Читать книгу Французский оттенок - Эмили Олфорд - Страница 9

На улице не было ни души. От этого Кэтрин стало особенно одиноко. В какой-то миг к ней закралась мысль снова попросить помощи у мадам Легьер, но она тут же её отвергла. Появиться как нищенка, промокшая до нитки, в грязной обуви и саквояжем в руках – нет, ее гордость была выше этого.

В конце концов, она набрела на какой-то домик в несколько этажей, с покосившейся вывеской о сдаче комнат внаем. Дверь ей открыл хозяин – тучный, краснолицый мужчина с седыми косматыми бакенбардами, и, увидев плачевное состояние ее одежды, тут же впустил.

– Чем могу помочь, мадемуазель?

– Мне нужна комната, чтобы переночевать.

– К сожалению, все комнаты у нас заняты. Единственное, что осталось – это каморка на чердаке. Но боюсь, что она слишком убогая для вас, мадемуазель.

– Сейчас мне все равно. Мне нужен какой-то приют и ночлег.

– Ну что же… Я позову жену, она покажет вам комнату. Мне тяжело подниматься по лестнице.

Он кликнул жену. В противоположность мужу, она оказалась худой высокой женщиной, со впалыми щеками, совершенно плоской фигурой и безжизненным голосом. На лице ее было выражение полнейшего равнодушия ко всему, что ее окружает и происходит. Это вполне устраивало Кэтрин. Меньше всего ей сейчас хотелось отвечать на вопросы.

Каморка под чердаком и впрямь оказалась крошечная и жалкая: старая деревянная кровать с продавленным рваным матрасом и такой же подушкой; маленький шкаф, рассохшийся от времени, отчего дверцы на нем скрипели и свободно болтались, не закрываясь до конца. У двери стоял покосившийся стол, а на нем кувшин с водой и таз для умывания. Утварь была помятая, с отколовшейся эмалью. На стене было прибито несколько крючков. На одном из них висела картина, написанная маслом. От взгляда на нее Кэтрин стало не по себе: унылые бедные парижские улицы в хмурый осенний дождливый день, наподобие сегодняшнего. Кэтрин захотелось плакать. Хозяйка заметила ее взгляд и сказала своим бесцветным голосом:

– Здесь жил художник. Вначале он платил нам за комнату, но под конец совсем обнищал и в уплату долга оставил эту картину. Мне она не нравится, но муж велел оставить. Он сказал, что возможно, когда-нибудь, как это случается у художников, этого человека признают талантливым, и его картины будут стоить целое состояние. Я не помню, как его зовут. Муж мне постоянно называет его имя, но я все время забываю.

– А что с ним сейчас?

– Не знаю. Кто-то говорил, что он умер от чахотки. Это неудивительно, ведь он все время был голодным. Я думаю, что для него смерть стала лучшим выходом.

Кэтрин еще раз взглянула на картину. От нее веяло тоскливой беспробудной безнадежностью.

– Лучше не глядите на нее, мадемуазель. Вы молоды и красивы. Кто знает, может у вас еще все наладится. Я вижу, вы совсем промокли. Если у вас есть во что переодеться, вы можете принести ваше платье ко мне в комнату. Там теплее и оно немного подсохнет до завтрашнего утра. Если вы надумаете куда-то идти, ваш саквояж я советую взять с собой. У нас здесь много разного народа обитает и не все из них добропорядочны. Я даже свою комнату не рискую оставлять без присмотра. Поэтому в пансионе всегда кто-то есть: либо я, либо муж. Ужина я вам предложить не могу, только хлеб и молоко. Кормить жильцов выходит слишком дорого. Поэтому они сами питаются, где придется, а нам платят только за ночлег.

Закончив свою речь, женщина умолкла. Кэтрин поблагодарила хозяйку и попросила хлеба с молоком. Она была голодна, а с собой у нее не было ничего съестного.

Пока хозяйка ходила за молоком, Кэтрин переоделась и когда женщина вернулась, она отдала ей мокрое платье. Девушке очень хотелось высушить и ботинки, но увы, другой пары у нее не было. Оставалось только надеяться, что к утру они хоть немного подсохнут.

После ухода хозяйки Кэтрин подкрепилась и, забравшись в кровать, принялась грустно размышлять, что же ей теперь делать. По счастью, мадам Бертин принесла еще и теплое одеяло. Оно пришлось очень кстати – из-за дождя на улице сильно похолодало, из всех щелей дул ветер и Кэтрин наверняка бы замерзла. Однако под одеялом она быстро согрелась, а теплое молоко с хлебом подействовали на нее сонно и, так и не успев ничего придумать, Кэтрин заснула.

Рано утром хозяйка постучала и занесла высохшее платье Кэтрин и стакан молока, извиняясь, что не может предложить ей что-то более существенное. Но девушка была рада и этому. С одной стороны, ранний подъем ее не очень обрадовал. Но в нынешнем положении она больше не имеет роскоши залеживаться в кровати по утрам. В пансионе она всегда вставала рано, таковы были правила. Но светская жизнь, в которую она с головой окунулась после приезда отца, отучила ее от этой привычки. Теперь же раннее пробуждение становилось для нее само собой разумеющимся.

Одевшись и выпив молоко, Кэтрин отправилась на поиски работы. По счастью, дождь к утру закончился, и не было необходимости сидеть взаперти. По совету хозяйки, Кэтрин взяла саквояж с собой. Потеря всех запасных вещей в ее случае была бы невосполнима.

Хозяйка, увидев, что Кэтрин уходит, попросила ее оплатить комнату.

– Видите ли мадемуазель… Вы уходите со всеми вещами. Почем я могу знать, вернетесь вы или нет? Хоть деньги за эту каморки и смешные, но мы каждый сантим считаем. Вы уж не обессудьте, но таковы правила.

