Читать книгу Не бракованная - Энн Княгинина - Страница 4

После нескольких невыносимых дней, лежать на кровати с привязанными руками, не самое ужасное. Я пыталась думать, что это новый вид отдыха. Но после двадцати минут, мысли начали сменяться. В руках резало всё сильнее, онемение ощущалось с каждым движением секундной стрелки на часах всё больше.

Верёвка не на шутку стянула запястья, я не могла лежать без движений. Приходила паника, что останусь без рук.

Чем мы отличались от мужчин по их дикой логике? Тем, что больше эмоциональны? Разговорчивее? Стеснительнее? Разве можно было поступать так с творением природы? Разве я виновата, что родилась девушкой? Почему мне приходится страдать от рук мужчин?

Тридцать минут, и время чуть ли не остановилось. Сегодня выходной день, и это не первый раз, когда я лишаюсь своего свободного времени. Мне только раз удалось прогуляться, и это вправду оказалось невесёлым событием. Директриса следила за нами, била по спине тонкой палкой, если мы не держали спину ровно. Нам не давали нормально поговорить, не разрешали ходить рядом друг с другом. Наверное, боялись, что мы придумаем план побега.

За окном пропали краски, туманно и облачно. Девочки гуляют, наверняка, в кошмарных коричневых пальто, которые нам недавно выдали.

Сорок минут, ждать ещё двадцать, а мне становилось тошно. Я хотела пить и уже проголодалась. Задёргала ногами, разминая их, но от этого действия были последствия – узел на руках стянулся до самого конца, и я закричала от боли, сама не ожидая подобной реакции.

Пульс давно участился, но я перестала слышать биение своего сердца – колючая пульсация в пальцах, затмила все звуки и мысли.

– Марк, отпусти меня, – я заёрзала, погибая от давления в груди. – Пожалуйста, – я скулила, но всем было всё равно, никто не хотел развязывать меня.

Я согнула пальцы пока ещё чувствовала их, и начала царапать верёвку короткими ногтями. Это не помогло и остался неприятный эффект – пальцы исчезли, больше я их не чувствовала.

Я заставляю дышать себя ровно, но от этого грудь вздымалась всё выше. Я начала шептать себе под нос слова успокоения. Представлять учителей и оскорблять их:

– Тарас бесчувственный, наглый, подонок. Чтобы он в ад попал вместе со своим сыном.

Я не должна думать о руках, что понемногу атрофировались.

Не думай о боли, Ангелина.

– Татьяна, правильно, что вы директриса этой школы. Гадкая женщина, тварь!

– Я думал, тебя пора развязывать. Но после твоих слов, я должен поступить как человек, попавший в ад, – Марк вошёл тихо. Выходя, он хлопнул дверью, а входя, не издал ни звука.

– Отпусти меня, пожалуйста, – старалась не хныкать, но слезам всё равно, они катились по щекам, а в носу неприятно хлюпало.

Пытаюсь пошевелить пальцами, но едва ощущаю в них движения.

Марк подходит к моей кровати, склоняется и касается верёвки. Он освобождает одну мою руку, и та постепенно падает на кровать. Её жжёт, по ней словно носятся мошки, те, что кусают кожу. Пальцы не сгибаются, рука не поднимается. Парализовало, надеюсь, ненадолго.

– Вторую развязывай сама.

– Как? Там слишком затянутый узел, – нужно попросить его по-хорошему, мягким голосом, но я кричу, пробуя приподняться, чтобы крик шёл прямо ему в лицо.

Марк не стал ничего говорить, он закатил глаза, потом посмотрел на меня взглядом раздражённого человека, и быстро покинул комнату, больше не оборачиваясь.

Выпустив злость ударами затылка об кровать, я принялась развязывать, практически пришедшей в себя рукой, узел.

Я не считала сколько сделала попыток, прежде чем освободила руку, но их было предостаточно, чтобы я снова начала плакать от безысходности.

