Читать книгу Человек из Назарета - Энтони Бёрджесс, Anthony Burgess - Страница 6

Однажды ясным солнечным днем Мария сидела в одиночестве в комнате и чесала шерсть. Она все еще носила траур, но это не мешало ей радоваться солнцу и свету. Пела она известную в Галилее песню о царе и девах, играющих у фонтана. В огороде пели птицы, а за домом лениво лаял Шахор. У ног Марии, изредка шевеля дранными в славных битвах ушами, мирно спал самый старый из живших в доме котов, Катсаф. Неожиданно он дернулся и проснулся, словно увидел то, что Марии было видеть не дано. Яростно шипя, кот в ужасе бросился вон из комнаты в огород и забрался там на самое высокое дерево.

– Глупый старый Катсаф, – всплеснула руками Мария. – Опять тебе что-то приснилось.

И тут она увидела.

Мария увидела юношу в белых одеждах, с коротко стриженными золотыми волосами и гладким лицом, который стоял перед ней, прислонившись к комоду, недавно изготовленному для нее Иосифом. Улыбнувшись, юноша произнес:

– Ангел Господа нашего приветствует тебя, Мария!

– Но как ты… Кто… – едва могла выговорить Мария. – Что это такое, и откуда ты…

Старый Шахор на заднем дворе бешено лаял.

– Как он шумит, – произнес юноша.

И лай тотчас же прекратился. Юноша же продолжил:

– Радуйся, благодатная. Господь с тобою, дитя!

– Кто ты? – спросила Мария, вся дрожа.

– Я архангел Гавриил, и место мое – у престола Господня. Не пугайся, благословенна ты между женами. Верь же тому, что может показаться невероятным: понесешь ты во чреве своем и произведешь на свет сына, коего наречешь Иисусом. И будет он велик среди людей, и звать его станут Сыном Всевышнего. И Господь отдаст ему трон Давидов, ибо, если он твоей крови, то и крови Давидовой. И будет он вечно царствовать в доме Иакова, и не будет конца его царствию. Отбрось свое недоверие – так же, как отбросила ты свой страх. Я – посланник истины Господней!

– Но, – проговорила Мария, – это невозможно! Я не знаю…

– Ты не знаешь, что есть мужчина, – подхватил архангел, – и ты поклялась, что вовек не узнаешь. Но для Святого Духа нет ничего невозможного. Святой Дух низойдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя. В это ты веришь, Мария? Веришь ли ты?

– Я не могу даже подумать об этом, – пролепетала девушка.

– Послушай, Мария! – сказал Гавриил. – У тебя есть родственница, Елизавета, двоюродная сестра твоего отца. Она – жена священника Захарии. Они оба знают, но только один из них способен говорить о том, что ей предстоит. Хотя она уже стара и давно вышла из возраста деторождения, удалось ей понести сына. По принятым у вас подсчетам, она уже на шестом месяце. Видишь, нет ничего невозможного для Господа нашего. Узнай все сама. Отправляйся к ней. Она расскажет тебе о чуде, которое постигло ее, а ты расскажешь о своем. Но только ей, и никому более.

– Но, – нерешительно начала Мария, – я же должна рассказать…

– Рассказать плотнику? – спросил Гавриил. Он коснулся ладонью комода, после чего попытался качнуть его. Комод твердо стоял на своих ножках. – Всему свое время. И нет нужды торопиться.

Затем он взглянул на огород, где Катсаф, спрыгнув с дерева, пробирался по траве, широко раскрытыми глазами глядя на архангела. Вероятно, подумала потом Мария, архангел источал запах валерьяны или иной какой травы, милой котам и кошкам, потому что Катсаф приблизился и принялся обнюхивать незнакомца. Раздалось страстное урчание, и кот стал тереться о ноги архангела, жмурясь от удовольствия и задрав хвост.

Гавриил же улыбнулся Марии и произнес:

– Не останется у Бога бессильным никакое слово!

Мария, до этого момента не смевшая даже пошевелиться, встала и сказала:

– Вот я, стою перед тобой. – А потом: – И вот я, преклоняю колена.

Но Гавриил запротестовал:

– Ты не должна кланяться передо мной. Это мне, твоему вестнику и слуге, надлежит склониться пред тобой.

На этот раз запротестовала Мария.

– Хорошо, – с улыбкой произнес Гавриил. – Никто из нас никому не станет кланяться.

Но, похоже было, он ждал, когда Мария скажет свое последнее слово, ибо стоял, наблюдая, как, обуянный восторгом, вьется у его ног Катсаф.

Мария же нашла слова и проговорила:

– Смотри на меня! Вот я, перед тобой, раба Господня, и да будет мне по слову твоему!

Гавриил улыбнулся. Вновь залаяла собака – знак того, что гость собирается покинуть Марию. Мгновением позже он уже исчез, а Катсаф, который до этого терся о ноги гостя, потерял равновесие и неуклюже завалился на бок, продолжая тем не менее довольно урчать, и это его урчание убеждало Марию в том, что произошедшее с нею было не сном.

