Читать книгу Вся ваша ненависть - Энджи Томас - Страница 6

Ночью Наташа уговаривает меня пойти с ней к гидранту, а Халиль – прокатиться в машине. Губы дрожат; я выжимаю улыбку и говорю, что не могу тусоваться, однако ребята просят и просят, а я стою на месте и снова им отказываю.

И тут на Халиля с Наташей надвигается тьма. Я пытаюсь их предупредить, но меня не слышно. В следующий миг тень проглатывает их и движется ко мне. Я делаю шаг назад и понимаю: она у меня за спиной…

Я просыпаюсь.

На часах горят цифры: 23:05.

Я жадно и глубоко дышу. Майка и баскетбольные шорты прилипли к взмокшей коже. Где-то неподалеку гудят сирены, а Кир и соседские собаки лают в ответ.

Я сижу на кровати и тру пальцами лицо, словно пытаясь стереть с него приснившийся кошмар. Спать я теперь не смогу, потому что во сне увижу их снова. По горлу будто прошлись наждаком, и мне жутко хочется пить.

Когда мои ноги касаются холодного пола, все тело покрывается мурашками. Весной и летом папа всегда включает кондиционер на полную, и дом превращается в морозилку. Все остальные стучат зубами, но папа довольно приговаривает: «Немного прохлады еще никому не навредило». Вранье.

Я тащусь по коридору и на полпути к кухне слышу мамин голос:

– Они что, не могут подождать? У нее на глазах только что умер один из ее лучших друзей. Она еще не готова пережить это вновь.

Я замираю. Кухонный свет пятном лежит на полу в коридоре.

– Нам нужно провести расследование, Лиза, – говорит второй голос. Это дядя Карлос, мамин старший брат. – Мы хотим знать правду не меньше, чем вы.

– То есть оправдать то, что сделала эта мразь, – фыркает папа. – В жопе у меня порасследуйте.

– Мэверик, не начинай, – перебивает его дядя Карлос. – Перестань искать скрытые смыслы.

– Шестнадцатилетнего чернокожего паренька застрелил белый коп, – парирует папа. – Тут и искать-то ничего не надо!

– Тс-с-с! – шипит мама. – Тише. Старр и без того не может уснуть.

Дядя Карлос что-то говорит, но так тихо, что я не слышу. Я подкрадываюсь поближе.

– Дело не в черных и белых, – продолжает он.

– Чушь, – отвечает папа. – Если бы это случилось в Ривертонских Холмах и его звали бы Ричи, говорить нам было бы не о чем.

– Ходят слухи, что он торговал наркотой, – замечает дядя Карлос.

– Значит, что, его можно убивать? – спрашивает папа.

– Я такого не говорил, но это объясняет поступок Брайана – видимо, он почувствовал угрозу.

«Нет», застрявшее у меня в горле, с криком просится наружу. Халиль в ту ночь никому не угрожал. И с чего вдруг коп решил, что он торгует наркотой?

Стоп.

Брайан. Так зовут Сто-пятнадцать?

– Ага, так вы с ним знакомы, – язвит папа. – Тогда ничего удивительного.

– Да, он мой коллега и, веришь ты мне или нет, хороший парень. Уверен, ему самому сейчас несладко. Кто знает, чем он тогда руководствовался…

– Ты же сам сказал: он решил, что Халиль – барыга. Гангстер. Только с чего он это взял? Из-за его внешнего вида? Объясни-ка мне это, детектив.

Тишина.

– Как она вообще оказалась в одной машине с наркоторговцем? – спрашивает дядя Карлос. – Лиза, повторяю, тебе нужно увезти их с Секани отсюда. Этот район их погубит.

– Я уже думала об этом.

– И переезжать мы не собираемся, – отрезает папа.

– Мэверик, двое ее друзей умерли у нее на глазах! – злится мама. – Двое! А ей всего шестнадцать.

– И один из них умер от рук человека, который должен был ее защищать! Что, думаешь, если поселишься с ними по соседству, они станут относиться к тебе по-другому?

– Почему у тебя всегда все упирается в расу? – встревает дядя Карлос. – Заметь, другие расы не убивают наших так, как это делаем мы сами.