Несколько минут в середине комнаты я разминала руки, после этого записала в тетрадь, что собираюсь выйти из комнаты в туалет и на улицу. Меня же уже наказали, значит, я могу погулять?

Я спустилась по лестнице вприпрыжку, в холле сидела Кэти и Майли, остальные ходили на улице по дорожкам туда-сюда. Сегодня за ними никто не следит, но они всё равно не общаются. Я выскочила на улицу, подошла к Лизе и начала говорить с ней шёпотом, но она шикнула, чтобы я замолчала.

Мне не нравится, что все молчат, это похоже на очередную проверку, и я близка провалить её.

Разворачиваясь обратно, я осторожно просмотрела местность. Заметила Тараса, смотрящего в окно со второго этажа, но главное не это, а то, что я не успела сделать ничего такого, чтобы ему не понравилось.

Спина выпрямлена, стараюсь не спотыкаться, смотрю в спину девушки, что идёт впереди. Всё, как нужно. Так, как учили.

Я иду по песчаной тропе, на ней проще держать равновесие. Я смотрю на лица одноклассниц периферическим взглядом. Вдруг мимолётное движение, поворачиваюсь на него: Тристан споткнулась и упала. Мелкие камни впились ей в кожу ладоней и колен, она задрожала, начиная выдёргивать инородные предметы из кожи. Мариша подбежала к ней и начала помогать, стряхивая с ног одноклассницы камушки.

В меня врезалась Поля, она училась всему быстро, неизбежно теряла в карих глазах жизнь. Девушка наткнулась на меня, сделала шаг вбок и продолжила идти. Она не смотрит на пострадавшую Тристан, не останавливается. Ходит туда-сюда по тропинке, словно её завели, и она не может остановиться.

– Никогда не останавливаемся, никого не жалеем, – Тарас вышел из дома. – Ваш муж может послать вас за продуктами, и дать определённое время. Купили, вышли, прошли мимо беды, что произошла с другим человеком, и вернулась к мужу. Всё ясно?

Вот и дождалась я выходного… Всё равно обучают, говорят несусветные вещи, учат безразличию к другим.

Мариша отошла от Тристан и продолжила свою прогулку, остальные тоже задвигались. Я вернулась к бездельной ходьбе.

Тристан пошла в дом вместе с Тарасом.

Переходя с одной тропы на другую, я смотрела за забор. Ничего особенного за ним не видно, дорога, где-то одинокие деревья, и всё – больше ничего.

Я не смогу сбежать, нет ни шанса на побег.

По родителям я не скучаю, у них не было любви, как и у всех остальных. Хоть они и застали то время, когда любовь ещё ценилась в мире, но вскоре перестроились к новым правилам, и стали той семьёй, на которую нужно равняться.

Мне надоело ходить, и я вернулась в дом. На столике лежали газеты, Кэти читала одну из них, но я видела, что её глаза не двигались, она имитировала занятость.

Я села на диван рядом с ней, и глядела в её газету. Букв много, я пытаюсь их читать, но собственные мысли были громче прочитанных фраз.

– Как тебя наказали? – зашептала Кэти, закрывая губы газетой.

– Марк привязал меня к кровати.

– Надолго?

– На час. И заставил меня развязывать одну руку самой.

– Тристан увели.

– Куда?

Она прислушивалась ко мне, я к ней. Говорить нужно тихо-тихо, почти беззвучно.

– Тристан позвал Марка, тот взял её на руки и куда-то унёс.

Марк. Взял. Тристан. На. Руки.

Меня он всё время тащил, заставлял следовать за ним. А её унёс, почему?

– Что Тарас сказал Марку?

– Сказал, что она заслужила поощрение за стойкую реакцию на боль.

– Тут ещё и поощряют? – с недоверием спросила я.

Кэти замолчала, когда в гостиную вошла Кристина. Женщина посмотрела на нас и пошла на улицу. За ней шла Татьяна.

