Читать книгу Чужое лицо - Энн Перри - Страница 6

Однако утром следующего дня, когда Монк, задыхаясь и уже слегка опаздывая, прибыл в участок, заняться Йитсом и его таинственным посетителем ему так и не пришлось. По кабинету с голубым листом почтовой бумаги в руках расхаживал Ранкорн, который, услышав шаги Монка, остановился и повернулся к двери.

– А?! – Он в бешенстве взглянул на голубой листок, и левый глаз его при этом сузился в щелку.

Слова приветствия застряли у Монка в горле.

– Письмецо сверху. – Ранкорн воздел руку с бумагой. – Вдовая леди Шелбурн пишет сэру Уиллоуби, дворянину, и сообщает упомянутому члену парламента… – Он язвительно выговорил каждый слог этих титулов, – …что удручена неуспехами полиции, которая до сих пор не может изловить гнусного маньяка, зверски убившего сына леди Шелбурн в его собственном доме. Она не находит извинений такой вялости и медлительности в поимке преступника. – Ранкорн побагровел от ярости, произнося столь обидные и несправедливые слова. – Чем, черт возьми, вы занимаетесь, Монк? Вы же мните себя чертовски хорошим сыщиком, нацелились на чин суперинтенданта и даже комиссара, насколько мне известно! Так что нам отвечать леди Шелбурн?

Монк перевел дыхание. Упоминание о собственных амбициях потрясло его даже больше, чем содержание письма. Неужели он и впрямь собирался занять место Ранкорна? Времени на оправдания не оставалось. Начальник ждал ответа.

– Лэмб проделал основную работу, сэр. – Следовало сразу же воздать Лэмбу должное. – Он сделал все, что мог, опросил всех свидетелей, жильцов, уличных торговцев, всех, кто мог заметить хоть что-нибудь подозрительное. – По лицу Ранкорна Монк видел, что старается зря, и все же продолжал: – К несчастью, ночь выдалась ненастная, все спешили домой, опустив головы, подняв воротники, и ни к чему особенно не приглядывались. Поскольку было сыро, на улицах вскоре не осталось ни души, и стемнело вдобавок раньше обычного.

Ранкорн поежился от нетерпения.

– Лэмб потратил уйму времени, проверяя известных ему преступников, – упрямо продолжал Уильям. – Он упоминает в своих рапортах, что использовал всех осведомителей в этом районе. Никто ничего не знает, или знают, но молчат. Лэмб, однако, убежден, что осведомители говорят правду. Не представляю, что он еще мог сделать. – Опыт Монка не подсказывал ему ничего, как, впрочем, и логика. Все его симпатии были на стороне Лэмба. – Констебль Харрисон нашел в ломбарде часы с инициалами Дж. Г., но мы не знаем, принадлежали ли они Грею.

– Да, – злобно согласился Ранкорн, с отвращением проводя пальцем по краю письма. – Мы не знаем! Так чем вы тогда занимались? Отправьте часы в Шелбурн-холл, пусть там их опознают!

– Харрисон уже в пути.

– Можете хотя бы сказать, как этот чертов убийца попал в дом?

– Я думаю – так, – ровным голосом произнес Монк. – К одному из жильцов, к мистеру Йитсу, пришел гость. Было это приблизительно в девять сорок пять, а отбыл он примерно в пол-одиннадцатого. Крупный мужчина, смуглый, плотно закутанный. Остальные посетители были женщины. Не хотелось бы спешить с выводами, но складывается впечатление, что убийца – именно он. Кроме того, я не представляю, каким еще образом преступник мог попасть в дом. Гримуэйд запирает двери в полночь или раньше, если все жильцы уже дома. Опоздавшим приходится звонить в колокольчик, чтобы им открыли.

Ранкорн положил письмо на стол Монка.

– И в какое время он запер двери той ночью? – спросил он.

– В одиннадцать, – сказал Уильям. – Все жильцы были дома.

– Что говорит Лэмб насчет этого гостя мистера Йитса? – Ранкорн скривил лицо.

