Читать книгу Беззвездное море - Эрин Моргенштерн - Страница 5

Началось это как кукольный домик.

Миниатюрное жилище из дерева, клея и краски. Дотошно выполненное с целью воссоздать настоящее жилище, с соблюдением всех мельчайших деталей. Доведенный до готовности, домик был подарен детям, и те с ним играли, упрощенно и приукрашенно иллюстрируя повседневную жизнь.

Там живут куклы. Семейство: мама с папой, сын, дочь и маленькая собачка. Одежда их с точностью скопирована с платьев и костюмов. Собачка из настоящего меха.

Там есть кухня, гостиная, застекленная терраса. Спальни, и лестницы, и чердак. Каждая комната полностью меблирована, украшена крошечными картинами и малюсенькими цветочными вазами. Стены оклеены обоями с затейливым узором. Крохотные книжечки можно снять с полок.

У домика есть крыша, крытая деревянной черепицей, каждая не больше ноготка. Маленькие дверцы закрываются на задвижку. Если повернуть ключ, домик распахивается на две стороны, хотя чаще он заперт, и тогда за кукольной жизнью можно наблюдать только в окна.

Домик стоит в одной из комнат Гавани Беззвездного моря. Откуда он взялся, неведомо. Дети, которые с ним играли когда-то, давно выросли и разъехались. Как он оказался в темной комнате, в смутном месте, забыто.

Да и не имеет значения.

Значение имеет то, что разворачивается вокруг.

В конце концов, что такое один-единственный дом, когда вокруг ничего нет? Ни дворика для собаки. Ни скандального соседа через дорогу, да и дороги нет тоже… ни деревьев, ни лошадей, ни магазинов. И гавани нет. И лодки. И города на том берегу.

Все это пристраивается к дому. Мир, который придумал один ребенок, осваивается другим, и еще одним, и еще, пока он не становится общим, миром каждого, всехним. Нарядным, разросшимся благодаря металлу, краске и клею. С кухонной утварью, предметами искусства, фарфором. Потом строятся еще домики. Кукол прибывает. Ряды книг, разложенные по цвету, служат ландшафтом. В небе парят бумажные птицы. Воздушные шарики спускаются с высоты.

Там горы, деревни и города, замки, драконы и плавающие бальные залы. Фермы с ригами и амбарами, пушистые ватные овцы. Башня, с верхушки которой показывает время исправный механизм обретших вторую жизнь карманных часов. Есть парк с озером и утками. Пляж и маяк.

Комнатный мир многоступенчат. Есть тропки, по которым гости могут ходить, пробираться из угла в угол. Под зданиями просматриваются очертания бывшего письменного стола. Полки на стенах обращены в отдаленные страны, лежащие за океаном, по которому ритмично и аккуратно катят синие бумажные волны.

Начиналось это как кукольный домик. Но со временем выросло в большее.

Кукольный город. Кукольный мир. Кукольная вселенная.

Расширяющаяся, постоянно растущая вширь.

Почти всякий, кто входит в комнату, хочет что-нибудь в нее да добавить. Вывернет карманы и оставит найденное там переназначенным в стену, дерево или храм. Наперсток пусть сделается мусорным ведром. Горелые спички – забором. Оторванные пуговицы – колесами, тарелками или звездами.

То достроят дом из порванной книги, то прольют из бисера летний ливень. Переставят местами скамейку и памятник.

Проводят овечек с одного пастбища на другое. Поменяют расположение гор.

Некоторые как придут, так и играют часами, сочиняя истории. А другие оглядятся вокруг себя, поправят покосившееся дерево или фонарный столб и уйдут. Или просто попереставляют уток вокруг озера, и этого с них довольно.

Но любой, кто зашел в комнату, изменяет ее. Оставляет, даже не желая этого, свой след. Откроешь тихонько дверь – и впустишь сквозняк, который прошелестит над тем, что внутри. Дерево может упасть. Кукла лишится шляпы. Да что там, целый дом может рухнуть.