– Братишка, прекращай. Если я пристрелю Тайрона, то отправлюсь за решетку. А если коп убьет меня, его просто отстранят от службы. И то не факт.

– Знаешь что? С тобой говорить бесполезно. – Дядя Карлос вздыхает. – Позволь Старр хотя бы поговорить с детективами, которые ведут это дело.

– Думаю, сначала нам следует найти ей адвоката, Карлос, – говорит мама.

– Пока в этом нет необходимости.

– Как и у копа не было необходимости спускать курок, – замечает папа. – Ты правда считаешь, что мы разрешим им говорить с нашей дочерью без адвоката и коверкать ее слова как им вздумается?

– Никто не собирается ничего коверкать! Я же сказал, мы тоже хотим докопаться до истины.

– О, а нам истина уже известна, – усмехается папа. – Мы хотим другого. Мы хотим правосудия.

Дядя Карлос снова вздыхает.

– Лиза, чем раньше она поговорит с детективами, тем лучше. Все очень просто. Ей нужно лишь ответить на пару вопросов. И все. Сейчас на адвоката тратиться не стоит.

– Карлос, откровенно говоря, мы не хотим, чтобы кто-нибудь узнал, что Старр была там, – говорит мама. – Она очень напугана. И я тоже. Кто знает, что может случиться?

– Я понимаю, но, уверяю тебя, мы ее защитим. Ладно, системе вы не верите, но можете поверить хотя бы мне?

– Не знаю, – говорит папа. – Это ты нам скажи.

– Знаешь что, Мэверик? Ты меня уже достал…

– Тогда можешь убираться из моего дома.

– Если бы не я и не моя мать, ты бы этот дом своим не называл!

– Прекратите! – вмешивается мама.

Я переступаю с ноги на ногу, и чертов пол взвизгивает, как сигнализация. Мама оборачивается на скрип и смотрит на меня.

– Старр, малыш, ты почему проснулась?

Теперь у меня нет выбора – придется идти на кухню. Они втроем сидят за столом: родители в пижамах, а дядя Карлос в спортивных штанах и худи.

– Привет, зайчонок, – мягко говорит он. – Это мы тебя разбудили?

– Нет, – отвечаю я, усаживаясь рядом с мамой. – Сама проснулась. От кошмаров.

Каждый из них одаряет меня сочувственным взглядом, но я сказала это не потому, что хотела сочувствия. Если честно, я его терпеть не могу.

– А ты что здесь делаешь? – спрашиваю я, повернувшись к дяде Карлосу.

– Секани подхватил кишечный грипп и уговорил меня отвезти его домой.

– Твой дядя уже собирается уезжать, – вставляет папа.

У дяди Карлоса вздуваются желваки. С тех пор как он стал детективом, его лицо заметно округлилось. У него, как и у мамы, кожа светло-коричневая, «желтая» – как говорит бабуля; а когда он злится, как сейчас, лицо его становится темно-красным.

– Я очень сожалею о том, что случилось с Халилем, зайчонок, – вздыхает он. – И как раз объяснял твоим родителям, что детективы хотят задать тебе пару вопросов.

– Но если ты не хочешь, то встречаться с ними не обязательно, – встревает папа.

– Так, знаешь что… – начинает дядя Карлос, но его перебивает мама.

– Хватит. Пожалуйста. – Она переводит взгляд на меня и спрашивает: – Чав, ты хочешь поговорить с копами?

Я сглатываю.

Я бы хотела сказать «да», но сомневаюсь. С одной стороны, это копы, а не кто попало. А с другой – это копы. И один из них убил Халиля.

Но дядя Карлос тоже коп, и он бы не стал просить меня о том, что может мне навредить.

– Это поможет нам добиться справедливости? – спрашиваю я.

Дядя Карлос кивает:

– Конечно.

– А Сто-пятнадцать там будет?

– Кто?

– Тот полицейский, – говорю я. – Я запомнила номер его жетона.

– А-а. Нет, его ты не увидишь, обещаю. Все будет хорошо.

Дядя Карлос всегда держит слово – и порой его обещания даже крепче, чем родителей. Он никогда не бросает слов на ветер и дает обещания, только если абсолютно в себе уверен.

– Ладно, – говорю я. – Я согласна.

– Спасибо.

