Читать книгу Человек из Назарета - Энтони Бёрджесс, Anthony Burgess - Страница 4

Рассказывают, что на десятый день месяца тишрей, во время великого праздника Йом-Кипур, который также зовут Шаббат Шаббатон, или Полный Шаббат, произошло нечто, от чего Захария потерял дар речи. Это был день отпущения и взаимного прощения грехов – ведь для того, чтобы заслужить прощение от Бога, ты и сам обязан простить всех, кто согрешил против тебя, причем сделать это от чистого сердца. И в этот день забывают о еде и питье, о плотских страстях, и каждый житель Израиля надевает новую кожаную обувь и пахнет сладко миром благовонным. Захария успел состариться, долгие годы служил он Богу, и в день, о котором я повествую, ему надлежало, к гордости и радости жены Елизаветы, которая была с ним одного возраста, исполнять в Храме Иерусалимском обязанности первосвященника. И вот, в полном облачении, он, слыша отдаленную музыку, подходит к Дому Всевышнего и оборачивается туда, где жена его Елизавета сидит с прочими дочерями Израиля, и он улыбается ей, а Елизавета отвечает ему улыбкой. Были они старыми и, к их горю, бездетными, но жизнь свою долгую прожили в любви и согласии.

И вначале в жертву принесли агнца, после чего, поскольку это был единственный день в году, когда первосвященнику дозволялось делать это, Захария прошел за занавесь, отделявшую Святая Святых Храма от его внешних покоев, и окропил священный огонь жертвенной кровью, добавив в нее щепоть благовоний. Когда же он совершал это под пение прихожан и священников, доносящееся из-за занавеси, то, к немалому своему удивлению, увидел вдруг возле алтаря юношу в простых одеждах – столь белых, что белизной своей они затмевали белизну одеяний первосвященника. Молодой человек был золотоволос, а кожа на его лице выглядела гладкой и чистой. С какой-то, как показалось Захарии, беспечной наглостью он чистил ногти маленькой заостренной палочкой, глядя на них с неким недоумением, словно только что получил ногти в пользование и пока не знает, как ими распоряжаться. Разгневанный, за малым не брызжа слюной, Захария шагнул к юноше, невольно разбрызгивая кровь из чаши, и заговорил:

– Кто ты? Что это? Как ты сюда попал? Кто пустил?

На эти слова первосвященника юноша отвечал спокойно на чистом наречии Священного Писания, и речь его звучала не просто правильно, а слишком правильно – так, словно был он иностранцем, который в совершенстве овладел чужим языком:

– Захария, священник Храма, разве не желал ты иметь сына от чресел своих? Ты и жена твоя Елизавета – разве не молили вы всю жизнь Господа, чтобы подарил он вам чадо? Теперь-то, наверное, вы уже смирились и ни о чем более не просите! Жена твоя слишком стара, и семя твое усохло.

Старик почувствовал, что сердце его вот-вот остановится.

– Да это же… – начал было он, – это же…

– Фокус? – улыбнулся юноша. – Фокус и обман? Ничего подобного, Захария. Не бойся. Поставь чашу, у тебя трясутся руки, и ты разбрызгиваешь кровь. Мне не нравится этот варварский обычай приносить в жертву животных – это жестоко, но со временем вы найдете более чистый способ выказывать свое почтение Господу. Теперь же внимай мне, друг мой! Твои молитвы были услышаны, и жена твоя, Елизавета, которой уже поздно иметь детей, все-таки понесет и родит тебе сына. Ты должен назвать его Иоанном – ты слышишь меня? Иоанном[4]! Сердце твое возрадуется, он же будет велик перед лицом Господа. Власть плоти будет неведома ему, ибо с самого рождения будет он преисполнен Святого Духа и многих сыновей и дочерей Израиля обратит в сторону их Бога и подготовит путь для того, чтобы явился нам Господь во славе своей. Ты понимаешь меня? Понимаешь то, что говорю тебе?

– Мне не понять этого, – простонал Захария. – Ты лжешь. Слова твои – слова дьявола. Изыди, Сатана! В день искупления всех грехов сам отец греха явился в Храм, чтобы искушать меня. Прочь с глаз моих! Своим присутствием ты оскверняешь трон Всевышнего.

Юноша был не столько разозлен, сколько смущен словами первосвященника. Отбросив палочку, которой он чистил ногти, юноша погрозил пальцем Захарии и проговорил:

– Послушай меня! Имя мое – Гавриил. Я – архангел, и место мое – у престола Господня. Я послан сообщить тебе благую весть, и я сделал это. Ты же не имеешь никакого права называть меня Сатаной и сомневаться в моей правдивости, ибо устами моими движет Господь. А потому ждет тебя наказание: немота поразит тебя – вплоть до того дня, когда свершится воля Бога. Ты не поверил моим словам, так будь же и ты нем как рыба. И знай, глупый старик, в должное время сбудутся мои слова!

