Читать книгу Принц Николас - Эмма Чейз - Страница 8

Николас

Наблюдать, как двигается Оливия Хэммонд – извращенный тип удовольствия. Я никогда не занимался подглядыванием, но в данный момент у меня совершенно новый взгляд на эту концепцию.

С одной стороны это мучительно – дразнящее покачивание ее бедер, пока она скользит от стола к столу, притягательный изгиб задницы, когда она наклоняется, чтобы забрать блюдо, будто только и ждет, когда ее ущипнут или будут поклоняться. Но с другой стороны, в этом есть и удовольствие – в том, как ее рот, напоминающий бутон розы, приветливо улыбается, в сладкой гармонии ее голоса, в том чувстве, когда ее экзотические темно-синие глаза возвращаются ко мне снова и снова.

Я делаю целое шоу из открытия газеты – по крайней мере, пытаюсь быть вежливым, но большую часть времени просто пялюсь. Открыто. Черт, грубо. Мой учитель по этикету переворачивается в своем гробу.

И еще я просто не могу на это наплевать.

Я хочу Оливию. В своей кровати, на своем члене, на своем лице. И я хочу, чтобы она знала это.

А еще можно многое узнать о человеке, наблюдая за ним. Оливия Хэммонд – трудоголик. Это заметно в том, как она потирает шею и разминает спину: она устала, но продолжает работать.

Оливия дружелюбная, это проявляется, когда она подходит к моей охране и представляется. Я смеюсь, когда ребята неуклюже называют свои имена – Логан, Томми и Джеймс, потому что они не привыкли быть в центре внимания; это противоречит их должностной инструкции. Но когда Томми подмигивает ей, я перестаю смеяться.

Нахальная сволочь, мне придется за ним приглядывать.

Оливия добрая. Это очевидно, когда она передает рецепты, которые взяла для своей соседки миссис Макгиллакутти, и отказывается, когда женщина настаивает заплатить ей.

И Оливия доверчивая, очень доверчивая. Я отмечаю это, когда у нее состоялся разговор с неприятной, хорошо одетой клиенткой, которая заказала пятьдесят пирогов для своей вечеринки, которую отменила из-за погоды. Хотя Оливия утверждает, что потратила деньги на ингредиенты и уже готовы тридцать из пятидесяти пирогов, женщина иронизирует, что без контракта это проблема Оливии, а не ее.

* * *

Сразу после двух часов в кофейню заходит клиент, у него толстая шея, руки готовы треснуть от стероидов, а голова кажется крошечной, можно сказать, с булавочную головку.

На нем рваная майка без рукавов, черные велосипедные шорты, которые так сильно обтягивают его хозяйство, что я с сочувствием поправляю свое. Он входит так, будто знаком с этим местом, его рука закинута на плечо крашеной блондинки, похожей на Уумпа-Луумпа[15], причмокивающей своей жвачкой перекаченными губами.

– Джек, – Оливия приветствует его. – Привет.

– Лив! Как дела?

– Ох, здорово, – она облокачивается на прилавок.

Он осматривает ее снизу-вверх так, что мне хочется выдавить его глазные яблоки.

– Дружище, прошло сколько, пять лет? Я не думал, что ты все еще здесь.

Оливия кивает.

– Да, все еще здесь. Как ты?

– Да потрясающе. В прошлом году окончил университет Иллинойса и вернулся назад, чтобы открыть спортивный зал по соседству. С моей невестой Джейд, – он поворачивается к девушке, которую обнимет, – Джейд, это Лив.

– Приветик!

– Привет, – отвечает Оливия, – Вау. У тебя все хорошо, Джек.

Он протягивает Оливии стопку визитных карточек.

– Да, я просто раздаю их всем соседям. Не могла бы ты поместить их на прилавок? И сказать пару слов про спортзал, мы открываемся через несколько недель.

Оливия берет визитки.

– Конечно. Без проблем.

– Спасибо, ты лучшая, Лив, – он начинает уходить, но оборачивается. – Был рад увидеться. Я действительно думал, что ты уедешь отсюда. Но некоторые вещи не меняются, верно?

Какой же отвратительный мудак.

Оливия натянуто улыбается.

– Думаю, нет. Не принимай это близко к сердцу.

И он выходит.

Оливия качает головой. Затем подходит к моему столу, держа кофейник.

– Повторить?

Я пододвигаю пустую чашку.

– Да, спасибо.

Потом откидываюсь назад на стуле, наклоняя голову, пока она наливает кофе.

