Читать книгу Беньямин и Брехт – история дружбы - Эрдмут Вицисла - Страница 4

Как уже было сказано, Беньямин сообщил Шолему о «сближении с Брехтом» в 1929 году, хотя их первая встреча состоялась почти пятью годами ранее в ноябре 1924-го. Ася Лацис познакомила их в «артистическом» берлинском Пансионе Фосс, где она жила на верхнем этаже дома 1 по Майер-Отто-Штрассе, недалеко от квартиры-студии Брехта на Шпихерн-Штрассе36. Лацис так описывала эту встречу в своих мемуарах «Профессиональный революционер».

[Беньямин] неоднократно просил меня представить его Брехту. Как-то раз я собиралась с Брехтом в ресторан. Он сказал, что в новом парижском платье я выгляжу слишком роскошно, и его скромный наряд будет совершенно не к месту. Тогда я сказала, что с ним хочет встретиться Беньямин. На этот раз Брехт согласился. Встреча состоялась в Пансионе Фосс (напротив Шпихерн-Штрассе), где я в то время жила. Брехт был очень сдержан, и впоследствии они пересекались крайне редко⁸².

В русском издании мемуаров, опубликованном в 1984 году в Риге под названием «Красная гвоздика», она описала встречу более подробно, включив диалоги:

В Берлине мы встретились с Брехтом. За обедом я рассказала ему о своих впечатлениях и о том, каким интересным человеком был Беньямин, и я просто не могла больше сдерживаться: «Послушай, Берт, почему ты отказываешься видеть Вальтера? Это может показаться оскорблением!»

На этот раз Брехт был более сговорчив. Но когда они встретились на следующий день, разговор не клеился, и знакомство не складывалось. Я смутилась. Как же так, отчего Брехт, такой умница, не может найти общих тем с Вальтером, человеком разнообразных интересов и огромного интеллектуального любопытства?

Только значительно позже Бертольт заинтересовался Беньямином и его работами. В годы нацистской диктатуры, когда они оба жили в эмиграции, Брехт, поселившийся в Дании, приглашал Вальтера в гости. Позже Элизабет Гауптманн рассказала мне, что они, в конце концов, стали друзьями. Однако это случилось несколькими годами позже⁸³.

Этот первый разговор между Беньямином и Брехтом не имел продолжения. Брехт был равнодушен, и Ася Лацис не смогла никого заразить энтузиазмом. Они не стали договариваться о следующей встрече, что вовсе не удивительно, учитывая разницу их интересов, темпераментов, жанров и тематики творчества.

Летом 1924 года на Капри Беньямин попытался с помощью Лацис познакомиться с Брехтом, находившимся неподалеку, в Позитано⁸⁴. «На Капри ко мне то и дело приезжал Райх, Брехт также бывал у меня с Марианной [Цофф]. Беньямин попросил меня познакомить его с Брехтом, но Брехт отказался от встречи»⁸⁵. Ася Лацис также утверждала, что именно она вызвала в Беньямине интерес к Брехту: «Я продолжала рассказывать Беньямину о Брехте»⁸⁶. Точная последовательность событий была бы неважна, если бы речь не шла об особом этапе в жизни Беньямина. Интерес к Брехту зародился еще до глубоких личных и политических потрясений 1924−1925 годов и не был вызван ими. Хотя общение стало плодотворным только после мая 1929 года, их первое знакомство, а также несколько последующих встреч, заслуживают внимания37.

Первая установленная встреча Беньямина и Брехта между поздней осенью 1924 года и маем 1929 года была в ходе заседания «Группы 1925» 8 ноября 1926 года. Сам Беньямин не был членом этого писательского объединения. Письменное предложение Эрнста Блоха о его принятии на собрании 15 февраля 1926 года было отложено⁸⁷. Однако он смог посетить собрание 8 ноября в качестве гостя, о чем и написал Зигфриду Кракауэру 16 ноября:

Несколько дней назад я был на довольно занятном приватном собрании: кружок писателей под названием «Группа 1925» устроил обсуждение последней книги Бехера «Люизит [или единственная справедливая война]» в виде судебного процесса, где Дёблин был обвинителем, а Киш – защитником⁸⁸.

Брехт не только присутствовал на «суде», но и был его «председателем». Помимо Альфреда Дёблина и Эгона Эрвина Киша народными заседателями были Клабунд и Рудольф Леонхарт. Всего в заседании участвовало восемь человек: помимо уже упомянутых, автор предмета разбирательства Иоганн Р. Бехер, а также Леонхард Франк и Альфред Вольфенштейн⁸⁹.

