Читать книгу Спальня, в которой ты, он и я - Эмма Марс - Страница 10

«…заставить вас воспарить». Разве Дэвид стал бы меня называть на «вы»? В тот момент у меня мелькнуло страшное подозрение: а что, если Дэвид и есть мой тайный воздыхатель? Разумеется, странно, что он говорил о себе в третьем лице, да еще такие гадости. Неужели он рехнулся до такой степени?

Другой вопрос мелькнул в голове, вытеснив предыдущий, но также оставшись без ответа: как он смог так глубоко проникнуть в мои мысли? Разве что я произнесла эти слова вслух? А вдруг? Во время коротких периодов помутненного сознания, когда сон перемежается с реальными ощущениями… Мама как-то рассказывала, что в детстве у меня случались приступы сомнамбулизма, когда я по ночам вставала и бродила во сне по дому. Вдруг это началось опять?

Я быстренько оделась и остаток утра провела в поисках хоть какого-то клочка бумаги или записки, где можно было бы увидеть почерк Дэвида. Я перерыла весь дом, хотя это слово мало подходит для шикарных апартаментов, по размеру и богатой обстановке больше похожих на дворец. В спальне, в скором времени в нашей спальне, – ничего. В гостиной, в других помещениях особняка Дюшенуа – ничего. На эбеновом столике среди других писем – тоже ничего. Логично предположить, что искать надо в его бюро, именно там наверняка имелись нужные мне образцы, но крышка бюро была заперта на ключ. Можно, конечно, попросить помощи у Армана, но как это сделать, не вызвав у него подозрения?

– Могу ли я вам помочь, мадемуазель?

Управляющий застал меня на кухне, когда я стояла на четвереньках на полу, копаясь в мусорной корзине.

– Нет, – пролепетала я. – Нет, просто я, похоже, случайно выбросила список покупок, а мне нужно идти в магазин.

– Обидно… Если хотите, я могу поискать вместе с вами. Кажется, я знаю, какой у вас почерк.

Если бы послание на листочке, вырванном из блокнота, не было столь личным, столь двусмысленным, ничто не заставило бы меня подумать, что Дэвид имеет к нему отношение. Но слова «…этого явно недостаточно, чтобы заставить вас воспарить!»…

– Нет-нет, Арман, спасибо. Я справлюсь. Я уже почти нашла, стоит ли нам с вами обоим пачкаться?

Я улыбнулась, правда несколько натянуто, но он воспринял это как вежливый отказ и ретировался в соседнее помещение.

Ну наконец я нашла, что искала: «теннис с Франсуа, перенести на пятницу, на 21 час».

Сомнений не было, смятая желтая бумажка, испачканная в молоке и томатном соусе, могла принадлежать только Дэвиду. Почерк у него оказался круглый, правильный, плавный, почти что женский, совсем не такой, как нервные кривые буквы моего анонимного мучителя. Сравнение рассеяло все подозрения. Усевшись прямо на холодный пол, я испытала огромное облегчение и в то же время очень расстроилась: как я могла подозревать Дэвида, как могла плохо о нем подумать?

Какое-то время у меня не было сил что-либо делать, но потом я собралась, встала, нашла свой тайный дневник и приложила новое послание к предыдущим. Я обратила внимание на особенности почерка незнакомца, которых раньше как-то не замечала. Что за проблемы мучили того или ту, кто писал мне? Откуда берется острое чувство беспокойства, когда глядишь на этот нервный стиль, неровные буквы, почему все время кажется, что автор царапал их конвульсивно, второпях? Почему, когда читаешь эти каракули, возникает ощущение, что автора что-то терзало в тот момент, когда он их писал?

Остаток дня я занималась тем, что звонила по разным делам – сначала маме, потом Соне, а также по поводу работы, которую продолжала искать, но, как всегда, безрезультатно. Вдруг мне пришла эсэмэска от Дэвида. Он писал:

«Я сегодня вернусь не поздно. Хочешь, пойдем куда-нибудь?»

«Не поздно» на языке Дэвида Барле означало в лучшем случае где-то в девять вечера.

«Не могу, к сожалению. Я обещала маме съездить с ней в клинику за результатами последних анализов для Л.-Ан.».

«Вы так поздно встречаетесь?»

Надо быть поосторожнее с человеком, который по долгу службы, что называется, весь день имеет дело с полуобманом-полуправдой. Мне бы следовало найти аргументы понадежней.

«Мы встречаемся в полседьмого. Но ведь ты знаешь, как это бывает: сначала битый час стоишь в очереди, потом сама консультация… Боюсь, мы не освободимся раньше, чем в полдевятого или в девять. А потом я должна буду отвезти маму домой».

«Понятно, пришли сообщение, когда освободишься».

