Читать книгу Октавиус - Эрнест Марцелл - Страница 5

Утром я встал довольно поздно – гораздо позже обычного. Голова все еще потрескивала от вчерашнего. Гордон принес мне в комнату умывальные принадлежности. Я ополоснул лицо и руки ледяной водой, и более или менее пришел в себя. За завтраком все были необыкновенно молчаливы и проронили всего лишь пару-тройку слов. Каждый был погружен в какие-то свои думы и бесконечно проворачивал в своей голове предстоящую встречу со стариком Блейком. Безусловно, меня ему представит Элизабет, однако это вряд ли особо расположит ко мне старого сухаря.

Я долго возился в шкафу, выбирая себе туалет, и не меньшее время провертелся возле зеркала, прикидывая то так, то эдак. В итоге выбрал синий жюстокор с перламутровыми пуговицами, бриджи и туфли с белыми чулками. Это было скромно, неброско, но выразительно, модно и, самое главное, в чисто английском стиле. Во всяком случае, я точно знал фанатическую приверженность Блейка исконно английским традициям: он ненавидел французское, испанское, а также германское, вместе взятое. Однако в то же время предпочитал во всем строгость и отсутствие всяческих излишеств, так что первый взгляд, брошенный на меня, должен если уж не вызвать расположение ко мне, то, во всяком случае, и не произвести отрицательного впечатления. Любовь с первого взгляда вызвать трудно, но вот неприязнь можно запросто – и, в отличие от первой, вторая проходит за гораздо больший срок. И, как в случае с любовью, от ненависти ее точно так же отделяет лишь один шаг.

Я вновь посмотрелся в зеркало и, не найдя в своем облике больше изъянов, вышел из комнаты, прихватив со стола шляпу. Внизу Гордон подал мне кафтан и последний писк нынешней моды – тонкую тросточку с серебряным набалдашником. Облачившись в дорожное, я в последний раз взглянул на провожавших меня домашних, сгрудившихся возле входа на лестницу. Было полное впечатление, что они провожают меня если не на каторгу, то уж точно на войну. Мать, подойдя ко мне, молча перекрестила меня и поцеловала на прощанье. Отец окинул меня довольно хмурым взглядом, из которого следовало, что он также поддержал мой наряд и пожелал удачи. Даже Дэнис держался с какой-то необычайной для него выправкой и впервые в жизни был застегнут на все пуговицы. Слов было сказано крайне мало – все прекрасно понимали, что от исхода сегодняшнего вечера зависит наше будущее. Я посмотрел на часы, молча кивнул головой и вышел на улицу…

Через полчаса я уже неуклюже вылез из колымаги и, кинув извозчику шиллинг сверх положенного, направился к Блейкли-холлу. Это был большой трехэтажный особняк в стиле барокко, стоявший на громадной парковой территории и окруженный изящной чугунной оградой. Остановившись перед воротами, я назвался привратнику и немедленно был пропущен через калитку на гравийную дорожку, ведущую к парадному входу. Элизабет уже нетерпеливо ждала меня там и, увидев, просияла улыбкой. Подобрав свои юбки, она подлетела ко мне и, обвив руками шею, приникла в жадном поцелуе. Взяв под руку, она потянула меня в большой зал, где уже было много народу. Высокие мраморные стены, огромные окна от пола до потолка, тяжелые хрустальные люстры, паркет из дорогих пород дерева, лепной потолок – этот дом мог вполне претендовать на звание дворца, словно лишний раз подчеркивая статус своего хозяина. Этот человек также присутствовал в зале и, хотя ничем особым не выделялся на фоне окружающих, сразу же обращал на себя внимание своим положением.