– Не много. С Йитсом он беседовал лишь однажды, и то все больше относительно Грея. Вероятно, ему просто не пришло в голову, что гость джентльмена может оказаться убийцей. Гримуэйд утверждает, что проводил гостя до двери Йитса и видел, как тот ему открыл. В ту пору Лэмб все еще искал случайного грабителя с улицы…

– В ту пору! – резко повторил Ранкорн. – А сейчас кого вы собираетесь искать?

Уильям нахмурился и ответил, тщательно подбирая слова:

– Думаю, искать преступника нужно среди тех, кто знал Грея и ненавидел его настолько, что не остановился даже перед убийством.

– Только, ради бога, не вздумайте сказать так вдовствующей леди Шелбурн! – с угрозой произнес Ранкорн.

– Ну, мне вряд ли придется говорить с ней, – с легким сарказмом заметил Монк.

– Вам придется! – В голосе Ранкорна звучало торжество, большое лицо его сияло. – Сегодня вы отправитесь в Шелбурн и заверите вдовствующую леди, что мы делаем все возможное, дабы изловить убийцу. Что в итоге нечеловеческих усилий и блестящей работы мы выследим это чудовище. – Губы его скривились. – Зная ваш характер, можно предсказать, что леди скорее сочтет вас грубияном, нежели лжецом. – Внезапно голос его смягчился. – Кстати, почему вы решили, что убийца должен был знать Грея? Все это очень похоже на дело рук маньяка; только сумасшедшие могут наносить и наносить удары с беспричинной ненавистью.

– Возможно. – Уильям посмотрел на него, платя неприязнью за неприязнь. – Но вряд ли они станут перед этим выяснять фамилии других жильцов, объявлять себя их гостями, а убивать кого-то другого. Если это был всего-навсего безумец, то почему он не убил Йитса? Почему остановил свой выбор именно на Грее?

Глаза Ранкорна расширились. В словах Монка была логика.

– Выясните, чего он хотел от этого Йитса, – приказал он. – Только поосторожнее. Не спугните.

– Как насчет леди Шелбурн? – с невинным видом осведомился Уильям.

– Поезжайте и встретьтесь с ней. Только ведите себя вежливо, Монк, хотя бы попытайтесь! А Ивэн пока может заняться Йитсом. Поезжайте поездом. Задержитесь в Шелбурне на денек-другой. Леди вряд ли удивится вашему появлению – после того как она подняла столько шуму. Вам придется лично доложить ей о состоянии дел. Поселиться лучше в гостинице. А теперь отправляйтесь. Не стойте здесь, как мебель!

Монк сел в поезд на вокзале Кингс-Кросс Большой северной железной дороги. Он успел вскочить в вагон и захлопнуть дверь как раз в тот момент, когда паровоз уже окутался клубами пара и издал пронзительный гудок. Состав тронулся. Ощущение чудовищной силы, мощное пыхтенье машины и предчувствие огромной скорости невольно бросали в дрожь. Поезд выплыл из пещеры крытого вокзала в резкий утренний свет.

Уильям нашел свободное сиденье и присел напротив крупной женщины в черном бомбазиновом платье. Шею ее охватывал меховой палантин, а черная шляпка держалась на волосах под невероятным углом. Достав пакет с сандвичами, пассажирка немедленно принялась уплетать их один за другим. Большеглазый человечек в очках взглянул на нее, но ничего не сказал. Другой пассажир в полосатых штанах углубился в свежий номер «Таймс».

Пролетающие мимо жилые дома, фабричные корпуса, больницы, церкви, конторы шли все реже и реже, перемежаясь пятнами зелени, и, наконец, город остался позади. С истинным наслаждением Монк разглядывал широко раскинувшиеся за окном летние пейзажи. Огромные кроны клубились среди желтеющих полей, колючие живые изгороди были оплетены дикими розами. На покатых склонах толпились рощицы, шпиль церкви выдавал притаившуюся за холмами деревушку, проплывала иногда угловатая башня норманнского замка.

Шелбурн подкрался незаметно, пока Монк любовался красотами за окном. Взяв с полки свой саквояж, он торопливо распахнул дверь, извинившись на ходу перед женщиной в бомбазиновом платье, взглянувшей на него с неодобрением. Оказавшись на платформе, выяснил у одинокого служителя, далеко ли находится Шелбурн-холл, и получил ответ, что в миле от станции. Мужчина ткнул пальцем в нужном направлении, шмыгнул носом и добавил:

– Но до самого селения еще мили две, а вам, наверное, как раз туда и нужно?