Вечером, когда пришел Иосиф, чтобы поесть баранины, приготовленной с луком на вертеле, а после этого фруктов, она сказала, что должна отправиться в Иудею, чтобы навестить там свою родственницу, Елизавету. Мария рассказала о своем сне, в котором Елизавета призывала ее (такой сон она и вправду видела, несколько лет назад, и тогда Мария к Елизавете не отправилась). Может быть, в снах и не было ничего особенного, но ведь Писание (хотя она и знала его плоховато) говорит совсем противоположное, верно? Но так или иначе сон вполне мог быть ей напоминанием о ее обязательствах перед родственниками, особенно ввиду предстоящей свадьбы. Она должна позвать на свадьбу и саму Елизавету, и мужа ее, Захарию.

– Я должен отправиться с тобой, – сказал Иосиф, – и быть тебе защитой. Считай, что я настаиваю на этом.

Мария же напомнила Иосифу, что, поскольку они еще не женаты, настаивать он не имеет права. Он должен остаться и работать у себя в мастерской – он же плотник (она воочию увидела, как губы Гавриила произносят это слово, и едва не вскрикнула). Она же, взяв с собой Хецрона, отправится в Иудею. Живет Елизавета в пригороде Иерусалима. Поедет же Мария на ослице, а Хецрон пойдет рядом с ней, пешком. Путь недальний, и отправятся они с караваном, что выходит в ближайший Йом-Ришон, то есть в ближайшее воскресенье. Хорошо, но только пусть она гостит там не слишком долго, а то он начнет волноваться.

И вот она отправилась на юг, радуясь ясной весенней погоде, и пришла в дом Захарии, который не слишком изменился со времен ее детства – разве что тогда деревья были большие… Но она немало удивилась, когда жующий что-то слуга вышел из ворот и сказал ей:

– Моя хозяйка нездорова и не хочет никого видеть.

– То есть, – отозвалась Мария с твердостью в голосе, которой раньше у нее не было, – ты хочешь сказать, что тебя отвлекли от обеда и ты не расположен выполнять свои обязанности?

– Таков приказ. Никого не пускать.

– Скажи ей: приехала Мария, дочь Иоакима из Назарета, что в Галилее.

– Она не принимает!

– Довольно с меня! – резко проговорила Мария. – С дороги!

И с решительностью, о существовании которой и не подозревала, она проследовала мимо слуги, и тот, разом проглотив все, что жевал, оторопело отошел в сторону, пропустив Марию в дом.

В передней никого не было, но Мария позвала, и вскоре из-за занавески выглянула Елизавета. Радостно улыбнувшись Марии, она вышла навстречу ей с распростертыми объятиями. Мария заметила, что одежды на Елизавете гораздо свободнее, чем обычно носят женщины ее возраста.

– Я знаю, что у тебя под одеждами, – сказала Мария. – Значит, это правда! Будь же благословен Господь наш!

– Но откуда ты знаешь? – спросила Елизавета. – Кто тебе сказал?

– Ангел Господень, – ответила Мария таким тоном, словно встречаться с ангелами для нее было обычным делом. – Но он сообщил мне еще об одной вещи. Не менее чудесной.

– Нет! – возразила Елизавета. – Более чудесной! Гораздо более чудесной!

Она сразу же поняла суть этой более чудесной вещи, и не только она, но и ребенок, живущий в чреве ее, ибо взыграл он в своем убежище, словно от великой радости. Елизавета возложила ладони на живот свой и легонько прижала, словно испугалась, что ребенок вырвется на свободу с возгласом аллилуйя на устах.

– Вот где истинное чудо! – провозгласила Елизавета. – Блаженна ты среди жен, и блаженно дитя, что понесешь ты в чреве своем. И на меня пало благословение Божье, ибо мать Господа нашего явилась мне. Благословенно и мое дитя, ибо надлежит ему приготовить мир к явлению Бога.

Считается, что именно в эти дни, когда гостила Мария у Елизаветы, сложила она песню, что была одновременно и молитвой. Однажды утром, когда кормила она цыплят, слова явились ей:

– Душа моя прониклась величием Господа моего, и возрадовалась я, провидя Спасителя, ибо бросил он благосклонный взор на самую скромную из рабынь своих. И узнала я от него, что благословенной буду я в чреде поколений, и сила его и слава снизойдут на меня [5].

И замолчала Мария, словно ей требовалось время, чтобы сердцем своим принять то, что было дано ей. Слова же ее записал Захария, который за время своей немоты стал изрядным писателем, и занес молитву Марии на табличку, которую позже, всю в пыли, нашли в доме его, когда ни его, ни жены его уже не было в живых. Мария же два дня спустя продолжила, поглаживая одного из двух осликов, пасущихся за домом на свежей траве:

– Да святится имя его! И милость его прольется на поколения тех, кто страшится его. Руки его – это руки, полные мощи. Он рассеял гордых в сердце своем, низложил сильных с престолов их и вознес смиренных. Насытил он алчущих, а богатых отпустил с ничем.

И уже через несколько дней, собирая цветы, завершила она свою песнь-молитву:

– И принесет он свободу Израилю, и выполнит обещание свое, данное отцам народа нашего, и будет вечно милостив к семени Авраамову. Аллилуйя! Аллилуйя!

