Читать книгу Беззвездное море - Эрин Моргенштерн - Страница 9

Сколько существуют на свете пчелы, столько и хранители пчел.

Рассказывают, что поначалу был один-единственный пчеловод-хранитель, но поскольку истории множились, возникла нужда в новых.

Хранители появились прежде служителей, прежде стражей. Прежде хранителей появились пчелы и истории. Трепетали крылышками, жужжали.

Хранители появились прежде ключей.

Обычно об этом забывают, поскольку они олицетворяют собой ключи.

Забыт также и тот факт, что когда-то был только один ключ. Длинный, тонкий ключ из железа с позолоченной головкой.

Копий с него сделано сколько угодно, но первый – главный. Копии на цепочках свисают с шей всех хранителей. Ключи так часто бьются им в грудь, что, кажется, впечатываются в нее, металл изнашивается о кожу, оставляя на ней свой след.

Таково происхождение традиции. Теперь об этом все позабыли. Идея отпечатка на коже возникает из-за отпечатка на коже. Связь явлений очевидна, пока смысл ее не выветрится из памяти.

Роль хранителей менялась со временем, больше, чем у других. Служители зажигают свои свечи. Стражи передвигаются незаметно и всегда настороже.

Хранители пчел когда-то только ухаживали за пчелами и за их историями.

По мере того как территория расширялась, они устраивали комнаты, распределяя истории по типу, либо длине, либо следуя неведомой прихоти. Врезали полки для книг в камень, изготавливали металлические стеллажи и застекленные шкафчики, ставили столы для тяжеленных кодексов и фолиантов. Кресла и подушки, чтобы удобно было читать, лампы для освещения. Добавляли комнат по ходу дела. Строили круглые, с камельком посередке, где так отлично собраться и рассказывать друг другу истории. Или похожие на пещеры, с хорошей акустикой, где можно устраивать представления, пересказывать сочиненное языком танца и песни. Мастерские, где книги починяют, кабинеты, где книги пишут, пустые комнаты на тот случай, если возникнет какая-нибудь нужда.

Хранители делали двери для комнат и ключи, открывать их или держать запертыми. Поначалу ко всем дверям подходил один ключ.

Когда дверей стало много, потребовалось больше ключей. Было время, когда хранитель узнавал каждую дверь, каждую комнату, каждую книгу. Теперь не так. Поэтому они завели индивидуальные секции. Крылья. Уровни. Один хранитель, пожалуй, всех других и знать-то не может. Движутся они кругами, порой пересекаясь, порой нет.

Они выжгли свои ключи у себя на груди, чтобы их всегда отличали как хранителей. Это напоминание об ответственности, даже если ключ (или ключи) висит не на шее, а на крюке, вбитом в стену.

И хранителем становятся теперь тоже иначе.

Поначалу их выбирали и воспитывали как хранителей. Выбирали из тех, кто родился в Гавани или был привезен туда таким юным, что даже небо помнил как сон. С малых лет их учили книговедению и пчеловодству, и в игрушки давали деревянные ключи.

Со временем было решено, что выбор пути, как у служителей, должен быть добровольным. В отличие от служителей вызвавшиеся проходят подготовку. Те, кто готов продолжить после первого подготовительного периода, вступают во второй. После второго оставшиеся вступают в третий.

Вот в чем состоит третий период подготовки.

Будущий хранитель должен выбрать историю. Любую, какую захочет. Сказку, или миф, или анекдот о поздней ночи и чрезмерном количестве бутылок вина, только это не может быть история, которую он придумал сам.

(Многие из тех, кто верит, что хочет в хранители, на самом деле – поэты.)

Выбранной историей они занимаются целый год.