Неловким шагом раздавишь скобяную лавку. Заденешь рукавом башню замка, принцесса слетит на землю. Мир очень хрупкий.

Но всякое разрушение временно. Кто-нибудь явится и все исправит. Вернет принцессу на крепостную стену. Возродит с помощью палочек и картона скобяную лавку. Сочинит новые истории поверх старых.

Самый первый дом, тот, что в центре всего, изменяется не так радикально. Мебель переносится из комнаты в комнату. Стены перекрашивают или оклеивают другими обоями. Кукольные мама и папа разъезжаются и живут раздельно, в других домах, с другими куклами. Дочь и сын уезжают, возвращаются и снова уезжают. Собачка носится за автомобилями, преследует овец и осмеливается облаять дракона.

А мир вокруг них разрастается все дальше.

Иногда куклам требуется время, чтобы привыкнуть.

Закери Эзра Роулинс сидит на полу в своем стенном шкафу, за закрытой дверью, между свисающих с вешалок рубашек и пиджаков, спиной к тому месту, где находилась бы дверь в Нарнию, будь это не стенной шкаф, а гардероб. У Закери что-то вроде экзистенциального кризиса.

Он до конца прочел “Сладостные печали”, прочел снова и подумал, что, наверное, в третий раз не стоит, но прочел и в третий, потому что не мог уснуть.

Он и сейчас не может.

Три часа ночи, Закери сидит в стенном шкафу, слабом подобии любимого им местечка для чтения, когда он был маленьким. Давненько он такого не делал, и уж в этом шкафу точно, он совсем не годится для того, чтобы так в нем сидеть.

В тот шкаф из детства он забился и после того, как увидел дверь, теперь это вспомнил. В том шкафу сидеть было куда лучше. Он был глубже, и там были подушки, которые он туда натаскал для удобства. Но и у того тоже не было хода в Нарнию, он знает, он проверял.

Только один эпизод “Сладостных печалей” рассказывает о нем, хотя в книге есть выпавшие страницы. Повествование возвращается к пирату и девушке, но в остальном все несвязно и кажется незаконченным. Многое вращается вокруг подземной библиотеки. Но нет, это не библиотека, а скорей некая книгоцентричная фантазия, и Закери не воспользовался приглашением туда, потому что не открыл нарисованную дверь, когда ему было одиннадцать.

Ходил, наверно, вокруг в поисках неверного воображаемого входа.

Книга в переплете винного цвета лежит в изножье кровати. Закери не хочет признаться себе, что в шкаф он забрался от нее, спрятался.

Прочитав ее три раза всю целиком, он понятия не имеет, что делать! Остаток книги не производит впечатления такой достоверности, как первые несколько страниц. Закери всегда сложно относился к магии, еще бы, при матери-то гадалке, и с траволечением и ворожбой смириться кое-как может, но то, что описано в книге, далеко выходит за его представления о реальном. Магическая магия.

Но раз те несколько страниц о нем – правда, остальное может.

Закери укладывает голову между колен и пытается успокоить дыхание.

Невозможно не думать о том, кто написал эту книгу. Кто видел его в переулке у двери и зачем это записал. В начальных страницах намек, что первые сюжеты вставлены один в другой: пират рассказывает историю про служительницу, а служительница видит происшествие с сыном гадалки, предсказательницы судьбы. С ним.

Но если это история в истории, то кто же ее рассказывает? Кто-то ведь должен был набрать текст в типографии и переплести его в книгу.

Кто-то где-то знает эту историю.

Интересно, знает ли этот кто-то, что Закери сидит сейчас на полу в стенном шкафу.

