Читать книгу Князь советский - Эльвира Валерьевна Барякина - Страница 18

Нина отлично справилась с пробным заданием, но Фёдор Степаныч сказал, что жалования ей не полагается:

– Ты и так за казённый счёт у печки греешься и в столовке ешь. Чего тебе ещё надо?

Нина поняла, что попала в ловушку. Завернули такие холода, что без верхней одежды нельзя было и носу высунуть на улицу, а Шило так ничего ей и не принесла. Нина не могла даже сходить на рынок и купить себе что-нибудь тёплое.

– Вы посадили меня в тюрьму без суда и следствия! – возмущалась она, но Фёдор Степаныч лишь посмеивался:

– Иди на все четыре стороны! Кто тебя держит?

Он был несказанно рад, что у него появилась дармовая швея, умеющая работать с дорогими тканями. Нинина продукция шла проституткам, работавшим в Петровском пассаже, и приносила Фёдору Степанычу немалый доход.

Он зорко следил за тем, чтобы Нина не прибрала к рукам обрезки материи, и самолично заглядывал к ней, чтобы пересчитать лоскуты. Если у него было хорошее настроение, он подолгу засиживался в ризнице и вспоминал молодость.

По его словам, до революции он жил в Хабаровске и был «ходей» – так называли китайцев, которые ходили от дома к дому и предлагали мелочный товар на продажу.

Как ему хотелось перебраться в Канаду! Тамошнему Обществу железных дорог требовалось население для обслуживания путей в глухих лесах, и на семейство с двумя взрослыми мужчинами давали электрическую пилу и беспроцентный кредит на двадцать пять лет. Но оказалось, что китайцев Канада не принимала – ей требовались только белые люди, – и, смертельно обидевшись, Фёдор Степаныч вступил в партию большевиков и принялся бороться с империализмом – в качестве начальника женских тюрем.

Шило тоже заглядывала к Нине и, если была пьяной, заводила старую песню.

– Мы с тобой прям как сестры, только я познатнее буду, – говорила она, усаживаясь боком на стол для кройки. – Наше семейство произошло из Прибалтики. Слышала про баронов Бремеров? Ну так это мы и есть!

Шило в деталях описывала своё поместье, балы и родственников, которые служили чуть ли не при дворе императора, но из её рассказов достоверным выглядело только одно: во время революции её изнасиловали и выкинули из окна солдаты, после чего Шило тронулась умом.

– У нас был особняк в Петровском переулке – красивый, ну прям дворец! – возбужденно говорила она. – Мама велела вырезать на дубовых панелях портреты всех детей – меня и братьев, – как будто мы ангелочки. И эти панели повесили у нас в столовой.

– И куда делись твои братья? – спросила Нина.

– Их расстреляли в восемнадцатом году. Мать тут же померла от сердечного приступа, а папаша пережил и революцию, и войну. Он всё это время ботинки чистил на Первомайской – как раз напротив нашего доходного дома. Да только этим летом его ломовик задавил.

Нина только вздыхала: у всех были потери, у всех кого-то убили – если не большевики, так белые.

– У меня ведь когда-то жених был, военный атташе из Франции, – продолжила Шило и вдруг перешла на французский – правильный, почти без акцента.

Она рассказала остолбеневшей Нине историю своей любви: как она познакомилась с Жаном Кристофом на скачках и как потом переписывалась с ним.

Нина вглядывалась в её испитую рожу. Может, Шило и вправду была баронессой? В Москве было сколько угодно бывших полковников, служивших швейцарами, и бывших княжон, работавших уборщицами. Каждый выживал как мог и менялся не только внешне, но и внутренне.

Впрочем, Шило с её неуемной фантазией могло привидеться всё что угодно – и дворянское прошлое, и ангелы в буденовках, и самовар, поющий «Интернационал».

– А ещё я, знаешь, что помню? – задумчиво произнесла Шило. – У меня в библиотеке под подоконником были спрятаны леденцы. Мой брат Мишка вечно их отбирал, а я – вот ведь какая умная! – тайник сделала. Там дощечка одна сдвигалась, и можно было кое-что спрятать.

Шило схватила карандаш и обрывок старой выкройки и начала рисовать план:

– Вот Петровский переулок, а это наш дом. Здесь ворота, здесь двор… Входишь, поднимаешься по лестнице…

Рассказ был до того подробным, что Нина не знала, что и думать.

– Я тебе докажу! – суетилась Шило. – У меня все документы есть! После революции папаша зарыл их во дворе – там целый клад был. Если ты его откопаешь, то сама увидишь.

Не далее как вчера Нина делала выкройку из газеты, в которой была напечатана статья о кладах, спрятанных «буржуями» на чёрный день. Рабочие, делавшие ремонт в бывших барских домах, то и дело находили коллекции фарфора, старинные вышивки, золотые монеты и фамильное серебро. Всё это передавалось государству, а нашедшие получали грамоты и ценные призы.

– Ты не помнишь, что именно закопал твой отец? – осторожно спросила Нина.

Шило пожала плечами.

– Альбом с фотографиями точно имелся. Там есть одна карточка – мне на ней семнадцать лет. Я на ней точь-в-точь как ты!

Шило засмеялась и обняла Нину.

– Я ведь как пригляделась к тебе в трамвае, так и обомлела: во, думаю, как на меня похожа!

– Погоди! – отстранилась от неё Нина. – Ты знаешь, где зарыт клад?

– А то! – восторженно заорала Шило. – Как войдешь во двор, отсчитывай пятый кирпич на стене справа. Там будет выбоина: это Мишка бросал подковы и кусок кладки отбил. Копать надо под ней, прямо у стены. Только я туда не пойду – там черти водятся.

– Какие черти?

– Те, что меня из окна выкинули.

– Так это десять лет назад было!

– Не пойду! Ты, если хочешь, сама иди, я тебя провожу до места.

– У меня верхней одежды нет.

– Я тебе дам твою шубку поносить. Слушай, если ты наш альбом с фотокарточками добудешь, я тебя вовек не забуду. Вот ей-богу, что хочешь для тебя сделаю! Мне бы хоть одним глазком на моих посмотреть!

В ту ночь Нина не могла уснуть. А вдруг это её шанс на спасение? Если клад действительно существует, возможно, в нём сохранились какие-нибудь ценности: их можно будет продать и на вырученные деньги вернуться в Шанхай, а потом вернуть Шило долги.

Но кто знает, что сейчас происходит в бывшем особняке Бремеров? Может, там устроили отделение милиции или ещё что похуже?