– Так… Джек. Бывший?

Ее щеки краснеют. Я думаю, что это восхитительная реакция – мой член тоже это одобряет.

– Да. Мы с Джеком встречались в старшей школе.

– Что ж, если Джек твой единственный опыт, то я понимаю, почему ты избегаешь настоящих мужчин. Он выглядит как мудак, – я смотрю в ее прекрасное лицо. – Ты достойна лучшего.

– Такого, как ты?

– Точно, – я указываю на стул напротив. – Давай лучше поговорим о той части, где действующие лица – ты и я.

Она смеется.

– Хорошо, действительно, как ты можешь говорить такие вещи безнаказанно?

– Я никогда не говорю подобные вещи.

– Но ты говоришь их мне?

Она придвигается ближе, наклоняясь, и мое сердце стучит так громко, что я не удивлюсь, если она его услышит.

– Да. Я готов говорить тебе… невероятные вещи.

Это расслабляет, новоприобретенная свобода, которую я себе позволил с ней. Как я уже понял, она не простая девушка, так сказать: отдал пенни, отдай и фунт. На ум пришли десятки неуместных, удивительно грязных комментариев, но прежде чем я успеваю озвучить хоть один, Оливия откашливается и выпрямляется.

Она смотрит на пустой стул возле меня.

– Где Саймон?

– Ему пришлось вернуться домой, дела с бизнесом. Самолет улетел рано утром.

– Что у него за бизнес?

Я подношу кружку к губам, медленно дуя, и ловлю ее взгляд, направленный на мой рот, следящий за движением.

– Он владелец «Барристер».

– Который в Весско? – спрашивает Оливия.

– Ему принадлежат все тридцать семь магазинов.

– Конечно, – она улыбается, – глупая я.

* * *

Чуть позже я встаю, чтобы отлить – четыре чашки кофе за день заставят вас это сделать. По пути я встречаю официанта – Марти, вроде так его называла Оливия, он направляется к задней двери с мешком мусора, перекинутым через плечо. Он по-дружески кивает, и я улыбаюсь в ответ.

Как только дверь закрывается за его спиной, отражаясь от стен, раздается оглушительный визг, будто тысяча свиней визжат в унисон.

Это типичная реакция… и что странно, она не меняется.

Когда я выхожу из туалета, первое, на что обращаю внимание – это напряженное поведение моей службы безопасности. Челюсть Логана напряжена, кулаки Томми сжаты на столе, а Джеймс уже почти поднялся на ноги, готовый к прыжку.

Мне хватает одной секунды, чтобы понять причину.

Зал пуст, за исключением одного человека, маленький, пучеглазый мужчина, одетый в дешевый костюм и надушенный жутким одеколоном, он стоит очень близко к Оливии в углу, практически зажав ее.

– Этого недостаточно, мисс Хэммонд. Вы не можете просто игнорировать наши извещения.

– Я это понимаю, вы должны поговорить с моим отцом. Но его сейчас здесь нет.

Он наклоняется еще ближе, и ее спина соприкасается со стеной.

– Я устал быть обманутым. Вы должны нам много денег, так или иначе, придется заплатить.

Оливия пытается проскользнуть мимо него, но он хватает ее за руку.

Кажется, Оливии больно.

Мое самообладание щелкает, как прутик.

– Убери от нее свои руки.

Мой голос не такой громкий; ему и не нужно таким быть. В нем присутствует особая власть, побочный эффект моей жизни.

Мужчина смотрит вверх, они оба, и он отбрасывает руку Оливии, когда я приближаюсь. Этот тип открывает рот, чтобы возразить, но слова застревают в его горле.

– Вы… вы…

– Не важно, кто я, – прерываю я. – Кто ты, черт возьми?

– Я… Я Стен Марксум из «Уилфорд Коллекшенс».

– У меня все под… – начинает Оливия, но я прерываю ее.

– Что ж, Марксум, как леди и сказала, ее отца здесь нет, поэтому предлагаю вам уйти. Сейчас же.

Он пыхтит, выпячивая грудь, как какая-то маленькая неприятная рыбка, которая перешла дорогу очень злой акуле.

– Я веду дела с Хэммондами. Это не ваша забота.

Он поворачивается обратно к Оливии, но я встаю перед ней, отрезая ему путь.

– Я только что сделал их своей заботой.

Как я говорил ранее, большинство людей – гребаные идиоты, и этот чудак яркий тому пример.