Закери ползком возвращается в комнату, ноги его затекли. Уже почти рассвет, темнота за окном сделалась чуть светлей. Он решает пойти пройтись. Книга пусть лежит себе на кровати. Пальцы тут же начинают зудеть, подсказывают взять ее с собой, чтобы прочесть снова. Он заматывает шею шарфом. А что такого, прочесть книгу четыре раза за день – самое нормальное дело. Он застегивает пуговицы шерстяного пальто. И в острой реакции тела на отсутствие книги в руках решительно ничего странного. Он натягивает вязаную шапку на уши. Кто же не проводил ночь на полу стенного шкафа, когда учился в магистратуре? Он дергает молнию на сапогах. Наткнуться на эпизод из своего детства в таинственной книге без автора – что же тут необычного? Он надевает перчатки. С кем не бывает!

Он сует книгу в карман пальто.

Закери бредет по свежевыпавшему снегу, сам не зная куда. Минует библиотеку и направляется к холмам, рядом с которыми расположены студенческие общежития. Мог бы пройти мимо своей старой общаги, но не делает этого, ему всегда казалась странной эта потребность взглянуть на окно, из которого ты когда-то смотрел, с другой стороны. Он шагает по хрусткому, нетронутому снежку, раздавливает сапогами снежинки.

Зиму он вообще-то любит: и снег, и холод – даже когда коченеют кончики пальцев. Есть в этом ощущение чего-то чудесного, оставшееся от тех времен, когда он читал о снеге, еще никогда с ним не сталкиваясь. Первый его снег случился в наполненную смехом ночь, когда в поле за фермой матери он голыми руками лепил снежки и постоянно оскальзывался в башмаках, которые, как оказалось, к тому же и промокали. От одной мысли об этом руки, спрятанные в перчатки на подкладке из кашемира, начинает покалывать.

Его всегда удивляет, как тих и покоен снег, пока не начнет таять.

– Роулинс! – раздается сзади, и Закери оборачивается.

Закутанная фигура в полосатой шапке машет ему рукой в яркой перчатке, и он смотрит, как нелепое сочетание цветов движется к нему по белому полю, сквозь снег взбирается вверх по холму, время от времени проваливаясь в оставленный им след. Когда фигура оказывается в нескольких метрах, он узнает Кэт, одну из немногих студенток его факультета, которая из знакомой сделалась почти другом, в значительной степени потому, что она держит за правило знать всех, а он заслужил ее одобрение. Она ведет кулинарный блог с тематическим уклоном в видеоигры – и плоды своих экспериментов, часто действительно вкусные, дает распробовать другим. Сдобные булочки, вдохновленные ролевой игрой “Скайрим”, классические кремовые пирожные а-ля стрелялка “Биошок”, мараскиновые трюфели, отсылка к вишенкам из аркады “Пак-мэн”. Закери подозревает, что она вообще не спит, и еще у нее есть манера появиться вдруг ниоткуда и позвать на коктейль, или на танцы, или еще куда, лишь бы выманить Закери из его логова, и хотя он никогда не признавался ей, что благодарен за то, что есть такой человек, как она, в его в остальных отношениях в высшей степени интровертном существовании, он почему-то уверен, что она и так это знает.

– Здравствуй, Кэт, – говорит Закери, дождавшись, когда она с ним поравняется, и втайне надеясь, что по виду его не скажешь, в каком он на самом деле раздрае. – Что это ты так рано?

Кэт со вздохом закатывает глаза. Выдох облачком улетает в ледяной воздух.

– Так ведь только чертовски рано можно выцарапать лабораторное время для тех проектов, которые официально пока не утверждены. А ты что?

Кэт перекидывает сумку на плечо и едва не падает, покачнувшись. Закери протягивает руку ее поддержать, но она и сама справляется.

– Не спится, – отвечает Закери, что недалеко от истины. – А ты все еще работаешь над проектом про запах?

– Да! – Щеки Кэт выдают улыбку, спрятанную за шарфом. – Я считаю, что это ключ к эффекту присутствия. Виртуальная реальность совсем не так уж реальна, если она без запаха! Не представляю пока, как этого добиться при домашнем использовании, но забавы с “сайт-специфик”[1] продвигаются неплохо. Мне, наверное, весной понадобятся бета-тестеры, прогнать программу. Ты не хочешь?

