Читать книгу Царица амазонок - Энн Фортье - Страница 16

Храм богини Луны

Мирина улыбнулась, но никто не улыбнулся ей в ответ. Три дюжины жриц в белых платьях сидели за длинными столами и тихо болтали между собой, разделившись на небольшие компании. Но все разговоры тут же смолкли, как только две девушки вошли в обеденный зал.

Мирину это ничуть не удивило. По взглядам женщин она понимала, что они по-прежнему видят в ней бесцеремонную нарушительницу их покоя, которая умудрилась выйти победительницей из схватки с гигантской змеей, а уж Лилли и вовсе ничего собой не представляла. Она могла быть не только слепой, но и глухой и немой, жрицам было все равно. Не помогло делу и то, что сама верховная жрица так сурово пристыдила этих женщин; если бы она хотела сознательно возбудить в них неприязнь к новичкам, лучшего способа было не найти.

Подавив чувство разочарования, Мирина напомнила себе, что именно этот храм, именно эта женская община могли помочь им выжить в умирающем мире и вернуть Лилли зрение.

«Мама бы хотела, чтобы мы пришли сюда», – твердила себе Мирина, когда евнухи забрали у нее воинское вооружение и проводили сестер в большую баню с горячим источником. Там их передали в руки какой-то старой ведьмы, которая остригла спутанные волосы девушек, швырнула в огонь их одежду и терла их мылом и маслом до тех пор, пока кожу не начало пощипывать. Для Мирины это оказалось в особенности болезненным испытанием: женщина дергала и тянула ее за избитые руки и ноги без малейших признаков сострадания. Она как будто наслаждалась тем, как Мирина морщилась и стонала, когда она прочищала ее рану, тщательно промывая мылом и перевязывая как можно туже.

«Безопасность Лилли важнее моей свободы, – напоминала себе Мирина снова и снова. – Ради нее я могу вытерпеть и не такое».

Лилли, голая и дрожащая, пыталась спрятаться за сестру, но ее все равно вырядили в платье из жесткой колючей ткани и надели на голову маленькую остроконечную шапочку – атрибуты служительниц богини Луны.

– Как ты чудесно выглядишь! – сказала Мирина, привлекая к себе сестру и обнимая ее. – Никогда в жизни я не видела тебя такой чистой!

– Я бы предпочла остаться перепачканной в навозе, – пробормотала Лилли, сердито протирая глаза кулаками. – И бродить с тобой по пустыне в поисках добычи.

Но обе они прекрасно понимали, что об охоте Лилли теперь могла забыть. Даже до начала лихорадки, когда она еще прекрасно видела обоими глазами, Лилли всегда предпочитала покой деревни погоне за добычей. Да, Мирина научила ее охотиться, но Лилли куда больше нравились другие занятия, всегда казавшиеся Мирине ужасно скучными: Лилли с удовольствием сеяла семена, ухаживала за ростками, кормила кур… Бесконечное однообразие повседневных дел, требовавшее такого терпения, какого никогда не было у Мирины.

Их мать всегда говорила, что три ее дочери унаследовали свои умения от своих отцов.

– Тебе, – сказала как-то их мать, кивая на самую старшую из сестер, Лану, когда они сидели у огня, шелуша бобы, – достался дар рассказывать разные истории. И то, что заставляет наивную девушку совершать разные поступки… ну, нарушать правила. – Она слегка поморщилась от воспоминания о своей первой любви; она всегда наотрез отказывалась называть этого мужчину по имени, но он явно жил в большом городе у моря. – А ты, – она повернулась к Мирине, своей средней дочери, – ты радуешься любой опасности и, поверь мне на слово, останешься такой до конца своих дней.

Девочки, сидевшие вокруг, терпеливо ждали, когда мать заговорит снова. Но наконец Лилли не выдержала и вскинула руки, перепачканные землей:

– А я, мама?

– А твои ручки, – ответила их мать, целуя один за другим маленькие пальчики Лилли, – рассказывают прекрасную историю о нежном мужчине. – Она снова замолчала из-за нахлынувших на нее грустных воспоминаний. – Эти ручки созданы для защиты и заботы. Они не годятся для борьбы с дикими зверями. Так что ты, моя милая, – мать протянула руку, чтобы прижать к себе младшую из дочерей, – ты бы лучше всегда держалась поближе к очагу, куда львы побоятся подойти.