– Николас, ты не должен…

Это первый раз, когда она назвала меня по имени. И я не могу насладиться этим, не могу смаковать звук, сорвавшийся с ее губ, или увидеть выражение ее лица. А все потому, что этот чудак стоит передо мной. Это приводит в бешенство.

Я щелкаю пальцами.

– Карту.

– Что?

Я двигаюсь вперед, заставляя его отступить, – посмотрим, как ему самому понравится.

– Визитную карту.

Он вылавливает одну из кармана; у нее погнут угол.

– Я передам визитку мистеру Хэммонду. Здесь ты закончил. Дверь там – используй ее или я покажу тебе как.

Когда он ушел, я повернулся к Оливии спросить в порядке ли она, и я бы соврал, если бы сказал, что не ждал небольшой благодарности. Может, с помощью ее рта и, надеюсь, рук, и просто, может быть, если она будет очень благодарна, то привнесет немного ласки в мою жизнь.

Она выбирает рот, все в порядке.

– Кем, черт возьми, ты себя возомнил?

Она упирается руками в бедра, ее щеки раскраснелись, и она в ярости. Стояк был бы ошеломляющий, но она в бешенстве.

– Ты хочешь, чтобы я перечислил все свои титулы?

– Это не твое дело! Ты не можешь просто прийти сюда и… и так себя вести.

– Я помогаю тебе.

– Я не просила тебя о помощи! – она негодует. – Я справляюсь!

– Справляешься? Это было до или после того, как он загнал тебя в угол и схватил за руку?

Мои глаза опускаются к ее предплечью и воспаленным, алым точкам, которые теперь проступили. Отпечатки пальцев. Почти синяки.

– Сукин сын, – нежно, но настойчиво я беру ее за локоть, рассматривая ближе. – Я должен был ударить этого ублюдка, когда у меня был шанс.

Оливия убирает руку.

– Если его нужно будет ударить, я сделаю это сама. Я не знаю, что ты думаешь о случившемся, но мне не нужно, чтобы ты ехал сюда на своем белом коне. Я забочусь о бизнесе – я забочусь о себе, – все в порядке, – она убирает волосы от лица и вздыхает. – Ты сделал свое доброе дело, так почему бы тебе не уйти?

И я задыхаюсь.

– Ты… выгоняешь меня?

Есть женщины, готовые отдать свои яичники, лишь бы оставить меня возле себя – половина вообще-то даже пыталась, – а она выкидывает меня на улицу. Из-за пустяка. Какого хрена?

– Да, думаю это так.

Я поднимаю руки вверх.

– Хорошо. Я уйду.

Но только сейчас.

– Ты сумасшедшая, – я указываю пальцем на свой череп. – Ты рехнулась, дорогая. Возможно, кто-то должен тебя осмотреть.

Она показывает мне средний палец.

– А ты королевский хрен. Смотри, чтобы тебе задницу дверью не прищемило.

Этого не случится.

* * *

Черт возьми, вспоминая о шизофрениках, Оливия – настоящий псих. Она великолепна, без сомнений, но у нее проблемы. А я взял за правило не совать свой член в девушку, которая готова отрубить его после секса.

Я сижу во внедорожнике, мы стоим в центральном ряду по пути в отель.

– Принц Николас, могу я дать вам совет? – спрашивает Томми.

Видимо я говорил вслух.

– Заткнись, Томми, – произносит Логан с водительского места.

Близость порождает фамильярность, а парни из моей службы безопасности рядом со мной уже несколько лет. Они молоды, им всем за двадцать, но их приятная внешность опровергает их смертоносные способности. Как стая щенков немецкой овчарки, их внешность может сбить с толку, но их укус ужасен.

– Все в порядке, – я встречаюсь со светло-карими глазами Томми в зеркале заднего вида, он сидит позади меня. – Какой совет?

Он чешет затылок.

– Я думаю, девушка была смущена.

– Смущена?

– Да. Она как моя младшая сестра, Дженни. Она красивая девушка, но однажды у нее на лбу выскочил прыщик, и он был таким большим, что делал ее похожей на членорога. А она должна была пойти…

Джеймс на переднем пассажирском сиденье читает мои мысли.

– Что за чертов членорог?

– Это выражение такое, – объясняет Томми.

Джеймс поворачивается, чтобы посмотреть на Томми, его голубые глаза блестят.

– Выражение чего?

– Когда… у кого-то появляется что-то большое на лбу, похожее на член.

– Разве это будет не единорог? – задается вопросом Джеймс.

