Читать книгу Возмездие Сандокана. Возвращение Момпрачема - Эмилио Сальгари - Страница 12

Как мы помним, Каммамури не повезло. Во время набега буйволов он не успел схватиться за лианы. Рухнув вниз, бедняга пролетел футов двадцать и приземлился прямехонько на спину пробегавшего мимо быка. Однако маратха не утратил хладнокровия и сразу же понял, что, если спрыгнет со своего «скакуна», его неминуемо растопчут. Поэтому он изо всех сил вцепился в длинные буйволиные рога.

Животное, вообразив, будто напал какой-то хищник, с диким мычанием помчалось вперед, а за ним – все стадо. Его безумие стало спасением для индийца, во всяком случае пока. У него сохранился карабин и патроны. Каммамури прижался к бугристой спине буйвола, отдавшись на волю рока.

Бык несся со всех ног, не разбирая дороги, листья и обрывки лиан так и летели в стороны. Маратху безжалостно хлестали ветви, но смельчак только крепче держался за рога, чтобы не упасть и не размозжить голову о какое-нибудь дерево. О том, чтобы предпринять что-либо иное, к примеру спрыгнуть, нечего было и думать.

– Устанешь же ты в конце концов или нет, – бормотал себе под нос Каммамури. – Не паровой же котел у тебя в груди!

Стадо понемногу отстало – вероятно, двинулось другой дорогой, бросив сородича на произвол судьбы. Каммамури больше не слышал ни их мычания, ни стука копыт, лишь треск молодого подлеска, растоптанного в труху взбесившимся животным.

Диковинная скачка длилась уже больше получаса, и останавливаться бык не собирался. Перепуганному Каммамури оставалось только гадать, куда она его занесет и как он будет возвращаться к своим. Вдруг буйвол на полном скаку влетел в воду, подняв тучу брызг. Это оказалась заболоченная речка, судя по всему один из притоков Маруду.

– Куда ты меня завез, скотина ты эдакая?! – в ярости воскликнул индиец. – Пора с тобой кончать, иначе я себе шею сверну.

Он потянулся к карабину, когда заметил, что буйвол плывет.

– Ага, здесь глубоко… Придется подождать до берега.

Буйвол быстро плыл вперед. Похоже, купание его освежило, но непонятный груз на спине по-прежнему беспокоил, пусть даже в шкуру не вонзались клыки и когти. Бык то и дело встряхивался, затем совсем перестал перебирать ногами и тоскливо, протяжно заревел.

– Неужто он пошел ко дну?..

Маратха тревожно осмотрелся. У него мелькнула мысль, что в протоке живут крокодилы, с которыми он уже имел счастье познакомиться в водах Маруду. Подозрение было более чем основательным. Гавиаловые крокодилы, как и их африканские сородичи, вполне могут селиться не только в реках, но и в мутных болотах. Впрочем, индиец сразу успокоился, не увидев на поверхности ни одной узкой зубастой морды.

– Что же почуял буйвол? – вслух подумал Каммамури. – Довез бы меня до берега, а там пусть убирается на все четыре стороны, Шива его побери.

Между тем бык явно занервничал. Он то плыл, высоко задрав голову, чтобы не наглотаться болотной воды, то застывал на месте, судорожно дергая ногами и хрипло мыча. И тут Каммамури заметил темные струйки, стекавшие с боков животного.

– Теперь ясно. – Маратха торопливо подтянул ноги. – Тут полно пиявок. Ну же, Черныш! Я ничем не могу тебе помочь. Давай спасайся, а заодно и меня довези до суши.

Он вытащил тальвар и легонько кольнул быка в шею. Тот замотал башкой, взревел, забил ногами. Не прошло и пяти минут, как они выбрались на противоположный берег. Буйвол сразу рванулся вперед. С его окровавленных боков посыпались целые гроздья пиявок. Шлепнувшись в траву, кровососы тут же прятались там в ожидании новой добычи. Борнейские пиявки способны жить не только в воде, но и во влажных лесах.

