Читать книгу Не бракованная - Энн Княгинина - Страница 1

Женщины забыли, что такое осознанный выбор мужчины в спутники жизни.

Мужчины привыкли, что им подбирают жену – ту, что будет убирать, ублажать и никогда не перечить.

Если женщина плохо выполняла свои обязанности у первого мужа, её передавали второму, не справлялась у него, отправлялась в школу жён. Но если и там облажалась, то женщина считалась бракованным товаром, а значит, её утилизировали, как вещь.

Два месяца назад я прошла тест – именно он решил, какой мужчина мне достанется. Но я плохо себя показала у нового мужа, и он вернул меня обратно к родителям.

До передачи жены в руки мужа, правительство выдавало мужчине бюллетень, где печатными буквами было написано пять слов, около которых он должен поставить плюс или минус: зависело от поведения новой жены.

За месяц мужчина должен проверить свою новую жёнушку на умения, общение, и женственность.

Около пяти пунктов, мой бывший муж Валера, поставил минусы.

Хозяйственность: минус.

Податливость: минус.

Речь: минус.

Умения: минус.

Экономия: минус.

Через месяц я снова села за компьютер, проходя долбанный тест по-новому.

Моему отцу за меня стыдно, его жена, моя мать, чуть ли не наилучшая в нашем городе жена, а я для них, как грязное пятно.

Мне было сложно жить с мужиком, которого я не любила. Он хоть и старался помочь мне устроиться в его квартире, но я не смогла. Всё время что-то роняла, терялась в разговорах между нами, прожгла его футболку утюгом, и потратила в магазине больше денег, чем мне велели.

Валера был высоким, с пивным пузом, ему было сложно найти вещи, что полностью прикрывали его живот. Его голубая радужка глаз выцвела, наверно, из-за возраста в 55 лет. Он имел пять цветочных магазинов и две квартиры – маленькие, но они у него имелись. Мне повезло с мужем Валерой, но я оказалась бракованной.

Каждому мужу даётся месяц, чтобы проверить товар. Мужчина не имел права заниматься с женой сексом, оставлять синяков, царапин, и любые раны на её коже.

Когда Валера меня вернул, я прошла медосмотр. Теперь меня готовят к новому мужу, и я снова прохожу всех врачей.

Мне не нравится, что меня не считают человеком. Не устраивает, что мой будущий муж решает: буду ли я работать, смогу ли заниматься хобби, увижусь ли с семьёй ещё раз.

Нам запрещено смотреть фильмы про любовь, нельзя читать романы.

Началось подобное пятьдесят лет назад, когда разводов было настолько много, что пришлось принять меры.

Я стою с одним рюкзаком около красной двери, своего нового дома – на месяц или всю жизнь, пока точно не сказать.

Все вещи муж будет покупать мне сам. Как хочет, чтобы я одевалась, так и буду. У меня с собой только нижнее бельё, и всё для личной гигиены.

Об этом мужчине я знаю немного, лишь то, что ему 32, и его имя Виктор.

Мужчины сами решали, когда готовы к жене, у них не было, как у женщин, – ровно в 18 обязан вступить в брак.

Дверь открылась, я взглянула внутрь дома, мысленно ругаясь на чистоту внутри него.

Требовать этот человек от меня будет многое, видно уже по керамическому, светлому полу. Я вхожу в дом и опуская голову, принимаясь разглядывать своё отражение в бежевой плитке, аккуратно уложенной квадратиками: светлые волосы до плеч, чёрный ободок на голове, сжимающий виски до боли, и грустные глаза василькового цвета.

Поднимаю голову, приступаю рассматривать картины на стене. Изображения на них странные, какие-то непонятные многоцветные кляксы. Не разбираюсь я в искусстве.

Я знаю о любви многое, хотя никогда не видела её вживую, тем более не чувствовала. Сейчас взглянув на мужчину, что закрыл за мной дверь, я поняла, что не испытываю этого чувства.