– Если весна все-таки настанет, хочу.

Проекты Кэт, сложные интерактивные инсталляции, славились на факультете и запоминались надолго, как успешные, так и нет. На их фоне магистерский тезис Закери выглядел сугубо умозрительным и вялым, главным образом потому, что львиную долю его работы составляла аналитика, уже выполненная кем-то другим.

– Отлично! – восклицает Кэт. – Я внесу тебя в список. Кстати, хорошо, что мы встретились. Ты вечером занят?

– Не очень, – отвечает Закери, который не успел еще осознать, что день продолжается, что кампус живет, как заведено, и что это только у него одного мир встал с ног на голову.

– Можешь помочь мне с моим январским классом? – спрашивает Кэт. – С семи до восьми тридцати?

– Тот класс, на котором вы вяжете всякое под Гарри Поттера? Ну, я очень неважно вяжу.

– Нет, тот по вторникам. Этот – такая салонная дискуссия под названием “Инновация в устном рассказе”. На этой неделе тема – игры. Я стараюсь, чтобы на каждом занятии присутствовал гость-модератор, и Норико обещала помочь, но променяла меня на горные лыжи. Это чистый расслабон, никакая не лекция, готовиться ни к чему не надо, просто поболтаем про игры в комфортной интеллектуальной обстановке, и все. Я знаю, ты в этом силен, Роулинс. Выручишь?

Порыв сказать “нет”, привычный для Закери, когда речь заходит о том, что нужно поговорить с людьми, возникает автоматически, но Кэт приплясывает, чтобы согреться, пока он обдумывает ее предложение, и тут до него доходит, что это удачный повод переключиться и хоть ненадолго забыть о книге. Вот для того Кэт и существует, в конце концов. Хорошо, что у него есть Кэт.

– Ладно, давай, – говорит он.

Кэт издает ликующий вопль. Вопль эхом катится по снежной поляне, согнав двух недовольных ворон с ближайшего дерева.

– Ты супер, – говорит Кэт. – А в благодарность я свяжу тебе когтевранский шарф.

– Откуда ты знаешь про…

– Да ладно, это же так очевидно, ты явно из Когтеврана. Все, увидимся вечером, мы будем в гостиной Скотт-холла, той, что позади направо. Я пришлю тебе, как нас найти, когда у меня пальцы оттают. Ты – лучший. Я бы тебя обняла, но боюсь, что грохнусь.

– Ценю твое намерение, – уверяет ее Закери и обдумывает здесь, на снегу, не спросить ли Кэт, может, она слышала что-нибудь о таком месте, которое называется Беззвездным морем, потому что если уж кто мог слышать о локации, возможно, сказочной, а возможно, мифической, то это будет как раз Кэт, но произнести эти слова вслух значило бы сделать само место слишком реальным, так что он просто смотрит, как она бредет к научному корпусу, где располагается Центр цифровой коммуникации, хотя, может, и не туда вовсе она идет, а в химическую лабораторию.

Закери стоит в одиночестве на снегу, глядя на мало-помалу просыпающийся студенческий городок.

Вчера он ощущал себя здесь, в общем-то, как всегда, то есть почти как дома, почти, но все-таки не вполне. Сегодня же он здесь пришелец, чужой. Он глубоко вдыхает, наполняет легкие воздухом, напитанным сосновой смолой.

Две черные точки пятнают бледную голубизну чистого неба, это вороны, которые взлетели минуту назад, скоро они растворятся в дали.

Закери Эзра Роулинс предпринимает долгий путь назад, к своей комнате. Скинув сапоги и стянув с себя зимнее облачение, он вынимает книгу. Вертит ее в руках, потом кладет на письменный стол. На вид в ней нет ничего особенного, не скажешь, что она несет в себе целый мир, хотя это можно сказать о любой книге.