– Я боюсь, что мы её вообще больше не увидим.

– Не говори так, – беспокойно промямлила Кэти.

Татьяна с Кристиной вернулись с ученицами. Всех посадили за газеты. Читать новости почти обязанность. Меня отчитали, что я читаю с чужой газеты, поэтому я взяла себе другую.

Когда в руках девушек находилась уже третья газета, а текст перед глазами начал размываться, учителя собрались в гостиной и попросили отвлечься. Марк переоделся, я впервые вижу его не в спортивном костюме. Сейчас он в синих джинсах, с порванной тканью на коленях, и в сером полосатом свитере. Девушки не могли носить такую одежду без позволения мужа.

– Тристан поранилась, – начала директриса. – На ваших телах не должно быть ран, поэтому она наказана за свою неуклюжесть.

Застыли все. Сердце остановилось у каждой, видно по ошеломлённым взглядам. Кэти ошиблась. В этом месте нет поощрения. Наказания за всё.

– Она будет жить на улице два дня, и учиться ходить. Для неё будет только обед.

По ночам на улице холодно, она может простудиться, тем более если организм не будет получать пищи. Но никого не волнует, что будет с ученицами в этих стенах. Учителя не знают пощады, не имеют представления о добре и справедливости. В их душах заложена одна цель – причинять боль.

Тарас и Марк внешне совсем непохожи. Разные формы лица, разрез глаз, цвет волос. Я всё же смогла понять, что у Марка волосы ближе к каштановым, а у Тараса чисто чёрные.

– Девушка будет находиться на заднем дворе. Марк, как джентльмен, принёс её на руках на улицу и бросил на землю.

Все повернули головы на парня. Ни одной эмоции.

Мы уже давно поняли, что попали в ужасное место, но с каждым днём учителя подтверждали это.

Упала – наказана. Сказала слово – наказана. Неспортивная – наказана. Родилась девушкой – наказана.

На обеде с нами опять сидели парни в костюмах, передо мной сидит уже другой. Он щурился, когда я разрезала ножом мясо. Следил, как я ем. Как сижу. Каким взглядом смотрю на него.

Глаза у него выглядят добрыми, голубая радужка делает его лицо ещё милее. Но ухмылка на мясистых губах, портила ту доброту.

Все доели, пошли вопросы. Я сосредоточилась, готовясь ответить правильно.

– Женщины – это кто?

На подобном вопросе замешкались все. Я примерно представляла, какой правильный ответ, так и ответила, когда очередь дошла до меня:

– Никто, – в голове я пробурчала это, а на деле сказала повседневным голосом. Не хочу снова лишаться рук.

– Она, – парень перед Наташей указывает на девушку пальцем.

Всё то же самое, что со мной: Марк встаёт, направляется к девушке, но Наташа не убегает, ждёт своей участи.

Он идёт к ней, рассматривает с ног до головы, и вдруг начинает улыбаться. Никогда не видела, как он улыбается. На щеках образуются глубокие складки, глаза становятся ужи.

– Если ты считаешь, что девушки живые существа. Так она ответила? – повернулся к парню, тот кивнул ему. – А это неправильный ответ, потому что вы – никто. Сделаем из тебя парня, будешь хоть кем-то.

Наташа хватает свои длинные волосы, уходящие за ягодицы.

– Пойдём. Сейчас я буду твоим личным парикмахером.

– Ты не посмеешь! – Наташа пошла большими шагами назад, Марк спешно надвигался на неё.

– На лысо? Отличная идея, – Марк рассмеялся. Пару веснушек попало в складки кожи щёк.

Наташа не поняла, что убегать бессмысленно. На моём примере она не научилась, и Марк поймал её даже раньше, чем она выбежала из столовой. Парень уронил её на пол, зажал телом и не давал ей вырваться, пока она кричала и била кулаками по полу.