Отнестись к этому «процессу» как к курьёзу значит преуменьшить его эстетическую и литературно-политическую значимость. Члены суда сообща защищали антивоенный роман Бехера «(CH Cl = CH)₃As (люизит) или единственная справедливая война» (Вена, 1926) от политического преследования. В марте 1926 года участники «Группы 1925» выступили против конфискации книги, считая эту меру «политизированной попыткой ограничить обсуждение злободневных тем»⁹⁰. Их солидарное осуждение цензуры было безоговорочным, однако они стремились выразить различия во взглядах на эстетическую политику и творчество, хотя в конечном счете «приговор» роману Бехера мог примирить разные позиции. Дёблин, говоря языком судебных заседаний, «вменял Бехеру в вину злонамеренное использование романной формы для создания односторонне-политического памфлета»⁹¹. Аргументы Дёблина изложены в письме Рудольфа Леонхарда:

В обвинительной речи и в дальнейшей дискуссии Дёблин отстаивал иной творческий подход, выступая за роман, показывающий судьбы людей как развитие их личностей. Он упрекал Бехера за пренебрежение развитием персонажей, их судьбами, за использование для политической и научной пропаганды явно сырого материала и, прежде всего, за отсутствие художественной обработки⁹².

«Суд», в конце концов, оправдал Бехера, сочтя, что он использовал романную форму не злонамеренно, а всего лишь неумело. Мнение Брехта как председателя суда не было отмечено, однако он несомненно говорил о необходимости осуждения автора, чей роман показал, «как (даже эстетически) великолепный материал может быть испорчен использованием устаревших художественных форм и, прежде всего, ассоциативной манеры письма»⁹³. Позиции, занятые в этом споре, станут лейтмотивами будущих разговоров Беньямина и Брехта.

Участие Брехта в «суде» «Группы 1925» вполне могло обсуждаться в разговоре между Асей Лацис, Райхом и Беньямином 6 декабря 1926 года, сразу по приезде Беньямина в Москву. «Я рассказал [Асе Лацис] о Брехте», – записал Беньямин на первой странице своего «Московского дневника», и похоже, что друзей Брехта, Лацис и Райха, интересовали именно личные дела Брехта, потому что Беньямину было особо нечего рассказать о его творчестве, в то время ему практически неизвестном38.

Карола Неер на берлинской радиобашне. 1926

Следующая встреча Беньямина и Брехта состоялась приблизительно в 1927 году на банкете после выступления актера Людвига Хардта. Присутствовали Хардт, Брехт, Клабунд, Карола Неер, Беньямин – пришедший с Клабундом и Неер – и Сома Моргенштерн, рассказавший в 1974 году об этой встрече в письме Гершому Шолему. Моргенштерна нельзя назвать надежным свидетелем, но его рассказ вряд ли является и полностью выдуманным. Спор показателен для полемики о Сталине и Троцком, а также как свидетельство изменения политических взглядов – в первую очередь Брехта. Моргенштерн пишет:

Я уже рассказывал Вам, что встречался с Беньямином впоследствии. Это произошло в Берлине после выступления Людвига Хардта, конечно же, известного Вам и оцененного по достоинству. После спектакля я пошёл с ним ужинать, там были и другие люди, среди них Брехт, Клабунд и его очаровательная жена Карола Неер, которую через несколько лет заманят в Москву и замучают. Я уже познакомился с Брехтом, также благодаря Людвигу Хардту. В то время он был еще не так знаменит. Его можно было встретить в Берлине в богатых еврейских домах, где он исполнял свои баллады, аккомпанируя на гитаре. При таких обстоятельствах я и услышал «Легенду о мёртвом солдате» в его изумительном исполнении, почти столь же хорошем, как у часто выступавшего с ней Людвига Хардта. Не помню точно, какой это был год, но в центре всеобщего внимания было дело Троцкого. Тогда Троцкий уже жил в ссылке в Турции 39.