Обрадованный буйвол галопом поскакал дальше. Казалось, кровопускание пошло ему на пользу. В джунглях обнаружилась тропа, проложенная то ли носорогами, то ли слонами, и бык летел по ней словно на крыльях. Минут через двадцать Каммамури вновь взялся за карабин, собираясь пристрелить неутомимого скакуна, когда услышал, как кто-то крикнул на чистейшем хинди:

– Стой!

Обернувшись, он увидел выходящих из кустов людей, вооруженных кампиланами, духовыми трубками и парангами.

– Даяки! – воскликнул маратха.

Он вскинул карабин и, не целясь, выстрелил в дикарей, бежавших к нему с воплями. Кто-то заверещал, потом один за другим прогремели пять выстрелов. Буйвол, начиненный свинцом, встал на дыбы и рухнул как подкошенный, стукнувшись головой о толстый ствол. Каммамури кубарем полетел на землю и потерял сознание.

Очнувшись, маратха обнаружил себя в совершенно ином положении. Буйвола рядом не было. Несколько даяков тащили его на носилках из веток. Он был связан по рукам и ногам сплетенными из травы веревками, вдобавок все тело плотно опутывала сеть из колючих кокосовых волокон, что не позволяло ему даже пошевелиться.

Позади шествовало человек тридцать в голубых набедренных повязках и с огромными медными серьгами в ушах. Даяки были вооружены духовыми трубками и тяжелыми парангами, расширяющимися к острию. За время их с Тремаль-Наиком пребывания на кабатуанской ферме, разоренной в итоге этими дикарями, Каммамури неплохо освоил их язык. Приподняв голову, он спросил:

– Куда вы меня несете?

Один из носильщиков осклабился, покачал головой, но ничего не ответил.

– Глухие вы, что ли? – сердито продолжил Каммамури. – Я спрашиваю, куда меня несут?

– Об этом поинтересуйся у нашего орангкайи[49], – только и сказал даяк.

– А кто ваш господин?

– Белый человек.

– Озерный раджа?

– Нет. Раджа слишком стар, чтобы бегать по джунглям.

– И где он, ваш орангкайя?

– Идет позади.

– Позови его.

– Некогда.

– И сколько вы продержите меня связанным?

– Не знаю.

– Ты болван.

– Скажи это орангкайе.

– Может, лучше орангутану? Ваши вожди сильно напоминают мавасов.

Даяк пожал плечами.

На самом деле в Каммамури говорила злость. Даяки – один из самых красивых народов Малайского архипелага. Высокие, мускулистые, светлокожие, с правильными чертами лица, они очень выделяются на фоне малайцев, бугисов, макасаров, негрито или аэта.

Отряд ускорил шаг, все дальше углубляясь в великие джунгли. Каммамури показалось, что они стараются держаться подальше от реки.

На заре отряд добрался до небольшого, но хорошо укрепленного поселения с высоким палисадом и глубокими рвами, полными колючих веток, – почти непреодолимой преградой для тех, кто имеет скверную привычку разгуливать босиком.

Пройдя через перекидной мост, они миновали ворота и остановились перед просторной хижиной на широкой площади, окруженной халупами поменьше. С маратхи сорвали сеть, развязали ноги и пинками загнали в хижину, вопя прямо на ухо:

– Пошевеливайся, негодяй! Мы тебя как раджу несли всю дорогу! Ничего, скоро твоя башка украсит наш алтарь.

– Чтоб вас ханту[50] и баджанги[51] в преисподнюю утащили! – огрызнулся Каммамури.

Внутри было пусто, лишь на полу валялись яркие циновки да стояли два-три горшка. Пленник, не без внутреннего содрогания, увидел своеобразный стеллаж с несколькими дюжинами мастерски высушенных человеческих голов.

– Уютное местечко, – пробормотал он, созерцая эту жуткую коллекцию. – Интересно, меня хотят напугать или моей голове вскоре придется составить компанию вот этим экспонатам? Полагаю, голова индийца произведет настоящий фурор и вызовет зависть у соседних племен.