– Нет, благодарю вас, – ответил Монк. – У меня дела именно в усадьбе.

Мужчина пожал плечами.

– Ну, вам виднее, сэр. Тогда вам проще свернуть на ту дорогу, что слева, и пройтись пешком.

Уильям вновь поблагодарил его и пустился в путь.

Дорога от станции до ворот усадьбы отняла у него не больше пятнадцати минут. Сам Шелбурн-холл производил впечатление. Роскошный фасад трехэтажного особняка в стиле ранней георгианской эпохи местами зарос лозой и плющом. Подъездная дорога к зданию пролегала через парк, состоящий в основном из буков и кедров, сквозь которые виднелись отдаленные поля.

Монк остановился и в течение нескольких минут изучал окрестности. И парк, и особняк сами по себе могли многое рассказать о своих владельцах.

Наконец он двинулся по аллее к особняку, от которого его отделяло около трети мили, мимо пристроек и конюшен – к заднему крыльцу. Там его встретил суровый лакей.

– С улицы мы ничего не покупаем, – холодно сказал он, глядя на саквояж Монка.

– А я ничего и не продаю, – ответил Уильям с излишней резкостью. – Я из полиции. Леди Шелбурн высказала желание услышать доклад о том, как продвигается розыск убийцы майора Грея. Именно об этом я и собираюсь ей доложить.

Лакей поднял брови.

– Вот как? Вы имеете в виду вдовствующую леди Шелбурн? Она вас ожидает?

– Насколько я знаю, нет. Но, может быть, вы доложите ей о моем прибытии?

– Полагаю, вам лучше войти. – Лакей без особой спешки открыл дверь и, ничего не объясняя, скрылся, оставив посетителя в одиночестве.

Прихожая была маленькая, голая, без картин на стенах, ею явно пользовались только слуги. Лакей, вероятно, побежал докладывать о госте какой-нибудь высокой персоне – не иначе самому дворецкому. Впрочем, через несколько минут он вернулся и пригласил Монка следовать за ним.

– Леди Шелбурн примет вас через полчаса. – Он провел инспектора в маленькое помещение, примыкающее к комнате экономки – самое подходящее место для полисмена, который, конечно, особа более значительная, чем слуга или торговец, но тем не менее не джентльмен.

Лакей вновь удалился, и Монк принялся расхаживать по приемной, разглядывая потертую мебель, стулья с коричневой обивкой и гнутыми ножками, дубовый буфет и стол. Стены были оклеены выцветшими обоями и увешаны нравоучительными картинами кисти неизвестных авторов. Монк предпочел бы пейзажи – влажная трава и деревья с тяжелыми кронами, склонившиеся над декоративным прудиком за окном.

Втайне он поражался, что за характер у леди Шелбурн, если она выдерживает посетителя в приемной в течение получаса, зная, что тот, может быть, принес известие о поимке убийцы ее сына. В записках Лэмба о ней ничего не говорилось. Вероятно, он даже ее ни разу не видел. Вряд ли она снизойдет до простого полицейского и ответит на его вопросы.

А Монку было о чем ее спросить. Если Грея убил тот, кто знал его и ненавидел, а вовсе не случайно пробравшийся в дом маньяк, то Уильяму следовало ознакомиться получше с личностью убитого. Волей-неволей, несмотря на свое горе и гнев, мать Грея могла сообщить весьма многое о своем сыне.

Монк попытался сформулировать вопросы, которые стоило бы ей задать, но тут вернулся лакей и, открыв обитую сукном дверь, провел сыщика по коридору в покои леди Фабии. Комната была обставлена без вызывающей роскоши: мебель палисандрового дерева и розовый бархат. Сама леди Фабия восседала на диване в стиле Людовика XV. Стоило Монку войти и увидеть ее, как заранее подготовленные слова застряли у него в горле. Не будучи крупной женщиной, леди Фабия казалась холодной и хрупкой, как фарфор. Прекрасный цвет лица, изумительная кожа, прическа уложена волосок к волоску. Голубые глаза леди были широко раскрыты. Ее правильные черты можно было бы назвать безупречными, если бы не выдающийся подбородок. И, наверное, была она излишне худа: изящество грозило перейти в угловатость. Черно-фиолетовое траурное платье свидетельствовало скорее о соблюдении приличий, нежели о безутешном горе. Вообще леди Фабия производила впечатление женщины с сильным характером.