Необходимо выучить ее на память. Больше, чем наизусть, впустить в сердце. Не так, что просто произносишь слова, а так, словно чувствуешь их, а сюжет осязаешь буквально, слово за словом: как он, поднимаясь, падая, торопясь или запинаясь, движется к своему пику. Так, чтобы вспомнить и пересказать с таким чувством личной причастности, словно сам эту коллизию пережил, и так беспристрастно, словно побывал каждым, кто в ней участвует.

Через год испытуемого приводят в круглую комнату, в которой только одна дверь. Два простых деревянных стула стоят один напротив другого.

Свечи усеивают округлые стены, как звезды, сияя из бра, развешенных с неравными интервалами.

Каждый кусочек стены, не занятый свечой или дверным проемом, увешан ключами. Начиная от пола по всей стене и продолжаясь невидимо над самой высокой свечкой в тени, сгущающейся над головой. Длинные медные ключи и коротенькие серебряные, ключи со сложной бородкой и с нарядной декоративной головкой. Есть очень старые, источенные временем, но все вместе они посверкивают в свете свечей.

Здесь хранится копия каждого из ключей, какие только есть в Гавани. Если какой-то понадобится, сразу делают дубликат, который займет его место, так что не теряется ни один.

Единственный ключ, которому близнеца в этой комнате нет, это тот, каким открывается дверь в стене.

Это комната, сбивающая с толку. Так задумано.

Будущего хранителя, когда его приводят сюда, просят присесть. (Большинство выбирает тот стул, что лицом к двери. Но те, кто выбирают стул к двери спиной, почти всегда выступают удачней.)

Их оставляют одних, когда на несколько минут, а когда и на час. Потом кто-нибудь входит и садится на стул напротив.

И тут они рассказывают свою историю.

Рассказывать ее они могут как им угодно. Но нельзя выходить из комнаты и с собой приносить ничего нельзя. Ни реквизита, ни текста.

Они не обязаны сидеть сиднем, хотя их единственный слушатель – обязан.

Некоторые повествуют сидя, предоставляя голосу сделать всю работу. Но не возбраняется оживить представление, как придет в голову: излагай, хоть стоя на стуле, хоть расхаживая.

Одна испытуемая, было дело, подошла к слушателю сзади, облокотилась на спинку его стула и всю историю прошептала ему в ухо.

А еще один свою долгую и многосложную повесть всю целиком пропел, от сентиментального зачина через воющую боль и снова к тихой мелодии.

А третья, используя стул свой как инструмент, по ходу действия погасила одну за другой все свечи и завершила свой ужасающий рассказ в темноте.

Как только история закончена, слушатель удаляется.

Испытуемый остается один, когда на несколько минут, а когда и на час.

Потом приходит хранитель. Некоторых поблагодарит за труды и отпустит.

А остальных попросит выбрать со стены ключ. Какой угодно.

Ключи не подписаны. Выбор делается исходя из ощущений, подчиняясь инстинкту или следуя эстетическим предпочтениям.

Ключ принят, и испытуемый возвращается на свой стул. Тут ему завязывают глаза.

Ключ, который он выбрал, раскаляют в огне и прижимают к груди испытуемого. Шрам-отпечаток располагается примерно там, где был бы ключ, если его носить на цепочке вокруг шеи.

В темноте хранитель видит себя самого внутри той комнаты, которую выбранный им ключ отмыкает. И по мере того, как притупляется острота боли, он начинает видеть все комнаты. Все двери. Все ключи. Все вещи, которые ему отныне хранить.

Тех, кого делают хранителями, делают ими не потому, что они люди высокоорганизованные, понимают в механике, преданны или достойны больше других. Нет. Преданность – удел служителей. Достоинство – удел стражей. Хранители сильны присутствием духа и никогда его не теряют.

Их делают хранителями, потому что они понимают, зачем мы здесь.

Почему это важно.

Потому что они понимают в историях.

Они чувствуют жужжание пчел в своих венах.

Но так было раньше.

А теперь есть только один.