Дорожка, усыпанная яркими лепестками цветов, привела Мирину и Лилли от унижения в бане прямиком к месту посвящения во внутреннем святилище. Вид каменного пола, испещренного яркими пятнами, явно должен был взбодрить девушек, но Мирине он напомнил дорожку из рассыпанного зерна, которая ведет прямиком в какую-то ловушку.

В течение всей церемонии Мирина пребывала в состоянии оцепенения, внутренне совершенно не принимая происходящего; даже после того, как они произнесли обеты и верховная жрица взяла с алтаря страшный жертвенный нож и сделала надрезы на левой груди каждой из сестер, чтобы выпустить немного крови в золотую чашу для подношений, Мирина ничего не почувствовала. А может быть, она была слишком обеспокоена реакцией Лилли, чтобы заметить собственный порез. Сестренка, впрочем, не выказывала страха, и пока они стояли в святилище, держась за руки, Мирина все сильнее ею восхищалась.

– Радуйтесь! – воскликнула верховная жрица, надевая на запястья девушек священные браслеты богини Луны – такие же, как носила их мать. – Ваша кровь смешалась с нашей кровью, и вы теперь одни из нас. Этот браслет могут носить лишь члены священного союза сестер, и вы поклялись никогда не позволить какому-нибудь мужчине запятнать вашу чистоту. Если же кто-то нападет на вас, вы сможете использовать этот браслет в качестве оружия. Но помните: если вы предадите богиню или ваших сестер, этот шакал станет вашим личным врагом и вы почувствуете его укус. Потому что охотничьи псы богини всегда преданы ей; повинуйтесь ее божественным приказам, и они будут защищать вас всю жизнь; окажете ей неповиновение – и они загонят вас и разорвут в клочья.

Вот такой была речь, которой приветствовали в храме Мирину и Лилли. Но теперь, когда они стояли на пороге обеденного зала, держа руки так, чтобы все видели их браслеты, их встретили взгляды, которые можно было назвать какими угодно, только не сестринскими.

Наконец Мирина сделала шаг вперед:

– Может кто-нибудь сказать, кто именно швырнул в меня камень, когда я стояла там, на стене вокруг вашего сада? – (Тишина.) – Я спрашиваю потому, – продолжила Мирина, выпрямляясь под множеством тревожных взглядов, – что бросок был отличный.

По комнате пробежал шепоток. Потом кто-то воскликнул:

– Камень бросила Анимона!

И тут же шепоток превратился в настоящий гам. В воздух полетели еда и столовые приборы. Чтобы остановить бурю, Мирине пришлось резко свистнуть.

– Теперь Анимона, – заявила она, как только внимание женщин вновь обратилось на нее, – моя лучшая подруга! И я хочу познакомить ее с Лилли.

Мирина подняла руку сестры, чтобы все ее видели.

– Она лучшая сестра на свете. С ней все в порядке, если не считать того, что она не может видеть ваши лица. Но я думаю, это к лучшему.

Мирина с удовольствием заметила, как в глазах женщин отразилось изумление, почти стыд, когда ее слова промчались по залу, повторяемые на множестве языков. Несколько жриц, впрочем, продолжали сидеть с поджатыми губами, но и они скоро поддались всеобщему волнению.

Три молодые жрицы – Анимона, Питана и Клито, – похоже, горели желанием поближе познакомиться с новыми подругами.

– Как тебе удалось остаться в живых в яме со змеями? – с любопытством спросила Анимона, глядя на повязку на руке Мирины. – Расскажи нам, как ты убила то чудовище?

– Я лучше вам покажу, – ответила Мирина и с заговорщицким видом наклонилась вперед.

Ночной поход Мирины и трех ее новых подруг в подвал храма лишь подтвердил то, что дочери богини Луны действительно нуждались в серьезной тренировке. Даже эти трое, охотно последовавшие за Мириной, отшатнулись в ужасе, когда она бросила веревку в колодец и предложила жрицам последовать за ней.