– Доброе утро, – сказала она, отпуская лакея легким взмахом руки, и без особого интереса взглянула на Монка; голубые глаза просто скользнули по его лицу. – Можете сесть, если вам угодно. Мне передали, что вы хотите сообщить мне, как продвигается дело в розыске убийцы моего сына. Прошу вас.

Леди Фабия сидела удивительно прямо. Чувствовалось, что в детстве над ее осанкой изрядно потрудились гувернантки, заставляя ходить с книжкой на голове и ровно держаться в седле при выездах в парк или на охоту. Монку оставалось лишь подчиниться, и он присел на один из резных стульев, чувствуя себя при этом несколько скованно.

– Итак? – вопросила она, поскольку Уильям продолжал хранить молчание. – Часы, которые приносил сюда ваш констебль, не принадлежали моему сыну.

Монка уязвил ее тон, надменный, исполненный привычным сознанием собственного превосходства. Но, по-видимому, в прошлом он не раз сталкивался с подобным обращением, поскольку не почувствовал себя смертельно оскорбленным. Это была скорее ссадина, нежели рана. Невольно ему вспомнилась Бет. Она и вовсе не стала бы негодовать. Почему он и его сестра такие разные? Почему у него нет ее мягкого нортумберлендского акцента? Должно быть, он избавился от него намеренно, ценой упорных упражнений, стараясь выговаривать слова, как джентльмен. Эта мысль заставила Монка вспыхнуть.

Леди Шелбурн смотрела выжидающе.

– Мы установили время, когда можно было проникнуть в здание, – ответил он; гордость его все же была уязвлена. – У нас есть описание того, кто это сделал. – Монк взглянул в ее холодные голубые глаза, в которых сквозило легкое удивление. – Ростом он около шести футов и крепкого сложения, насколько об этом можно было судить. Смуглый, гладко выбритый. Якобы явился в гости к мистеру Йитсу, проживающему в том же доме. С самим мистером Йитсом мы еще поговорить не успели…

– Почему?

– Потому что вы потребовали, чтобы я явился и доложил вам об успехах, мэм.

Она недоверчиво приподняла брови. В голосе ее зазвучал откровенный сарказм.

– Уверена, что вы не единственный, кому поручили заняться этим важным делом. Мой сын был отважным солдатом, рисковавшим жизнью ради блага страны. И вот как его отблагодарили!

– В Лондоне постоянно совершаются преступления, мэм. И каждая жертва – это тяжкая потеря для кого-то.

– Вы смеете ставить на одну доску смерть сына маркиза и смерть уличного отребья? – резко отозвалась женщина.

– Каждый теряет всего одну жизнь, мэм. Кроме того, перед законом все равны. Во всяком случае, должны быть равны.

– Вздор! Есть люди, чья жизнь представляет большую ценность для общества, чего нельзя сказать о большинстве. И мой сын был именно таким человеком.

– Выходит, жизнь большинства вообще не имеет ценности… – начал было Уильям.

– Это их забота! – перебила леди Фабия. – Но я не желаю выслушивать ваши философские рассуждения. Я искренне сожалею о созданиях, выброшенных на улицу, по чьей бы вине они там ни оказались, но сейчас они меня не интересуют. Что вы сделали, чтобы арестовать сумасшедшего, который убил моего сына? Кто он?

– Мы не знаем…

– Тогда чем же вы занимаетесь? – Если чувства и переполняли ее грудь, то она умело их скрывала, как и надлежит поступать людям ее круга, не позволяющим себе ни слабости, ни тени вульгарности. Мужество и хороший вкус были ее божествами, и в жертву им следовало приносить все без остатка.

Монк пренебрег предостережением Ранкорна, и он хотел бы знать, как часто ему приходилось поступать так в прошлом. Тон Ранкорна в их утренней беседе, помнится, был слишком резок, чтобы объяснить его только раздражением по поводу письма леди Шелбурн.

