Читать книгу Корабельные новости - Энни Пру - Страница 9

Женщина в непромокаемом плаще, держа за руку ребенка, шла по обочине дороги. Когда универсал Куойла поравнялся с ней, она уставилась на мокрую машину: незнакомец. Он чуть приподнял руку в приветствии, но она уже опустила взгляд. Плоское лицо ребенка, красные сапожки – и вот он уже проехал мимо.

Дорога, ведущая к Мучному мешку, от Якорного когтя стремительно уходила вверх, а потом, по ту сторону водораздела, ныряла вниз, к домам и немногим вытащенным на берег лодкам. Рыбья чешуя, высокие подмостки из отесанной хвойной древесины, оставшиеся от былых времен, когда здесь солили треску. Куойл проехал мимо дома, выкрашенного белой и красной красками. Сплошь заколоченные двери. Беспорядочно разбросанные сарайчики для хранения рыбы, причалы. Горбатые валуны, затянутые сетями.

Поиски редакции не составляли труда. Над входом была прибита вылинявшая от непогоды вывеска из тикового дерева. Над изображением крякающей гаги значилось: «Балаболка». Перед домом стояло два пикапа: проржавевший «Додж» новейшей модели и более старая, но сверкающая «Тойота».

Изнутри доносились крики. Кто-то рванул дверь. Мимо промчался мужчина и запрыгнул в «Тойоту». Выхлопная труба машины задрожала. Двигатель слегка поперхнулся и замолк, словно в смущении. Мужчина посмотрел на Куойла. Вышел из пикапа, подошел и протянул руку для рукопожатия. Его щеки были испещрены шрамами от угрей.

– Как видите, – сказал он, – иногда сбежать не удается. Я Терт Кард, так называемый ответственный секретарь, редактор, литобработчик, механик, отдел рекламы, писем, заведующий распространением и уборщик снега, черт меня побери. А вы либо крупный рекламодатель, приехавший купить четыре газетных полосы для восхваления неуклюжих японских ботинок, которыми забит ваш склад, либо тот самый мистер Куойл, которого мы ждем, затаив дыхание. Так который из них? – Он говорил ворчливо, словно жаловался. Как будто дьявол когда-то давно проникся симпатией к Терту Карду и наполнил его, как вафельный рожок мороженым, нетерпеливостью и раздражительностью. Его средним инициалом была буква «З». А лицо напоминало творог, раздавленный вилкой.

– Куойл.

– Тогда пойдем, Куойл, познакомлю тебя с бандой разбойников, из которых самый ужасный – проклятый душитель Натбим. Сам мистер Джек Баггит валяется дома, и над его тощей грудью читают заклинания, чтобы выгнать из нее скопление мокроты, которой он харкает уже неделю.

Он как будто декламировал со сцены.

– Это так называемая комната новостей, – с презрительной усмешкой сообщил Кард. – А вон то – Билли Притти. – Жест, как бы указывающий на местную достопримечательность. – Наша старая акула.

Билли Притти – маленький человек, лет под восемьдесят – сидел за столом, стена у него за спиной была затянута клеенкой цвета крылышек насекомых. Лицо – словно грубо вытесано из дерева и покрыто глубокой резьбой. Голубые глаза в раскосых глазницах, тяжелые веки. Подушки щек подпирались едва заметной косой улыбкой. Похожее на шрам углубление тянулось от носа к верхней губе. Кустистые брови, ежик волос цвета старинных часов, покрытых патиной.

Стол, который качался, когда он склонялся над ним, был завален, как прилавок на церковном базаре. Куойл увидел корзинки, деревянных бабочек, нейлоновые пинетки из лавки дешевых товаров.

– Билли Притти делает полосу местных новостей. У него сотни корреспондентов. Ему присылают по почте сокровища, как ты видишь. Люди ходят за ним толпами и заваливают разными вещами.

– Ага, – сказал Билли Притти. – Помнишь того омалора, который принес мне яйца горлицы, расписанные красивыми пейзажами? Они треснули ночью и растеклись по всему столу. Вонь здесь стояла целый год.

Он вытер пальцы о свой клетчатый свитер с заплатками на локтях, заляпанный белыми пупырышками клея и усеянный прилипшими бумажными обрезками.

– Омалор? Как залив Омалор?