Стариком, как называли его за глаза практически все, с первого взгляда его нельзя было назвать. В свои семьдесят с лишним он выглядел на все пятьдесят, и, только присмотревшись повнимательнее, можно было определить истинный его возраст. Высокая, сухая словно кость фигура, прямая осанка, вздернутый подбородок – все выражало собой непоколебимую приверженность старым порядкам. Однако облачен он был в черный приталенный фрак с белым галстуком, что говорило: он отнюдь не является сторонником устаревших вещей и взглядов и старается идти в ногу со временем. Его широкое, открытое лицо имело на удивление мало морщин, но молодым также не казалось. Глубокие, грубые складки, практически полное отсутствие переносицы и нависшие густые брови придавали его лицу весьма отталкивающее выражение. А его маленькие злые глазки, подозрительно пронизывающие собеседника, говорили о том, что даже среди близких друзей у него не было человека, которому он мог бы всецело доверять, и являлись прямым зеркалом, отражавшим характер. Таков был отец Элизабет – Рональд Блейк, богатый вдовец и промышленник, о котором мне иной раз приходилось слышать.

Выходец из захудалого и обедневшего дворянского рода, он уже на склоне лет сумел поставить свое лесопильное производство на одной из верфей, которое развивалось с потрясающей скоростью. Блейк стоял в компании четырех довольно известных персон, одной из которых был граф Эдуард Глайд, по всей видимости, с супругой, а другой – бывший член парламента, находящийся ныне в отставке, – лорд Гуго Хьюз, также с дамой. Оба они, как и Блейк, были глубокими стариками, но по сравнению с ним выглядели сущими развалинами. А их почти отмершие по-нынешнему времени кафтаны с золотой вышивкой, кружевные воротнички и более чем нелепые старомодные парики только усиливали это впечатление, словно подчеркивая отчужденность этих людей от новой эпохи.

– Господа, – коротко присела в реверансе Элизабет, как только мы подошли к ним, – позвольте представить вам моего давнего знакомого. Ричард О’Нилл.

Все пятеро с любопытством уставились на меня. Прежде всего я проследил за реакцией самого Блейка и понял, что первый шаг был сделан верно. По одежке я был встречен хорошо. Блейк протянул мне руку, и я почувствовал, насколько крепкое у него пожатие. Остальные ответили мне только пустыми улыбками, после чего все вновь вернулись к своим разговорам, практически полностью забыв о моем существовании.

Впрочем, в следующую же секунду и Элизабет совершенно забыла о них, так как объявили первый танец – котильон, и она потащила меня на середину залы. Кружась в танце, она, счастливо улыбаясь, прижималась ко мне. Я, время от времени наклоняясь к ее ушку, шептал ей всякую дребедень, но за время танца успел увидеть все, что мне было нужно. Блейк со своими товарищами предпочли танцам отменный коньяк, дамы покинули их по каким-то неизвестным делам, и они оказались полностью предоставлены сами себе. Вопреки моим ожиданиям, ни Блейк, ни оба его высоких друга даже не думали как-то изолироваться от всех. Наоборот, каждый из гостей мог свободно присесть к ним и совершенно непринужденно поддержать их разговор. По всей вероятности, они просто чесали языки, что существенно облегчало мою задачу, так как уже не нужно было искать особого предлога, дабы подсесть к ним. Но буквально через несколько секунд я сделал еще одно открытие, которое существенно мне не понравилось.

Среди гостей присутствовал Стентон, которого я сначала не разглядел в общей толпе. Он также был в кругу друзей Элизабет и также имел на нее виды. Однако до сих пор на первом месте для нее был я, но теперь из нас двоих сыном богача являлся он – и это могло оказаться сильным препятствием, когда дело коснется решения со стороны Блейка. Не знаю, как Блейк относился к нему, но я весьма насторожился этим. К счастью, он также узнал меня и, судя по всему, тоже был очень недоволен моим присутствием. Стоило только мне отвлечься во время перерыва, как он ловко увел Элизабет, вытащив ее на следующий танец – чем только сыграл на руку мне. Я словно невзначай присел к компании Блейка и прислушался к их разговору, который они вели довольно громко. Между ними разгорелся безусловно дружеский, но очень пылкий спор – они обсуждали знаменитый бой «Ройял Джорджа» с двумя французскими линкорами.