– Мы полагаем, что убийцей был один из знакомых майора Грея, – ответил Монк. – И что убийство являлось преднамеренным.

– Вздор! – последовала немедленная реакция. – Как мог человек, знавший моего сына, хотеть его смерти? Джослин обладал невероятным обаянием, его любили все – каждый, кто хоть немного был с ним знаком. – Она встала и, подойдя к окну, почти отвернулась от Монка. – Возможно, вам это будет трудно понять, но вы просто ни разу его не встречали. Мой старший сын Лоуэл рассудителен, исполнен достоинства, у него врожденный дар повелевать людьми. Менард бесподобен во всем, что касается цифр и фактов; в его руках все приносит прибыль. Но только Джослин имел такое обаяние, только он заставлял меня радоваться. – Голос ее прервался на секунду. – Менарду никогда не спеть, как пел Джослин, а Лоуэл лишен воображения. Он станет отличным хозяином Шелбурна, он будет управлять им превосходно и мудро… Но, Боже милостивый! – Теперь в голосе ее звучала подлинная страсть. – Как же он скучен по сравнению с Джослином!

Внезапно Монк ощутил всю глубину ее потери, ощутил ее одиночество. Единственная радость в жизни леди Фабии осталась в прошлом.

– Я прошу прощения, – со всей искренностью сказал он. – Я понимаю, что сына вам это не вернет, но мы найдем убийцу, и он будет наказан.

– Повешен, – невыразительно отозвалась она. – Выведен утром из камеры и повешен.

– Да.

– Слабое утешение. – Она вновь повернулась к нему. – Но лучше это, чем ничего. Постарайтесь, чтобы так все и вышло.

Ему явно намекали, что разговор окончен, но уходить Монку было еще рано. Он так пока ничего и не выяснил. Уильям поднялся.

– Я постараюсь, мэм, но мне необходима ваша помощь…

– Моя? – переспросила она удивленно и с оттенком неодобрения.

– Да, мэм. Мне нужно знать, кто ненавидел майора Грея до такой степени, что мог убить его… – Монк видел, как дрогнуло ее лицо. – Благородные люди часто вызывают в окружающих зависть, ревность со стороны неудачного соперника; наконец, поводом мог быть долг, которого кто-то не мог заплатить…

– Да, я поняла вашу мысль. – Леди Фабия моргнула, мускулы ее тонкой шеи напряглись. – Как вас зовут?

– Уильям Монк.

– И что же вы хотели узнать о моем сыне, мистер Монк?

– Начнем с того, что я хотел бы встретиться с остальными членами семейства.

Она удивленно приподняла брови.

– Вы считаете меня пристрастной, мистер Монк, полагаете, что я могла о чем-то умолчать?

– Часто мы видим в близких нам людях лишь светлые стороны, – тихо произнес он.

– Вы весьма проницательны. – Голос ее был язвителен. Хотя, возможно, в нем таилась и глубокая душевная боль.

– Когда я могу поговорить с лордом Шелбурном? – спросил Уильям. – А также с теми, кто хорошо знал майора Грея.

– Если вы считаете это необходимым… – Она двинулась к двери. – Подождите здесь, и я попрошу его встретиться с вами, когда он сочтет это удобным. – Леди Фабия открыла дверь и вышла, не взглянув на Монка.

Уильям сел и повернулся к окну. Мимо проходила просто одетая женщина с корзиной в руке. И память его внезапно всколыхнулась. Нахлынули детские воспоминания; он увидел черноволосую девочку и обсаженную деревьями мощенную булыжником улицу, скатывающуюся к воде. Что-то еще? Да! Было ветрено, слышались крики чаек. Монка охватило ощущение счастья и полной безопасности. Детство… Его мать и сестра.

Но ощущение уже исчезало. Уильям пытался сосредоточится, вернуть его, всмотреться в детали, но тщетно. Он снова находился в имении Шелбурнов с нераскрытым убийством майора Грея на руках.

Ему пришлось прождать еще четверть часа, прежде чем открылась дверь и вошел лорд Шелбурн. Это был мужчина лет сорока или тридцати восьми, сложенный куда крепче своего младшего брата, насколько можно было судить по одежде Джослина Грея. Однако Монку подумалось, что вряд ли Джослину были присущи такая уверенность и сознание собственного превосходства. Лицо лорда Шелбурна было более смуглым, чем у его матери, и, судя по всему, чувство юмора лорду не было свойственно вовсе.

