Читать книгу Крик шепотом - Эльвира Ивановна Сапфирова - Страница 3

Утро было морозным, пасмурным. Окна залиты серым светом, но в комнате уже тепло. Гудит растопленная Герой печь. В полной тишине тикают ходики. Лена открыла глаза, но вставать не хотелось. Перед глазами мелькали картинки из вчерашнего вечера. Она и жалела мать, и негодовала. Ну как можно так жить! Ну, никакой гордости нет у человека! Отца она уже давно не любила, а теперь и уважать перестала. Разве это мужчина!? Приползает домой на четвереньках и начинает вести себя, как царек: принеси, подай, сядь рядом. Издевается. Раньше она защищала маму, как могла: огрызалась, перечила, и тогда вся злость пьяного разгула обрушивалась на девочку.

Не выдержав, белая от волнения, она убегала к себе в комнату, плакала, и, жалея себя, мечтала о том, как было бы здорово, если бы ее отец не пил и не ругался, а был ей другом и защитником.

Странно, но она не помнила ни одного эпизода из их жизни, где отец вызывал бы у нее чувство любви. Даже в раннем детстве ей никогда не хотелось подойти к нему, сесть на колени, обнять. Она мысленно перебирала все фотографии, и ни на одной из них отец не держал ее на руках. Вот дядя Вова, младший брат отца, поднимает годовалую толстушку над головой, вот тетя Таня, его сестра, прислонила к себе худощавую трехлетнюю девочку. «Может, я уже тогда чувствовала эту неприязнь к себе!– подумала Лена. – А разве может родной отец так не любить своего ребенка! За что он меня так ненавидит? Странно…А маму жаль. Отцу что! Не впервой! Умоется, вытрется – и как новенький! Во сколько бы ни лег, а ровно в пять подъем на первый автобус, потом на первую электричку. "Начальство приходит раньше всех!" – мысленно передразнила отца Лена.– Тоже мне, начальство! Прораб! Перегаром всех подчиненных передушит." Неужели такого можно любить?! Пьет, бьет, обзывает разными словами, материт, а утром как ни в чем не бывало, разговаривают, даже целуются. Разве это любовь?! Любовь – это крылья за спиной, когда поешь даже во сне! А у них все по-другому. Может, они любят по-земному, а у нее – по-книжному?! Выходит, и любовь у каждого своя. Ни за что не стала бы жить с таким человеком, как отец».

Вот так размышляя о любви, Лена машинально оделась, в зеркало взглянула мельком, лишь для того чтобы хвост на затылке завязать, и вперед. В школу бежала,спасаясь от мороз, хотя тяжелое ватное пальто было теплым. Какое-то хмурое, серое выдалось утро, и Эльбруса, конечно, не видно.

Новую школу в станице построили год назад. Трехэтажная, из белого кирпича, она возвышалась над домами станичников, как царица, на высоком берегу горной речки, грозной и коварной во время ливней.

Открыв дверь, Лена сразу же увидела огромную, раскрашенную цифру 23. Стены фойе украшены поздравительными стенгазетами, разноцветными шарами, огромными бумажными цветами. Праздник! Лена даже подпрыгнула от радости: после вчерашних отцовских воспитательных мер она о празднике совсем забыла. « Ну, и ладно. Так тоже неплохо!» – решила девочка, поправив резинку в русых волнистых волосах и одернув черный фартук.

На перемене забежала к своим октябрятам, выстроила будущих защитников государства, похвалила за хорошую учебу, потому что главное качество мальчика – ум, а его надо развивать, поздравила вместе с девочками с праздником. Потом, конечно, с жаром отстаивала свой образ настоящего мужчины на классном часе, который так и назывался "Настоящий мальчик – настоящим мужчина". Сначала все молчали, Не нравилась название классного часа. Какая разница девочка ты или мальчик?

Лене стало жалко растерявшуюся учительницу, она подняла руку и сказала, что не важен пол, важно быть мужественным, смелым, но только на деле. Сделай, что считаешь нужным, даже вопреки установленным правилам, прояви смелость, уважение к другим людям. Это мужество. А у них в седьмом «б»классе девчонки по привычке относятся к мальчишкам свысока, могут и ударить, смеясь, и высмеять просто так, в шутку: ребята, ниже ростом, да и учатся пока хуже девчат. Но они тоже люди, и им тоже больно, просто мальчишки не плачут и не бегают жаловаться в учительскую. Настоящими должны быть все, а не только мальчики. Конечно, настоящий мужчина уж точно не должен быть похож на ее отца, но об этом Лена только подумала.

Уроки пролетели, как одно мгновение, и вот она – Свобода! На первом этаже проигрыватель из личных запасов директора гремел "Марш славянки". Нарядные, увешанные наградами ветераны Великой Отечественной войны, станичники, группами стояли в фойе. Довольные, радостные, они переговаривались, чинно кланялись, жали друг другу руки, а потом эти руки смущенно искали привычные карманы фуфайки, и, не найдя пристанища, натруженные, красные с въевшимся навсегда мазутом и машинным маслом, стыдливо сжимали друг друга за спиной.

Уроки закончились, и она, размахивая портфелем и разглядывая гостей, спускалась по лестнице,

– Колесова! Подойди сюда! – услышала Лена голос учителя пения, Василия Павловича, высокого, статного холеного мужчину, стоявшего у входа в актовый зал. Черный костюм, кипенно-белая рубашка и блестящий галстук-бабочка выделял его из толпы.

–Иду! – крикнула Лена с лестницы, проходя сквозь толпу гостей.

–Надо выступить. Через полчаса будем чествовать ветеранов. Будешь петь? – спросил он у подошедшей девочки.