Во мне смешанные чувства, когда он лежит на ней. Мне жаль Наташу, но она считала себя красивее других и лучше, за это ей придётся заплатить. А в другой частичке меня – недовольство, что Марк глядит на неё так близко своими многоцветными, разными глазами.

Неизведанные чувства, когда хочется скинуть кого-то от другого и больше не видеть их вблизи друг друга. Перекрещивание ненависти и волнующих ощущений внутри – слишком явное.

Поднял её, обхватил руками, потащил на выход. Исчезли с поля зрения. В помещение опять тишина.

На выход, наконец-то, подальше от всех пристальных взглядов. Я вышла последняя, но остановилась, спрятавшись за открытую дверь, услышав имя учителя физкультуры.

Я прислушалась.

– Кто сегодня по очереди на борьбу с Марком? – с весёлой ноткой спросил Тарас

– Я пойду.

– Не боишься? Мой сын в последний раз уложил тебя, как щепку, – смех Тараса ужасен, слишком хриплый. Будто прокуренный.

– Я тренировался и готов научить новым приёмам Марка.

– С каждым годом девчонки всё строптивее. Мне нужно, чтобы он мог останавливать учениц, и, если потребуется, одолеть сопротивление.

– Знаем и обучаем.

Марка обучают драться, чтобы он становился сильнее, злее, эгоистичнее. Эти парни не просто проверка девушек, это те, кто создают условия для наказания. Условия для обучения Марка.

Последний выходной прошёл практически также, как первый, только не было ни одного наказания. Когда Наташа вернулась полностью лысая и в слезах, все испугались за свои волосы и вели себя, как можно тише. Тарас смеялся над её голой кожей головы, выкидывая разные неприятные издёвки. Наташа потеряла себя вторая.

От волнений из-за нового учебного дня, я не могла спать. Я боялась за своё тело, за свою душу.

Боюсь потерять себя, как Даша, Наташа и Поля.

Записав в тетради, что я выхожу в туалет в 12 ночи, я поплелась по тёмному коридору, ни на одном шагу не опуская головы. Ноги постепенно учились ходить без шарканья. Подбородок привыкал быть гордо вздёрнутым.

Я вошла в туалет, принимаясь делать нужные дела для организма, но вдруг съёжилась, услышав голос Марка. Он шёл не из коридора, я невнятно слышала слова парня, но некоторые фразы смогла расслышать.

– Тарас не даёт расслабиться, – сказал парень, но ему никто не ответил, а он продолжил. – Подкинул мне Артёма.

Я натянула пижамные штаны. Они были безобразные: белые, растянутые панталоны. Я не двигалась, по-моему, даже не дышала.

– Того самого, – дальше я не смогла расслышать, хоть и подошла ближе к двери.

– Отец не может принять, что я сильнее Артёма, и не хочет принимать, что тот слабее, – смех, но не весёлый. – Новые жёны? Отвратительно. Одна хуже другой.

Придушила в себе желание найти откуда голос и дать Марку по голове.

– Есть одна. Она подозрительная, кажется, будто пытается что-то унюхать. Всё время осматривает местность и смотрит на меня странно, каждую клетку моего лица рассматривает.

Удары сердца участились. Внутри меня начали разрушаться нервные клетки. Занервничала, но выйти всё ещё опасалась.

– Не думаю, что она подставная. Скорее с характером, думает, что сможет сопротивляться школьным правилам, – теперь смех показался весёлым, издевательским. – Я этого ей не позволю.

Тишина, уже минуты две. Вероятно, он разговаривал по телефону. Я боюсь, что речь шла обо мне. Я любила смотреть, что находится за забором, стремилась обойти школу, чтобы взглянуть на задний двор.

Марк, как снайпер, держит на мне прицеле издалека.

Я вышла из туалета, пыталась не бежать, но ноги сами ускорялись к двери моей комнаты.

Скрип петель, снова мёртвая тишина, холодок по спине, узел в животе, зубы сжались, глаза прикрылись.