Закери задергивает шторы и полуспит еще до того, как они успевают сомкнуться и спрятать за собой оживленный солнцем ландшафт и фигуру человека, который наблюдает за ним, стоя через дорогу в тени разросшейся ели.

Просыпается он несколько часов спустя, когда телефон чирикает, извещая, что пришло сообщение, и вибрирует так рьяно, что спрыгивает со стола на пол и бесшумно приземляется на удачно брошенный там носок.

“7 веч скотт холл гостиная – от входа мимо лестницы & поверни направо по коридору это за стеклянной дверью & похоже на постапокалиптич вариант комнаты в кот светские дамы пили чай. я приду раньше. ты лучший. <3 п.”

Часы в телефоне подсказывают, что уже 5.50, а до Скотт-холла бежать через весь кампус. Закери зевает, выбирается из кровати и идет по коридору принять душ.

Стоя в пару под струей горячей воды, он решает, что книги нет, что он ее выдумал, но облегчение, принесенное ему этой мыслью, смывается. Закери твердо помнит, что книга есть.

Он растирается смесью миндального масла с сахаром, этот скраб его мать изготавливает сама и каждый год ему дарит, на этот раз она добавила туда ветиверию, полезную, если надо обрести душевный покой. Может, удастся стереть того мальчика, который стоит в переулке. Может, настоящий Закери где-то под ним.

Каждые семь лет все клетки человека полностью обновляются, напоминает себе Закери. Он больше не тот мальчик. Он переменился дважды с тех пор.

Закери столько времени тратит в душе, что собираться ему приходится в спешке. Поняв, что не ел весь день, он хватает протеиновый батончик. Сует в портфель блокнот и, помедлив над “Сладостными печалями”, бросает туда “Маленького незнакомца”.

Одной ногой уже в коридоре, он кидается назад, чтобы вложить в портфель и “Сладостные печали” тоже.

Он идет по направлению к Скотт-холлу, непросохшие после душа волосы замерзают колечками, которые царапают ему шею. Снег истоптан столькими шагами, что по всему кампусу не найти нетронутого белого пятнышка. Закери проходит мимо кособокого снеговика в настоящем красном шарфе. Бюсты бывших президентов колледжа, стоящие в ряд, так засыпаны снегом, что президенты стали неразличимы, кое-где лишь выглядывает из-под нахлобученной снежной шапки мраморный глаз либо мраморное ухо.

Указания, которые прислала Кэт, оказались полезны. Раньше он в Скотт-холле, это еще одно общежитие, никогда не бывал. Он минует лестницу и маленький пустой кабинет, выходит в коридор и идет по нему некоторое время, пока не доходит до стеклянных, в пол, полуоткрытых дверей.

Он не уверен, туда ли пришел. В кресле сидит девушка, вяжет, а несколько студентов расставляют мебель для чаепития, похоже, и вправду пережившую апокалипсис: бархат, которым обиты стулья и банкетки, вытерт и выношен, дерево источено временем, кое-какие детали подклеены широким техническим скотчем.

– Ой, ты нас нашел! – раздается из-за спины голос Кэт, он оборачивается и видит ее с подносом, на котором чайник и несколько чайных чашек одна в другой. Без пальто и шапки в полоску Кэт кажется маленькой, над головой ореол коротких, пушистых, непонятного цвета волос.

– Не думал, что ты это всерьез, про чай, – говорит Закери, помогая ей поставить поднос на низенький столик посреди комнаты.

– Очень даже всерьез. У нас есть с бергамотом, с мятой и еще что-то вроде иммуномодулятора с имбирем. И печенье я, конечно же, испекла.

К тому времени, когда к чаю все приготовлено, в классе собралось уже несколько человек, около дюжины, но кажется, что их больше, со всеми пальто, куртками и шарфами, накинутыми на спинки стульев, брошенными на банкетки. Кэт устраивает Закери в древнем кресле у окна, в руках у него “эрл грей” и большущее шоколадное печенье.