«Ok, но не жди меня к ужину, я, скорее всего, перекушу у мамы, в Нантерре. Стоит мне к ней попасть, она просто так не отпустит».

«Это нормально. Удачи вам обеим. Целую тебя».

«Я тебя тоже. И еще раз спасибо за все, что ты для нее делаешь».

Мое последнее послание осталось без ответа. Наверное, как обычно, Дэвида увлекли неотложные дела или какое-то срочное совещание. Эсэмэска, полученная мной час спустя, пришла не с его номера:

«Напоминание от НК: свидание в Галерее Альбана Соважа, на улице Севинье, д.15, 75003, ровно в 20.30. Клиент вас узнает.

В прикрепленном файле – пригласительный билет.

Приятного вечера».

НК – конечно, «Ночные Красавицы». Ребекка в своем репертуаре, она всегда брала на себя труд посылать нам напоминашки как минимум за час до свидания. Если с нашей стороны не поступало подтверждения, она писала вновь и вновь, до тех пор, пока мы не отзывались. Только так хозяйка могла быть уверена, что мы честно исполним свои обязательства. Репутация агентства была для нее превыше всего.

Первое время Ребекка сопровождала свои письма рекомендацией, во что мне одеться. Спустя какое-то время, видимо, после единодушных отзывов от клиентов, она стала доверять мне в этом вопросе. Однако во время нашей последней встречи я ясно дала понять, что больше не буду принимать заказы, по крайней мере, до своего нового распоряжения на этот счет, намекнув на некие «личные причины». Но Ребекка, судя по этой напоминашке, не приняла всерьез мою отставку. Она так и оставила мое имя в каталоге агентства. Что мне оставалось делать? Я просто ответила ей: «Спасибо, что напомнили».

В конечном итоге, сейчас, как никогда, мне нужны были деньги. И для хорошего дела, между прочим: благодаря единственному и последнему свиданию – имея в виду, что впредь я прекращаю свои отношения с агентством, – винтажные часы, выставленные на продажу в антикварном салоне Нативель, станут моими. Точнее – будут принадлежать Дэвиду. Они станут моим свадебным подарком. Может, и мне удастся его удивить так, что у него перехватит дыхание.

Я не рассматривала свой поступок как предательство по отношению к Дэвиду. Наоборот, полагала, что приношу себя в жертву ради него, соглашаясь на эту последнюю встречу. «Я не изменяю Дэвиду», – несколько раз подряд повторила я про себя как заклинание.

Этот раз – точно последний. И исключительно из благих побуждений.

«Последний раз, не так ли?»

«Точно, последний».

Я старалась вложить в эти слова максимум уверенности, на которую была способна, но все равно чувствовала себя скверно. Мне не удалось убедить даже саму себя: последний раз – и конец, после этого я переверну страницу и все останется в прошлом? Мои похождения канут на самое дно и исчезнут в глубине памяти, и никто никогда не посмеет ворошить ее и вытаскивать наружу содержимое.

– Хочу напомнить, дорогая, что ты как-то раз уже обещала, – нравоучительно вещала Соня по телефону, как раз когда я выбирала духи, подходящие случаю. Тоже мне! Она еще будет читать мне морали! Чтобы не сломаться под гнетом неопровержимых доказательств своей вины, я решила сконцентрироваться на важных мелочах предстоящего свидания. Прежде всего наряд: маленькое черное платьице от Репетто, узкое вверху, широкое, как пачка, ниже талии, соответствующие балетки, сумочка из черной кожи от Нины Риччи в стиле «прогулка по городу» – вот как-то так я составила свой прикид на вечер в соответствии с модными тенденциями этой весны. Потом наступил самый деликатный этап, а именно – подборка подходящего аромата.

Даже на этих страницах, раскрывая свои сокровенные секреты, мне стыдно признаться: я обожаю запах фаллоса. Точнее, я обожаю запах фаллоса тех мужчин, которые мне нравятся. С первого раза, мне тогда было шестнадцать, я испытала невероятно приятный дурман в тот момент, когда почувствовала запах члена мужчины, который стал моим первым. Даже сегодня, стоит мне сосредоточиться, я могу вспомнить этот аромат: тяжеловатый запах ванили, алкоголя и увядших цветов.

Вот откуда тот вопрос, что я постоянно себе задаю, по поводу запаха моих собственных гениталий. Насколько они возбуждают моих партнеров, и как запах их тела может возбудить желание во мне?

Разумеется, никто из них не сомневается в своей мужской привлекательности, но, когда я встречаю мужчину, который мне хоть капельку нравится, первое, о чем я думаю: а какой у него парфюм? Способен ли его запах защекотать мне ноздри, вскружить голову, подготовить все во мне, чтобы принять в себя мужчину?

(написано незнакомым почерком 06/06/2009.