Закери Эзра Роулинс, прежде чем забрать свое пальто из гардероба, трижды поглядывает на часы. Перечитывает записку. Терпение и Стойкость. Час ночи. Принесите цветок.

На девяносто четыре процента он уверен, что Терпение и Стойкость – это имена львов на ступеньках Нью-Йоркской публичной библиотеки, которая всего в нескольких кварталах отсюда. Оставшиеся шесть процентов неуверенности не стоят того, чтобы рассматривать иные возможности, да и минутная стрелка, похоже, отмеривает время быстрей, чем ей это свойственно.

– Благодарю вас, – говорит он гардеробщице, которая приносит его пальто, и делает это с чрезмерным энтузиазмом, судя по выражению ее лица, каковое легко считывается, несмотря даже на то, что часть лица скрыта под маской, но Закери уже на полпути к выходу.

Там он медлит, припомнив единственную инструкцию, содержащуюся в записке, и, стараясь действовать незаметно, вытягивает один цветочек из композиции, поставленной у входной двери. Цветок бумажный, лепестки вырезаны из книжных страниц, но, что ни говори, это цветок. Другого ему не найти. Сойдет.

Прежде чем выйти, он снимает маску, засовывает ее в карман пальто. Без маски ему уже как-то не по себе.

Уличный воздух сталкивается с ним ледяной стеной, и тут же он сталкивается с чем-то еще, покрепче, что сбивает его с ног.

– Ох, ради бога, простите! – раздается над ним.

Часто моргая, Закери, поднимает глаза, ужаленные морозом, и затуманенное выпитым зрение настаивает на том, что к нему обращается очень вежливый полярный медведь.

Еще пару раз сморгнув, он добивается того, что полярный медведь утрачивает некоторую долю своей пушистости и размытости и оборачивается белоснежно-седой дамой в столь же белой шубке. Дама протягивает ему руку в белой перчатке.

Приняв руку, Закери позволяет даме-медведице помочь ему подняться на ноги.

– Бедняжка, – сочувственно говорит она, а белые перчатки ее порхают над его плечами и лацканами, сами при этом каким-то чудом не пачкаясь. Дама озабоченно поджимает ярко накрашенные губы. – Вы целы? Я даже не видела, куда я иду, такая глупость!

– Все в порядке, – отвечает Закери, брюки его в ледяной крошке, а плечо ноет. – А у вас? – интересуется он, хотя ни у дамы, ни у ее шубки ни волосок с места не сбился, и обе они кажутся теперь даже не белыми, а скорей серебристыми.

– Я цела-невредима в той же мере, в какой невнимательна, – отвечает она, снова порхая перчатками. – Давненько никто не падал к моим ногам, даже в таких обстоятельствах, так что я, в целом, признательна вам, мой дорогой.

– К вашим услугам, – кланяется Закери, автоматически улыбаясь. Боль в плече утихает. Он чуть было не спрашивает даму, не с маскарада ли она возвращается, но его слишком заботят убегающие минуты. – Хорошего вечера! – прощается он и, оставив ее в пятне света под навесом у входа в “Алгонкин”, торопится дальше.

Свернув на Пятую авеню, он снова сверяется с часами. Несколько минут еще есть.

По мере того как он приближается к библиотеке, под шуршание автомобильных шин по влажной дороге, его автопилот начинает сбоить. Руки окоченели. Глянув на них, он видит уже помятый бумажный цветок. Подносит его ближе к глазам, может, станет понятно, из какой книги сделаны лепестки, но текст по-итальянски.

Подойдя к библиотеке, он замедляет шаг. Несмотря на поздний час, народ вокруг есть. Несколько мужчин, все в черных пальто, смеются и болтают на светофоре, ждут зеленого света, чтобы перейти улицу. У низкой каменной стенки целуется какая-то парочка. На лестнице никого нет, и библиотека закрыта, но львы на своем посту.