– Общий привет, – произносит Кэт, отвлекая присутствующих от выпечки и болтовни. – Спасибо, что вы пришли. По-моему, среди нас есть новенькие, которых на прошлой неделе не было, поэтому давайте быстренько перезнакомимся все по кругу, и начнем с нашего гостя-модератора. – Кэт поворачивается к Закери и выжидательно на него смотрит.

– Ну да… кхм… я Закери, – выговаривает он между попытками дожевать печенье. – Я аспирант второго года обучения, изучаю цифровые средства коммуникации с упором на психологию и гендерные проблемы.

“И еще я нарыл вчера библиотечную книгу, в которой описан эпизод из моего детства, вот как это вам с точки зрения инноваций в повествовании?” – добавляет он про себя, от огласки воздерживаясь.

Участники представляются один за другим, но Закери лучше ухватывает детали внешности и сферы интереса, чем имена. Несколько человек – театроведы, включая девушку с волосами, заплетенными в разноцветные дреды, и юношу-блондина, который сидит, уложив ноги на гитарный футляр. Девушка в очочках “кошачий глаз” выглядит немного знакомой и занимается английской филологией, так же как та, что продолжает вязать, но совсем не смотрит на спицы. Остальные в основном айтишники-старшекурсники, кое-кого он помнит (парня в синей толстовке с капюшоном, девицу, у которой татушка в виде лозы выглядывает из-под рукава кофты, парня с конским хвостом), но никого он не знает лучше, чем Кэт.

– А меня зовут Кэт Хокинс, я на последнем курсе по двум специальностям сразу, по цифровой коммуникации и театроведению, и в основном провожу время, пытаясь обратить игры в театр, а театр – в игры. Кроме того, я пеку. Сегодня мы попробуем обсудить особенности видеоигр. Я знаю, геймеров тут среди нас хватает, но если возникнут вопросы по терминологии или вообще потребуется что-нибудь прояснить, прошу вас, задавайте вопросы.

– Что мы понимаем под геймером? – с места в карьер интересуется парень в синей толстовке с таким нервом в голосе, что оживленное лицо Кэт неуловимо темнеет.

– Ну, я, например, следую рецепту Гертруды Стайн: геймер есть геймер есть геймер, – встревает Закери, поправляя очки и ненавидя себя за претенциозность, но парня, которому приспичило всему дать определение, ненавидя еще больше.

– Что касается того, о каких, собственно, играх мы в этом контексте говорим, – продолжает свое Кэт, – то давайте придерживаться линии нарративных игр, ролевых игр и так далее. То есть таких, где все опирается на историю с сюжетом.

Кэт втягивает Закери в разговор, побуждая его высказаться на привычные ему темы: игровые сюжеты, рамки действия игроков, проблема выбора и его последствия – то есть на те, что он столько раз поднимал в своих работах-проектах, что теперь даже, в общем, приятно пересказать их людям, которые сто раз этого прежде не слышали.

Кэт вставляет словечко то там, то здесь, и вскоре разговор становится общим и идет естественным образом, вопросы перерастают в дебаты, реплики пинг-понгом перелетают между участниками, успевающими сделать глоток чая и смахнуть крошки.

Отклонившись на иммерсивный театр, который был темой дискуссии на прошлой неделе, они возвращаются к видеоиграм, от тех, что коллективного свойства с множеством участников, к тем, что зиждутся на нарративе для игроков-одиночек, и к виртуальной реальности, с промежуточной остановкой на то, чтобы поговорить об играх настольных.

Наконец встает вопрос, почему человек играет в игру на сюжетной основе и что именно делает игру захватывающей, такой, что не оторваться.

– Но разве не этого хочет каждый из нас? – отвечает вопросом девушка в очках “кошачий глаз”. – Самому делать свой собственный выбор, но при этом пусть он будет частью истории? Ты все равно хочешь встроиться в сюжет, даже при том, что выражаешь свободную волю.

– Хочешь решать, куда пойти, и как поступить, и какую дверь отворить, но при этом все-таки выиграть, – добавляет парень с конским хвостом.