А какая, собственно, разница?!)

Без капли духов я чувствую себя голой, я не могу выйти из дома, показаться на людях. Начиная с шестнадцати, в течение нескольких лет подряд я почти каждое воскресенье ходила не в церковь, а в парфюмерный отдел магазина «Четыре времени года» в коммерческом центре в районе Ля Дефанс. Я там подрабатывала консультантом, что, кроме удовольствия, приносило небольшой довесок к моему доходу. Этот эксперимент оказался полезен: я обзавелась сотней флаконов с духами, пробничков и тестовых образцов, причем бесплатно, а также привычкой менять духи от случая к случаю, выбирая каждый день что-то другое, в зависимости от настроения.

– Ты еще со мной… или уснула?

Соня привела меня в чувство.

– Да-да, я здесь, слушаю тебя.

– Только не говори мне, что ты пойдешь на это ради того, чтобы купить своему хахалю те хреновые часы.

Кажется, она издевалась надо мной, но на самом деле как в воду смотрела.

– Нет! – воскликнула я.

– Да ладно, не ври! Вы только посмотрите на эту шлюху! Дурочка ты все-таки! Я поняла – ты просто готова накинуться на первого встречного-поперечного!

Так, решено: «Мисс Диор Шери», классический аромат, отлично подходит дамам постарше, в меру приятный и ненавязчивый. Я брызнула два раза с каждой стороны шеи.

– Прекрасно, Дэвиду будет приятно слышать, – я сделала вид, что возмущена ее словами.

– Ну, хорошо… Ладно. Скажи лучше, как вчера все прошло? Что за сюрприз он тебе приготовил?

Не знаю почему, но я решила не рассказывать ей о важных событиях прошлого вечера, о предложении руки и сердца, а также промолчала о полученном на новый адрес анонимном письме.

– Да так, ничего особенного. Дэвид знает, что я обожаю омаров, и он повел меня ужинать в «Ле Дивелек».

– Только не говори, что это «лучший ресторан Парижа, где подают дары моря» и бла-бла-бла.

– Зачем тратить слова, ты и сама все знаешь, – расхохоталась я.

– А потом? – она вновь перешла на привычный ей игривый тон. – Номер в трехзвездочном и все такое?

– Как тебе сказать… А стозвездочный не хочешь?

– О’кей, я все поняла… не вчера родилась.

Переплюнуть Соню в обсуждении этой темы просто невозможно. Но всегда приятно с ней ее обсудить.

– Ладно, мне пора заканчивать приготовления…

– Лети-лети, моя птичка!

Именно это я сделала полчаса спустя, взяв такси, чтобы не опоздать.

Галерея Альбана Соважа находилась в конце улицы Севинье, недалеко от станции метро «Сент-Пол», в самом центре квартала Марэ. За небольшой витриной парадного входа скрывалось довольно большое пространство, пронизанное анфиладами экспозиционных залов, отделенных друг от друга белыми передвижными панелями. В витрине у всех на виду располагался гигантский резиновый фаллос нежно-розового цвета, обряженный, словно куколка, в белое платьице, с жемчужными бусиками вокруг головки. Ни слова не сообщалось об авторе данного произведения искусства. Я заглянула внутрь, окинула беглым взглядом всю экспозицию и поняла, что остальные произведения концептуальной выставки подобраны соответственно: мошонка в виде плюшевого мишки, вагина в затейливом наряде и прочие сексуальные атрибуты, наряженные под кукол и игрушек для детей.

– Ну как, вам нравится? – молодой человек с бритым черепом и легкой щетиной, с дурацкой улыбкой и горящими глазами выскочил из галереи как черт из табакерки. Через приоткрытую дверь я услышала гул человеческих голосов вперемешку со звуками флейты, а также различила недоброжелательные высказывания посетителей. Парижский вернисаж, вон оно что! Интересно, как посетители относятся к подобному творчеству? Кажется, большинству наплевать, главное для них – приобщиться к культурке, воспользоваться бесплатным буфетом, а особенно – получить приглашение на следующее подобное мероприятие.

– Не знаю… Я просто жду одного человека.

– Заходите к нам, он, возможно, уже внутри.

Жеманство и слащавый голос назойливого молодого человека не оставляли сомнений по поводу его сексуальной ориентации, но этого было недостаточно, чтобы я решилась войти.

– Да входите наконец, – настойчиво требовал он, взяв меня за руку и манерно вздыхая. – Не будете же вы тут торчать на пороге, у всех на виду. Это смешно!

Мне ничего не оставалось делать, как последовать вслед за ним внутрь. Там мы натолкнулись на пеструю толпу посетителей. Это были журналисты в темной униформе, ярко и безвкусно одетые художники с пирсингом в разных местах и татуированными конечностями, попадались также нежные создания в ультрамодных нарядах, то есть наполовину обнаженные.