Внезапно кто-то у него за спиной произнес на чистом ассамском:

– Что ж, настало время платить по счетам, господин секретарь ассамского генералиссимуса. Полагаю, вы несколько удивлены нашей встречей?

Каммамури так и подскочил. Он узнал этот голос.

– О Шива! – вскричал он, серея. – Фаворит бывшего раджи!

– Да. Теотокрис, к вашим услугам. – Грек издевательски поклонился.

От изумления маратха утратил дар речи. Теотокрис с явным удовольствием наблюдал за искаженным ужасом лицом пленника, не снимая рук с двуствольных, отделанных перламутром пистолей, заткнутых за алый кушак.

– Вы?! – наконец воскликнул Каммамури.

– Не ожидали встретить меня на Борнео?

– Но как же вы тут очутились?

– Пусть это останется моим маленьким секретом.

– Может, вы мне мерещитесь?

– Нет-нет, перед вами действительно я, Теотокрис, фаворит бывшего раджи Ассама.

– Наверное, это дурной сон…

– Сейчас разберемся.

– О чем вы?

Пройдя в угол хижины, грек перевернул лежавший там панцирь огромной черепахи, уселся на него и произнес:

– Теперь можно и поговорить, господин секретарь. Присесть не желаете?

– Не желаю.

– Где вы оставили своего хозяина?

– У устья реки.

– Лгать нехорошо, господин секретарь, – насмешливо попенял ему грек. – Да, ваш баркас ушел от моих даяков, и его унесло течением, но не думаю, что до самого устья. Иначе я бы не встретил вас здесь, в лесу.

Каммамури покосился на улыбающуюся физиономию Теотокриса и буркнул:

– Вижу, вы большой любитель шутить.

– Иначе я не стал бы фаворитом несчастного Синдхии. Ему нравились веселые люди. Однако не пытайтесь сменить тему. Я спросил, где вы оставили своего господина.

– Зачем он вам? – рявкнул Каммамури, теряя терпение.

– Он мне даром не нужен. В отличие от второго…

– Какого еще второго?

– Нового раджи Ассама, прохвоста и португальского авантюриста, бросившего мне вызов. Он еще не знает, с кем связался. Мы, греки с архипелага, не прощаем обид и оставляем по себе страшные воспоминания, пусть даже ценой собственной жизни.

– Мне послышалось или вы назвали кого-то прохвостом? – холодно спросил Каммамури, мало-помалу овладевая собой. – Вы ничего не знаете о силе этого человека, о том, сколько сражений он выиграл вместе с названым братом в Индии и в Малайзии?

– Господин секретарь говорит о человеке, гордо именующем себя Малайским Тигром? Не сомневайтесь, я расквитаюсь и с ним.

– Будь они оба здесь, вы бы не посмели отзываться о них подобным образом.

– Мы, греки с архипелага, не прощаем обид и оставляем по себе страшные воспоминания, пусть даже ценой собственной жизни.

– Я не боюсь этих проходимцев.

– Однажды вы уже пропустили удар. И получили от господина Янеса немного стали в грудь, – ехидно заметил Каммамури. – Неужто позабыли?

В глазах мстительного сына Эллады вспыхнул зловещий огонек, лицо его перекосилось. Он быстро расстегнул куртку и рванул за ворот рубаху, демонстрируя белесый шрам, резко выделявшийся на смугловатой от природы коже бывшего ловца губок.

– Вот эта отметина! – произнес он сдавленным от гнева голосом. – Она исчезнет лишь после моей смерти, и я готов умереть, но забрать с собой в могилу того, кто мне ее оставил.

– Трудновато же вам придется, – покачал головой Каммамури. – Сеньор Янес и Малайский Тигр могут весь мир вверх тормашками перевернуть.

Грек расхохотался:

– Вы уверены, господин секретарь великого генералиссимуса?

– Зовите меня просто Каммамури, – сказал маратха, изрядно утомленный насмешками грека. – Выкать и величать меня господином тоже излишне. Я не раджа и не правлю ни Ассамом, ни Бенгалом, ни уж тем более малайскими островами.