– Ну да. Омалор по-нашему – здоровенный, придурковатый, неуклюжий, безмозглый, чокнутый, простак. В старые времена на той стороне залива таких было полно. – Он сделал указующий жест рукой в сторону мыса Куойлов. – Ну, вот его так и назвали. – Он подмигнул Куойлу. Тот подумал: сможет ли он улыбнуться на это? Смог.

Человек возле окна слушал радио. Жирные волосы заправлены за уши. Глаза посажены близко к носу. Усы. На столе – пакет импортных фиников. Мужчина встал, чтобы пожать руку Куойлу. Угловатый. Клетчатый галстук-бабочка, крысиного цвета пуловер. Британский акцент, цедит слова сквозь расплющенный нос.

– Натбим, – сказал он. – Натбим Арктический. – Он отсалютовал Куойлу жестом, имитировавшим приветствие персонажа какого-нибудь пожелтевшего от времени военного фильма.

– Это Би Бьюфилд Натбим, – отрекомендовал Терт Кард, – жалкий уродливый брит, выброшенный на негостеприимный берег Ньюфаундленда год тому назад и застрявший здесь. Помимо всего прочего воображает, будто он заведует отделом международных новостей. Ворует из радиоэфира что ни попадя и переписывает в своем аффектированном стиле.

– А чертов ублюдок Кард потом позволяет себе перелагать это на свой собственный безумный язык.

Натбим выуживал новости из коротковолнового приемника, который зудел, как будто страдал мигренью. Когда эфир был чист, он вещал тенором, когда при Северном сиянии появлялись электростатические помехи, рычал. Натбим, едва не лежа на столе и прижимаясь ухом к динамику, ловил подвывающие иностранные голоса и переиначивал рассказанное ими в соответствии со своим сегодняшним настроением. Ручка, регулирующая громкость звука, сломалась, и он поворачивал ее вставленным в гнездо кончиком столового ножа. В его уголке даже пахло, как в радиомастерской – пылью, разогретым металлом, деревом, электричеством, временем.

– Только затем, чтобы оградить тебя от обвинений в плагиате, старичок.

Натбим горько рассмеялся.

– Вижу, ты опять взял себя в руки, ньюфский навозный жук. – Он наклонился к Куойлу. – Да. Очень хитроумная защита от обвинений в плагиате. Каждая фраза так изобилует типографскими ошибками, что и авторы оригиналов никогда бы не узнали свои собственные тексты. Позволь мне привести несколько примеров. – Он покопался в папках и выудил потрепанный листок. – Я прочту тебе один из его бредовых перлов, просто чтобы стало ясно. Первый вариант – то, что написал я, второй – то, что появилось в газете. «Бирманские владельцы лесопилки и представители Рангунской строительной корпорации встретились во вторник в Токио, чтобы обсудить согласованный подход к развитию рынка тропической твердой древесины, как внутреннего, так и внешнего». А вот что сделал из этого Кард: «Бурнусские лесорубы-хозяева в среду возле Токио связались с Организацией конкурентов-рейнджеров, чтобы установить наценки на трофическую древесину внутри и снаружи».

Он откинулся на спинку своего скрипучего стула и швырнул листок в корзину для бумаг.

Терт Кард почесал голову и стал изучать свои ногти.

– В конце концов, это всего лишь украденная тобой выдумка, – сказал он.

– Сейчас, Куойл, тебе это кажется забавным, ты улыбаешься, – сказал Натбим, – хотя и пытаешься спрятать улыбку, прикрыв рот ладонью, но подожди, пока он так же испоганит твой текст. Я прочел это для примера, чтобы ты знал, что тебя ждет впереди. «Фанера» превратится в «конуру», «рыбак» – в «судака», а «Ирландия» – в «Исландию». И такому человеку Джек Баггит доверил содержание нашей газеты. Ты, разумеется, спросишь – почему, как спрашивал себя и я долгими бессонными ночами. Джек считает, что опечатки Карда придают газете юмористический шарм. Он говорит, они – лучше, чем всякие там кроссворды-ребусы.

Дальний угол комнаты был огорожен барьером из древесно-стружечной плиты.

– Это кабинет Джека, – пояснил Кард. – А это – твой уголок, Куойл. – Кард сделал величественный жест. Стол, половина картотечного шкафа – его спиленную верхушку прикрывал фанерный лист, – телефонный справочник Онтарио 1983 года, вертящееся кресло с одним подлокотником. Возле стола – лампа из тех, какие можно было увидеть в гостиничных вестибюлях тридцатых годов, толстый красный провод, похожий на крысиный хвост, вилка величиной с бейсбольный мяч.