– Даже если выигрыш – это просто конец истории.

– Особенно если игра допускает несколько возможных финалов, – вставляет Закери, затрагивая тему работы, которую выполнил два года тому назад. – Ты хочешь участвовать в создании истории, а не диктовать ее в одиночку, так что это сотрудничество.

– И в играх это работает лучше, чем где-либо еще, – задумчиво говорит один из коммуникаторов. – Ну, может быть, еще в авангардном театре, – добавляет он, заметив, как вскинулся кто-то из театроведов.

– А в цифровых романах типа “выбери-себе-приключение-сам”? – высказывает предположение филологиня с вязаньем.

– Нет, надо всецело отдаться игре, если вы собираетесь пройти через все моменты принятия решений, все эти “если я сделаю так, то…” – возражает девушка с татуировкой, выразительно размахивая руками, так что татуированные лозы участвуют в аргументации. – Настоящие текстовые истории – это протонарративы, в которые ты проваливаешься, а игра развивается по мере того, как ты в ней участвуешь. Если я хочу выбирать, что случится в истории, значит, я хочу быть волшебником. Или как минимум обладать каким-то волшебным ружьем.

– Пожалуй, мы отклонились от темы, – говорит Кэт, – ну, на мой взгляд. А вот давайте определим, что делает историю захватывающей? Любую историю? Говоря генерально?

– Перепады сюжета.

– Тайна.

– Высокая ставка.

– Развитие характера.

– Любовь, – включается парень в синей толстовке. – А что? Это правда! – добавляет он, когда несколько человек оборачиваются к нему, вскинув брови. – Ну, пусть будет сексуальное напряжение, так лучше? Тоже правда.

– Препятствия, которые надо преодолеть.

– Неожиданности.

– Смысл.

– Смысл? Но кто решает, в чем смысл? – вслух размышляет Закери.

– Читатель. Игрок. Аудитория. Смысл – это то, что ты сам привносишь, и даже если не принимать решений по ходу дела, ты все равно решаешь, что для тебя значит происходящее. – Девушка со спицами замолкает, чтобы поймать петлю, а потом продолжает: – Та игра или та книга, которую я высоко ставлю, может показаться вам скучищей, и наоборот. Истории персональны, ты соотносишь себя с героем или не соотносишь.

– Я ж говорю, каждый хочет быть частью истории.

– Каждый является частью истории, но хочет быть частью такой истории, которая стоит того, чтобы ее записать. Так выражается страх смерти, умонастроение “я был здесь, и я был не зря”.

Закери отвлекается, задумывается над тем, что вдруг почувствовал себя старым… Неужели на младших курсах и в нем было столько энтузиазма, сколько вот в них сейчас. И интересно, был ли он в глазах старшекурсников так зелен, какими сейчас кажутся ему эти ребята? Мысль его возвращается к книге, которая у него в портфеле. Он прокручивает в уме, как это, оказаться внутри истории, и как бы ему, убившему столько времени на раскручивание разных сюжетов, то же самое проделать и с этим.

– Разве не легче написать словами на бумаге, а остальное предоставить воображению? – спрашивает другая филологиня, в пушистом красном свитере.

– Словами на бумаге никогда не легче, – отвечает та, что в очках, и несколько человек с чувством кивают.

– Хорошо, тогда скажу проще. – Девушка в красном свитере поднимает шариковую ручку. – Вот с этим я могу создать целый мир, никакой инновации в этом нет, но оно вполне эффективно.

– Это пока в ручке есть паста, – парирует кто-то.

Тут кто-то еще замечает, что уже девять часов, и тогда несколько человек вскакивают с места и, извинившись, торопятся вон. Остальные продолжают спор группками и парами, а двое студентов с его факультета нависают над Закери, выспрашивая насчет того, какие семинары выбрать и к каким преподавателям пойти, меж тем как комнату в это время приводят более-менее в порядок.