– Откуда ты?

Голос Марка за моей спиной.

– Из туалета. Я записала свой выход, – тело становится заряженными проводами, оно готово выпускать ток.

– Хорошо, иди.

Дышать нормально не смогла и в комнате. Меня бил мандраж от страха. Я узнавала об отношениях отца и сына всё больше. Тарас не может сказать, что его сын сильнее других. Почему? Боится, что сын превзойдёт отца?

Урок разговора прошёл спокойно, тренировки хорошей речи рассмешили даже Наташу. Говорить правильно, когда во рту круглые орехи сложно, но забавно. Дона и Марьяна позволили нам смеяться на уроке, и на перерыв мы вышли с хорошим, приподнятым настроением. Но успокаиваться пришлось быстро.

Тарас на уроке сексологии нарисовал на доске мужской орган, и начал рассказывать анатомию члена. Кончик указки останавливался на одной из детали нарисованного органа, и учитель произносил название. После изучения анатомии члена, мужчина заставил всех срисовать член с доски в тетрадь. А после начал проверять, у кого рисунок вышел лучше.

На проверку он позвал своего сына, который не мог сдерживаться и издевательски смеялся, рассматривая рисунки учениц.

Многие темы уроков были придуманы беспощадным мужчиной ради своего развлечения, и сегодняшний день не исключение. Карие глаза Тараса насмешливо наблюдали за реакцией учениц и Марка.

Марк взял мою тетрадь в руку. Сначала он ухмыльнулся одной стороной губ, потом второй.

– Хорошо, что мой не такой кривой, – он покачал головой, но плюс мне поставил.

После разговора Марка по телефону, я старалась не разглядывать его лицо, но мне не удавалось. Я нашла на его высоком лбу пару родинок. И на ушной раковине совсем мелкие, коричневые пятнышки. А ещё в глазу, который вишнёвого цвета, есть жёлтые полоски, они проявлялись, когда Марк смеялся, или при попадании солнечных лучей в глаз.

И от него обалденно пахло, я впервые испытала от запаха необычное колебание пульса. Я чуть не встала с жёсткого стула и не пошла за Марком, чтобы понюхать подольше сладкий запах весенних цветов.

После Марка, Тарас перепроверил рисунки, но не стал менять оценки сына. Три длинных волоса с бороды Тараса остались на бумаге в клетку. Мне стало противно, и я сдула их, поморщившись.

– Похвалить вас или не надо? – напоследок спросил мужчина, раскидывая руки в стороны.

Лиза подняла руку, но Тарас не дал ей сказать.

– Идите вон.

Мы с удовольствием покинули кабинет. Наташа подошла к окну, поглаживая голову, она плакала. Я подошла к ней поближе, но не впритык. За её спиной, на улице, Марк разговаривал с Кристиной.

– Волосы ещё вырастут, не переживай, – попыталась поддержать, но не осмелилась посмотреть на её яйцевидное лицо. Мой взгляд направлен за окно.

– Ты ничего не понимаешь! У меня никогда не было коротких волос, даже такой кошмарной причёски как у тебя.

Наташа пока себя не потеряла, в ее глазах всё также искрилось высокомерие. Я обрадовалась, что она всё ещё в своём уме.

Кристина приобняла Марка, что-то взяла из его рук и пошла в школу. Учительница повернулась на парня, почти зайдя в здание обучения. Пришлось подойти к окну поближе, чтобы увидеть девушку. Марк отрицательно покачал головой, смотря на учительницу, и Кристина вошла внутрь.

Парень сделал шаг назад, прикладывая к бровям прямую ладонь. Он смотрел на меня. Я была замечена.

«Ангелина, отвернись», – сказала я себя.

Но я не могла. Каблуки туфель прилипли к полу, взгляд закрепился на его глазах, незаметная тонкая нить привязалась от меня к Марку. Я не видела её, но ощущала, как свербит в груди от закрепления моей душевной паутинки к его отчуждённому взгляду.