Захария, хоть и был поражен немотой, здоровьем отличался отменным и аппетита не терял. Однажды за обедом он принял самое деятельное участие в разговоре, который его жена вела с родственницей своей, – кивал, хмыкал и посвистывал всякий раз, когда разговаривавшие ждали от него поддержки.

– Думаешь, он поверит? – спросила Елизавета, проглотив изрядную порцию жареной рыбы.

– Поверит! Ведь и к нему явится ангел Господень.

Захария, услышав эти слова, скорчил гримасу ужаса, показывая, какого страха он натерпелся, когда встретился с архангелом.

– Все свершится в свое время и по воле Господа, – проговорила Елизавета. – Сначала ему предстоит пройти испытание сомнениями. Однако наш Господь – большой шутник, если устроил так, что и его сын, и тот, кто должен провозвестить его приход, зачаты там, где зачатие невозможно. И родятся эти дети не из похоти, не из страстных объятий, но из чрева, не знающего мужского семени, и чрева, давно иссохшего. Я думаю, Захария, тебе следует это именно так записать.

Муж ее кивнул – раз, другой, третий, после чего издал гортанный звук, словно собирался заговорить. Но это, увы, была лишь рыбная кость, застрявшая у него в горле.

Похлопав Захарию по спине, Елизавета спросила:

– А что твой Иосиф? Способен он понять пути Господа нашего?

– Он – хороший человек, и почти святой. Но он – простой плотник, а не пророк или поэт.

– Он знает, зачем ты здесь?

– Я сказала ему, что ищу твоего благословения перед свадьбой. В конце концов, ты – моя ближайшая родственница. И я предупредила Иосифа, что некоторое время поживу у тебя.

– Да, – согласилась Елизавета. – Осталось совсем немного. И хорошо, что ты будешь со мной, когда все произойдет. А когда ты отправишься домой, новости побегут, опережая тебя, и твой Иосиф будет готов к тому, чтобы поверить в то, что ты ему расскажешь.

– Готов, да не вполне, – покачала головой Мария. – Наверняка и разочарование испытает, и в ярость впадет. Но я буду молить ангелов Господних, чтобы…

– Чтобы что, дитя мое?

– Чтобы ярость и разочарование его были недолгими.

А Захария все кивал и кивал.

Впрочем, новость о том, что Елизавета носит под сердцем дитя, уже достигла Назарета. Однажды утром, занимаясь перед дверями своей мастерской шлифовкой воловьего ярма, Иосиф разговаривал об этом c неким Иоафамом, средних лет булочником, который известен был своим скептическим складом ума.

– Немало глупостей приносят в Назарет караваны из Айн-Карема, – сказал булочник.

– Но не меньше и правды, – отозвался Иосиф. – И вот что я тебе скажу. Мне кажется, Мария знала об этом.

– Но каким образом? – спросил стоящий рядом другой человек, по имени Исмаил. – Увидела это во сне?

– А почему бы и нет? Мы много чего узнаем из снов.

– И все-таки это какое-то безумие, – не унимался Иоафам. – Это что, та Елизавета, которая замужем за этим, как его – немым священником?

– Ну да, – ответил Иосиф. – Троюродная сестра Марии.

– Все равно не верится, – ухмыльнулся Иоафам. – Как будто Господь у них на побегушках. Раз – и священник онемел! Другой раз – и вот вам, он уже папаша!

– Нет никакой гарантии того, что будет сын, – сказал Исмаил. – Они, наверное, ходят, раздувшись от важности – вот как Господь к нам милостив. А потом раз – и дочка!

– Вряд ли Господь станет заморачиваться из-за дочки, – предположил Иоафам. – И все-таки, каким образом он сообщил эту новость священнику? А тот – своей жене? Ведь он же немой.

– Она умеет читать, – ответил Иосиф. – Я это точно знаю. Он наверняка все записал, а она прочитала. У них очень дружная семья. И не бедная. И, кстати, они родня царю. Далекая, но – родня.

– Это ни о чем не говорит, – покачал головой Иоафам.

И, секунду помолчав, спросил:

– И когда же ты нас пригласишь на свадьбу?

– Еще не скоро, – отозвался плотник. – Мы только что обручились.

– Только что обручились, – с нарочитой важностью произнес Иоафам, – а зазноба твоя уже укатила.

– Поосторожнее, – предупредил Иосиф, взвешивая на руке отполированное ярмо. – Поосторожнее, Иоафам. Всему есть пределы.

Исмаил, старик со впалой грудью, принялся кашлять.

Иоафам и здесь нашел, к чему привязаться.

– Вот оно, напоминание о том, что все мы смертны. Как это говорится? «Помни, несчастный! Кашель – это звук пилы, разрушающей древо твоей жизни»…

– Что-то я не помню такого стиха в Писании, – откашлявшись, проговорил Исмаил.

– Это я только что придумал. Я – пророк Иоафам.

И, ухмыльнувшись в последний раз, булочник повернулся и пошел на противоположную сторону улицы, к своим противням.