– Чем я буду заниматься? – спросил Куойл. – Что мистер Баггит намерен мне поручить?

– Ну, этого никто, кроме него самого, не знает. Он хочет, чтобы ты сидел смирно и ждал его возвращения. Сам и скажет тебе, чего он от тебя хочет. Просто приходи сюда каждое утро, в один прекрасный день он объявится и все разъяснит. Просмотри пока старые выпуски. Познакомься с «Балаболкой». Поезди вокруг, освой все четыре наши дороги. – Кард отвернулся и трудолюбиво склонился над компьютером.

– Ну, мне пора на выход, – сказал Билли Притти. – У меня интервью с парнем, который плетет браслеты-амулеты из усов лобстера на экспорт в Гаити. Я позаимствую твой пикап, Кард? У моего выпускной клапан барахлит. Жду, когда пришлют новый.

– Вечно ты ждешь запасных частей для своего драндулета. В любом случае мой сегодня плохо заводится. И заглохнуть может в любой момент.

Билли повернулся к Натбиму.

– Я сегодня на мотоцикле. Хочешь – бери, – предложил тот.

– Лучше уж я пешочком, чем ломать ноги на этой рухляди. – Билли Притти откашлялся и посмотрел на Куойла. Но тот уставился в окно. Он был здесь слишком новым человеком, чтобы участвовать в подобных перепалках.

– Ну, ладно. Я потопал. Тут всего-то каких-нибудь восемнадцать миль в один конец.

Минуту спустя они услышали, как он, изрыгая проклятия, громоздился на дребезжащий мотоцикл.

А еще полчаса спустя отбыл и Терт Кард: завел свой пикап и плавно отъехал.

– Пьянствовать поехал, – весело сообщил Натбим. – Сейчас купит очередной лотерейный билет, а потом хорошенько наберется. Заметь, что пикап у него заводится только по его команде.

Куойл улыбнулся, рука взметнулась к подбородку.

Остаток дня и остаток недели Куойл провел, листая старый телефонный справочник и читая подшивку выпусков «Балаболки».

Газета представляла собой сорокачерырехстраничный таблоид, напечатанный на тонкой бумаге. Шесть колонок, скромные заголовки, тридцать шестой кегль – для сенсаций, а обычно – какой-то добротный, но незнакомый шрифт из категории «sans serif». Новостей очень мало, и устрашающее количество рекламы.

Такого количества рекламы он никогда в жизни не видел. Объявления лесенкой спускались вдоль обеих боковых сторон каждой полосы, а новости были зажаты на оставшейся между ними площади, имевшей форму вазы. Несколько топорных, в две-три строки, объявлений заполняли пустоту в середине. «Никаких платежей до января!», «Никаких предварительных оплат!», «Никаких процентов!». Видимо, эти призывы касались всего, что рекламировалось: винилового сайдинга, резиновых штемпелей, страхования жизни, фестивалей фольклорной музыки, банковского обслуживания, веревочных лестниц, сетей для подъема грузов, корабельной оснастки, прачечных услуг для судов, шлюпбалок, выступлений рок-ансамблей в Сноуболл-холле, настенных часов, дров, услуг по возврату налогов, покупки домкратов, срезанных цветов, глушителей для грузовиков, надгробных плит, бойлеров, сапожных гвоздей, щипцов для завивки волос, спортивных штанов для пробежек, снегоступов, танцев в «Моржовом плавнике» под аккомпанемент аккордеонного виртуоза Артура, подержанных снегоходов, жареных цыплят, футболок, обслуживания нефтяных вышек, газовых грилей для барбекю, венских сосисок, полетов в Гусиную бухту, специальных блюд в китайских ресторанах, перевозки сухих грузов, спецблюда ресторана «Норвежский закат» – бокала вина со свиной отбивной, – программы переподготовки для рыбаков, ремонта видеомагнитофонов, обучения операторов тяжелого оборудования, автопокрышек, ружей, канапе, замороженной кукурузы, желатина, танцев в баре «Дядюшка Демми», керосиновых ламп, починки лодочных корпусов и крышек люков, чая в пакетиках, пива, распилки древесины, механических метел, слуховых аппаратов.

Куойл прикинул, какая часть площади отдавалась рекламе. «Балаболка» наверняка делала неплохие деньги. И кто-то в ней должен был быть большим мастером по этой части.

