! Пришел с вещами весь сопливый. Вот так же он и рыдал, когда от Ксюхи ушел из Мин-Вод, и от Натахи из станицы, и от той, с цыганской кровью… забыла, как ее звали…. Два года – и все! Домой, к маме. Ты смотри там, мужики не стоят того! Держись Анют… А где я ему постелю? Мы с бабкой вдвоем ютимся… только топчан на лоджии. Ну пусть живет… Сыночек, как – никак… Звони, если «че»… Кот опять бабке на покрывало нагадил…

Не закончив разговора, женщина положила трубку, а Анюта подумала: как колобок, сбежал от всех, и от Ксюхи, и от Натахи, и от Анюты, и от той, безымянной.

Обида отступила, на смену пришла злость: на него, на себя за собственное унижение.