– Ты прав. Кстати, и беседа пойдет побыстрее. Церемонии порой стесняют общение.

Теотокрис извлек из кармана великолепный портсигар, наверняка подарок Синдхии. По золоту бриллиантами и изумрудами выложены были какие-то цифры. Он неторопливо достал папиросу, раскурил ее, выпустил облачко ароматного дыма и сказал:

– Итак, продолжим разговор.

– Мы треплем языками уже полчаса, господин Теотокрис, а толку чуть.

– Сам виноват. С другой стороны, я ведь никуда не спешу.

– Что вам от меня нужно?

– Сведения о местонахождении махараджи, а также о том, почему он оставил свое царство и что забыл в здешних лесах.

– Я вам уже ответил. Он где-то в джунглях.

– Видишь ли, этого недостаточно. Требуются указания поточнее. Мне известно, что их всего трое.

– Зато стоят они трех сотен.

– Да хоть трех тысяч! Достаточно мне щелкнуть пальцами, и в бой пойдут десять тысяч даяков.

– Кто же вам даст такое войско? – усмехнулся Каммамури.

– Белый раджа Кинабалу.

– Он назначил вас своим главнокомандующим?

– Может быть. Не твоего ума дело. Нынче я сильнее, и точка.

– Э-э-э, господин, не переоценивайте себя. У махараджи Ассама, Малайского Тигра и моего хозяина тоже найдутся воины. Плевать им на ваших даяков.

– Пусть ваши воины сперва попробуют выбраться с острова. Ничего, рано или поздно голод заставит их переправиться на берег, где они и найдут свою смерть.

– Не забегайте так далеко вперед, господин Теотокрис. В реке полно крокодилов и черепах, с голоду никто не помрет, уверяю. Эти люди способны питаться даже листвой.

– Кто же вы такие, черт вас побери?! – заорал разъяренный грек.

– Мужчины, способные на все.

– Дьявол тебя побери! Хорошо, поглядим, долго ли ты сам протянешь на одних листьях, сидя в «вороньем гнезде»[52].

– Попробую, хотя и не понимаю, о чем речь, господин бывший фаворит бывшего раджи Ассама.

– Тысяча чертей! Теперь, кажется, это ты взялся шутить и издеваться?

– Я? Ну что вы! Перед вами скромный слуга, не имеющий привычки подтрунивать над сильными мира сего.

– Тогда заканчивай со своей клоунадой.

– Вы о чем?

– О твоих попытках уйти от вопроса.

– Я совсем запутался, ума не приложу, что вы имеете в виду.

– Отвечай, бесовское отродье, где прячется махараджа!

– Расспросите застреленного буйвола. Откуда мне знать, куда он меня завез? Я упал с дерева прямо на спину рогатой скотины, несшейся по лесу не разбирая дороги, и вот очутился тут.

– А твои товарищи?

– Им повезло больше, они удержались на дереве. Видимо, половчее меня будут. Вот вам чистейшая правда.

– Да, на правду похоже. Во всяком случае, мы с Насумбатой собственноручно пристрелили того буйвола. Он рухнул под пулями, что твоя спелая груша. Жаль, не удалось притащить его сюда, пропадет гора мяса. Теперь буйволятиной полакомится кое-кто другой, но он же угодит в ловушку.

– Кто?

– Полегче, приятель. Греки не болтают о своих планах с первыми встречными. Значит, ты не знаешь, где сейчас махараджа с товарищами?

– Нет.

Теотокрис отбросил окурок, раскурил новую папиросу и, помолчав, продолжил:

– Считаешь себя двужильным, но это не так. Увидимся через несколько дней, приятель. Боюсь, листья бананов и аренги, покрывающие хижину, окажутся тебе не по зубам.

Он хлопнул в ладоши. Как из-под земли появилось четверо даяков, ожидавших приказа. Все были вооружены парангами из самородного железа, сверкавшими, точно осколки зеркал. Грек лениво махнул рукой, даяки потащили Каммамури наружу, угрожающе рыча.

– Повежливее! – возмутился тот. – Набросились, точно марабу!