Он спросил у Натбима:

– Рекламой занимается мистер Баггит?

– Нет. Терт Кард. Это входит в его обязанности ответственного секретаря. Хочешь верь – хочешь нет. – Усмешка сквозь усы. – И все тут не так хорошо, как кажется.

Куойл снова принялся листать газету. Поморщился, глядя на снимки разбитого автомобиля на первой полосе. Истории об изнасилованиях – три или четыре в каждом выпуске. Белые медведи на плавающих льдинах. Корабельные новости выглядели незамысловато – просто список судов, прибывших в порт. Или отплывающих.

«Голодные мужчины» – ресторанный обзор Бенни Фаджа и Адониса Колларда под двумя смазанными снимками. Лицо Фаджа казалось сделанным из грубо слепленных мясных обрезков. У Колларда кепка была низко надвинута на глаза. Куойл читал, поеживаясь.

Решаете, где бы перехватить по-быстрому? Не самое плохое место – «Треска во хмелю» Граджа. Интерьер представляет собой кабинки вдоль большого общего окна. Можно наблюдать за грузовиками, идущими по шоссе! Что мы и делали. Заказали мы «корзинку рыбных палочек», в которой было три жареные рыбные палочки, салат из сырой капусты и чипсы – все за $ 5.70. Напитки – отдельно. Предполагалось, что в «корзинку» входит булочка, но вместо нее нам подали ломтик хлеба. Рыбные палочки были хрустящими и вкусными. К ним можно было взять пакетик лимонного сока или соус тартар – на выбор. Мы оба выбрали соус. В заведении обслуживают также за барной стойкой.

Раздел Билли Притти «Домашняя страница» представлял собой нагромождение стихов, фотографий младенцев, описаний узоров вязанных крючком ковриков. Всегда имелась новость, выделенная рамкой: как сделать птичий домик из оловянной банки, ножны для топора из картона, приспособление для переворачивания бекона на сковороде – из кухонных вилок. Рецепты «чертиков из пресной лепешки», «жареных буревестников», кизилового вина и бобов в патоке.

Но что, должно быть, читают прежде всего, подумал Куойл, так это раздел «Шкварки» – залпы почти клеветнических сплетен. Ее автор плел свою паутину из полицейских судебных отчетов, цитат, надерганных из писем не местных родственников, грубых намеков насчет парней, возможно, собирающихся устроить «ирландские каникулы». По сравнению со «Шкварками» меркли все колонки сплетен, какие Куойлу когда-либо доводилось читать. Под колонкой стояла подпись: Сагг-младший.

Итак, мы видим, что почтальон попал в тюрьму на 45 дней за то, что выбрасывал корреспонденцию в бухту Якорного когтя. Он сказал, что корреспонденции было слишком много и что, если люди хотели ее получать, то могли бы забирать ее сами. Очевидно, что это действительно могли бы делать только те, кто умел плавать.

В прошлый вторник бедная миссис Тадж была сбита туристом, ехавшим на шикарном седане. Она в больнице, и состояние ее не слишком хорошее. Как, по слухам, и состояние машины туриста.

Канадская королевская полиция расследует дело о случившемся ранним утром пожаре, уничтожившем завод по переработке рыбы и морепродуктов в Пинхоуле, на острове Прито́н; им следовало бы спросить у некоего парня, живущего в некоей бухте острова, что он думает по этому поводу.

Несчастный случай со снегоходом унес жизнь 78-летнего Рика Паффа. Мистер Пафф возвращался домой с мероприятия, которое миссис Пафф называла «попойкой до поросячьего визга», когда его снегоход провалился под лед. Мистер Пафф был известным аккордеонистом, его даже приезжала снимать университетская киногруппа. В 1970-е он отсидел четыре года за сексуальные домогательства по отношению к собственным дочерям. Бьюсь об заклад, что они тоже не слишком горюют.

Хорошая новость! По слухам, пес Кевина Мерси по кличке Свирепый пропал на прошлой неделе во время схода лавины на Китайском холме.

Заокеанские газеты сообщают, что семья похищенного сицилийского бизнесмена получила по почте его отрезанное левое ухо. Приходится лишь изумляться тому, как живут эти иностранцы.