Дядя Карлос подходит ко мне и дважды целует в лоб – так он делает с тех самых пор, как начал укладывать меня спать еще в детстве.

– Лиз, просто завези ее в понедельник после школы. Много времени это не займет.

Мама встает со стула и обнимает его.

– Спасибо тебе.

А потом провожает в прихожую.

– Будь осторожен, ладно? И напиши, когда доедешь до дома.

– Да, мэм. Ты прямо как мама, – дразнит он ее.

– Ну и ладно. Только чтоб написал, а то…

– Хорошо-хорошо. Спокойной ночи.

Мама возвращается на кухню, завязывая халат.

– Чав, утром вместо церкви мы с папой поедем к мисс Розали. Если хочешь, давай с нами.

– Ага, – кивает папа. – Но никакой дядя тебя идти не заставляет.

Мама зыркает на него, а потом переводит взгляд на меня.

– Так что, Старр, хочешь поехать?

Если честно, встретиться с мисс Розали для меня даже труднее, чем разговаривать с копами. Но ради Халиля я должна навестить его бабушку. Может быть, она даже не знает, что он умер у меня на глазах. Но если знает и хочет выяснить, что же случилось на самом деле, у нее на это больше права, чем у любого другого.

– Да, я с вами.

– Нужно найти ей адвоката до встречи с копами, – замечает папа.

– Мэверик. – Мама вздыхает. – Если Карлос говорит, что сейчас это не нужно, значит, не нужно. Я ему доверяю. Плюс я все время буду рядом.

– Хорошо, что хоть кто-то ему доверяет, – фыркает папа. – Кстати, скажи, ты и правда опять задумалась о переезде? Мы ведь это уже обсуждали.

– Мэверик, я не хочу сейчас об этом говорить.

– Разве мы сможем что-нибудь здесь изменить, если…

– Мэв-рик! – цедит сквозь зубы мама. Когда она так злится, остается надеяться, что это не ты попался ей под горячую руку. – Я сказала, что не буду это сейчас обсуждать.

Она косится на него, ожидая продолжения. Но продолжения нет.

– Попробуй заснуть, малыш, – говорит мама и целует меня в щеку, прежде чем уйти в спальню.

Папа подходит к холодильнику.

– Винограда хочешь?

– Угу. Почему вы с дядей Карлосом все время ссоритесь?

– Потому что он придурок. – Папа ставит на стол миску белого винограда и садится рядом. – А если серьезно, то я ему никогда не нравился. Он всегда считал, что я плохо влияю на твою маму. Хотя, когда я встретил Лизу, она была та еще бунтарка, как и все девочки из католической школы.

– Наверное, он еще сильнее опекал маму, чем Сэвен меня, да?

– Не то слово. Карлос вел себя как папаша. Когда меня посадили, он забрал вас всех к себе и не давал нам даже поговорить по телефону. Еще и адвоката по разводу нанял. – Папа улыбается. – Но он так и не смог от меня избавиться.

Папа сел в тюрьму, когда мне было три, а вышел, когда исполнилось шесть. Множество моих воспоминаний связано с ним, но в самых ранних воспоминаниях его нет. Первый день в школе, первый выпавший зуб, первый раз на двухколесном велосипеде. В этих воспоминаниях вместо папиного лица – лицо дяди Карлоса. И, мне кажется, ссорятся они на самом деле из-за этого.

Папа стучит по красному дереву обеденного стола: тук-тук-тук-тук.

– Скоро кошмары пройдут, – говорит он. – Хуже всего в самом начале.

Так было с Наташей.

– Много смертей ты видел?

– Достаточно. Хуже всего было с моим кузеном Андре. – Папин палец почти инстинктивно скользит по татуировке на предплечье – букве «А» с короной сверху. – Продажа наркоты обернулась грабежом, и ему дважды выстрелили в голову. Прямо у меня на глазах. Это случилось за пару месяцев до твоего рождения. Потому-то я и назвал тебя Старр[30]. – Он слабо мне улыбается. – Ты мой свет во всей этой тьме.

Папа молча жует виноград. Потом продолжает:

– И не волнуйся насчет понедельника. Скажи копам правду и не позволяй им навязывать тебе чужое мнение. Бог даровал тебе мозги, а потому обойдешься и без их советов. Помни: ты ничего плохого не сделала, во всем виноват коп. И не позволяй никому убедить себя в обратном.