Меня дёрнули за плечо и толкнули вниз, чтобы я упала. Разные глаза не отпускали меня и тогда, когда я упала на колени: я всё так же смотрела на Марка, как и он на меня. Неразделимым. Неразрывным. Взаимосвязанным взглядом.

– Тебе нужно на урок, что ты здесь делаешь? – Кристина стоит надо мной. Она берёт мой подбородок в пальцы, и поворачивает мою голову на себя. Марк исчезает, появляются ноги учительницы.

Я не ощущала боли в коленях и жжения на коже, пока не пришла в себя.

– Я не хочу делать этого, но ты должна быть на уроке, – я подняла взгляд на Кристину, она посмотрела за окно, кивнула и вынула из кармана пиджака прозрачный пакетик с чем-то мелким, рассыпчатым. – Наказана, – дрожащим голосом промолвила она и взяла из пакетика щепотку чего-то чёрного.

Взмах рукой в мою сторону – режущая боль в глазах, слёзы обильно потекли на щёки. Першение в горле, раздирает в носу, но не чихнуть.

Визжу, хватаясь руками за лицо. Глаза не открыть, точно бы слизистую оболочку сожгли. Кашляю, не могу сделать вдох, от этого сухость в горле возрастает. Дёргаюсь на полу, как червяк на которого наступили. Перестаю чувствовать глаза, забываю, как дышать. Раны на губах усиленно щиплет, я чувствую, с них потекли ручейки крови. Кричать – всё, что в голове, остальные мысли затерялись в боли и жжение. Но крик не выходит, лишь кряхтение. Я в полуобморочном состоянии.

– Ангелина, Ангелина, – голос Кристины пробирается в голову, но он тихий, в отличие от моих стонов.

Она пытается помочь встать, но я не хочу этого делать, мне нравится лежать на холодном полу, и бить себя по лицу, размазывая по коже слёзы.

– Зачем я послушала его, – не могу знать, плачет ли она, ведь глаза не открыть. Больно, как от шквального огня.

От ощущения ослепления я оказалась в дезориентации, но Кристина подняла меня и куда-то повела. Через миллион секунд, как мне показалось, я почувствовала воду на лице, и через долгие минуты, но глаза открыла. Размытое лицо Кристина прямо передо мной. Она гладит меня по голове, и кого-то проклинает, медленно двигая губами.

Учительница привела меня в класс и посадила на место. Я не могла писать, глаза ещё полностью не восстановились, я видела сквозь матовую плёнку.

Я заслужила наказание. Я не пришла на урок вовремя, ведь меня остановил Марк, он смотрел на меня с улицы, и я не могла… Нужно признаться… Я не хотела отворачиваться.

Под конец урока этикета, я смогла запомнить на слух разновидности скатертей, вилок и ложек. По чуть-чуть я вливалась в эти знания, и чувствовала, как они начинают мне нравится. Голос у Кристины приятный, ритмичный и нежный, она говорит с нами, как человек с человеком, как женщина с женщиной.

Не хочу меняться, но не могу сопротивляться демонам, которые считают, что лучше выучиться и забыть школьные дни в доме нового мужа.

Губы воспалились, я шевелила их с трудом. Глаза приходили в себя, но медленно. На физкультуре я видела всё ещё нечётко. Марк проводит разминку, а мне сложно разглядеть, какую позу мы принимаем. Он лежит, я продолжаю стоять. Он встаёт, я ложусь. Парень молчал, ничего мне не говорил, он же видел, что со мной случилось, но разве его это волновало.

– Десять минут по кругу.

Спортивное поле находилось за зданием школы. Вся поверхность в искусственной траве, что давно отцвела. Около ограждения поля трава покрашена в коричневый цвет по кругу. Это место предназначалось для бега. Мы выстроились с девочками за полосой с большими буквами старт, и ждали разрешения Марка.