В редакционной статье, словно пена из брандспойта, изливались потоки обличений в связи с местной политической жизнью. Разглагольствования, щедро расцвеченные эпитетами. В выражениях «Балаболка» не стеснялась. Она смотрела жизни прямо в ее бегающие налитые кровью глаза. Отважная маленькая газета. У Куойла появилось тревожное чувство – как у человека, стоящего на игровой площадке и наблюдающего за игрой, правила которой ему неведомы. Ничего похожего на «Мокинбургские вести». Такое он писать не умел.

На второй понедельник утром дверь в кабинет Джека Баггита оказалась распахнутой. Внутри сидел сам Баггит с сигаретой за ухом; откинувшись на спинку деревянного стула, он время от времени произносил в телефонную трубку: «Гм-гм». Дважды махнув правой рукой, он пригласил Куойла войти.

Куйол сел на стул с расколотым спереди сиденьем, расщелина врезалась ему в бедро. Рука – мгновенно к подбородку. Из-за перегородки он слышал бормотание радиоприемника Натбима, дробь компьютерных клавиш, скрип пера Билли Притти, строчившего очередную заметку и время от времени макавшего перо в чернильницу.

Джек Баггит имел внешность, необычную для главного редактора газеты. Маленький человечек с красным лбом, ему, по разумению Куойла, могло быть от сорока пяти до девяноста пяти лет. Короткая щетина на подбородке, дряблая шея. Неровно остриженные обвисшие волосы. Пальцы охряные от беспрерывного курения. На нем был комбинезон, густо покрытый рыбьей чешуей, на ногах, водруженных на стол, – резиновые сапоги с красными подошвами.

– О да! – воскликнул он пугающе громко. – О да! – и, положив трубку, зажег сигарету.

– Куойл? – Рука выстрелила вперед, Куойл пожал ее. Ощущение было такое, будто он сжал кухонную варежку-прихватку.

– Плотный туман и морось. Ну, Куойл, вот ты и в штабе «Балаболки». Теперь ты работаешь в этой газете, которая вполне процветает, и я расскажу тебе, как случилось, что я ее создал. Приступлю сразу к делу. Потому что, видишь ли, факультетов журналистики я не кончал.

Он выдул две струи дыма из уголков рта и посмотрел на потолок, как моряк смотрит на звезды.

– Чтобы выжить, моему прапрадеду пришлось дойти до каннибализма. Мы были из тех, кто основал этот самый Мучной мешок, теперь от нас осталось всего несколько семей. Баггиты рыбачили в этих водах, охотились на тюленей, занимались мореплаванием – словом, делали все, чтобы как-то поддерживать жизнь. В то время рыболовство позволяло жить неплохо. Когда я был молодым, рыбачили только во внутренних водах. У всех были свои ялики, свои сети. Чтобы найти рыбий косяк, надо было знать кое-какие хитрости. Не зря говорят: у рыбы колокольчиков на шее нет. Билли Притти был одним из тех, кто лучше всех умел находить рыбу. Знал здешние воды, как дыры на собственном матрасе. Мог перечислить все донные впадины вдоль побережья, богом клянусь.

Работать начинали с первыми петухами, из кожи вон лезли, держались на ногах сколько могли, спали урывками, работали по ночам при свете факелов, кисти рук и запястья от соли покрывались волдырями, но работа не прекращалась. Знаешь, с тех пор как я узнал способ лечения, у меня никогда больше не было волдырей. Сострижешь ногти в понедельник – и никаких волдырей. Теперь это всем известно! Знаешь, с какой скоростью ловкие руки разделывают рыбу? Нет, вижу, не знаешь. Тридцать рыбин в минуту! Тебе это, конечно, ничего не говорит. Но ты подумай. Почистить тридцать рыбин за одну минуту! Моя сестра могла это делать даже во сне.

Он помолчал, отдышался, зажег еще одну сигарету, выпустил дым.

Куойл представил себя погребенным под скользкой приливной волной тусклых тушек, пытающимся не отстать от чемпионов по чистке рыбы. Петал плыла на гребне волны в длинном платье из платиновых чешуек, с обнаженными серебрящимися руками и белым ртом.

– Это была тяжелая жизнь, но она приносила удовлетворение. Хотя, повторяю, была тяжелой. Чудовищно тяжелой в те времена. Ты еще услышишь истории, от которых поседеешь за одну ночь. Я сам могу тебе их немало рассказать. Были тут дикие, беззаконные места, где люди творили что хотели. Думаю, ты-то должен это знать, при твоей профессии. Но времена изменились. Это проклятое место перед лицом невыносимой жизни сдалось и обменяло ее на конфедерацию с Канадой, и что мы получили? Медленно, но верно мы получили правительство. О да, Джоуи Смоллвуд сказал: «Парни, вытаскивайте на берег свои лодки, жгите свои сушилки для рыбы, забудьте о рыболовстве; на Ньюфаундленде на каждого мужчину будет по две работы».