– Отлично все прошло, спасибо тебе, – говорит Кэт, когда ей удается завладеть его вниманием. – Я твоя должница, и в субботу начну твой шарф, так что, будь уверен, ты успеешь его поносить, до конца холодов я его закончу.

– Это лишнее, но, конечно, спасибо, Кэт. Я прекрасно провел время.

– И я. Ах, да! Тебя Елена ждет в холле. Она надеется поймать тебя до того, как ты уйдешь, не хотела встревать, пока ты общался с другими людьми.

– Да? Ладно, – говорит Закери, пытаясь вспомнить, кто такая Елена. Кэт еще раз его обнимает и шепчет в ухо: “Она не будет пытаться тебя подцепить, я предупредила ее, что ты по ориентации недоступен”.

– Спасибо, Кэт, – говорит Закери, удерживая себя от того, чтобы закатить глаза, и догадываясь, что она, скорее всего, этой формулировкой и воспользовалась вместо того, чтобы просто сказать, что он гей. Кэт терпеть не может ярлыки.

Елена оказывается той девушкой в очках “кошачий глаз”. Она стоит, прислонившись к стене, и читает Рэймонда Чандлера, теперь Закери видит, что это “Долгое прощание”, и понимает, почему она показалась ему знакомой. Наверно, он узнал бы ее, если бы волосы ее забраны были в пучок.

– Привет, – говорит Закери.

Она поднимает глаза от книги с тем отстраненным выражением, которое очень знакомо ему самому, растерянный вид человека, которого из одного мира силой перетащили в другой.

– Привет, – отвечает Елена, выныривая из беллетристического тумана, и засовывает Чандлера в сумку. – Не знаю, помнишь ли ты меня по библиотеке. Ты вчера взял ту странную книгу, которая не сканировалась.

– Помню, – говорит Закери. – Я ее еще не прочел, – добавляет он, сам не зная, с какой стати врет.

– В общем, после того как ты ушел, мне стало интересно, – говорит Елена. – В библиотеке никого, мертвая тишина, и раз уж я вся в детективе, то решила провести что-то вроде расследования.

– В самом деле? – заинтересованно спрашивает Закери, выпав из состояния взвинченного предчувствия, в котором до того пребывал. – И что, нашла что-нибудь?

– Ну, не очень много, наша система так завязана на штрихкод, что если компьютер его не распознает, то до описания фиг доберешься. Поэтому я пошла в карточный каталог, как в старые времена, еще до автоматизации, где эти, знаешь, деревянные ящики с бумажными карточками, посмотреть, не значится ли там эта книга. Нет, не значится, но мне удалось расшифровать код, там есть две цифры, которые указывают, когда книгу добавили в систему, так что я проверила ее перекрестно.

– Ух ты! Настоящее библиотечно-детективное следствие.

– Ха, спасибо. Но в результате выплыло только то, что книга из частного собрания. Владелец умер, и наследники раздали его библиотеку по университетам. Я обновила данные и записала, как его звали, так что, вдруг ты захочешь взглянуть на другие издания из этой партии, можно будет распечатать весь список. Если тебя это интересует, пока занятия не начнутся, я работаю чаще всего по утрам. – Елена роется в сумке и достает сложенный вдвое обрывок линованного тетрадного листа. – Некоторые в зале редкой книги, а не в абонементе, но это не проблема. Я сделала новую каталожную запись, так что книга отсканируется, когда будешь ее возвращать.

– Вот спасибо, – говорит Закери и берет у нее бумажку. Документ получен, звучит у него в голове чей-то голос. – Это здорово, я скоро непременно зайду.

– Отлично, – отвечает Елена. – И спасибо, что пришел сегодня. Интересно поговорили. Ну, увидимся.

И она уходит, не дав ему попрощаться.

Закери разворачивает бумажку. Там две строчки, написанные на удивление четким почерком.

Из частного собрания Дж. С. Китинг, подарено в 1993 г.

Дар Фонда Китинг