– Но там же змеи! – воскликнула Анимона, всплеснув руками.

– А зачем, по-твоему, я сначала бросила вниз факелы? – Мирина кивнула в сторону теперь ярко освещенной ямы, где лежало мертвое чудовище. – Змеи боятся огня. Идем…

– Я не уверена, что сумею спуститься по этой веревке, – возразила Питана, глуповатого вида молодая женщина почти такого же роста, как Мирина, но без ее мускулатуры. – У меня руки слишком длинные для того, чтобы быть сильными. Ну, может, спуститься я и смогла бы, но вот взобраться обратно мне точно не под силу.

– Клито? – Мирина повернулась к последней из троих: красивой и крепкой девушке, чьи глаза горели жаждой приключений. Но даже Клито отказалась последовать за ней.

– Я лучше посмотрю на все отсюда, – решила она, энергично кивая.

Мирина покачала головой и начала спускаться; возвращенный ей охотничий нож она зажала в зубах. Три женщины зачарованно следили за ней, когда она сдирала кожу с огромной змеи и сворачивала ее в большой узел.

– Знаешь, – раздался сверху голос Клито, – это самая отвратительная вещь, какую я когда-либо видела. Пожалуйста, не тащи это наверх!

– Я собираюсь ее выскоблить и высушить, – ответила Мирина, – и сшить из нее одежду. Вот увидите. А теперь вытаскивайте меня. Обещаю, что и вам что-нибудь из нее сошью.

– Знаешь… – проворчала Анимона, качая головой, – что-то я уже не очень уверена, что хочу быть твоей подругой.

Но это было только начало.

Не прошло и недели, как верховная жрица приказала всем начать тренировки с оружием во дворе храма.

– За нашими упражнениями будет наблюдать Мирина, – сказала она женщинам на древнем наречии исключающим возражения тоном. – И теперь тренировки будут проходить каждый день после завтрака. Анимона будет переводить для тех, кто не понимает Мирину. Мы разделим вас на группы по шесть человек. Никаких исключений!

Само собой, новый распорядок дня не понравился никому. Женщины тут же прекращали тренироваться, как только верховная жрица отворачивалась от них. Да с какой стати им вдруг следовало заниматься этой ерундой с оружием? Почему нельзя было продолжать жить, как прежде? Старшие жрицы были особенно против подобных перемен и вскоре стали настоящими мастерицами в деле уклонения от тренировок.

Но для Мирины труднее всего оказалось справиться с группой молодых жриц, привыкших к спокойной жизни. Хотя у них и не было каких бы то ни было привилегий перед остальными, эти женщины вели себя с девушкой крайне высокомерно. Для них учиться чему-то у новенькой было просто немыслимо. Одна из них, волоокая красавица по имени Кара, постоянно пропускала тренировки, причем она даже не уходила со двора, а просто делала вид, что дремлет в гамаке, прямо на виду у всех остальных.

Но, несмотря на все эти трудности, Мирина была только рада тому, что могла каждое утро проводить на воздухе, занимаясь тем, что любила. Она быстро устала от храмовых церемоний; даже бесчисленное множество золотых и серебряных подношений, выставленных там, скоро перестало привлекать ее внимание. Более того, верховная жрица приказала Лилли хранить полное молчание до полнолуния, чтобы привлечь к себе внимание богини Луны и заслужить право вновь обрести зрение, так что Мирина чувствовала, что ей лучше пока держаться подальше от сестры, чтобы не подвергать ее искушению поболтать.

Помня о вечных придирках своего отца, которые так часто расстраивали и отбивали всякую охоту к занятиям, Мирина начала тренировки жриц с похвалы. Она восхитилась проворством их ног и попросила прежде всего выполнить несколько акробатических упражнений, с которыми, как она видела, женщины вполне могли справиться. Потом, чтобы сразу не разочаровывать их тренировкой с оружием, Мирина внимательно осмотрела луки жриц.

– Да разве можно хоть чего-то добиться вот с этим? – сказала она, качая головой. – Дерево слишком старое, слишком сухое; нам нужны новые луки… Так что пока давайте-ка просто поиграем, делая вид, что тренируемся.