Закери проходит мимо того, который вроде бы Стойкость, и останавливается ровно посередине между двумя львами. Смотрит на часы: две минуты второго.

Неужели он пропустил встречу, если, конечно, это была встреча, или нужно еще подождать?

“Жаль, не захватил книгу”, – привычно думает он, как всегда, когда нужно убить время, тут же припоминает, что как раз захватил, и лезет во внутренний карман пиджака. Но “Сладостных печалей” там нет.

На всякий случай он проверяет все имеющиеся карманы. Втуне.

– Не это ли ищете? – спрашивает кто-то из-за спины.

На библиотечной лестнице несколькими ступеньками выше Закери стоит человек в коротком пальто полувоенного покроя, с поднятым воротником и заправленным внутрь толстым шерстяным шарфом. Темные волосы с проседью на висках обрамляют лицо, которое допустимо было бы назвать красивым, если снабдить красоту эпитетами “суровая” и “непривычная”. Он в черных брюках и начищенных туфлях, но Закери не помнит, чтобы видел его на балу.

Рукой в черной перчатке он держит “Сладостные печали”.

– Вы ее у меня украли! – ахает Закери.

– Нет, украл ее у вас кое-кто еще, а вот я выкрал ее у них, – объясняет человек, спускаясь по ступенькам и останавливаясь рядом с Закери. – Не стоит, не благодарите меня.

Волоски на затылке Закери узнают голос раньше, чем он сам. Это рассказчик.

– За вами следят люди, которым эта книга нужна, – продолжает тот. – Пока что они думают, что она у них. У нас сейчас есть окно во времени, в которое им ходу нет, окно это закроется примерно через полчаса, когда до них дойдет, что они потеряли. Пойдемте со мной.

Человек засовывает “Сладостные печали” в карман пальто, миновав Терпение, спускается с лестницы и направляется на юг. Он идет, не оглядываясь. Закери, помедлив, следует за ним.

– Кто вы? – спрашивает Закери, нагнав человека, когда тот уже на углу.

– Можете называть меня Дориан.

– Вас в самом деле так и зовут?

– Разве это имеет значение?

В молчании они переходят улицу.

– А для чего цветок? – спрашивает Закери, окоченелыми пальцами приподняв бумажный цветок.

– Хотел посмотреть, следуете ли вы инструкциям, – отвечает Дориан. – Вы справились, хотя цветок и не настоящий. Умеете, по крайней мере, импровизировать.

Дориан забирает цветок, укорачивает у него стебелек и вставляет себе в петлицу.

Закери прячет онемевшие руки в карманы.

– Вы даже не спросили, кто я такой, – замечает он, не понимая, как можно быть таким загадочным и таким неприятным одновременно.

– Вы – Закери Эзра Роулинс. Закери, ни в коем случае не Зак. Родились 11 марта 1990 года, в Новом Орлеане, штат Луизиана. В 2004-м, вскоре после того, как родители развелись, переехали с матерью на север штата Нью-Йорк. Последние пять с половиной лет учитесь в университете в Вермонте, в настоящее время работаете над диссертацией по теме “Гендер и нарратив в современных видеоиграх”. Индекс академической успеваемости очень высокий. Интроверт с умеренной склонностью к беспокойству. Есть несколько человек, с которыми вы дружны, но по-настоящему близких друзей нет. Дважды состояли в серьезных романтических отношениях, оба раза дело кончилось плохо. В начале этой недели вы взяли книгу в библиотеке, вследствие чего книга засветилась в онлайн-каталоге и с тех пор ее, и вас вместе с ней, стало возможно отслеживать. Следить за вами труда не составляет, но они дополнительно прослушивают ваш телефон и установили “маячок”, который вы, к счастью, оставили у себя в отеле. Вы любите хорошо приготовленные коктейли и натуральное какао, и, пожалуй, вам следовало бы носить шарф. Так что я знаю, кто вы.