– Ради всего святого, – прерывает его Логан. – Не могли бы вы забыть про гребаных единорогов или членорогов, или как там его…

– Бессмыслица! – утверждает Джеймс.

– …и пусть уже Томми закончит историю? А то так мы никогда не услышим конец.

Джеймс разводит руками, ворча.

– Хорошо. Но все равно бессмыслица.

Для справки, в своем тайном голосовании я за единорога.

Томми продолжает.

– Хорошо. Так вот, Дженни возвращалась домой из школы с Бренданом, парнем с соседней улицы, на которого она запала на несколько недель. А мой отец, рано вернувшийся с работы, сидел на крыльце. И тут он сказал: «Эй, Дженни, не хочешь, чтобы я сходил в аптеку за кремом, чтобы убить этого монстра у тебя на лбу?» А Дженни словно сошла с ума, завизжав, как банши на моего отца, сказала, что никогда не заговорит с ним снова, и он понял, что не стоило вставлять свои чертовы пять копеек. И бедный мой отец, он же просто пытался помочь. Но, как я понял, ни одна девушка не захочет, чтобы ей в лицо тыкали ее проблемами. Дженни знала, что выглядит как членорог, ей не нужно было, чтобы это озвучивали. Но особенно она не хотела, чтобы это было сказано перед парнем, который ей нравился.

Он встречается с моим взглядом в зеркале.

– Это гордость, понимаете? Дело не в том, что мисс Хэммонд не хотела вашей помощи; скорее, она была смущена, что она ей была нужна.

* * *

На следующее утро я не поехал в «Амелию». Не потому, что не думал об Оливии, а потому, что у меня были планы посетить приют для мальчиков в Бронксе, один из многих, который финансирует фонд Принца и Принцессы Пембрук. Это частное учреждение, куда принимают детей, которые остались сиротами, – альтернатива воспитания в приемной семье.

Я встретился с директором, энергичным мужчиной средних лет с уставшими глазами. Он устроил мне тур по комнатам общежития, спортивному залу и столовой. Они делают все возможное, чтобы привнести сюда ярких красок, но это место все еще выглядит как тюрьма для детсадовцев. Любопытные взгляды детей, живущих здесь, следят за каждым моим движением.

Мы выходим на улицу, на игровую площадку, которая состоит из огражденной бетоном площадки и единственного баскетбольного кольца. Я говорю директору связаться с моим личным секретарем, потому что каждый ребенок заслуживает, чтобы здесь были установлены качели.

Мой отец говорил, что, когда занялся благотворительностью, помогать людям было легко, требовалось только выбрать, кому ты хочешь помочь в первую очередь, выделить ресурсы, удостовериться, что их хватит.

Несколько малолеток рисуют цветным мелом на одной стороне улицы, в то время как группа старших детей играет в баскетбол, но мое внимание привлекает один маленький мальчик в красной футболке, он выглядит лет на семь и сидит отдельно. Мне это знакомо. Когда я был подростком, у меня было больше «друзей», чем необходимо, – каждый хотел кусочек меня. Но я был одинок.

А дети, по своей природе, могут быть жестокими.

Когда я иду к мальчику, Логан напоминает группе сотрудников, позади меня:

– Никаких фото сегодня.

Большие карие глаза, с интересом смотрящие на меня, говорят, что видели больше, чем должны, когда я сажусь рядом с ним.

– Привет.

– Привет, – я протягиваю руку, – я Николас.

Он трясет ее.

– Фредди.

– Хорошее имя. Мое второе имя Фредди. Оно означает «мирный правитель».

Он пинает по бетону кончиком своей изношенной кроссовки.

– Ты действительно принц?

– Да.

– Ты не выглядишь, как принц.

Я погладил лацканы своего серого пиджака.

– Наверное, оставил свою корону в другом костюме. Все время теряю эту штуку.

Я вознагражден вспышкой белых зубов и хихиканьем.

– Не хочется играть сегодня, Фредди?

Он пожимает плечами.

– Тебе нравится жить здесь?

Я видел отчеты – статистику психического здоровья, выпускные результаты, но, если хочешь знать реальную ситуацию, что происходит в таком месте, лучше всего идти к первоисточнику.

– Здесь нормально, – он качает своей маленькой головой, – раньше я жил со своей тетей, она была хорошей. Но она умерла.

Печаль этих нескольких слов пронизывает меня, словно стальными гвоздями.

– Мне жаль.

Он кивает, потому что услышал соболезнование, но ничего не меняется.