Меня кое-что терзает. Я хотела спросить это у дяди Карлоса, но почему-то не решилась. С папой все иначе. Пускай дядя Карлос и исполняет невозможные обещания, зато папа говорит со мной начистоту.

– Как думаешь, копы хотят правосудия? – спрашиваю я.

Тук-тук-тук. Тук… тук… тук. На кухню словно находит тень правды; те, кто попадают в такое же положениие, как Халиль, становятся хештегами, но правосудие на их стороне оказывается редко. Думаю, мы все ждем случая – того самого случая, когда подобная история закончится справедливо. Может быть, это произойдет с нами.

– Не знаю, – говорит папа. – Но скоро мы это выясним.

Утром в воскресенье мы паркуемся возле маленького желтого дома. У крыльца, где так часто сидели мы с Халилем, распустились яркие цветы.

Мы с родителями вылезаем из машины. У папы в руках накрытый фольгой противень с лазаньей, которую приготовила мама. Секани заявил, что ему до сих пор нехорошо, и остался дома. За ним приглядывает Сэвен. Впрочем, я на это «нехорошо» не купилась – под конец весенних каникул у Секани всегда обнаруживается какая-нибудь болячка.

Пока мы идем по подъездной дорожке к дому мисс Розали, меня охватывают воспоминания. Мои ноги и руки исполосованы паутинками шрамов от падений на этот бетон. Здесь Халиль столкнул меня с самоката, потому что я не дала ему покататься. Помню, как, встав и обнаружив, что с коленки слезла вся кожа, я закричала так пронзительно, как не кричала никогда.

На этой дорожке мы играли в классики и прыгали через скакалку. Поначалу Халиль никогда не хотел играть с нами и говорил, что это девчоночьи забавы. Однако всегда сдавался, когда мы с Наташей объявили, что победитель получит «ледяной стакан» (то есть замороженный «Кул-эйд»[31] в пенопластовом стаканчике) или упаковку «Наклейторс» (так мы называли «Нау-энд-лейтерс»[32]).

Кстати, конфетами нас всегда снабжала мисс Розали. У нее дома я проводила почти столько же времени, сколько у себя. В юношестве мама и младшая дочка мисс Розали, Тэмми, были лучшими подругами. Уже заканчивая школу, мама забеременела мной, и бабуля выгнала ее из дому. Тогда мисс Розали приютила маму у себя, и они жили вместе до тех пор, пока мама с папой не обзавелись собственным жильем. Мама говорит, что мисс Розали поддерживала ее больше всех и на мамином выпускном рыдала так, словно выпускается ее дочь.

Спустя три года мы с мамой встретили мисс Розали в «У Уайатта» (это было задолго до того, как магазинчик стал нашим), и та спросила маму, как дела в колледже. Мама ответила, что подумывает бросить учебу, поскольку папа в тюрьме, на детский сад денег нет, а бабуля обо мне заботиться не желает (ведь я не ее ребенок, а следовательно, не ее проблема). На что мисс Розали велела привести меня к ней на следующий день и строго наказала, чтобы о деньгах она даже не смела заикаться. С того дня, пока мама училась, мисс Розали нянчилась со мной, а потом и с Секани.

Мама стучит, и на двери грохочет жалюзи. Тут за стеклом появляется мисс Тэмми – в футболке, спортивных штанах и с платком на голове. Отпирая замки, она кричит:

– Ма, тут Мэверик, Лиза и Старр.

Гостиная выглядит так же, как в моем детстве, когда мы с Халилем играли здесь в прятки. Диван и кресло до сих пор в клеенчатых чехлах. Если в жаркий летний день посидеть на них в шортах, то клеенка почти намертво приклеится к ногам.

– Привет, Тэмми, дорогая, – говорит мама, и они крепко и долго обнимаются. – Как ты?

– Держусь, – вздыхает мисс Тэмми и обнимает сначала папу, потом меня. – Ужасно приезжать домой по такому поводу.

Мисс Тэмми ужасно похожа на маму Халиля и выглядит именно так, как выглядела бы мисс Бренда, не сиди она на крэке[33]. Мисс Тэмми и на Халиля очень похожа. Такие же карие глаза и ямочки на щеках. Однажды Халиль сказал, что лучше бы его мамой была мисс Тэмми – тогда он жил бы с ней в Нью-Йорке, а я его подколола, мол, у мисс Тэмми нет на него времени. Лучше бы я этого не говорила.