И они начали перетягивать канаты и поднимать бадьи с водой. И только когда Мирина была уверена, что каждая женщина сумеет натянуть тетиву, она принялась учить их стрелять из лука.

Однако, что бы она ни делала, Кара и ее приспешницы были всем недовольны и всячески саботировали тренировки. Капризные жрицы прятали луки, ломали стрелы… а Кара лишь тихонько посмеивалась, лежа в своем гамаке.

– Да не обращай ты на нее внимания, – сказала как-то вечером Анимона, когда они с Мириной раздевались перед сном в общей спальне. – Ее вообще никто не любит. Она постоянно всем напоминает, что является дочерью военачальника, и мне думается, она считала себя здесь главной, пока не появилась ты.

Обе девушки осторожно посмотрели в сторону Кары, которая в этот момент раздавала своим приспешницам сладости возле таза для умывания.

– Да с чего вдруг она увидела во мне угрозу? – спросила Мирина, неловко стаскивая с себя непривычное ей до сих пор платье жрицы. – Я вовсе не желаю быть главной над кем бы то ни было.

– Но в тебе есть все то, чего нет в ней. Ты посмотри на себя! – Анимона взмахнула рукой, показывая на гладкую кожу Мирины. – Ты просто пышешь здоровьем и силой! Почти как мужчина…

Мирина начала было смеяться, но почти сразу же умолкла.

– Если бы я была мужчиной, они бы меня здесь не заперли. То есть на самом деле, если бы мы все были мужчинами, – Мирина обвела взглядом большую спальню, где жрицы все еще продолжали суетиться, кудахча, как куры, – мы бы не вели себя подобным образом. Разве нет?

Она посмотрела Анимоне прямо в глаза, но не увидела там ничего, кроме восхищения.

Неужели все повторялось опять, как там, дома? Мирине не хотелось так думать. Хотя и в деревне Тамаш нередко случались перебранки, все же там никто не полез бы в драку из-за сломанной расчески. Вот из-за украденных инструментов – да… или из-за неверного возлюбленного… но в подобных стычках Мирина все же видела реальный смысл, в то время как в примитивных заботах и опасениях ее подружек-жриц она никакого смысла не находила.

«Посмотрела бы я, как бы вы все отправились со мной в дикие заросли, – подумала она, бросая последний презрительный взгляд на Кару и ее приспешниц. – Вы бы и дня там не продержались. Если бы даже я научила вас всему, что сама знаю, этого было бы недостаточно. А мой отец, окажись он здесь, непременно сказал бы: „Можно сколько угодно дергать кошку за загривок, но вам все равно не превратить ее во льва“».

Довольно скоро война Кары с новенькой вылилась в унизительную перебранку прямо на глазах верховной жрицы, чей утомленный вид лишь подтвердил мысль Мирины о том, что жизнь в храме состояла исключительно из жалких ссор.

– Она пыталась уверить тех мерзких людишек снаружи, что их сын заслужил место рядом с самой богиней Луны! – воскликнула Кара, тыча пальцем в сторону Мирины. – Хотя я говорила, что их подношение недостаточно щедрое! Я следовала правилам, а она, – Кара даже содрогнулась от отвращения, – просто болтает, что ей вздумается!

– Они все ужасно расстроились, – согласно кивнула одна из подхалимок Кары, маленькая девушка по имени Эги, чей пронзительный голос никак не соответствовал ее тщедушному телу. – Нам пришлось позвать евнухов! Это был почти бунт!

Верховная жрица повернулась к Мирине, вскинув бровь.

– Честно говоря, – начала Мирина, разводя руками, – я не понимаю, почему мы не можем сказать тем бедным людям то, что им хочется услышать. Откуда нам-то знать, кто заслужил вечную жизнь, а кто нет? – Она сделала шаг в сторону верховной жрицы, надеясь на доброту ее сердца. – Они так плакали… Это же был их ребенок!

Мирина прикусила губу, страстно желая, чтобы верховная жрица оказалась похожей на ее мать, для которой родительская любовь была священна. Мирина до сих пор помнила тот день, когда несколько деревенских жителей тайком собрались за навозной кучей, чтобы обсудить судьбу одного малыша, чьи родители считались уж очень никудышными.