Он безрадостно рассмеялся, показав Куойлу четыре зуба, и зажег очередную сигарету.

– Я был сосунком, поверил ему. Первые лет десять со всем соглашался. Конечно, мне тоже всего этого хотелось – электричества, дорог, телефона, радио. Разумеется, я хотел медицинского обслуживания, почтовой службы, хорошего образования для детей. Кое-что из обещанного осуществилось. Но только не то, что касалось работы.

А рыболовство уже стало чахнуть, чахнуть, чахнуть и за сорок лет полностью сошло на нет; окаянное канадское правительство предоставляло права на ловлю всем странам, какие только есть на Земле, но нас из бизнеса исключило. Чертовы иностранные траулеры. Вот куда ушла вся рыба. Потом треклятый «Гринпис» стал бороться против охоты на тюленей. Ну, ладно, решил я, поняв, что рыболовством я больше зарабатывать не смогу, ладно, буду умнее, справлюсь, встроюсь в правительственный план. Поехал я в отделение Канадского управления по трудовым ресурсам в Якорном когте и сказал: «Ну, вот он я. Мне нужна работа. Что у вас есть для меня?»

А они: «А что вы умеете делать?» Я им: «Я умею рыбу ловить. Зимой работал на лесоповале». Они: «Нет-нет-нет! Рыбаки нам не нужны. Мы обучим вас какой-нибудь профессии, востребованной на рынке рабочей силы». Они, видите ли, развивали промышленность. И якобы там работа была для всех. Сначала направили меня на кожевенный завод в Тихоходной бухте. Там работало всего десять или пятнадцать человек, потому что производство еще не было запущено в полную силу. «Профессия», которой они меня обучили, состояла в том, чтобы забрасывать вонючие шкуры, привезенные из Аргентины или бог знает откуда еще, в чаны. Четыре дня я с утра до вечера этим занимался, а потом у них кончились шкуры, и новых не предвиделось, так что мы просто бездельничали или мели полы. А спустя пару месяцев их сыромятня и вовсе всплыла брюхом кверху. Так что я вернулся домой, порыбачил сколько мог, а потом снова поехал в Управление по трудовым ресурсам и сказал: «Устройте меня куда-нибудь. Мне опять работа нужна». И снова: «А что вы умеете делать?» – «Рыбу ловить, лес валить, целыми днями зашвыривать в чан шкуры, полы мести». – «Нет-нет-нет. Мы вас обучим. Индустриализация Ньюфаундленда». И послали меня в Сент-Джонс, где был большой новый завод, предназначавшийся для производства промышленного оборудования для горных работ, переработки арахиса, станков алмазного бурения и шлифовальных станков. Адское место. Огромное. Никогда ничего подобного не видел. Завод на пять миллионов долларов. Но там не было людей. Ну, приехал я туда, получил комнату на пару с каким-то чокнутым, от которого воняло, стал ждать. Я почти умирал с голоду, питался на четвертак в день, если удавалось на это что-нибудь купить, и все ждал, когда же откроется этот проклятый завод. Но он, сукин сын, так и не открылся. И не произвел ни единого станка. Таким образом, я снова вернулся домой и прорыбачил еще один сезон.

Осенью опять являюсь в управление и говорю: «Слушайте, это уже не смешно. Мне нужна работа». В то время я еще верил, что они со своей индустриализацией мне все-таки что-нибудь подыщут. «Ну, понимаете, Джек, срывы бывают в любом деле. Но мы ищем для вас работу. Собираемся направить вас в Хайфенвилль на Третий бумажный комбинат, будете делать картонную тару». В этом сумасшедшем доме я протрубил три месяца. Потом и он закрылся. После этого мне сказали, что я, с моим опытом, могу получить хорошую работу либо на нефтеперерабатывающем заводе в Птичьем крыле, либо на электростанции в Райском водопаде. Нефтезавод еще не запущен, сказали они, поэтому помогли мне заполнить заявление длиной в две мили о приеме на электростанцию и велели возвращаться домой и ждать письма из Райского водопада. Жду до сих пор. Да, они затеяли хорошее дело, согласен, но рабочих мест слишком мало. Итак, я снова остался дома и, как мог, рыбачил. Трудное было время. Моя жена заболела, мы едва сводили концы с концами. Самое плохое время. Мы потеряли старшего сына. Словом, поехал я снова.