Я мучилась вопросом, кому интересно тусоваться среди подобного ареопага, кичиться знакомствами и изо всех сил изображать из себя сноба? Но ответа не нашла, так как в этот момент некий лысый сноб в очках в роговой оправе протянул мне одновременно бокал с вином и руку для пожатия.

– Альбан Соваж, – представился он.

– Ах! – воскликнула я от неожиданности. – Так значит, мы у вас в гостях?

– Да. Правда, все это стоит баснословных денег, и потому я в долгах как в шелках, но так и есть – вы у меня в гостях.

Зачем он это сказал? Чтобы ввести в заблуждение? Неужели, страшно подумать, я сама, помимо своей воли, стала участником концептуальной инсталляции, заняв место среди представленных здесь идиотских творений, порожденных его извращенным сознанием? Девушка по вызову в стане современного искусства…

Я не могла придумать, с чего начать, чтобы подойти к делу.

– Вы…?

– Нет, это не я. Следуйте за мной, я сейчас вас представлю.

Я не поняла юмора, но послушно пошла следом и тут увидела своего клиента: мужчина в темных очках, лет сорока, не больше, втиснутый в узкий элегантный костюм, подчеркивающий стройность фигуры, в расстегнутом пиджаке, под которым виднелся отлично скроенный жилет из богатой ткани, держал в правой руке трость с серебряным набалдашником. Мой провожатый безо всяких официальных представлений тут же оставил нас, повернувшись спиной и бормоча себе под нос:

– Всего хорошего, мне еще с китайцами разбираться. Надо их пощипать, пока есть возможность. Бизнес есть бизнес!

Я остановилась как вкопанная в двух шагах от незнакомца. Тогда он снял очки и стал рассматривать меня с ног до головы, медленно, не произнося ни слова. Странное магнетическое воздействие производил он одним только своим взглядом, когда избавил глаза от немного смешных дымчатых стекол. Редкий ореховый цвет его глаз при электрическом освещении приобретал слегка золотистый оттенок, а дополнительный блеск придавал их выражению редкую интенсивность. «Взгляд убийцы», – подумала я, стараясь тут же прогнать от себя эту мысль. Напрасно, впрочем, потому что ему удалось поймать мой взгляд, и я уже не могла от него освободиться. Он проник в меня взглядом, он пытался вникнуть в мои мысли. Еще не сказав ни слова, он уже подчинял себе собеседника.

– Добрый вечер, Эль.

Все остальное в его облике служило соответствующим дополнением: овальное вытянутое лицо, высокие скулы, четкая линия подбородка, атлетическое сложение, высокомерная осанка, гордый поворот головы, тонкие изящные руки, такие бывают у хирургов или пианистов…

Он сразу попал в топ из трех моих самых импозантных клиентов. Не то чтобы красавчик типа тех, что стоят у входа в магазины модной одежды как живые статуи, привлекая взгляды легкомысленных девиц, зато у этого была особая аура. Такая, как у самых привлекательных артистов в фантастических фильмах или спектаклях, когда их герои-небожители спускаются на землю к нам, простым людям.

Мне не нужно было смотреть в зал, чтобы почувствовать: все внимание сосредоточено на нем. Особенно внимание женщин, которые с замиранием сердца глядели в его сторону и трепетали, как дрожащие на ветру осенние листья. Он сам ничего особенного для этого не делал, он вообще ничего не делал, как прежде, стоял не шелохнувшись, но и мужскую публику подавлял своим видом, просто сохраняя величественное спокойствие. Он был, несомненно, здесь, среди нас, но при этом как-то отстраненно, словно облако, которое молчаливо проплывает над суетой повседневной жизни.

– Добрый вечер, – пролепетала я.

Незнакомец сделал шаг мне навстречу, и я заметила, что он с трудом переносит вес своего тела на трость из редкой породы дерева. Его неуверенная поступь свидетельствовала о том, что он не притворяется. Физический недостаток ничуть не разрушил загадочный образ, напротив, добавил ему обаяния. Недуг оказался всего лишь оболочкой, всего лишь намеком и хранил в себе целую историю – драматическую, конечно, – придавая его образу еще больше таинственного шарма.

– Пожалуй, в первый раз я не разочарован экстравагантным предложением нашей общей знакомой, Ребекки.

Но этот комплимент, давший понять, что он числится среди постоянных клиентов нашего агентства, был мне неприятен, я сочла его грубым. Чтобы не ставить себя и нас в неудобное положение, клиенты «Ночных Красавиц» обычно старались представить дело так, словно мы познакомились без чьей-либо помощи, как все нормальные люди, а этот не стал ломать комедию. Его непривычная откровенность сразу рассердила меня. Мне даже показалось, что он умышленно ищет возможность стушевать первое ошеломляющее впечатление, произведенное его появлением.