– Нам надо подумать как следует, – сказал один из деревенских, – не стоит ли забрать у них мальчика и передать его в другой дом, где о нем будут лучше заботиться?

Мирина тогда была ребенком и мало что поняла в этом разговоре. Но она прекрасно видела, как разъярилась ее мать, вмешавшаяся в спор:

– Да как вы вообще могли до такого додуматься? Забрать малыша у тех, кто его любит больше всего на свете? Даже если вам кажется, что сейчас он страдает, то он будет страдать в тысячу раз больше, если его вырвут из родной семьи! Идите-ка вы по домам, соседушки. – Она с отвращением махнула рукой в их сторону. – И устыдитесь своих глупых сердец!

Однако верховная жрица лишь постучала пальцами по подлокотникам трона и наконец сказала:

– Мы не должны поддаваться на их жалобы, Мирина. Представь, что все будут жить вечно в чертогах богини Луны… какой там воцарится шум! Это же будет нестерпимо!

– Но, может быть, – осторожно заговорила Мирина, не обращая внимания на испуганное лицо Анимоны, знаками просившей ее замолчать, – богиня, обладая великой силой, сумела бы как-нибудь отделить самых шумных от тех, кто ведет себя тихо… ну, например, стеной?

– Довольно, Мирина! – Верховная жрица внезапно встала. – Займись своими делами и впредь изволь соблюдать наши правила!

Какие правила? Мирина огляделась по сторонам в поисках ответа, но не нашла его. Анимона низко склонила голову, а Кара улыбалась – самодовольно, важно, понимая, что ее улыбка уколет Мирину куда сильнее, чем просто укоризненный взгляд.

Тем же вечером за ужином Анимона ткнула ложкой в сторону стены и сообщила:

– Они все здесь. Храмовые правила. Кто-то должен был тебе объяснить. Наверное, мы просто забыли. Мы уже слишком к ним привыкли.

– Где?

Мирина уставилась на стену, но не увидела ничего, кроме повторяющегося черного рисунка на кремовой штукатурке. Она не сразу поняла, о чем именно говорила Анимона. Во время ужина все разговаривали только на официальном языке храма, а Мирина, хотя и училась всему очень быстро, все еще с трудом понимала даже самые простые фразы. Не шло на пользу делу и то, что Лилли все еще хранила обет молчания; и хотя сестренка сидела на скамье рядом с Мириной, морщась от усилий не нарушить данное обещание, она ничем не могла ей помочь.

– Да на стене! – Анимона снова взмахнула ложкой. – Они тут написаны. Что мы можем делать, а чего не можем. Ты разве их не видишь?

Одна из женщин вмешалась в их разговор. Она была старше подруг, и ее седеющие волосы были аккуратно убраны под шапочку.

– Это называется письмо, – объяснила она Мирине с полным искреннего сочувствия взглядом. – Все эти маленькие рисунки – на самом деле слова.

Видя замешательство Мирины, женщина зачерпнула из солонки немного соли и высыпала ее на стол тонким слоем.

– Когда мы говорим, мы пользуемся ртом, чтобы произносить звуки. Когда мы пишем, мы пользуемся руками, чтобы создать определенный рисунок. Но мы выражаем то же самое. Смотри… – Она начертила на соли два маленьких значка. – Вот. Кай-ми. Я могу это произнести, но я могу и написать это. Понимаешь?

– Что такое «кайми»? – спросила Мирина.

Женщина рассмеялась:

– Это я. Мое имя – Кайми. Мой отец был писцом. Поэтому и я научилась писать и читать. Правда, никто не собирался специально учить меня этому. – Она усмехнулась. – Только я отлично умею подслушивать. Смотри. – Кайми стерла собственное имя и вместо него трясущимся от волнения пальцем начертила другое: «Ми-ри-на».

Мирина зачарованно уставилась на рисунок. Но едва она протянула руку, чтобы коснуться его, как по комнате пробежал шепоток, и Кайми быстро смахнула соль.