– Учителя здесь нормальные; они много улыбаются. Но моя тетя пекла печенье. Они не дают нам здесь печенья.

– Улыбки – это хорошо, но печенье всегда лучше.

На его лице вспыхивает искорка жизни. Есть контакт.

– Это точно. Знаешь, что они заставляют нас есть на десерт?

– Что? – спрашиваю я заинтересованно.

– Фруктовый салат!

Я делаю брезгливое лицо.

– О нет, только не фрукты.

– Да! – настаивает он, – И даже не со взбитыми сливками! Фрукты – это не десерт, – он вертит пальцем передо мной. – Ты должен поговорить об этом с кем-нибудь. Задай им.

– Это будет на вершине моего списка возмущений.

И тогда мне приходит мысль. Впечатляющая мысль.

– Фредди, ты любишь пироги?

Он шокированно смотрит на меня, удивляется вопросу.

– Ну да – все любят пироги. В них фрукты, но это ведь пирог.

Директор направляется в нашу сторону.

– Что происходит? Я могу вам чем-то помочь, принц Николас?

– Да, – говорю я, просматривая площадку и подсчитывая. – Вы можете достать автобус.

* * *

Час спустя я вхожу в «Амелию», как Крысолов из Гамельна[16], ведя за собой пятьдесят детей. Оливия стоит за стойкой, ее глаза вспыхивают – удивляясь при виде меня и немаленькой стайки детей, копошащихся в ее кофейне, как саранча.

– Эй, что происходит?

Я жестом показываю молодому человеку передо мной.

– Оливия, это Фредди. Фредди, познакомься, это Оливия.

– Как дела?

Она улыбается, так сладко.

– Приятно познакомиться с тобой, Фредди.

Мальчик поворачивается в сторону и говорит приглушенно:

– Ты был прав, она действительно милая.

– Я же тебе говорил, – тихо отвечаю я.

После я обращаюсь к ней напрямую:

– Оливия, у нас есть проблема, которую нужно немедленно решить.

– Звучит серьезно, – поддразнивает она.

– О, так и есть, – говорит Фредди.

– Мой друг Фредди здесь потому, что несколько месяцев был лишен десерта.

– Много месяцев! – подчеркивает Фредди.

Мой взгляд встречается с Оливией.

– У тебя, случайно, не будет тридцати лишних пирогов?

На ее лице появляется радость. И благодарность.

– Вообще-то будет.

* * *

Спустя несколько часов после того как запасы Оливии были уничтожены – а за каждый пирог было заплачено любезной королевской благотворительной организацией, – мы с Оливией стоим бок о бок, пока восхищенные и наевшиеся дети выходят через дверь.

Фредди дает мне «пять», когда выходит на улицу.

– Увидимся, Ник.

– Еще бы, – подмигиваю я.

Когда последние дети загружаются и автобус уезжает, мы с Оливией остаемся одни.

– Ты сделал это, чтобы произвести на меня впечатление?

Я убираю руки в карманы и покачиваюсь на каблуках.

– Все зависит от того, впечатлена ли ты?

– Да.

Я не могу сдержать ухмылку.

– Хорошо. Но если быть честным, я делал это не только для тебя. Одно из преимуществ этой работы – получить шанс сделать детей, как Фредди, счастливыми. Даже если это только на день.

Она поворачивается ко мне.

– Ты ладишь с ними. С детьми.

– Я люблю детей. У них нет скрытых мотивов.

Воздух движется между нами, сгущается, хотя не сказано еще ни слова.

– Извини, что напала на тебя вчера, – тихо говорит Оливия.

– Все в порядке.

– Нет, – она качает головой, и прядь волос скользит по ее щеке. – Я погорячилась. Мне жаль.

Я ловлю локон, потирая его между пальцами.

– Я постараюсь не совать свой нос в твои дела.

И я просто не могу удержаться.

– Я сосредоточусь на том, чтобы засунуть его в твои трусики.

Оливия закатывает глаза, но смеется. Потому что наглость – это часть моего обаяния.

Через мгновение она все еще продолжает улыбаться и делает глубокий вдох, как прыгун банджи-джампер перед прыжком.

– Спроси меня снова, Николас.

Это немного пугает, но мне очень нравится, как звучит мое имя на ее губах. Оно легко может стать моим любимым словом. Что глупо даже для меня.

– Я хочу украсть вас, Оливия. Сегодня вечером. Что скажете?

И она произносит то слово, которое мне нравится слышать от нее больше всего:

– Согласна.