– Это как раз то, чем мы занимаемся, – произнесла я, кажется, слишком поспешно. – Отвечаем экстравагантным предложениям и не разочаровываем.

– У вас впереди целый вечер, чтобы меня в этом убедить… Эль.

Терпеть не могу, когда мое имя отрывают от целой фразы и играют с ним как кошка с мышкой.

Само собой разумеется, я бы предпочла для последнего свидания какого-нибудь увальня, мягкого и неуклюжего, который был бы счастлив просто пройтись на людях со мной под руку, но девушки агентства не вольны выбирать клиента на свой вкус.

– Я даже не знаю вашего имени, – я решительно пошла в лобовую атаку. – Вас зовут…

– Терпение… У вас, как я уже сказал, впереди целый вечер, чтобы это узнать.

По мере того как мы обменивались репликами, очарование его харизматической внешностью мало-помалу рассеивалось, а я сама чувствовала себя как-то растерянно. Во мне возрастало желание бросить все и убежать. И только когда я мысленно представила себе винтажные часы 69-го года в витрине антикварной лавки «Нативель», мне удалось взять себя в руки. Если бы не этот холеный педант и его деньги – а Ребекка предупредила, что он заплатил двойной тариф, чтобы заполучить именно меня, только так ей удалось сломить мое сопротивление, – я легко могла бы попрощаться и уйти, но… Значит, надо держаться. Сколько же уйдет на это времени?

Словно почувствовав, что я близка к панике, хромоногий денди решил смягчить тон и, перевоплотившись в приветливого собеседника, стал задавать банальные вопросы, просто из вежливости: учусь я или уже закончила, парижанка или из провинции, любительница современного искусства или равнодушна к нему, ну, и так далее. Но вскоре ему это надоело, и он обратился ко мне мягко, с улыбкой, почти по-дружески:

– Посещать вернисажи – не самое любимое ваше занятие, ведь так?

– Да, действительно…

– В таком случае, позвольте мне быть вашим гидом.

– Моим гидом?

– Да, на сегодняшний вечер, здесь, в этой галерее. Знаете ли, Дэвид Гарчи – художник, уже признанный и в Лондоне, и в Нью-Йорке.

Так, значит, того, кто представляет свои шедевры в этой галерее, тоже зовут Дэвид. Внутренне я улыбнулась странному совпадению: Дэвид Барле, Дэвид Гарчи. Но этот факт смутил меня.

– Ну, хорошо. Я не против, чтобы вы меня просветили, – согласилась я немного спокойнее.

Тогда он предложил мне руку, приглашая к прогулке по галерее. Рука была тонкая, скорее жилистая, чем мускулистая, но твердая. Прикоснувшись к нему, я яснее почувствовала исходящие от него энергетические волны, это будоражило и щекотало нервы. Увлекая меня от одного экспоната к другому, незнакомец решил воспользоваться тем, что мы стали ближе друг к другу, и позволил себе фамильярные жесты, допустимые разве что между мужчиной и женщиной, у которых есть интимная связь. Так, например, он приподнял кончиками тонких пальцев мои волосы, собранные в хвост, и при этом чуть коснулся основания шеи, из-за чего по телу словно пробежала электрическая волна.

– Видите ли, – тоном знатока говорил незнакомец, размеренно, неторопливо, низким голосом, – Дэвид как избалованный ребенок, выросший в тепличных условиях, он изо всех сил старается очернить среду, которая его воспитала.

– Ну, если вы так считаете…

Раз уж я задумала поскорее закончить этот занудный вечер, надо оставить за моим спутником роль первой скрипки. Чем реже находишь повод вступать в спор с такими типами, тем быстрее они пускаются в разглагольствования и начинают сами с собой вести беседу. В этом смысле они недалеко ушли от некоторых моих университетских преподавателей. Те выискивали обычно легковерных студентов, любителей поспорить с мэтром, и оттягивались по полной. Они и меня пытались склонить к дискуссиям, но напрасно.

На таком близком расстоянии я почувствовала запах его духов: нота ванили и лаванды, именно не легкое благоухание, а сильный запах, который, скорее всего, и был его истинным ароматом.

– Да, я так считаю. Более того, я уверен, что социальный посыл его произведений гораздо глубже, чем их собственное значение.

При этих словах он широким жестом показал на гигантскую игрушку Жирафу Софи, с толстыми сиськами на голове, в серебряных стрингах, лямочки которых врезались ей в гуттаперчевую попку. Рукав пиджака и свободной рубашки задрались вверх и обнажили часть руки незнакомца, где я заметила татуировку в виде текста, написанного мелким почерком, словно перьевой ручкой, различить который было невозможно.