«Послушайте, ребята, – сказал я, – жить не на что. Мне нужна работа». Они ответили, что у них для меня есть идеальное предложение. Оно ждало, мол, меня все эти трудные годы. И находится оно прямо напротив бухты Чокнутых. Перчаточная фабрика! Вот здесь, рядом, прямо возле твоего дома на мысу, Куойл. Там собирались шить кожаные перчатки. Их послушать, так правительство построило это заведение специально для меня. Сказали, что я как никто подхожу для него, поскольку имею опыт работы на кожевенном предприятии. Я же практически специалист кожевенного дела! Вероятно, я даже получу должность мастера! Ну, мог ли я не обрадоваться? Запустили паро́м. В первый же день на нем собралась огромная толпа людей, ехавших на работу. И ты поверишь – приехали мы, вошли внутрь, а там симпатичный кафетерий, огромные чаны из нержавейки, швейные машинки, раскройные столы и теперь куча народу, готового приступить к работе. Не было там только двух вещей: кожи и кого-нибудь, кто знал, как шить перчатки. Забавно, но кожа для перчаток должна была поступать с того самого кожевенного завода, где я работал несколькими годами раньше. А он ведь закрылся, но никто не сообщил об этом ни тем, кто строил перчаточную фабрику, ни Канадскому управлению по трудовым ресурсам. Так-то.

И вот возвращаюсь я домой на пароме, который совершает свой второй, и последний рейс, и думаю, думаю… Знай я, что на этой фабрике нет кожи, я бы не потратил зря время на поездку. А как люди узнаю́т то, что им нужно? Читают в газетах! Здесь местной газеты не было. Привозили из Сент-Джонса только правительственный рупор «Морской лев». Я ничего не знал про газетное дело, едва мог толком составить складную фразу – в школе дошел только до «Тома и его собаки», – но подумал: если они могли запустить перчаточную фабрику без кожи и без людей, знающих, как шить перчатки, я тоже смогу запустить газету.

Итак, я отправился в Управление по трудовым ресурсам и заявил: «Хочу основать газету. Вы, ребята, можете мне помочь?»

«Сколько сотрудников вы собираетесь нанять?» – спросили они. И я, недолго думая, ответил: «Пятьдесят. Когда дело пойдет. Конечно, нужно еще подучиться. Приобрести навыки». Они клюнули. Мне выдали целый ящик каких-то бланков, которые я должен был заполнить. Вот тут-то и начались мои трудности. Тогда я уговорил Билли Притти бросить рыбалку и пойти ко мне на службу. У него красивый почерк, а читает он – как правительственный чиновник. И у нас получилось.

Меня послали в Торонто поучиться газетному делу. Дали денег. Черт, пооколачивался я в Торонто четыре или пять недель, послушал их бред про редакционную политику, про честность, про новый журнализм, репортерскую этику, служение обществу. У меня от всего этого голова шла кругом. Я не понимал половины того, что они говорили. Всему, что действительно нужно, я научился в конце концов здесь, в своей лавке. Я руковожу «Балаболкой» уже семь лет, довел тираж до тринадцати тысяч, и каждый год он увеличивается. Подписка идет по всему побережью. Потому что я знаю, что́ люди хотят видеть в газете. И это не обсуждается!

Первым я нанял Билли Притти, потом Терта Карда. Хорошие парни. Там, в Торонто, половину штата составляли женщины, болтавшие без умолку, хохотавшие и заглядывавшиеся на мужчин. А те, в свою очередь, заглядывались на них. О работе и речи не было. Билли знает все, что требуется знать, чтобы писать для женщин. Он старый холостяк и чертовски хорошо готовит. Моя жена, миссис Баггит, всегда просматривает его рецепты, на всякий случай. Я знаю, чего хотят и чего ждут мои читатели, и даю им это. И тут все делается так, как я скажу. Не будешь морочить мне голову какими-то там принципами журналистики – поладим.

Он замолчал, чтобы прикурить очередную сигарету, и посмотрел на Куойла. У того занемели ноги, он медленно кивал, прикрывая подбородок ладонью.

– Хорошо, мистер Баггит. Я буду стараться.