– Тэм, куда поставить лазанью? – спрашивает папа.

– В холодильник, если найдешь место, – отвечает она, и папа уходит на кухню. – Мама говорит, ей вчера целый день еду носили. Я приехала вечером, а народ все еще подтягивался. Такое впечатление, что здесь побывал весь район.

– В этом весь Сад, – усмехается мама. – Если соседи не знают, чем помочь, они наготовят еды.

– Это точно. – Мисс Тэмми кивает на диван. – Присаживайтесь, не стойте.

Мы с мамой садимся, и вскоре к нам присоединяется папа. Мисс Тэмми опускается в любимое кресло мисс Розали и грустно мне улыбается.

– Ох, Старр, как же ты выросла с последней нашей встречи. Вы с Халилем оба… – У нее надламывается голос.

Мама наклоняется и гладит ее по коленке. Мисс Тэмми делает глубокий вдох и снова мне улыбается.

– Рада тебя видеть, милая.

– Тэм, мы знаем, мисс Розали скажет, что у нее все хорошо, – начинает папа, – но как она на самом деле?

– Да потихоньку. К счастью, химиотерапия работает. Надеюсь, я смогу уговорить ее переехать ко мне. Надо следить, принимает она лекарства или нет. – Мисс Тэмми тяжело выдыхает. – Я понятия не имела, через что она проходит. Она даже про увольнение мне не сказала. Вы же ее знаете, она не любит просить о помощи.

– А что с мисс Брендой? – спрашиваю я, потому что должна. Халиль бы спросил.

– Не знаю, Старр. Брен… С ней все сложно. Мы не видели ее после случившегося, и я не знаю, где она. Но даже если мы ее найдем – что с ней делать?..

– Я могу помочь найти реабилитационный центр рядом с тобой, – говорит мама. – Но она должна сама захотеть бросить.

Мисс Тэмми кивает.

– В этом-то и проблема. Но мне кажется… Мне кажется, это вынудит ее либо завязать, либо, наоборот, пуститься во все тяжкие. Надеюсь на первое.

Кэмерон спускается со своей бабушкой в гостиную; он ведет ее за руку так, словно она королева в домашнем халате. Мисс Розали исхудала, но для человека, на которого свалились химиотерапия и весь этот ужас, выглядит хорошо. Повязанная на голове косынка подчеркивает ее величавость, точно мы удостоились чести встретить африканскую королеву.

Мы встаем. Мама обнимает Кэмерона и целует его в пухлую щеку. Халиль называл его Хомяком, но выписывал любому, кто по глупости обзывал его младшего брата жирным.

Папа хлопает Кэмерона по ладони, потом обнимает.

– Как жизнь, приятель? Ты в порядке?

– Да, сэр.

Лицо мисс Розали озаряет широкая улыбка. Она раскидывает руки и, когда я подхожу к ней, обнимает меня искренне и сердечно, хоть мы и не родня. В ее объятиях нет никакого сочувствия – лишь любовь и сила. Наверное, она догадывается, что мне недостает и того и другого.

– Милая моя, – произносит она, а потом, отстранившись, смотрит на меня, и глаза ее наполняются слезами. – Как же быстро ты выросла!

После мисс Розали обнимает моих родителей и, когда мисс Тэмми уступает ей кресло, похлопывает по краешку стоящего рядом дивана. Я усаживаюсь на него, а она берет меня за руку и гладит большим пальцем по тыльной стороне ладони.

– М-м-м, – бормочет она. – М-м-м! – Точно моя рука рассказывает ей историю, а она с участием слушает.

Спустя некоторое время она наконец произносит:

– Я безмерно рада тебя видеть. Я очень хотела с тобой поговорить.

– Да, мэм. – Я отвечаю как положено.

– Лучшего друга, чем ты, у этого мальчишки не было никогда.

На этот раз я не могу соблюсти вежливость.

– Мисс Розали, мы не были так уж близки…

– А мне все равно, милая, – отмахивается она. – У Халиля никогда не было такого друга, как ты, это я знаю наверняка.