В ходе вечера – а вечера с Людвигом Хардтом были всегда прекрасны – беседа за столом приняла новый оборот, когда кто-то упомянул о Троцком. Вы со мной не согласны, но я до сих пор убежден, что Клабунд был коммунистом. Этот спор разделил пополам наше общество. Брехт, Клабунд и его жена были полностью за Сталина. Мы с Хардтом горячо защищали Троцкого, нас поддерживал и Беньямин. Мне все это так хорошо запомнилось, так как в какой-то момент я заметил, что, по крайней мере, эта история подтверждает одно – старый добрый антисемитизм все еще распространен в Советской России, – и тут Брехт просто вскипел. Я тоже за словом в карман не лез, в общем, спор разгорелся нешуточный. Хардт был гораздо больший чем я поклонник Брехта – я знал только «Барабаны в ночи», и то только благодаря Хардту, пытавшемуся нас примирить и в то же время наслаждавшемуся накалом дискуссии; для Хардта ни один спор не мог быть слишком яростным. Беньямин поддержал меня, но, как мне показалось, эта тема не особо его интересовала. Я сгоряча обвинил Сталина в антисемитизме, что в то время оставалось бездоказательным, поэтому моя позиция была уязвимой. У Брехта нашелся контраргумент: он в качестве доказательства привёл Зиновьева, еврея, выступившего против Троцкого. С этим общеизвестным фактом мне пришлось согласиться – но едва ли поддержка Зиновьева имела решающее значение для победы Сталина. При жизни Ленина Сталин был человеком не более чем третьего сорта. У него хватило сил бросить вызов Троцкому – в то время триумфатору победившей Революции, – Сталин, осторожный человек, осмелился на это и добился успеха – это свидетельствует о смене настроения в стране, о том, что партия его поддерживает и что подобная личность смогла изгнать Троцкого из России. Этим аргументом я завоевал поддержку Беньямина и Хардта, но не выиграл спор, потому что споры всегда выигрывал Бертольд [sic!] Брехт, как я позже убедился в Голливуде. Он просто начинал кричать, и обо всем, что его не устраивало, «вообще не могло идти речи» 40.

Слева направо на верхнем фото: Беньямин, Марго фон Брентано, Карола Неер, Густав Глюк, Валентина Курелла, Бьянка Минотти, Бернард фон Брентано и Элизабет Гауптманн

Внизу: те же, но без Марго фон Брентано и Каролы Неер.

Берлинер Штрассе 45, Берлин. Рождество 1931

Своеобразная встреча Беньямина и Брехта состоялась 13 июля 1928 года на страницах Die Literarische Welt. Она продемонстрировала разницу в мировосприятии, необъяснимую одними только возрастом и опытом. По случаю шестидесятилетия поэта Cтефана Георге газета задала писателям вопрос, какую роль играл Георге в их интеллектуальном развитии. Беньямин признался, что был «глубоко потрясен» произведениями Георге, как и его друзья – «никого из них уже нет в живых». По его словам, именно сила, связывавшая его с умершими друзьями, позже вызвала в нем разочарование творчеством Георге⁹⁴. Брехт довольно резко ответил на этот вопрос в письме Вилли Хаасу и в заметке о поэте: «без Георге не обошлось бы ни на одном консервативном сборище», и пожелал, чтобы редакторы осознали «отсутствие хоть сколько-нибудь значительного влияния этого поэта на младшее поколение»⁹⁵. В обеих заметках встречается одинаковая метафора: Беньямин уподобил стихи Георге (в сравнении со стихами своего друга юности Фридриха Хейнле) «древней колоннаде»⁹⁶, тогда как Брехт с насмешкой заметил, что сей святой уж очень хитро выбирал свой столп: «он стоит в слишком многолюдном месте и выглядит излишне живописно…»⁹⁷.

Кроме того, Беньямин и Брехт могли встречаться в 1925 году или позже в рамках «Философской группы». Эта группа, «один из важнейших дискуссионных центров богатой событиями и оживленной столицы»⁹⁸, возникла из кружка еврейского ученого Оскара Гольдберга. Встречи происходили неформально под председательством Эриха Унгера, раз в неделю или через неделю, и по воспоминаниям Вернера Крафта на них «была представлена вся немецкая и еврейская интеллигенция: Шолем, Беньямин, Брехт, Дёблин, Франц Блай и многие другие». В иных источниках также упоминаются Ханс Рейхенбах, Карл Корш, Артур Розенберг и Роберт Музиль⁹⁹. Крафта могла подвести память, но в общественной жизни Берлина двадцатых годов встречи Беньямина и Брехта были неизбежны. К маю 1929 года круги их знакомых и друзей уже взаимно пересекались. Помимо Аси Лацис и Бернхарда Райха к общим знакомым можно отнести Эрнста Блоха, с которым Беньямин был знаком с 1918-го, а Брехт – с 1921 года, также Теодора В. Адорно, Эрнста Шёна, Зигфрида Кракауэра, Бернарда фон Брентано, Петера Зуркампа, Густава Глюка, Эриха Унгера, Альфреда Дёблина, Каролу Неер, Клабунда, Людвига Хардта, Курта Вайля и других.