Индиец попытался вырваться, но его вновь швырнули на носилки, опутали сетью и понесли за ворота деревни под визг женщин и смех детей, высыпавших из хижин крохотного форта.

«Что, если грек велел им отрубить мне голову? – мелькнула у него мысль. – Надеюсь, он не столь жестокосерден к человеку, единственная вина которого – служение собственному хозяину».

Носилки тащили четыре даяка, следом шло еще двое с длинными шипастыми рогатинами на плечах. Это было не что иное, как санггамара, – жуткие орудия, которыми местные прижимают к земле шеи пленников или безумцев, обездвиживая их.

Дело в том, что на всех крупных островах Малайзии живет великое множество сумасшедших, спятивших от употребления опия. Со временем они впадают в настоящий раж, по-малайски именуемый «амок». Чтобы привести в чувство потерявших рассудок, аборигены и придумали эти необычные рогатины.

Процессия обогнула палисад и остановилась у странного сооружения. Его можно было назвать наблюдательным постом или «вороньим гнездом». Из земли торчали три ряда бамбуковых шестов высотой около пятидесяти футов, скрещенных и связанных между собой ротангами. Сверху размещался крохотный домик из циновок, крытый длинными банановыми листьями. На палках, тонкими лианами привязанных к углам хижины, тараторили хохлатые какаду.

Один из даяков снял с Каммамури сеть, развязал ему руки и ноги и велел:

– Полезай.

– Куда? – изумился маратха.

– Наверх.

– В эту клетку?

– Таков приказ.

– Я же не обезьяна!

– Мне все равно. Приказ есть приказ.

– И чем я там должен заниматься?

– Не знаю.

– Приручать какаду?

– Это меня не касается.

– Значит, говоришь, лезть?..

– И пошевеливайся, иначе твоя шея познакомится с нашими санггамара.

– Скажи хотя бы, где лестница. Я что-то ее не вижу.

Даяк ткнул пальцем в толстенный ствол бамбука с глубокими насечками, нанесенными в двух пядях одна от другой.

– Понятно, – проворчал Каммамури. – Местные обожают орангутанью гимнастику. Ладно, посмотрим, что там наверху. Виды оттуда, должно быть, изумительные.

Маратха начал карабкаться по стволу. Воины взглядом следили за ним, размахивая парангами и колючими рогатинами. Их физиономии не предвещали ничего хорошего. Наверное, даяки огорчились, что им не позволили отрезать пленнику голову. Цвет ее кожи заметно отличался от бледно-желтого окраса аборигенов, и она, несомненно, стала бы жемчужиной их коллекции.

Минуты через две Каммамури выбрался на хлипкий бамбуковый настил непосредственно под хижиной, подтянулся и оказался на своеобразной веранде, окружавшей причудливое сооружение.

– Что за дурацкая тюрьма? – спросил сам себя маратха. – Мы с хозяином два года прожили на Кабатуане, но я ни разу не встречал подобных клеток, подвешенных между небом и землей. В таких только павлинов выращивать.

Обойдя хижину, он обнаружил маленькую дверцу, в которую и протиснулся не без опаски. Пол внутри был завален грудами сухой листвы. Ни стола, ни кровати… Не было даже глиняного кувшина с водой.

– Судя по обстановке, подлый грек решил уморить меня голодом и жаждой. – Маратха поежился.

Он шагнул вперед, и тут из-под листвы навстречу ему поднялась черная человеческая фигурка и спросила по-даякски с акцентом:

– Туань-эропа?

Этим словом, обозначающим европейских господ, малайцы называют всех людей иных рас. Каммамури ничего не ответил. Он пристально смотрел на незнакомца. Казалось, тот только что очнулся от глубокого забытья и пытается сообразить, кто еще объявился в хижине.

Он не был даяком. Низенький, едва ли пяти футов ростом, с очень темной, почти черной кожей. Крупная голова, перевязанная окровавленной тряпкой, из-под которой во все стороны торчали курчавые волосы. Нос короткий, с широкими ноздрями. Почти безгубый лягушачий рот, узкий лоб, большие, отнюдь не раскосые глаза, тело сухощавое, плечи покатые. Не нужно быть антропологом, чтобы опознать в этом человечке представителя дикого племени, негрито или аэта, из самой глубины малайских джунглей.