Смешной вопрос! Она могла бы петь все двадцать четыре часа! Счастливая улыбка озарила лицо ученицы, но Василий Павлович, оглядывая ее наряд, покачал головой и протянул:

–Да-а-а! Черный фартук не годится. Ну-ка, сними его!

Без фартука было еще хуже. Широкое шерстяное платье висело бесформенным мешком. Учитель брезгливо фыркнул:

–Не могла прийти в парадной одежде! Знаешь ведь, что праздник!

Она, конечно, знала. Лена опустила глаза, чтобы учитель не увидел, как их застилает слеза. Разве могла она вчера думать о каком-то фартуке?!

Девочку обидел презрительный взгляд учителя, но ведь он же не знал, каким был у нее вечер.

– Ну, ладно, ладно, – примирительно бросил Василий Павлович, увидев наконец-то бледное лицо девочки, огромные синяки под глазами и вызывающий, обиженный взгляд. – Беги домой, переоденься и быстро сюда. "Коробейники" будем петь.

Он посмотрел на часы, висевшие над гардеробом, и добавил то ли себе, то ли ей:

– Должна успеть.

Лена стремглав помчалась домой. Петь «Коробейники» в белом фартуке? Нет! Нужно найти что-нибудь подходящее для сцены.

Бросив портфель в кухне на стул, Лена быстро вывернула содержимое комода, перемерила и мамины, и свои кофты, но ни в одной из них не понравилась себе. В зеркале на Лену смотрела упитанная среднего роста женщина с детским взглядом и курносым в веснушках носом. В лихорадочных поисках наряда время прошло незаметно. Когда летела назад на концерт, видела среди прохожих ветеранов с букетами цветов, но отгоняла плохие мысли об окончании торжества, а когда, пробежав зал, запыхавшись, выскочила на сцену, Василий Павлович посмотрел на нее и зло сказал, застегивая мех аккордеона:

– Все! Концерт окончен! Можешь идти домой! Правильно мне Людмила Борисовна говорила в учительской, что зазналась ты, ведешь себя вызывающе, и совершенно не учишь ее географию. Я тебя еще защищал, а ты…!

И вдруг закричал, не сдерживаясь, стукнув ладонью по стоящему на коленях инструменту:

– Ты меня подвела, школу подвела. Ты хоть это понимаешь!

Лена стояла, бессильно свесив руки, и растерянно- виновато смотрела на учителя. Никогда еще в школе ее так не отчитывали и не кричали на нее… При чем здесь география?! Ей было стыдно и обидно.

– Все, никаких теперь концертов! Слышишь, никаких!

Василий Павлович, бросив на нее сердитый взгляд, молча, собрал ноты, повесил на плечо серебристый аккордеон, под который, по его словам, пела сама Эдита Пьеха в студенческом ансамбле "Дружба", и, не оглядываясь, вышел из пустого зала.

Теперь ей стало страшно. Как же она будет жить без сцены!? Бледная, поникшая, Лена шла по знакомой улице мимо аккуратных и добротных дворов станичников, не замечая ни игривого блеска распустившихся февральских луж, ни ласкающих ее теплых лучей солнца, ни веселых ребят, идущих группами домой после занятий. Взгляд отрешенный и равнодушный. Она хотела лишь одного: скорее добраться до своего маленького аккордеона и играть, играть, пока рука, растягивающая мех, не упадет бессильно на колени.

Музыка помогала забыть обиды. Она завораживала, перехватывала в груди дыхание и выдавливала невыплаканные слезы, обидные слова и укоры. Постепенно боль утихала, музыка обволакивала, а все печали, невзгоды растворялись в звуках.

Очутившись на любимом висячем мосту через Подкумок, который отделял казачью станицу от курортного городка, Лена остановилась на середине, оперлась на трос. Мост закачался над суетливым, мутным потоком горной реки, и девочка по инерции, как в детстве, расставила шире ноги, вцепилась в перила. Внизу, клубясь и пенясь, расталкивая булыжники и наскакивая на валуны, с грохотом увлекая за собой гальку, несся бурлящий поток.

Одна. Голова безвольно опустилась. Ее никто не любит на всей Земле! Ни в школе, ни дома. Она смотрела на ледяную воду.

Весь мир рухнул. Сразу и неожиданно. Теперь она точно никому не нужна. Как он кричал: « Никаких концертов! Никаких выступлений!» Но это же невозможно!

Лена не могла не петь. Это как дышать. На репетиции в классе, поймав восторженные взгляды одноклассников, она старалась петь еще задорнее, еще громче. Здесь она царствовала, здесь ее любили, ею восхищались. Но разве он поймет?!

А как хотелось выйти на сцену красивой! Еще перед разговором с учителем она увидела Юрку. Неразделенная, безнадежная любовь в доме напротив! Когда она проходит мимо, голова сама поворачивается в ту сторону, а непослушные глаза лихорадочно ищут его, Юрку, любимого и недоступного. Лишь бы только взглянуть, полюбоваться античным профилем, завораживающими карими глазами и невероятно красивыми губами. Лена стыдила себя за эту рабскую зависимость, и иногда ей удавалось пройти мимо, гордо держа голову прямо, но глаза… Они все равно косили в сторону и выхватывали именно этот дом, именно это крыльцо и двор, где часто собирались ребята со всей улицы играть в настольный теннис.

Зачем он, кичившийся своей городской школой, развитым интеллектом и отцом, директором совхоза, пришел сегодня к ним, в сельскую школу?! На концерт? К ней или к знакомым мальчишкам? Теперь все равно. Он пришел, а она опоздала. Пропустила свой выход. И здесь – крах!