– К сожалению, я не уверен, что вы поймете мои рассуждения, но догадайтесь, что скрывает желание художника высмеять и опошлить милые игрушки нашего детства, превратить их в сексуальные объекты, снабдить гротескными половыми признаками… Возможно, это попытка уйти от архетипа мелкого буржуа, который злорадно писает в колодец с ключевой водой?

Это было сильнее меня. Зачем он дразнит мой критический ум, и так готовый завестись с полоборота?!

Но я выжидала, продолжая надеяться, что он даст мне отставку по полной программе и выгонит без сохранения содержания, ну, по крайней мере, испепелит огненным взглядом, однако, вопреки ожиданиям, в его глазах появился свежий интерес, он посмотрел на меня в упор, и в его смешливых глазах я прочитала легкое удивление и желание продолжить общение.

– Прошу обратить ваше внимание, Эль, на выбор персонажей. Дэвид мог бы для своих экспериментов по сексуализации взять игрушки, которые уже пользуются соответствующей репутацией, такие, как кукла Барби, например. Но он предпочел превратить в символы сексуального раскрепощения милые нашему сердцу детские игрушки, синонимы чистоты и невинности…

– О’кей. Пусть так. Ну, так и что из этого?

– А то, что он подчеркивает тем самым, насколько быстро и резко в наше время подростки переходят от детской наивности к состоянию существа с полным набором половых признаков и сексуальных эмоций. Переход совершается настолько стремительно, что какое-то время в одном существе обитает и простодушное дитя, и сексуально озабоченный индивидуум. Охотник и жертва в одном лице.

За его рассуждениями я уловила скрытое желание прочитать мораль, и мне это не понравилось. С другой стороны, он не переставал удивлять меня как человек, о котором я, допустим, мало что знала, но которого уж никак не могла заподозрить в соблюдении строгих моральных принципов.

– Знаете ли вы, в каком возрасте начинают смотреть порнографические фильмы? – спросил незнакомец неожиданно серьезным тоном.

– Нет… наверное, лет в четырнадцать?

– Одиннадцать. В одиннадцать лет большинство подростков, как мальчиков, так и девочек, уже все знают и об оральном сексе, и о содомии, о групповухе и о других, даже более экстремальных, извращениях.

– Да, безусловно, это – большая про…

– Да нет! – возмутился он, вдохновленный собственными словами. – На самом деле все наоборот. Они ничего не знают. О чем и речь! Когда о сексе так много рассказывают и все показывают, у молодых создается иллюзия, что они уже все знают. Реклама с намеками на сексуальные отношения, провоцирующая одежда, сериалы с любовными сценами, которые лезут в глаза и окружают молодежь, – ничто из этого не побуждает к развитию сексуальной чувственности. Все это – просто бизнес, причем чрезвычайно прибыльный, но уж ни в коем случае не половое воспитание. Здесь все испорчено, извращено, обезображено, иногда вызывает смех или, хуже того, провоцирует насилие… Здесь есть все, кроме настоящей эротики. И кроме правды!

– Значит, если я правильно вас поняла, проблема не столько в том, что сексуальный контент слишком часто присутствует в повседневной жизни, сколько в том, что юные создания сталкиваются с ним задолго до того, как физиологически созреют для того, чтобы воспринять его правильно?

– Именно! – горячо подтвердил он. – Как раз эту мысль и отражают произведения Дэвида: назойливое присутствие сексуальной темы вокруг создает иллюзию воспитания правильного отношения к сексу, только видимость, тогда как время, необходимое для воспитания чувств, просто-напросто тратится впустую. Уходит в песок. Дети, потребляющие в огромных количествах информацию о сексе начиная с самого раннего возраста, не обладают нужными знаниями, чтобы хоть как-то фильтровать ее и строить для себя реальную картину, более или менее похожую на правду. Всю эту пошлость они принимают за чистую монету. Вот в чем беда! Вот где проблема!

– Тогда скажите, – поинтересовалась я, – в каком возрасте, по-вашему, можно уже начинать говорить о сексе? И кто должен это делать?

Мне вдруг вспомнился мой тайный дневник. Тот, кто писал мне эти загадочные записки, преследовал ту же цель, пусть жестко, я бы даже сказала, что его вмешательство в мою жизнь сравнимо с насилием, но по-своему он тоже занимался моим половым воспитанием.

– Я бы сказал, у всех – по-разному. Невозможно определить единый возраст, когда у человека формируется его либидо, как бы социологи и законодатели ни пытались убедить нас в обратном. У каждого – свой график, свой ритм. Некоторые готовы к этому раньше, чем другие. Потому нет никакого смысла загонять половое воспитание в стандартные рамки школьной программы.