– Как тебе картины? – раздался усталый голос около моего правого плеча.

Я невысокого роста, примерно, во мне 163 сантиметра, возможно, чуть меньше. Виктор ниже меня, с квадратными плечами, глазами как у Лани, и толстыми, короткими ногами. Мне он уже не нравится, в его руке лист и ручка, мужчина готов начать проверять меня тотчас, как я переступила за порог.

Надолго с Виктором я не задержусь, чувствую по его враждебному, излишне внимательному взгляду.

Жди меня, школа жён. А потом встречай меня, смерть с косой.

– Картины… – я встаю к одной из прямоугольных картин, прищуриваюсь, пытаясь понять, что на ней изображено.

Над каждым холстом маленькая лампочка, освещающая изображение тёплым светом.

– Думаю, мне нравится вот эта, – я приближаюсь к картине, и сощуриваюсь. – Я вижу здесь жирафа и шарики. И ещё пару ананасов, – я хмыкнула себе под нос, потому что выдумала весь этот бред. Кляксы на картине ни на что не похожи, художник просто взял кисточки и провёл ими по холсту.

Звук ручки по бумаге вывел меня из шуток.

– Извините, я не хотела, – я опускаю взгляд, чтобы посмотреть на весьма молодое лицо мужчины, даже с густой бородой, и 32 лет жизни позади.

Он слабо кивнул, и зачеркнул минус на листе.

– Сегодня я покормлю тебя, а завтра я хочу поесть в 6 утра.

Всё понятно, мне нужно приготовить ему завтрак, и не упасть в грязь лицом. Потихоньку я начинала жалеть, что не осталась с Валерой. Он хоть и был старым, но зато до последнего старался привить во мне чувства жены.

Кухня тесная, я немного удивилась, почему в таком шикарном, двухэтажном доме, такая узенькая, заставленная ненужными вещами, кухонька.

Окно маленькое, едва можно что-то увидеть за ним. Солнце сегодня за облаками, поэтому Виктор включил свет, нажав ладонью на выключатель за пределами кухни. Подошёл к холодильнику, вынул из него четыре яйца и сырую курицу на подложке.

Он делал всё не спеша, бросая на меня быстрые взгляды. Я стояла неподвижно, следя за его действиями. Я должна помочь? Или не мешаться?

Я давно хочу есть, ещё с того момента, как покинула родительский дом. А также мне требуется попасть в туалет. Но я боялась сказать лишнего, и оказаться в школе, куда мне совершенно не хотелось. Говорят, там всё так строго, вплоть до избиения. Девушки возвращались со школы отчуждёнными, с потухшим взглядом, и совершенно чужими – их близким приходилось знакомиться с ними заново, ведь прошедшая школу жён уже другой человек. Но возвращались не все, и только после обучения узнавалось, кто выжал, а кого утилизировали. Страшно.

Куски курицы полетели в сковороду, где шипело масло, всё быстрее нагреваясь от покрасневшей конфорки.

– От тебя отказался уже один муж? Я твой последний шанс, – съязвил он, показывая своё превосходство надо мной, и не только словами, но и высокомерным взглядом и язвительной улыбочкой на тонких, сухих губах.

– Да, возможно, – неуверенно ответила, переминаясь с ноги на ногу, как болванчик.

– Входить в чужой дом в обуви, знак того, что ты очень невоспитанная.

Я опустила взгляд на свои белые балетки, измазанные в вязкой грязи с улицы. Потом неторопливо подняла голову, зажмуриваясь. Ну, конечно.

Возвращаясь к входной двери, я ощущала, как сердце взлетает при каждом замеченном пятне, оставленным мной, на чистом полу.

Я любила общаться, но попадая в чужие дома, к людям, что могли стать моим будущем, я терялась как ребёнок в первом классе.

Оставила обувь на коврике, три раза поправила балетки, стараясь поставить их, как можно ровнее друг к другу

Я обнаружила помятую, серую тряпку на кристально белой батарее, подошла к ней и взяла твёрдый кусок ткани в руки, чтобы избавить пол от липкой жидкости.