– Вы забыли еще, что я Рыбы, – сквозь сжатые зубы цедит Закери.

– Ну, я полагал, это и так понятно при упоминании даты рождения, – дернув плечом, отвечает Дориан. – А я Телец, и если мы выберемся из этой истории, стоит, пожалуй, попросить вашу матушку составить мне гороскоп.

– А про мать-то мою что вам известно? – в изнеможении спрашивает Закери.

Он с трудом поспевает за Дорианом, и на каждом перекрестке порыв ледяного ветра пронизывает его насквозь. Следить за названиями улиц он перестал, но, похоже, движутся они на юго-восток.

– Мадам Лав Роулинс, духовный наставник, – говорит Дориан, в очередной раз куда-то свернув. – Жила на Гаити всего до четырех лет, но порой имитирует акцент, поскольку есть клиенты, которым такое по вкусу. Специализируется на психометрии, балуется гаданием на картах таро и чайных листьях. В Новом Орлеане вы жили над ее магазином. Там ведь и находилась та дверь, которую вы не открыли, верно?

Закери удивлен, откуда ему известно про дверь, но потом простой ответ сам приходит ему в голову.

– Вы прочли книгу!

– Просмотрел несколько первых глав, если их можно назвать главами. Мне было любопытно, отчего вы так к ней привязаны. Теперь я понимаю. Они не должны знать, что вы в книге, иначе вами заинтересуются еще больше, сейчас-то они гоняются за книгой.

– Да кто же они такие?! – вздыхает Закери, и они сворачивают на улицу пошире, в которой он узнает Парк-авеню.

– Группка вздорных ублюдков, которым кажется, что они делают благое дело, хотя это сущее заблуждение. – Дориан так ощетинивается, что, на взгляд Закери, раздражение его может иметь личную подоплеку и не исключено, что оно обоюдно. – Мог бы преподать вам урок истории, но сейчас времени на это нет.

– Так куда мы идем?

– В их американскую штаб-квартиру, которая, к счастью, всего в нескольких кварталах отсюда.

– Погодите, мы что, идем к ним? Я не.

– Там сейчас почти никого нет, и это нам на руку. Когда придем, вы отдадите им это.

Дориан достает из сумки книгу, но это не та. Эта потолще, синяя и кажется очень знакомой, а на крышке выдавлен золотом рисунок. Бюст Ареса.

Закери поворачивает ее корешком, взглянуть на заглавие, но он и так знает, что там. “Век сказаний, или Красота мифологии”. Библиотечная наклейка с шифром отодрана.

– Вы взяли ее из библиотеки! – Обвинение звучит как очевидность, стоит произнести его вслух. – Вы там были!

– Правильно, Когтеврану – десять очков! Хотя не очень-то умно было с вашей стороны собрать все книги и оставить их без присмотра, когда вам маффина захотелось.

– Маффин был вкусный! – защищаясь, протестует Закери, и Дориан, ему на удивленье, смеется – приятным, глубоким смехом, от которого становится немного теплей.

– Вкусный маффин – это просто кекс без глазури, – замечает Дориан, а потом возвращается к делу: – Вы должны принести им эту книгу.

– Разве они не поймут, что книга не та?

Откинув заднюю крышку переплета, Закери видит, что штрихкод тоже снят, а на его месте инициалы: “Дж. С. К”.

– Те, кто за вами следил, конечно, поняли бы, – говорит Дориан. – Но им сейчас не до того. А те, на кого оставлена их коллекция, птицы низкого полета, им невдомек, о какой в точности книге речь. Вы дадите им эту, возьмете у них другую для меня, и тогда я верну вам вашу.

Он снова показывает “Сладостные печали”, и у Закери мелькает мысль, что хорошо бы выхватить ее и дать деру. Но руки у него так замерзли, что невмочь вынуть их из карманов. И потом, этот тип, как бы его ни звали, скорей всего, запросто его догонит.