Во внешности и в жизненном укладе у них нет ничего общего ни с суматранскими батаками, ни с филиппинскими тагалами, не говоря уже о борнейских даяках и малайцах. Тем не менее народ этот весьма многочислен. Они встречаются в Южной и Центральной Африке и на Андаманских островах, расположенных неподалеку от Индии. Как эти пигмеи, столь отличные от других рас, распространились по миру? Загадка. Никто из ученых по сию пору не смог объяснить, каким ветром их занесло и на Черный континент, и на далекие малайские острова.

Каммамури, тоже не ожидавший встретить в тесной клетушке соседа, да еще столь диковинного, молчал.

– Не туань-эропа? – спросил незнакомец, видя, что пришелец не решается открыть рот.

– Не эропа, – ответил наконец маратха. – Что ты здесь делаешь?

– Жду исцеления, – сказал человечек.

По-даякски он изъяснялся довольно бойко.

– А потом? Уйдешь?

Негрито скорчил злую гримасу. Медные браслеты на его руках-спичках зазвенели.

– Мне раскроили голову парангом. Теперь она не годится для алтаря вождя. Когда рана затянется, меня убьют.

– Кто убьет?

– Даяки.

– Вот подлецы! – воскликнул Каммамури. – Не думал, что люди способны пасть так низко! Где тебя поймали?

– В лесу. Я охотился на тапира.

– Когда?

Растопырив пальцы, дикарь сосредоточенно принялся считать их и пересчитывать. Затем помотал головой, словно отказываясь от столь сложной арифметической задачи, и изрек:

– Не знаю.

– У вас всех определенно нелады со временем, – вздохнул Каммамури.

– К чему мне оно?

Маратха обошел хижину и вернулся к негрито, не сводившего с него глаз.

– Тебе дают есть?

– Нет.

– А пить?

– Тоже нет.

– И ты еще жив?!

Негрито развел руками.

– Теперь я понимаю, – произнес Каммамури. – Грек вовсе не шутил, говоря, что мне придется пожирать листву с крыши. О Шива, Брахма и Вишну!.. На столбах я заметил какаду, значит на первое время еда найдется. Хотел бы я знать, как там поживают мой хозяин, сеньор Янес и Малайский Тигр? Что они думают обо мне? Кали сожри проклятого грека! Я не собираюсь подыхать от голода в этом курятнике, а мой товарищ по несчастью, кажется, неглуп. Мы с ним в одной лодке, надеюсь, договоримся. Всего-то и надо выждать, пока охранники уснут, и спуститься вниз. Надеюсь, они хоть иногда спят.

Негрито принялся отщипывать и жевать жесткие кокосовые волокна, из которых были сплетены циновки, а маратха вышел наружу.

По узким улочкам деревушки сновали мужчины, женщины и детвора. Меньше чем в полумиле поблескивал изгиб реки с лесистыми островками. Прямо под «вороньим гнездом» вокруг очага с огромным котлом сидело четверо воинов.

– М-да, а сторожат-то неплохо, – пробормотал Каммамури. – Неужели даяки даже похлеще тугов[53] Сундарбана? Ну, это мы поглядим! Пока надо озаботиться пропитанием. У меня часов десять крошки во рту не было, а сколько дней голодает негрито, и представить страшно.

Вновь обойдя хижину, он приметил ствол бамбука, возвышающийся над крышей, и полез по нему. На насестах восседали восемь белых какаду с нежно-розовыми и желтыми хохолками. Птицы были привязаны тонкими побегами ротанга.

«Может, это местные божества? – задумался маратха. – Что ж, придется даякам обойтись без них. В наших желудках птичкам будет уютнее. Не собираюсь я грызть сухую листву, чертов ты грек! Зажарить попугаев не получится, но первое время, к твоему неудовольствию, от голода я не умру».