Дать возможность каждому подростку развиваться в естественном ритме, пусть особенности его полового созревания проявляются индивидуально, как требует того природа, но в течение всего этого времени его нужно оберегать от субъективной, часто лживой, интерпретации и воздействия со стороны общества, где действуют законы свободного рынка, – таковой в общих чертах была философия этого Руссо в области сексуального воспитания. Однако я заметила, что он оставил без внимания мой второй вопрос: кому следует доверить столь важный аспект воспитания чувств и чувственности? Кому можно, а кому нельзя, ведь он отвергал, и не без оснований, ту модель, которая доминировала в современном обществе.

Надо заметить к тому же, что его идеи не оставили меня равнодушной. Но стоило ли прибегать к такой необычной форме их распространения? А как же быть с подростками из соседнего лицея, что несколько раз в день проходят мимо галереи и своими глазами видят в витрине монстров типа Жирафы Софии и ужасы Гоморры? Кто прочтет им лекцию, чтобы подготовить к такому дикому зрелищу? Разве подобное менее опасно, чем доступная в Интернете порнография? Разве сам художник в таком случае не становится соучастником (пусть даже невольным) злодеяния, против которого борется своим искусством?

Я оставила при себе этические возражения. Тем более что у меня мелькнуло подозрение, что мой гид и есть Дэвид Гарчи собственной персоной. Раз уж он так горячо рассуждает о художественном смысле представленных в галерее отвратительных созданий, значит, он и есть их автор.

– Смотрите-ка, стоило помянуть черта, как он тут как тут. Я даже чувствую запах серы.

Кивком головы он указал мне на кого-то за моей спиной. Я обернулась и увидела, что тот человек, в ответ на приглашающий жест моего собеседника, тут же оставил свою компанию и стал пробираться к нам через толпу ротозеев.

– Добрый вечер, – приблизившись, сказал он несмело, как-то даже застенчиво.

Это был очень юный молодой человек, почти тинейджер, в белой рубашке, с длинной каштановой челкой, закрывавшей пол-лица.

– Дэвид, позволь представить тебе Эль. Эль, перед вами тот самый юноша, чьи творения я с таким пылом, как вы могли заметить, защищаю.

Тактично сказано.

Чтобы не обидеть художника, я изобразила подобающую случаю любезную улыбку.

– Добрый вечер и… браво.

– Спасибо, – ответил он, сконфузившись.

– Мне кажется, ваши творения не могли оставить прессу равнодушной.

– В самом деле, – вмешался в разговор мой кавалер. – У нас уже есть несколько положительных отзывов. Но главное не в этом. Дело в том, что ваши собратья по перу не заострили внимание на основной идее произведений Дэвида. Они собрались здесь с одной лишь целью – привлечь внимание публики, хотя прекрасно поняли социальное значение и воспитательный смысл его призыва.

Откуда он знает, кем я собираюсь стать? Разве Ребекка не должна была хранить в тайне эту сугубо конфиденциальную информацию?

Я как раз собиралась расспросить его об этом, как вдруг какая-то мулатка очень крупных размеров, но совершенно без комплексов, в усыпанном блестками наряде, покрывающем незначительную часть ее тела, так, будто она только что вышла из бассейна, подошла и прилипла к нему с наглой фамильярностью. Всем своим огромным туловищем с идеальными формами она прильнула к моему кавалеру, кажущемуся еще более сухощавым рядом с ней. В отличие от Дэвида, моего Дэвида, этот тип не напомнил мне никого из знакомых артистов. Хотя, если иметь в виду его особую харизму, можно было бы поставить незнакомца в один ряд с Уиллемом Дефо, Кристианом Бейлом или Энтони Перкинсом, такими же, как он, подтянутыми, физически хрупкими, мрачноватыми, загадочными, не обладающими идеальными формами, но горячими и притягательными.

– Так мы идем, Лулу?

– Да-да. Эль, я оставляю вас наедине с будущим современного искусства.

Будущее современного искусства в этот момент внимательно разглядывало узкие мыски своих ботинок.

– Постойте… Вы уходите?

Первый раз клиент покидал меня таким образом, под руку с дамой в сто раз аппетитнее, чем я, и гораздо более ненатуральной. Складки моего платья-парашюта затрепетали от негодования и досады. Тот факт, что он так бесцеремонно со мной обошелся, заставил меня позабыть о вознаграждении, которое мне полагалось за проведенную с ним ночь. Какая уж там ночь, раз он меня так бессовестно кинул! Я была вне себя.