Уильям торопливо поднялся и тут же возненавидел себя за это.

– Вы тот малый из полиции? – сказал Шелбурн, слегка нахмурив брови. Он остался стоять, и Монку пришлось последовать его примеру. – Ну, так что вам угодно? Я плохо представляю себе, каким образом мог бы помочь вам в розысках убийцы моего брата. Что я вообще могу сказать о сумасшедшем, вломившемся в дом и убившем его, беднягу?

– Никто не вламывался, сэр, – поправил его Монк. – Кем бы убийца ни был, но майор Грей впустил его в квартиру сам.

– В самом деле? – Брови лорда чуть вздернулись. – Мне это кажется маловероятным.

– Стало быть, вы не знакомы с фактами, сэр.

Монка начинала раздражать бесцеремонность этого человека, полагавшего, что он разбирается во всем лучше других лишь потому, что он – джентльмен. Был ли Монк и в прошлом столь нетерпим и вспыльчив? Ранкорн, кажется, говорил что-то об отсутствии такта… Внезапно ему вспомнилась женщина, которую он видел в церкви, – та, что чуть было не обратилась к нему, но, поколебавшись, прошла мимо. Он видел теперь ее лицо так же ясно, как лицо лорда Шелбурна; шорох платья, легкий, почти воображаемый аромат духов, широко раскрытые глаза. Воспоминание заставило сердце учащенно забиться и даже слегка сдавило горло.

– Я знаю, что мой брат был избит до смерти каким-то безумцем. – Резкий голос лорда Шелбурна спугнул воспоминание. – И вы до сих пор не схватили убийцу. Вот факты!

Он попытался сосредоточиться на настоящем.

– При всем уважении, сэр, – Монк старательно подбирал слова, – мы знаем, что он был избит до смерти, но мы не знаем, кем и почему. На двери нет никаких следов взлома, и единственный человек, вошедший в дом, объявил, что идет в гости к другому жильцу. Кто бы ни напал на майора Грея, он обдумал все заранее и, насколько нам известно, ничего не украл.

– И из этого вы заключили, что Джослин знал убийцу? – Шелбурн был настроен скептически.

– Из этого, и еще из жестокости преступления, – согласился Монк. Он стоял посреди комнаты, изучая хорошо освещенное лицо лорда Шелбурна. – Простой грабитель не стал бы наносить удары, видя, что жертва его уже давно мертва.

Шелбурн содрогнулся.

– Это только подтверждает мою мысль, что он был безумен! Вы имеете дело с сумасшедшим, мистер… э… – Он не стал вспоминать, как зовут Монка, и даже не приостановился, ожидая подсказки. В конце концов, это было несущественно. – Мне кажется, у вас весьма мало шансов изловить его таким образом. Право, вам лучше вернуться к своим карманникам и шулерам – или чем вы там обычно занимаетесь?

Монк с трудом подавил раздражение.

– Боюсь, что леди Шелбурн с вами не согласится.

Лоуэл Грей не подозревал о собственной грубости. Да и как это можно быть грубым в разговоре с полицейским!

– Мама? – На секунду его лицо дрогнуло, но тут же вновь стало бесстрастным. – О да, женщины так чувствительны… Боюсь, она очень тяжело переживает смерть Джослина. Для нее было бы легче, если бы он погиб в Крыму. – Казалось, Лоуэл слегка удивлен.

– Это естественно, – не сдавался Монк, стараясь нащупать подход к собеседнику. – Насколько я знаю, он был обаятельным человеком, всеми любимым…

Шелбурн оперся на камин, туфли его сияли в льющемся сквозь французское окно солнечном свете. Он раздраженно ткнул носком туфли в каминную решетку.

– Джослин? Да, именно таким он и был… Жизнерадостным, вечно улыбающимся. Прекрасно пел, умел рассказывать истории и все такое прочее. Я знаю, что моя жена очень его любила. Какая жалость, какая бессмыслица – какой-то безумный убийца… – Он покачал головой. – И какое горе для матери!