Я старалась сделать всё побыстрее, но чёрная лужа размазывалась по всему полу, вместо того, чтобы впитаться в тряпочку и оставить светлую плитку в покое.

– Что ты делаешь? – мужчина встал около меня, наступая на пол около моей руки.

Я стояла наклонившись, яростно протирая скользкие квадратики под собой. Рассмотрев носок коричневого тапка с потёртой кожей, мне пришлось выпрямиться и взглянуть в недовольные глаза Виктора.

– Вытираю пол после себя, – я постаралась улыбнуться, но лишь почувствовала, как натянулась кожа щёк, а улыбку не ощутила.

– Тряпкой для батареи? – склонил голову вбок и поднял одну бровь, отчего его глаз стал похож на искусственный.

Пыталась не кусать губу, потому что долго отучалась от этой привычки, но в данный момент это желание полностью забрало мои мозги, и я переставала себя контролировать.

На язык пробрался привкус железа и кусочек кожи с губы. Я довольно вздохнула, обрадовавшись, что снова чувствую этот вкус.

– Я другую не нашла, а это выглядит довольно-таки старой, – невнятно промямлила я, указывая на батарею, откуда тряпка была взята.

– Ты ещё не хозяйка этого дома. Ты должна была спросить меня, – строго начал отчитывать он.

Я интуитивно втянула в себя запах мяса, как только учуяла его с кухни. Желудок напомнил о себе, пару раз свернувшись от голода.

– Простите, – мне не нравилось ощущать себя никем в этой жизни. Если я девушка, не значит, что меня можно ругать за каждый промах.

Сперва слёзы прожгли мои глаза, а позже выбрались на щёки, неприятно увлажняя кожу, оставляя за собой мокрые дорожки, продвигающиеся к шее.

Дом увеличивался в размерах, мужчина передо мной стал выше, шире, злее. Его лицо скривилось в неприятной гримасе.

– Она ещё и ревёт, – он замахал руками, я прикрыла глаза, побоявшись, что мужчина заденет меня своими длинными пальцами.

Периодически я думала, как глупо поступала, проходя тест нечестно: жала на кнопки, даже не глядя на ответы – мне просто хотелось поскорее выйти на улицу, и я не верила в честность выбора супруга по тесту. Мало кому везло с мужем.

Теперь меня за это наказывали.

Чем сильнее я вытирала слёзы, тем скорее они выходили, я начала хлюпать носом, заполняя этим звуком огромную гостиную.

Часы тикали, большая стрелка передвинулась уже десять раз. Я десять минут не могла успокоиться, разбрасываясь слюнями и соплями. У Валеры я не плакала, ни одной слезинки, а с этим низеньким мужчиной было невозможно не заплакать.

Лучше бы он смотрел на меня, как на вещь. Но взгляд был похож на тот, когда на улице наступают в собачью мину. И сейчас я – та самая мина.

Я продержалась два дня, затем Виктор выставил меня за дверь, предварительно позвонив в службу по контролю за жёнами.

Села на бордюр и стала ждать. Можно попробовать убежать, скрыться, чтобы не попасть в школу жён. Но, как только девушку выгоняют, у каждого полицейского появляется на рабочем планшете фотография и имя бракованной.

Обо мне уже знают все, и родители, скорее всего, тоже в курсе. Ждут меня, готовят вещи, чтобы выставить поскорее из дома, и не смотреть в безбрачные глаза.

– Ангелина Бойс, проследуем, – я поднимаю голову с колен, и смотрю на женщину в красной форме, состоящей из хлопчатых штанов и лёгкой, тонкой куртке. На левой груди нашивка, с вышитыми синими нитками фразой: Быть хорошей женой, главнее жизни.

В первый раз, когда передо мной стояла эта служба, я была напугана и расстроена, но сейчас я просто немного огорчена.