– Какой смысл во всем этом книгообмене? – спрашивает он взамен.

Дориан снова прячет “Сладостные печали” в карман.

– Вы поможете мне с книгообменом, а я отведу вас туда.

Пояснять, куда именно, не требуется, но Закери теряется, что на это сказать. Неоновый свет вывески, мерцая, раскрашивает снежный сугроб на обочине то в красный из серого, то снова из серого в красный.

– Оно существует, – утвердительно говорит он.

– Конечно же, существует, – отвечает Дориан. – Вам ли не знать. Вы чувствуете это нутром, иначе вас здесь бы не было.

– Оно. – начинает было Закери, но закончить вопрос не может.

Оно такое же, как в книге? Ему смертельно хочется это узнать, но, наверно, думает он, настоящее никогда не опишешь словами. Оно всегда больше.

– Без моей помощи вам туда не попасть, – продолжает Дориан, когда они стоят на красном свете светофора, хотя машин близко нет. – Ну, разве что у вас есть какая-то договоренность с Мирабель, о которой мне неизвестно.

– А кто это – Мирабель? – спрашивает Закери.

Включился зеленый, и они как раз посреди проезжей части. Дориан останавливается, поворачивается к Закери, в глазах вопрос, брови недоверчиво подняты.

– Что такое? – удивляется Закери, когда пауза затянулась настолько, что уже неудобно, и смотрит направо-налево, не наедет ли на них кто.

– Вы не зна… – и Дориан себя обрывает. Скептически вздернутые брови сдвигаются, придав лицу выражение озабоченности, он поворачивается, чтобы перейти наконец улицу. – Да ладно, сейчас недосуг, мы почти пришли. Прошу вас слушать меня очень внимательно и точно следовать указаниям.

– Импровизировать можно? – вырывается у Закери резче, чем ему бы хотелось.

– Только если иного выхода не будет. И ручек пишущих никому не одалживайте, если вам интересно, где именно вам привесили “маячок”. Тому, кто откроет дверь, скажете, что вам надо передать книгу в архив. Книгу покажете, не выпуская ее из рук. Если сразу не впустят, скажите, что вас послал Алекс.

– Кто это Алекс?

– Никто, это пароль. На вас должно быть вот это, позаботьтесь, чтобы это заметили, но особенного внимания не привлекайте, этот вариант несколько устарел, они сейчас немного другие носят, но лучше я ничего не нашел.

Дориан подает ему брелок на длинной цепочке. Серебряный меч.

– Вас проведут через холл, потом по лестнице в один пролет подниметесь в другой холл, в который выходят несколько запертых дверей. Одну вам откроют. Примерно в это время прозвенит дверной колокольчик. Тому, кто будет вас сопровождать, придется ответить. Скажите ему, что сами положите книгу на место и сами найдете выход, это обычная практика и удивления не вызовет. Сопровождающий вас оставит.

– Почему вы так в этом уверены? – спрашивает Закери, надевая цепочку, в то время как они делают очередной поворот. Улицы в этом районе в основном жилые, озелененные, в угловых домах магазины и рестораны.

– Там строгие требования протокола, и некоторые выполняют их даже строже других, – отвечает Дориан, ускоряя шаг. – Всегда отвечать на дверной звонок – одно из строжайших и соблюдается в первую очередь. Далее. В комнате книги, на полках и в стеклянных витринах. Вас интересуют как раз витрины. В одной из них будет книга в переплете из коричневой кожи, с потертым позолоченным обрезом. Вы сразу ее узнаете. Поменяйте ее на Булфлинча. Сразу же спрячьте книгу под пальто, в холлах камеры. Голову наклоняйте пониже, хотя я не думаю, что кто-то из тех, кто камеры мониторит, узнает вас по фотографии.

– У них есть моя фотография? – изумляется Закери.

