Читать книгу Возмездие Сандокана. Возвращение Момпрачема - Эмилио Сальгари - Страница 5

Некоторое время Насумбата сидел с задумчивой физиономией, словно размышлял, каяться или все же попробовать выкрутиться. Затем, решив не испытывать судьбу в лице Каммамури, произнес:

– Что ж, я полностью в вашей власти. Обещаю честно ответить на вопросы, если мне сохранят жизнь.

– Не торопись, приятель, – сказал Малайский Тигр. – Ты получишь, что хочешь, но только когда мы окончательно убедимся в твоей откровенности. Давай выкладывай все начистоту.

– Я соврал, сказав, что никогда не встречался с озерным раджой, – начал Насумбата.

– Это и так понятно. Когда ты его видел?

– Месяцев пять назад.

– Где?

– На озере.

– Сильно он постарел?

– Борода вся седая, лоб в морщинах, но выглядит крепким.

– Это правда, что у него двое сыновей?

– Да, двое юношей, оба полукровки, высокие и сильные, точно буйволы. Их ему родила даякская принцесса из Лабука.

– Какое задание дал тебе раджа?

– Добраться до бухты Радости и присоединиться к твоим пиратам. Он узнал, что ты вернулся из долгого путешествия.

– Кто ему сообщил, что я с друзьями побывал в Индии?

– Этого я не знаю.

– Чего именно он опасается с моей стороны?

– Что однажды ты объявишься на озере со своими малайцами.

– Но почему? Я не беспокоил его долгие годы, хотя мысль вернуть трон и отомстить за родных никогда меня не оставляла.

– Однако ты здесь, господин. Значит, раджа не ошибался на твой счет. Сомневаюсь, что вы приплыли сюда в погоне за мной.

– Откуда тебе известны мои планы? Я мало с кем ими делюсь.

– Подслушал как-то ночью. Ты беседовал с Самбильонгом и Сапагаром.

– Вот крыса! – пробормотал Янес.

– Ты успел донести радже? – продолжил допрос Сандокан.

Насумбата замялся, но, поглядев в глаза Малайскому Тигру и завидев в них угрозу, поспешно сказал:

– Я послал гонца.

– К самому радже?

– Да, господин.

– Что ты ему передал?

– Что ты скоро высадишься в этих местах.

– Почему ты сам не отправился к озеру?

– Я должен был наблюдать за твоими перемещениями.

– Полагаешь, раджа уже принял меры, чтобы помешать мне пройти по джунглям?

– Разумеется. Не уверен, что тебе удастся увидеть берег Кинабалу.

– Это не твоего ума дело, – оборвал его Янес. – Мы обрушили не один трон, и уж конечно, не какому-то там самозванцу нас останавливать. Знаешь туда дорогу?

– Да, господин.

– Как думаешь, Сандокан, скоро он встанет на ноги?

– Ранение не тяжелое. А если потребуется, мы сможем его нести.

– Идите за мной, друзья, – сказал Янес. – Кое-какие вещи этому человеку знать не следует.

Допив бутылку, они закурили и вышли наружу. Двое малайцев остались сторожить Насумбату.

На берегу малайцы и ассамцы сообща выгружали из трюма яхты остатки провизии и сворачивали широкие паруса проа. Баркас оставался под пара́ми, готовый в любой момент выйти в море.

– Поднимемся на яхту, – предложил Янес. – Там нас никто не подслушает.

– Ты кого-то подозреваешь? – встревожился Сандокан.

– Э-э, друг, разве можно знать наверняка! С тех пор как я заделался принцем, подозреваю всех и вся.

Они сели в шлюпку и перебрались на борт яхты, стоявшей на якоре всего в двадцати локтях от берега: бухта в том месте была очень глубокой. Пройдя по палубе, они спустились в ют[30], где находилась элегантно обставленная кают-компания. Два широких иллюминатора выходили на корму, справа и слева от руля. Переборки были обиты голубым шелком, вдоль стен стояли диванчики синего бархата, а в центре – резной стол, инкрустированный слоновой костью и серебром. Над ним висела бронзовая люстра в индийском стиле, с подсвечниками, искусно отлитыми по форме переплетенных слоновьих хоботов.