Может, так и должно быть, чтобы я смогла в будущем почувствовать любовь? Найти человека, с которым мы разрушим закон о рабстве женщин? Только мне будет стоить это жизни.

Я встала перед большой машиной, похожей на грузовик. Женщина морщинистыми руками открыла мне дверь, находящуюся в конце грузовика, и я со второй попытки забралась внутрь… к ещё восьмью девушкам.

– Приветствуем, – девушки рассмеялись, из-за разного звучания их смешков, звук совместился и стал неприятно скрежещем.

Они подвинулись, освобождая для меня место.

Я резко повернулась на женщину, начинающую закрывать дверь за моей спиной, и принялась кричать, что произошла ошибка. Но дверь хлопнула перед моим лицом, и я отступила.

Пахнет разными духами, сладкий запах совмещается с кислым, а кислый с горьким. Нервная дрожь возникает на кончиках пальцев, и незамедлительно овладевает всей кожей.

Я доигралась?

Машина тронулась, я пошатнулась, замахала руками и упала между двух скамей, стоящих друг напротив друга. Подбородок принял на себя удар, и зубы за пульсировали от боли.

Я почувствовала на своей спине куча пальцев, меня пытались поднять, но роняли вновь на каждой кочке под колёсами машины.

Много гнетущих шумов: смех, шептание, гул с улицы, рокочущий шум двигателя, и мой скулёж, потерявшийся на фоне остальных звуков.

Как только мне помогли встать, обнимая за живот и сильно толкая на себя, я вспомнила, что оставила рюкзак у дверей дома Виктора.

Хочу посмотреть на лица других присутствующих, но тень не позволяла рассмотреть черты, а солнце освещало через малюсенькое окошко, размера не больше стандартного ноутбука, слишком короткое время.

Вижу круглый затылок водителя сквозь мутное стекло, ограждающее кабину водителя и кузова, где собрались незнакомые мне девчонки.

– Я оставила свои вещи, остановите, – принимаюсь бить по стеклу ладонью, затем в бой со стеклом вступают кулаки. – Куда вы меня везёте? – преграда не разбивалась, а кожа на костяшках разодралась и кровоточила, но боль это последнее, что волновало.

– Скажем ей? – хихикает одна из девушек. – Или посмотрим на её попытки выбраться отсюда?

Смех сзади меня с новой силой раздражает. Я оборачиваюсь на девушек, не останавливаясь стучать рукой по стеклу.

– Нас похитили, а вы ржёте! – ладонь проскальзывает по гладкой поверхности, и оставляет мокрые пятна на стекле от вспотевшей кожи.

На мне красный, сплошной комбинезон, он ужасен, ведь на размер меньше, чем я. Мне в нём тесно, я не могу двигаться нормально, не справляюсь со своим телом. Виктор сказал, что я должна его носить – он велел, а я не имела права отказаться.

– Ты едешь в школу жён, одна из бракованных, – им весело, они не плачут, не кричат, не пытаются вернуться домой, а вот я, наоборот, стала долбить по стеклу отчаяннее.

– Я не попрощалась с мамой, – слышно ли меня вообще в кабине водителя? Или мои попытки лишены какого-либо смысла, кроме позора в глазах других?

Мы едем по незнакомой дороге – даже не представляю, где родительский дом. Получается, я еду туда, откуда могу попасть в мир мёртвых?

Меня атакует давление в груди и горле, я борюсь с ним с помощью самоуспокоения, но светлые мысли образуются в тёмные, и борьба проиграна.

Сажусь на место, что было давно освобождено, и меня сразу зажимают по бокам девушки от которых сильно пасло застоявшимся дезиком.

– Тебе даже не предупреждали, что заберут?

Я мну кожу пальцев, рассматривая пол в царапинах.

– А вас предупредили? – негромко спрашиваю, боясь повысить голос и расплакаться.

– Ещё два дня назад, – произносит другой голос, более грубый.