Захария попытался что-то сказать, но из его уст вырвалось лишь невнятное бормотание. Юноша же, архангел, кивнул с довольной улыбкой, но без злобы, после чего стал растворяться в воздухе на глазах задыхающегося от волнения священника. Как потом рассказывал Захария, последним, что исчезло перед его взором, были аккуратно вычищенные ногти архангела. Первосвященник почувствовал, что сердце его вот-вот остановится, а потому, отчаянно хватаясь за занавесь, вышел из внутренних покоев Храма наружу, к людям, и увидел волнение и крайнюю озабоченность в их глазах. Напрасно пытался он хоть что-то сказать – только мычание вырывалось из его рта. Священники окружили его, и он поспешил жестами показать, что с ним случилось, – даже, к стыду своему, стал размахивать руками, словно крыльями, и показывать рост явившегося ему юноши-архангела.

– Видение? – вопрошали священники, хмурясь. – В чем же его смысл и суть?

Ответом им было лишь мычание.

Захарию вывели из Храма, и снаружи, под колоннадой, он увидел жену свою, Елизавету, которая ждала его. Елизавета отметила в глазах Захарии неизбывную радость, которая боролась со страхом, и поняла, в чем ее причина. Ей, как женщине, мир истины и реальности был гораздо ближе, чем большинству мужчин. И ей совсем не показалось невероятным то, что в священном месте, куда даже первосвященнику закрыт доступ во все дни, кроме этого, единственного дня в году, либо сам Господь, либо его посланник говорил с ее мужем и вселил радость в его сердце. И Елизавета понимала причину этой радости. Потому что этому могла быть лишь одна причина. Она прошептала на ухо Захарии заветное слово, и он, промычав нечто нечленораздельное, закивал. Елизавета же повела его домой, вслед за ними устремились и прочие из тех, кто был в Храме, а какие-то сирийские солдаты в римских доспехах, попавшиеся им навстречу, начали смеяться и жестами показывать – эти еврейские ублюдки опять напились в своем так называемом храме.

Как только добрались они до своего жилища, Захария принялся не торопясь, ровными аккуратными буквами, записывать все, что с ним произошло за занавесью в алтарном помещении Храма. Елизавета прочитала записанное, кивнула и заговорила:

– Не будет ли греха на мне, если не поверю написанному? Блаженна я перед женами, ибо все надеются, но не ко всем приходит. Но зачем Господь избрал женщину, которой уже не время рожать? Он мог бы взять и девственницу! Воистину, Бог наш – веселого нрава, и, веселясь, он указал на меня! Я думаю, должно нам ожидать скорого прихода Мессии, ибо читала я в Писании, что дева понесет младенца и он явится в мир. Нам же дано иное – от нас пойдет не Мессия, а провозвестник его, предтеча. И правда твоя и архангела – имя ему будет Иоанн. Как хорошо, что успел ты записать то, что видел, и ничего не забыл. Я же стану слушать себя, и, как только явятся знаки того, что я понесла, то скроюсь я от посторонних глаз. И все эти девять месяцев стану я говорить за нас двоих. О, не нужно об этом писать!

И они радостно и с любовью протянули друг другу руки свои.

Обряд искупления на празднике Полного Шаббата обычно заканчивался следующим образом: брали козла отпущения, нагружали его всеми грехами, которые к этому времени накопились в душах людей, подводили к скалистому обрыву, находившемуся недалеко от Иерусалима, и сталкивали вниз. Козел летел с обрыва и разбивался о камни, заканчивая жизнь в боли и мучениях. Козлу давали имя Азазель, и имя это принадлежало демону, жившему в пустыне, о чем сказано в шестнадцатой главе Книги Левит. Римляне, задолго до времен, о которых я рассказываю, также использовали невинное существо как средство освобождения от грехов, хотя в их случае это был человек, а не животное. Перед римлянами стояла проблема – кого выбрать? Когда же речь шла о животном, такой проблемы не возникало. Но в день, когда Захарии явилось видение, избранный для жертвоприношения козел сбежал. Его охраняли в саду Иерусалимского Храма двое слуг и, когда, привлеченные шумом, доносящимся от Храма, они отправились посмотреть, что происходит, козел перегрыз веревку, которой был привязан, и исчез. Пришлось искать другого козла.