Кэтрин не стала спорить с хозяйкой, ведь та была добра к ней. Заплатив, она немного поколебалась и призналась хозяйке, что ищет работу и не может ли та что-нибудь посоветовать.

– Не знаю, мадемуазель… В этих кварталах вы навряд ли найдете что-то стоящее. Здесь ведь одни бедняки живут. Вы поищите работу на богатых улицах. Там есть дорогие магазины, может, они вас возьмут продавщицей? У вас очень приличный вид. Сразу видно, что вы из благородных.

«Продавщицей»… Кэтрин бросило в дрожь. Леди Милвертон – продавщица.

– Я вижу, вам не очень-то по душе это занятие, мадемуазель. Но ведь надо же на что-то жить, правда?

– Да, конечно, вы правы. Со временем я привыкну. По крайней мере, я надеюсь на это.

Кэтрин решила послушаться совета мадам Бертин и отправилась в богатые кварталы, где были расположены дорогие магазины. Она долго набиралась храбрости, чтобы войти в один из них и спросить о работе. Но там ее ждала неудача – продавщицы этому магазину не требовались. Кэтрин зашла в следующий, но и там ей отказали. Один за другим Кэтрин обходила магазины, но никто не соглашался брать ее на работу. В отчаянии, понурив голову, она направилась к дверям в магазине, в котором, как ей казалось, ее ждет удача. У самых дверей она столкнулась с девушкой. Подняв голову, чтобы извиниться, она увидела перед собой… Луизу д’Обри. За ней в магазин входил Этьен…

Луиза сразу узнала бывшую английскую подругу. Один взгляд, брошенный на платье Кэтрин, сказал ей все. С безошибочным женским чутьем она угадала, что положение у Кэтрин бедственное. Ее испачканные ботинки кричали, что хозяйка сегодня прошла большой путь, а саквояж в руках красноречиво говорил, что у девушки нет пристанища.

– Леди Милвертон! Вот так сюрприз! – презрительно прищурила глаза француженка.

Но Кэтрин ее не слышала. Она смотрела на Этьена. Все эти дни она запрещала себе думать о нем, прекрасно сознавая, что он потерян. Но сердце не могло забыть того, кто стал ее первой любовью. Этьен тоже не мог отвести глаз от девушки. Это не понравилось Луизе. Она встряхнула юношу за рукав.

– Вы, наверное, слышали, леди Милвертон, что мы с Этьеном собираемся пожениться? Мы просто созданы друг для друга. А вы в его жизни были лишь досадным эпизодом. Правда, Этьен?

Этьен молчал и отводил глаза. Кэтрин стало противно, горько и обидно.

– Прошу меня извинить, но я спешу.

– И вы даже не поздравите нас? Не пожелаете нам счастья? – Луиза явно наслаждалась унижением соперницы.

– Не думаю, что вы нуждаетесь в моих пожеланиях.

– Это верно. Что хорошего может мне пожелать нищенка? Она может только позавидовать. Посмотрите, какое красивое кольцо подарил мне Этьен на нашу помолвку.

Она вытянула вперед руку, и на ее пальце блеснуло дорогое кольцо с бриллиантом.

– Красивое, правда? Куда как красивее того, что он дарил вам.

– Красивое, – усмехнулась Кэтрин. Только его красота не скроет скудность вашего ума, а так же бедность и грязь вашей души.

Луиза покраснела от злости и позвала хозяйку.

– Мадам Жюльбер!

Та, увидев богатых посетителей, мгновенно нацепила на лицо самую сладкую улыбку и кинулась их встречать.

– Мадемуазель д’Обри! Какой приятный сюрприз! Я слышала о вашей помолвке! Поздравляю вас! Вы такая чудесная пара!

Луиза продолжала визжать от злости:

– Кто пустил сюда эту женщину? Эта попрошайка пристает к нам!

– Эта девушка искала работу, мадемуазель.

– Она не работу ищет, а денег просит! Я не буду ничего покупать в вашем магазине, раз вы не заботитесь о своих посетителях и не оберегаете от назойливости подобных особ!

Гнев хозяйки обрушился на голову Кэтрин. Она кинулась было к девушке, чтобы вытолкать ее из магазина, но та уже сама выбегала на улицу, не желая оказаться в центре скандала и быть узнанной кем-то еще.

Глотая слезы, она побежала по улице, прочь от магазинов, прочь от дорогих витрин. День уже клонился к закату, и пора было возвращаться на ночлег, в жалкую комнату под крышей.

Хозяйка встретила ее вопросительным взглядом. Кэтрин грустно покачала головой.

– Не расстраивайтесь, мадемуазель. Вы обязательно что-нибудь да найдете. Вам непременно должно повезти.

Кэтрин поднялась в каморку под крышей. Картина с парижскими улицами показалась ей сейчас еще печальнее, чем вчера. Она начинала понимать этого художника. Действительно, нет ничего удивительного, если он умер где-то, на этих улицах, не найдя ни приюта, ни еды. Девушку пугало, что ее ждет такая же судьба. Картина казалась дурным знаком. Она словно зловещий предсказатель показывала, что случится с ней очень скоро. Казалось, что она каждый день увеличивается в размерах и становится все больше и больше, заполняя собой всю комнату. Куда бы Кэтрин не смотрела, она все время видела картину и чувствовала ее. В какой-то момент девушка испугалась, что она сходит с ума. Теперь она понимала, почему хозяйка оставила ее висеть здесь. Казалось, что если поместить картину в любую из комнат, она и там распространит свою заразу бедности и безысходности. Поэтому картину и оставили там же, где жил ее создатель, как будто пытаясь этим сдержать те несчастья, которые полотно сулило своему обладателю.