И что же это получается? Меня отдали Виктору просто так, чтобы дождаться дня, когда в школу жён повезут бракованных? Но так нельзя, это незаконно! Виктор даже не пытался стать моим мужем, он изначально понимал, что меня увезут.

Родители предали меня.

– Вы уехали с вещами?

– Конечно, – ухмыльнулись три девушки, сидящие передо мной, а те, что рядом, сочувственно глянули на меня.

Пятьдесят лет назад женщин лишили выбора. Многим не хотелось с этим жить, как и мне – вот-вот девушек начнут выставлять на прилавках, вместо манекенов.

Не хочется жить? – я посмеялась про себя. – Школу ты не пройдёшь, ты негодна для замужества. Готовься к утилизации. Смерти.

Я стала несильно бить себя пальцами по лбу. Там хоть вещи дадут или мне поставят двойку за рассеянность?

Мой рюкзак, – ещё сильнее взвыла про себя.

– Я могу дать тебе пару футболок, – девушка, рядом с той, что сидела со мной, начала рыться в рюкзаке, а через минуту все искали для меня одежду.

Кажется, теперь мне понятно, почему они не годятся для замужества, потому что они за ЖЕНЩИН, а не за МУЖЧИН, что готовы брать девушек в рабство.

От такой доброты подёргивания в кузове стали менее значительны. В моей руке пакет с чужими вещами: там и трусы, и кофты, футболки, брюки, даже туфли моего размера.

Я сжала зубы, вызывая в дёснах жгучий зуд. Нельзя плакать.

– Спасибо вам, – я положила руки на колени двух девушек рядом с собой, и одобряюще похлопала.

Нет, здесь не все были хорошими. Три девчонки, сидящие на противоположной скамье, общались между собой, одаривая меня неприятными взглядами. Не могу сказать с уверенностью, но у меня могут быть с ними проблемы.

Разговоры о том, почему я осталась без вещей, переросли в разные истории про бывших мужей девушек. Мне ещё повезло.

У Лизы, она первая представилась мне, был муж, который плохо понял условия и пытался пристать к ней в сексуальном смысле. Её отобрали у него, когда она ударила мужчину тарелкой по голове. А второй муж был двадцатилетним гулякой.

У мужчин только один закон по поводу жён – не изменять. Но они находили лазейки и отыскивали девушек лёгкого поведения.

Майли, у неё длинные ноги, маленькая грудь и сутулые плечи. Думаю, она высокая, оттого и горбится. Волосы у неё чуть длиннее моих, и красивого каштанового цвета. Мои волосы и рядом не стояли, они обычного русого цвета с рыжеватым оттенком. Её и первый, и второй муж, практически не появлялись дома, поэтому она творила в их домах, что вздумается, за что и была выгнана.

Каждая рассказала свою историю, кроме тех троих, что больше похожи на хороших жён, чем на бракованных.

– Я вообще замужем не была, – по внешности и одежде девушка, что сказала это, выглядела самой стервозной. Держалась девица стойко, даже в те моменты, когда все чуть ли не валились на пол из-за ям на дорогах.

На ней топик, немного прикрывающий пупок. Джинсовые шорты, с торчащими белыми нитками. (запрещённая одежда, интересно, откуда она у неё?) Два высоких хвостика по бокам головы. Её язык часто облизывал соблазнительные, пухлые губы.

– Это как? – Даша полненькая, похоже, она и ниже всех. У неё круглое лицо и маленький нос. Формой лица она похожа на пончик.

– Мои родители захотели, чтобы я прошла школу жён без тупого опыта как у вас.

– А наши родители пошли вслед за Наташиными, – две девчонки, что сидели рядом со стервочкой, кивнули друг другу.

Автобус вдруг остановился, да так резко, что вещи девушек попадали под ноги. Свой пакет я держала крепко, поэтому мне не пришлось искать вещи под скамьёй. Когда дверь грузовика открылась, в кабину пробрались яркие лучи солнца. Они ослепили, и я зажмурилась, прикладывая прямую ладонь ко лбу.