В глубине салона стоял индиец, словно ожидая приказаний. Он был высок, смугл, худ, черноглаз и чернобород. Одет в просторное перкалевое дхоти[31], расшитое яркими цветами.

– Можешь идти, Сидар, – сказал Янес, махнув рукой. – Нам пока не требуются твои услуги.

– Кто это? – поинтересовался Сандокан, когда индиец вышел.

– Дворецкий, точнее – китмутгар.

– Надежный, надеюсь?

– Надежнее некуда.

– Хорошо. Так о чем ты хотел поговорить?

– У тебя достаточно сил, чтобы отвоевать трон?

– Сколько у нас было людей, когда мы победили кровожадного раджу Ассама? Вряд ли больше, чем сейчас у меня. Скорее, меньше. Однако наша отвага вернула Сураме корону.

– Итак, каков твой план?

– Как можно быстрее пересечь джунгли, добраться до озера и застать врасплох негодяя, за которым кровавый должок.

– И убить его! – рявкнул Тремаль-Наик.

– Пощады он от меня не дождется, – глухо произнес Сандокан.

– Я немного знаю твою историю, – добавил индиец. – Но хотел бы услышать подробности. Полагаю, сегодня мы не пустимся в дорогу?

– Сперва мне надо убедиться в том, что раджа Лабука держит нейтралитет, иначе наш флот не будет в безопасности. Когда-то я оказал этому пиратскому царьку одну услугу, надеюсь, он о ней не забыл. Мы выступим дня через три, не раньше. Кроме того, я должен получше узнать о намерениях моего врага. Уверен, он что-то обо мне пронюхал. Нападение даяков не могло быть случайностью.

– В таком случае ты успеешь поведать нам свою историю, – подытожил Тремаль-Наик. – Нередко какая-нибудь незначительная деталь может навести на важную мысль.

– И даже изменить планы, – кивнул Янес.

Сандокан поднялся на ноги. Его лицо стало мрачнее тучи, кулаки сжались, большие глаза метали молнии, на скулах заходили желваки.

– О, узнаю Малайского Тигра, каким он был пятнадцать лет назад! – воскликнул Янес. – Я словно наяву вижу, как с крохотного Момпрачема он бросает вызов английскому леопарду. Да-а, рев Малайского Тигра заставлял сотрясаться весь Лабуан.

Сандокан с размаху грохнул кулаком по столу и гаркнул:

– Прикажи подать мне рому, Янес! Мне нужно потушить огонь в крови!

Каммамури выглянул за дверь и крикнул:

– Сидар! Полдюжины бутылок и стаканы!

Индиец, сидевший на ступеньке трапа, сорвался с места и скоро вернулся в кают-компанию с подносом. Каммамури откупорил бутылку с янтарным напитком и наполнил четыре хрустальных бокала, расписанных золотом. Сандокан залпом выпил свой и начал:

– Двадцать лет минуло с того страшного дня, когда закончилась двухвековая история: ранее в Кинабалу правил род Сандоканов, из восточноборнейского племени воинов. Мои предки отвоевали себе обширное царство в сердце великого острова, объединив северных даяков, и поселились на Кинабалу – самом красивом озере, которое только можно сыскать. Мой отец, великий воин, расширил границы царства вплоть до берега моря. Кто знает, каким бы оно стало, если бы не появление белого человека, чья раса уже принесла малайцам немало горя и принесет еще столько же. Откуда он взялся? Не знаю наверняка, однако у меня есть веские основания подозревать, что это преступник, сбежавший из английской тюрьмы. Говорили, будто ненастной ночью он высадился в бухте Лабука, а местные даяки, вместо того чтобы украсить белой головой частокол своей деревни, пощадили чужака. Может быть, приняли его за морского духа из-за необычного цвета кожи? Как бы то ни было, но бандит – я не ведаю, каким точно ремеслом он промышлял на своей родине, – сумел расположить к себе племя, захотевшее независимости. В один страшный день они взбунтовались и двинулись к озеру. Моему отцу доложили, что во главе бунтовщиков стоит белый. Тогда он собрал лучших воинов и отправился в поход. Мы с братьями сопровождали его. Не раз и не два великие леса, берега рек и болот окропились кровью. Сражения были жаркими, а потери с той и другой стороны – огромными. Люди приметили, что белый человек обладает странной властью над даяками. Я думаю, причина крылась в английском золоте. Взбунтовавшиеся племена имели ружья, которых ранее никогда не держали в руках, тогда как наши воины сражались кампиланами и духовыми трубками-сумпитанами. Не проходило дня без того, чтобы тот или иной наш отряд не дезертировал и не перешел на сторону врага, очарованный речами белого негодяя или попросту подкупленный посулами дать им огнестрельное оружие или дорогие подарки. Начались поражения. Несмотря на все усилия моего отца, однажды вечером наша столица оказалась в осаде. Мы сопротивлялись четырнадцать дней, но частокол не устоял, и повстанцы ворвались в селение. Началась ужасная бойня. Отец с матерью, моими сестрами и братьями укрылись в крохотном форте вместе с небольшим отрядом бойцов, вооруженных древними аркебузами. Форт состоял из пяти хижин, одна из которых служила пороховым складом. Незадолго до восстания отцу удалось купить у раджи Лабука двадцать либр пороха. Мы приготовились обороняться до последнего. Потекли реки крови. Бунтовщики, подзуживаемые белым, убивали жителей, отрезали им головы, поджигали дома. Покончив со всеми, они переключились на нас, решив, что мы у них в руках: подумаешь, несколько человек, было бы о чем говорить! Однако эти несколько человек не собирались так просто расставаться с жизнью. Первая атака захлебнулась. Встреченные плотным огнем, даяки отхлынули и трусливо бежали, несмотря на вопли белого предводителя. На какое-то время нас оставили в покое. Присутствие моего отца, самого великого воина Кинабалу, охлаждало пыл врагов. Три недели мы упорно сопротивлялись. Даже моя мать и сестры участвовали в обороне, отважно стреляли по негодяям, рискнувшим приблизиться к палисаду. Обычно такие вылазки предпринимались ночью. Тогда белый человек, отчаявшись взять нас силой, прислал к отцу парламентера с предложением поделить царство. У нас заканчивались боеприпасы, еда и силы. Часть отряда уже пала под вражескими пулями. Было решено согласиться, хотя бы ради спасения женщин. Мы открыли ворота победителю, чтобы обсудить раздел земель. Проклятый англичанин устроил торжественный обед, во время которого перерезал всю мою семью. Пир подходил к концу, когда появились вооруженные крисами воины и точно бешеные кинулись на моих родичей. Я своими глазами видел, как пали отец и мать, а потом братья и сестры. Видел, как их окровавленные головы насадили на копья…

Тигриный рык вырвался из груди Сандокана, грозного пирата, долгие годы заставлявшего трепетать англичан с голландцами и бледнеть султана Варауни, могущественнейшего правителя на Борнео. Он весь напрягся, словно дикий зверь перед прыжком, вскинул руки. Его лицо исказила неописуемая ненависть, в глазах полыхало пламя. Казалось, он вот-вот кинется на кого-то, тенью вставшего перед его мысленным взором.

– Что ты, что ты, братец. – Янес быстро поднялся и положил руку на плечо товарищу.

Услыхав голос португальца, Сандокан очнулся и утер пот, обильно выступивший на лбу.

– Страшное видение… – хрипло проговорил он. – Я будто наяву видел его перед собой… Ничего, однажды я действительно взгляну ему в глаза, и тогда… Горе ему и его сыновьям! Как он был беспощаден к моим родителям, братьям и сестрам, так будет беспощаден к нему и Малайский Тигр. Янес, налей мне еще! Помнишь ночи в нашей хижине на Момпрачеме, в орлином гнезде, откуда мы повелевали всем морем, омывающим проклятый Лабуан? Помнишь, сколько я пил в те ночи? Меня тогда мучили воспоминания о гибели моей семьи. Годы шли, а я по-прежнему оставался глух к предсмертному крику отца, в чье горло по приказу английского разбойника вонзился крис. Время пришло! Я хочу отомстить за родных, прежде чем меня настигнет старческая немощь. И вот что я с ним сделаю!