– Называй меня Джеком. Закон в этой газете такой: правлю балом здесь я. Я капитан на этом корабле. Билли Притти ведет «Домашнюю страницу», пишет «Шкварки» – только никому не говори, что Сагг-младший – это он, – занимается местными новостями, органами управления и образованием. В Канаде органов управления больше, чем в любой другой стране мира. Почти половина населения работает на правительственные учреждения, которые руководят второй половиной. А у нас тут, на местном уровне, по всему побережью чуть ли не каждую минуту проходят какие-нибудь собрания. Билли освещает также и кое-что из криминальной хроники. Ее стало больше, чем было. Видишь ли, то, что раньше называли забавами и весельем, теперь считается вандализмом и разбоем. Билли Притти здесь с самого основания «Балаболки».

– В «Мокингбургских вестях» я освещал муниципальные новости, – проквакал Куойл – у него перехватило горло.

– Я тебе только что сказал, что этим занимается Билли Притти. Теперь Натбим. Этот ведает зарубежными, региональными и общенациональными новостями, которые выуживает из радиоприемника и переделывает. В его ведении также преступления на сексуальной почве. Он едва справляется. У нас каждую неделю по две-три таких новости, одна крупная, на первой полосе, остальные внутри. Еще он освещает спортивную жизнь, делает подверстки и ведает сенсациями, правда, сенсаций у нас бывает не так уж много. Он работает в газете месяцев семь или восемь. И не могу сказать, что он идеальный сотрудник. В любом случае он временный. Ты это слышишь, Натбим?

– А то, – из-за перегородки.

– Терт Кард замещает меня, когда я отсутствую, он ответственный секретарь и много еще кто. Раздает задания, верстает, выклеивает, отвозит макет в типографию в бухту Миски, делает стилистическую правку, занимается почтой, распространением, если остается время, пишет на местные темы. Работает здесь года два. Я слышу кучу жалоб на его опечатки, но забавные опечатки – особинка «Балаболки». Он также заведует рекламой. Обо всем, что касается рыболовства, я хочу узнавать первым. Это дело я знаю досконально, поскольку до сих пор им занимаюсь.

А теперь – что я хочу от тебя. Я хочу, чтобы ты освещал местные автоаварии: писал о них и делал снимки. Мы каждую неделю помещаем на первой полосе крупную фотографию с места аварии, независимо от того, была она или нет. Это наше золотое правило. Никаких исключений. У Терта есть огромная папка с такими фотографиями. Если новая авария не случается, мы залезаем в эту папку. Но обычно парочка свежих снимков имеется. Участники «чемпионатов по бражничеству» нам их обеспечивают. Терт покажет тебе, где лежит камера. Ты будешь сдавать ему пленку. Он ее дома будет проявлять.

Ну, и корабельные истории. Возьми список у начальника порта: какие корабли прибывают в Якорный коготь, какие отплывают. Их с каждым годом все больше. У меня есть соображения на этот счет. Но это мы обсудим по ходу дела. Подумай, что ты можешь предложить в этом смысле.

– Как я уже говорил по телефону, – напомнил Куойл, – у меня нет опыта по корабельной части.

Автокатастрофы! Он был ошеломлен перспективой иметь дело с кровью и умирающими людьми.

– Ну, ты можешь либо поставить об этом в известность своих читателей, либо работать как вол, чтобы чему-то научиться. У тебя-то корабли должны быть в крови. Поработай над этим. И делай то, что скажет Терт Кард.

Куойл принужденно улыбнулся и встал. Он уже взялся за ручку двери, когда Джек Баггит снова заговорил:

– Еще одно. Я не потерплю никаких шуток насчет Ньюфаундленда и ньюфаундлендцев – и это не шутка, Куойл. Запомни это. Я ненавижу, когда насмехаются над ньюфами.

Куойл вышел из кабинета. Автокатастрофы. Он уставился на потрепанные телефонные справочники.

– Куойл, – шепотом произнес Натбим. – Эй, Куойл, ты же не раскиснешь и не сбежишь в Штаты, правда? Мы на тебя рассчитываем, Куойл. Мы окружим тебя культом карго[22].

Джек Баггит высунул голову из-за своей стеклянной двери.

– Билли! У Элвис щенки еще не родились?

– Да, родились, на прошлой неделе. Три штуки. Все черные с белыми носочками на лапах.

– Я хочу взять одного.

Дверь снова захлопнулась.