Я сглатываю.

– Да, мэм.

– Полицейские сказали мне, что ты была рядом, когда это случилось.

Значит, она знает.

– Да, мэм.

Я словно стою на рельсах и напряженно смотрю, как на меня мчится поезд, ожидая столкновения – того мига, когда она спросит, что произошло.

Но поезд съезжает на другие пути.

– Мэверик, он хотел с тобой поговорить. Ему нужна была помощь.

– Правда? – выпрямляется папа.

– Ага. Он торговал той дрянью.

Я цепенею. Я, конечно, догадывалась, но теперь, когда знаю, что это правда…

Мне больно. Клянусь, я хочу отругать Халиля самыми последними словами. Как он мог продавать ту самую дрянь, которая отняла у него маму? Он хоть понимал, что точно так же отнимает мать у другого ребенка?

Понимал ли он, что если его имя превратится в хештег, то многие будут видеть в нем лишь наркоторговца? А он был кем-то большим.

– Он хотел бросить, – вздыхает мисс Розали. – Сказал мне: «Бабуль, я так больше не могу. Мистер Мэверик говорит, что это приведет меня либо в тюрьму, либо в могилу, а я не хочу ни того, ни другого». Он уважал тебя, Мэверик. Очень уважал. Ты заменял ему отца.

Папа вдруг тоже цепенеет, и глаза его тускнеют; он кивает. Мама гладит его по спине.

– Я пыталась его вразумить, – говорит мисс Розали, – но в этом районе молодые люди глухи к словам стариков. И деньги делу не помогают. Он все время носился, платил по счетам, покупал себе кроссовки и прочую ерунду. Но я знала, он помнит то, что ты, Мэверик, говорил ему все эти годы, и потому не теряла веры. Все гадаю: как бы сложилась его судьба, проживи он еще хоть один день?..

Мисс Розали закрывает рукой дрожащие губы. К ней сразу же тянется мисс Тэмми, однако мисс Розали ее останавливает.

– Все хорошо, Тэм. – Она переводит взгляд на меня. – Я рада, что он был не один, но еще больше рада, что рядом была именно ты. Это все, что мне нужно знать. Мне не нужны подробности, ничего не нужно. Я знаю, что рядом была ты, – и этого достаточно.

Я, как и папа, могу только кивать.

Но когда я беру бабушку Халиля за руку, то вижу в ее глазах боль.

Его младший брат больше не улыбается. Люди решат, что Халиль был просто гангстером, и на все остальное им будет плевать. Скажут: «Да какая разница?» Но для нас разница есть. Нам важен Халиль, а не то, чем он занимался. Больше нас ничего не волнует.

Мама подается вперед и кладет на колени мисс Розали конверт.

– Пусть это будет у вас.

Мисс Розали открывает его, и я мельком вижу внутри пачку денег.

– Это что такое? Вы же знаете, я не могу этого принять…

– Нет, можете, – говорит папа. – Мы не забыли, как вы нянчились для нас со Старр и Секани. С пустыми руками мы вас оставить не можем.

– А еще мы знаем, что вам нужно оплатить похороны, – говорит мама. – Надеемся, теперь будет легче. К тому же мы собрали деньги со всего района. Так что ни о чем не беспокойтесь.

Мисс Розали утирает слезы.

– Я верну вам все, до последнего цента.

– Разве мы сказали, что нам нужно что-то возвращать? – спрашивает папа. – Лучше просто выздоравливайте. А если попробуете отдать нам деньги – мы их тут же вам вернем, Бог свидетель.

Еще больше слез и объятий. В дорогу мисс Розали дает мне «ледяной стакан» – и на льду блестит красный сироп. Она всегда делает напитки послаще.

Мы уезжаем, и я вспоминаю, как Халиль бежал к машине, когда меня забирали домой, и на солнце сияли его глаза и жирные проблески кожи между косичками. Вот он постучит в окно, я его опущу, а он осклабится, сверкая кривыми зубами, и скажет: «Счастливо – в попе слива!»

Раньше я бы похихикала, оголив кривые зубы, а сейчас плачу. Когда человека не стало, прощания с ним ранят сильнее всего. Я представляю, как Халиль стоит у окна машины, и улыбаюсь: «Чао-какао!»