– Не волнуйтесь. Мы скоро увидимся, – пообещал он, обнимая за талию нахальную лиану цвета жженого сахара, лукаво стрельнувшую в меня своими черными глазками. – О, я чуть не забыл…

Что именно он чуть не забыл? Проявить элементарную вежливость? Или заплатить мне за услуги? Бывали случаи, когда клиент платил мне – отдельно, а комиссионные агентству – непосредственно туда. Некоторые постоянные клиенты, у которых в «Ночных Красавицах» был открыт счет, улаживали дело напрямую с Ребеккой, а она потом возвращала нам нашу долю и никогда не обижала. Мне неудобно было его спросить об этом, но я предполагала, что он принадлежит именно к последней, привилегированной категории.

Незнакомец неожиданно протянул свою татуированную руку к моей прическе. Пучок, завязанный на затылке, за вечер почти развалился на отдельные пряди, свободно лежащие локонами на спине. Я невольно напряглась в тот момент, когда он собрал их в ладонь и приподнял.

– В чем дело?

– Вам бы следовало использовать заколку для волос вместо шпилек, – посоветовал он, словно читая мои мысли. – Вам бы пошло.

– Да? Не знаю, – бессвязно пробормотала я.

– Спокойной ночи, Эль.

Они в обнимку пошли прочь, странный незнакомец шагал, прихрамывая, опираясь на трость, отбивая такт по бетонному полу. Они почти затерялись в толпе приглашенных, как вдруг он резко повернулся на сто восемьдесят градусов и через несколько секунд очутился возле меня. Что ему еще надо?

– Мне только что пришло в голову, ведь я забыл представиться.

– Да, в самом деле…

Самое время, подумала я.

– Меня зовут Луи…

Мне это имя ни о чем не говорило. Луи, а дальше? Жестом я показала, что мое любопытство пока не удовлетворено.

– Луи…?

– Барле. Я меценат и спонсор Дэвида Гарчи…

«Луи Барле, Луи Барле», – повторяла я про себя, чтобы лучше осознать реальность происходящего. Сочетание этих двух имен при одной фамилии произвело у меня в мозгу эффект моментального возгорания.

– …а также брат Дэвида Барле.

Он уже уходил, всем видом показывая, что разговор окончен. Затем ненадолго остановился и, мягко улыбаясь, бросил через плечо мне в лицо, как гранату, обдавшую меня смертельным холодом, такие слова:

– Но ведь вы и так уже обо всем догадались? Верно?

Тот самый брат, о котором Дэвид упомянул как-то вскользь, фото которого не хотел показывать и знакомство с которым все время под каким-то предлогом откладывал. Ну вот, теперь мы познакомились. И при самых худших обстоятельствах, какие только можно себе представить.

Он со своей подругой исчез в толпе теперь уже окончательно, оставив меня в полной растерянности.

– Эль?

Ох уж этот Альбан! Он возник перед глазами совершенно неожиданно и протянул мне довольно пухлый конверт.

– Возьмите это. Луи просил меня передать его вам.

– Спасибо, но что это?

– Вам пора, красавица! Вас ждет на улице такси. Там и посмотрите.

Даже не попрощавшись с художником, я поспешила к выходу. Там, на тротуаре, уже заводил мотор водитель вместительного седана черного цвета. Я растерялась, не зная, какой адрес назвать, потом решилась:

– Улица Тур-де-Дам, дом три, пожалуйста. В девятом округе.

Он дернул с места, не проронив ни слова. Я удобно устроилась на заднем сиденье и могла теперь спокойно открыть конверт, переданный Луи через своего приятеля-галериста. Там лежали восемь купюр по сто евро каждая. Купюры были гладенькие, чистенькие, словно только что вышли из хранилищ Центробанка Франции. Восемьсот евро – это вдвое больше, чем сумма вознаграждения, которое я получила бы, если бы, случись такое, мы закончили ночь в номерах «Отеля де Шарм». Да уж, он выполнил, что обещал, в полной мере! Но Луи Барле не стал пользоваться моими услугами, хотя мог бы со мной переспать, воспользовавшись тем, что я не знала, кто он… Он же выбрал меня по каталогу в агентстве, как любую другую куртизанку.

Из-за его чрезмерной щедрости я чувствовала себя как обыкновенная шлюха. Он не мог не понимать этого. Так же не мог игнорировать тот факт, что мы вскоре станем близкими родственниками.

Я уж было собралась отправить Дэвиду эсэмэску, как обещала, о том, что возвращаюсь, как вдруг на экране моего смартфона зажглись слова чужого послания. Без подписи, но и без сомнений в том, кто его автор: «До завтра».

Мне бы следовало тут же выбросить мобильник в окно. Или просто-напросто стереть из его памяти эти два слова. Но я не сделала ни того, ни другого. Щеки горели, в висках стучала кровь, а я сидела, уставившись на эти слова, с трудом сдерживая слезы, подступавшие к глазам, водопад слез, накопившихся за долгое время от непонятно какого горя.

Вот так Луи Барле вошел в мою жизнь.