– Десять минут. Я не скажу, когда оно кончится. Сами посчитайте, – хлопок в ладоши.

В минуте 60 секунд, буду бежать и считать. Десять минут это долго, когда практически ничего не видишь – ещё дольше.

Бегу не спеша, спешить-то и некуда. Вот если бы я сбежала за ворота школы, то ускорилась бы.

Мимо меня пробегают девочки, они боятся, что их накажут за медленность. Но такого указа не было, так что бежим ещё восемь минут.

В лёгких осталось то, что Кристина в меня кинула, поэтому задыхаться я начала раньше других.

Лёгкие стиснулись, уменьшились до горошины, воздуха поступало мало, недостаточно для обычного человека.

Тело шатало по сторонам, глаза снова заслезились, я предчувствую беду. Врезаюсь боком в забор, руку царапают прутья, я падаю, прокручиваюсь по колючей коричневой полосе, хватаюсь за лодыжку, начинаю реветь от боли.

– Ангелина, какого… – Марк не договаривает, подбегает, оценивает повреждения кожи руки, хватая руку за локоть и приподнимая.

На сегодня мне хватит. Я ослабела и заревела, вырывая раненую руку. Ложась в позу эмбриона, я держалась за подвёрнутую лодыжку, и лила слёзы. Не хотелось никуда уходить, мне нужно отдохнуть. Морально я выматывалась, сдавалась, ломалась.

– Бегайте, пока я не вернусь, – указал Марк, хватая меня на руки.

Я не дёргалась, когда его сильные руки подняли меня, поправили, немного подкидывая. Его раздражали мои всхлипы, от Марка исходили тяжёлые вздохи, он закрывал глаза, потом открывал их и закатывал.

Я обняла его за шею, чтобы не упасть, и неосознанно коснулась пальцами коротких волос. Они покалывали, слегка впивались в кожу, и мне так стало от этого приятно,

что я уложила ладонь на его затылок. Марк молчал, ни одного слова, чтобы остановить поглаживания его головы моей рукой.

 Пальцы Марка, скользящие по бёдрам, восстанавливали душевное равновесие. Я понимала, что он накажет меня за раны, и сердце, бурно стучащие, тоже готовилось к ужасу последствий.

– Как ты могла на ровном месте свалиться, – он внёс меня в дом. Я закрыла глаза, чтобы не видеть гостиную, которая мне изрядно надоела.

Такие плавные движения, когда меня несут, такие тёплые руки, на которых я лежу, такие нежные подушечки пальцев, скользящие по голой коже, где вздёрнулась блузка.

– Что ты теперь сделаешь со мной? – щека прижалась к мокрой майке парня. Я открыла глаза, вонзаясь взглядом в его острый подбородок.

– Накажу.

– Как?

– Оставлю без ужина.

– И всё?

Слишком просто. Не верю.

– Ты уже лишилась нормального зрения на целый день.

– Куда ты несёшь меня?

– В свою комнату. Замажу твои раны, чтобы не осталось шрамов.

Я посмотрела на предплечье, где кожа приобрела красный оттенок, с мелкими и крупными царапинами. Щиплет, но не критично. После сожжения глаз, это мелочи.

– Спасибо.

Он поднимается на второй этаж, аккуратно ступая на ступеньки. Марк опустил голову, чтобы взглянуть на меня. Эти веснушки, глаза, родинки, смуглая кожа… Во мне приятный зуд, сквозь злость он пробирается к сердцу, помогает успокоиться, останавливая сердцебиение до одного удара в полминуты.

Глаза Марка близко, губы приоткрылись, я вижу его язык, который проводит по зубам… Вдруг парень спотыкается об ступень, не подняв ногу до конца. Он задёргал меня в своих руках, попытался удержать равновесие, но всё равно начал падать. Бережно положив меня на ступеньку, он рухнул и стремительно покатился кубарем по лестнице. Хорошо, что мы были на середине, а не в самом верху лестнице.