– Да, та, что из школьного выпускного альбома, ничего похожего, не волнуйтесь. Возвращайтесь тем же путем, вниз по лестнице, но, спустившись в холл, заверните налево за лестницу. Там есть спуск в подвал, в котором – задняя дверь. Она ведет в садик, в дальнем конце садика – калитка. Закроете за собой калитку – поверните направо. Идите до конца проулка на улицу. Я буду ждать через дорогу. Как только замечу вас, начну идти. Следуйте за мной шесть кварталов, и когда будете уверены, что за вами никого нет, нагоните. Вот и все. – Дориан останавливается в затемненном углу. – В середине квартала налево, серое здание, черная дверь, номер 213. Вопросы есть?

– Да, есть, – отвечает Закери тоном повыше, чем собирался. – Кто вы, черт побери, такой? Откуда вы взялись? Почему сами не можете это сделать? Что такого важного именно в этой книге, и кто на самом деле эти люди, и что мышь сделала с сердцем Судьбы? Кто такая Мирабель и в какой момент всей этой конспирации мне наконец дадут вернуться в гостиницу за моими окулярами? То есть, конечно, очками?

Дориан со вздохом поворачивается к Закери, лицо его лишь наполовину в тени, и теперь видно, что он моложе, чем кажется, его старят седеющие виски и сурово сдвинутые брови.

– Простите мое нетерпение, – приглушив голос, говорит Дориан, делает шаг ближе и быстро оглядывает улицу. – У нас с вами один и тот же пункт назначения, но прежде, чем мы направимся туда, мне нужна эта книга. Сам я добыть ее не могу, потому что там меня знают, и если я суну нос в дверь, то больше уже не высуну. Я прошу вашей помощи, потому что верю, что вы захотите мне помочь. Я прошу вас. Даже, если вы настаиваете, умоляю.

Впервые голос Дориана становится таким, каким он был в темноте на маскараде, с тем музыкальным ритмом сказа, звучание которого и уличную подворотню способно в святилище обратить.

Дориан не отводит глаз, и на мгновенье то ощущение у него в груди, которое Закери полагал волнением, сделалось чем-то совершенно иным, но затем снова стало волнением. Его бросает в жар.

Он не знает, что сказать, поэтому просто кивает, поворачивается и уходит, оставив Дориана в тени, сердце бухает у него в ушах, ноги влекут по пустынной улице мимо особняков из коричневатого песчаника, освещенных лужицами света, падающего от фонарей, и мерцанием огоньков, праздничными гирляндами петляющих в кронах деревьев.

Что ты делаешь? Что ты творишь? – спрашивает голос у него в голове, но внятного ответа у него нет. Не знает он, что, почему и даже где, собственно, потому что забыл взглянуть на табличку с названием улицы на углу. Он может идти себе и идти, поймать такси, вернуться в отель. Но он хочет назад свою книгу. И хочет знать, как все продолжится.

Ему дали задание, квест, он пройдет его до конца. На некоторых зданиях номеров не разглядеть, это могло бы сбить с толку, но безошибочно понимаешь, когда дойдешь до того, что нужно. Это здание отличается от соседних. Фасад не коричневого камня, а серого. Окна забраны фигурными черными решетками. Будь на фасаде флаг, можно было бы предположить, что это посольство. Или закрытый клуб. Как-то на вид дом слишком холоден для жилья.

Перед тем как подняться по ступенькам, он смотрит туда, где оставил Дориана, но если тот и ждет его, то этого не понять. Закери прокручивает полученные инструкции в голове и идет к двери, тревожась, все ли он помнит.

Парадный вход освещен замысловатым фонарем, который висит над металлической табличкой. Закери наклоняется, чтобы ее прочитать.

Клуб коллекционеров

Ни часов работы, никакой другой информации. Стекло над дверью матовое, сквозь него виден свет. Дверь черная с золотыми цифрами: 213. Определенно это оно.

Закери собирается с духом и нажимает кнопку звонка.