Сандокан сорвал со стены индийский карабин, одним мощным ударом переломил через колено и в гневе отшвырнул обломки.

– Тихо, братец, тихо, успокойся, – ласково повторял Янес.

Малайский Тигр вырвал у него из руки стакан и залпом осушил его, словно пил родниковую воду. Тремаль-Наик и Каммамури молча смотрели на своего друга, до глубины души пораженные яростью, клокотавшей в сердце гордого пирата.

– Продолжай, – попросил Янес, когда Малайский Тигр несколько успокоился.

– Я был самым шустрым и воинственным из братьев, – заговорил Сандокан после долгой паузы. – Инстинктивно не доверяя врагам, я умолял отца быть настороже и не приводить на пир мать и сестер. Увидев даяков, с воплями бегущих к столу, я сразу понял, что сейчас произойдет. У меня с собой был кампилан и пара индийских пистолей. Едва мой отец пал, я выстрелил в убийц, потом кампиланом проложил себе путь, надеясь спасти мать и сестер и добраться до белого подлеца. Увы, было поздно. Передо мной выстроилась человеческая стена, ощетинившаяся оружием. До сих пор не понимаю, каким чудом мне удалось прорваться через строй врагов и убежать в джунгли. Но в покое меня не оставили, о нет! Англичанин во что бы то ни стало желал моей смерти, справедливо опасаясь мести. Я бежал на запад, к границам султаната Борнео – единственным, что остались открытыми для меня, ведь все земли к северу от озера уже были в руках узурпатора. Я жил в джунглях, словно орангутан: питался фруктами, корнями, не брезговал даже змеями, а чтобы сбить с толку неумолимых преследователей – передвигался по деревьям, прыгая с ветки на ветку. Меня гнали, точно я был не наследником престола, а диким зверем. Трижды я едва не попадал в лапы охотников. Наконец они отстали. Может, решили, что я умер от голода в лесной чаще. Но они ошиблись. Миновав султанат, я вышел к морю. Подружился с небольшой бандой малайцев, пиратствовавших в окрестных водах, и мы вместе перебрались на Момпрачем, пустовавший в те времена. Остальное вы знаете.

– Я жил в джунглях, словно орангутан: питался фруктами, корнями, не брезговал даже змеями, а чтобы сбить с толку неумолимых преследователей – передвигался по деревьям, прыгая с ветки на ветку.

Сандокан умолк. Мало-помалу огонь в его глазах потух, лишь изредка по телу пробегали судороги. Опрокинув очередной стакан, он повернулся к Янесу и добавил почти бесцветным голосом:

– Мой баркас готов в любой момент выйти в море. Как полагаешь, не ждут ли нас на выходе из залива давешние даяки?

– По-моему, мы их здорово потрепали. Чувствуй они свою силу, уже бы атаковали.

– Я тоже так думаю, – согласился Тремаль-Наик. – А такой баркас, дружище Сандокан, обгонит любую джонку или проа. Если даяки вновь решатся напасть, мы покажем им, почем фунт лиха. Одна твоя спингарда стоит двадцати даякских.

– Уже полдень, – произнес Сандокан, взглянув на часы, тикающие на позолоченной полке из эбенового дерева. – До заката мы будем в Лабуке. В путь. Баркас под пара́ми.

– А когда мы вернемся? – поинтересовался Янес.

– Завтра вечером.

– Нашим людям здесь ничего не угрожает? Ты говорил, вокруг полно лесных даяков.

– Пока Самбильонг удерживает деревню, я спокоен. Она отлично укреплена. Если ее будут защищать тридцать Тигрят Момпрачема, никому не войти внутрь, за это я ручаюсь.