В дверях обеденного зала стоял один из евнухов.

– Ешь! – Анимона испуганно склонилась над своей тарелкой, подтолкнув Мирину локтем. – Это Дайс. Не смотри на него!

Евнух неторопливо обошел комнату, ненадолго задерживаясь у каждого из столов, явно ища какой-нибудь повод для придирки. Не найдя ничего, Дайс наконец закончил обход и покинул столовую.

– Нам не положено знать алфавит, – наконец решилась заговорить Анимона и с укором посмотрела на Кайми. – Или впустую расходовать соль. Так сказано в правилах.

Мирина перевела взгляд со стены с черными значками на стол, на котором осталось несколько крупинок соли.

– Правила говорят, что нам не разрешается читать правила?

Анимона пожала плечами:

– Ну, все и так выучили их наизусть.

– Знаешь что? – Кайми высыпала на стол еще горсть соли, разровняла ее, не обращая внимания на шепоток, поднявшийся вокруг их стола. – Вот что я думаю. – Она изобразила несколько новых значков, и на этот раз ее длинный палец двигался гораздо увереннее.

– И что тут говорится? – с нетерпением спросила Мирина.

Кайми с горделивым видом показала на каждое из слов:

– «У Дайса – есть – титьки!»

И скоро уже весь обеденный зал тихо хохотал. С суровым видом сидела только Анимона.

– Мой дед был моряком, – сказала она Мирине, переходя на древнее наречие. – Он не мог тратить время на глупые игры. – Анимона склонила голову набок, всматриваясь в правила, написанные на стене храма. – Я знаю их наизусть, потому что часто слышу. Мы все знаем их наизусть. К чему уметь их читать?

Согласно этим самым правилам, еду подавали трижды в день в одно и то же время, а остальной день был расписан для других занятий. Встречи с паломниками, получение подношений от них, выслушивание их молитв… и каждый день, ровно в полдень, приветствовать всех пришедших к храму, то есть в основном бестолковых иностранцев, процессией, распевающей молитвы под торжественный бой старого барабана из воловьей шкуры.

– Что это они делают? – шепотом спросила Лилли, забыв об обете молчания, когда они с Мириной в первый раз стали свидетельницами этого представления.

– Ну, просто поют и танцуют, – прошептала в ответ Мирина. – Думаю, в благодарность за все подношения.

Но далеко не все паломники готовы были довольствоваться этим спектаклем. Некоторые начинали бурно протестовать, понимая, что не получат мгновенного результата, сделав даже самые щедрые подношения богине Луны. Многие ведь пришли сюда издалека, принеся на своих плечах надежды и чаяния целых деревень, и они отказывались покинуть храм, пока не увидят богиню собственными глазами.

– Послать за евнухами, – ответила Анимона, когда Мирина спросила ее, что следует делать в подобных случаях. – Нельзя допустить, чтобы чужаки проникли во внутреннее святилище. Они просто ничего не поймут.

Мирина лишь кивнула в ответ. Но она и сама ничего не понимала. После посвящения Мирина пыталась описать богиню Луны в ответ на просьбу Лилли, но поняла, что ей не хватает слов.

– Она выглядит как обычная женщина, только немного другая, – сказала Мирина. – Она намного выше настоящих людей, и она совершенно черная, только глаза белые, то есть белки глаз. И можно сказать, что она улыбается. Такой, знаешь, очень загадочной улыбкой.

Однако где-то в глубине души Мирина уже знала правду – жесткую, как косточка какого-нибудь фрукта. Богиня Луны, ради которой они проделали такой длинный путь, вообще не была живым существом. Она была сделана из камня.

И если Мирина не слишком ошибалась, этот неподвижный камень вряд ли когда-нибудь откликнется на их мольбы, как не откликались на них святой камень в их деревне или змеи в реке. О чем бы ни рассказывали грустные истории паломников и сколько бы люди ни делали подношений, день за днем, неделю за неделей, засуха не кончалась, а река не наполнялась водой. И к Лилли, бесконечно шепчущей молитвы, не возвращалось зрение.

Но богиня Луны, стоявшая на высоком пьедестале, продолжала загадочно улыбаться.