Раскрасневшийся от дебатов Блейк (он никогда не позволял себе перебрать алкоголя) яростно доказывал своим двум оппонентам какую-то свою точку зрения относительно причин столь блестящей победы «корабля адмиралов». Но никак не мог одержать победы, что, судя по всему, было для него очень досадно. Я хорошо знал тему битвы в Кибероне и, выждав момент, умело ввинтился в разговор, сразу же приняв сторону Блейка. В довольно дерзких нотах я выразил свою точку зрения и немедленно обосновал ее, выдвинув парочку тезисов из Бугеровской «Теории корабля». Спустя несколько секунд я уже был своим в их споре, и мы с Блейком наголову разгромили обоих.

Разумеется, ни о каких обидах, несмотря на явный пыл, и речи не могло быть, но надувшийся индюком лорд Хьюз чванливо отошел в сторону и заговорил с какими-то пожилыми дамами. Глайд также отлучился куда-то, и мы остались с Блейком один на один. Он явно был удовлетворен победой – тщеславия, несмотря ни на что, ему было не занимать.

– Отличная победа, молодой человек! – сказал он, обращаясь ко мне. – Ловко мы их разделали! Теперь они надолго запомнят, как связываться со старым морским волком Рональдом Блейком!

Я подмигнул разносившему шампанское слуге, оказавшемуся поблизости как нельзя кстати, и сказал, обращаясь к Блейку:

– Тогда предлагаю поднять тост за такое событие.

– И то верно, – ответил он, взяв с подноса два бокала и протягивая один мне. – Это хорошая идея. Удивительно и в то же время приятно видеть столь хорошо просвещенного молодого человека. Нечасто встретишь подобное.

– Каждый истинный патриот своей страны должен знать и гордиться историей ее славных побед, – ответил я. – За старую Англию. За короля Георга.

Мы чокнулись, и я немного отпил из своего бокала. Еще один шаг был сделан – разговор завязался, и я скосил глаза на Стентона. Он по-прежнему с головой был увлечен Элизабет, но я мало был взволнован этим событием, так как знал, что условия нашего пари он помнил назубок и побоится даже бросить намек на что-либо подобное. Сейчас я чувствовал, что старик заинтересовался мною и вот-вот начнет прощупывать в своей самой прескверной манере – тогда горе будет, если ему удастся найти во мне хоть какую-то слабость.

– Вот теперь каким стал сын почтенного Джорджа О’Нилла! Давненько уже не видел вас, ох давненько! Эх, годы наши – иной раз просто завидую вам, молодым… Как вам моя дочь, не разочаровала еще?

Разумеется, что насчет Элизабет мне волноваться не приходилось – я как мог расписал ее красоту, изысканные манеры и удивительное воспитание. Это весьма польстило старику, и настроен он стал ко мне совсем дружески, что, правда, еще не значило абсолютно ничего.

– Вижу, что и вы неравнодушны к Элизабет, – сказал он, прекрасно зная, что именно я и есть главный претендент на руку его дочери, так как еще совсем недавно был не против нашей помолвки.

– Сомневаюсь, что есть на свете мужчина, который был бы равнодушен к такой леди, – ответил я. – Если только, конечно, он в здравом рассудке.

– У моей дочери огромное количество поклонников, – ответил Блейк. – Однако место подле нее займет только действительно достойный человек.

– Полагаю, что недостойных людей в вашем доме просто не может находиться, – я показал рукой на публику в зале, – недостойным личностям вход сюда попросту заказан.

– Это верно. В моем доме бывает много известных людей, – Блейк допил свой бокал и поставил его на стол. – И достойный человек – это не только тот, кто хорош собой, обладает галантными манерами и умеет хорошо танцевать…

Последнее было сказано с явным намеком, что было вполне в духе Блейка, однако я и ухом не повел на его провокацию, равнодушно допивая свое шампанское.

– А дочь моя еще слишком юна, дабы руководствоваться пока чем-то другим, кроме пылкости собственных чувств, – продолжил он. – И я как человек, для которого юношеские порывы души остались уже в далеком прошлом, и как всякий любящий отец желаю ей только добра и поэтому приложу все усилия по помощи в выборе действительно достойного ее мужа.

– Это верно, – теперь в свою очередь сделал выпад я. – Среди дворян тоже попадаются отъявленные проходимцы. Тут надо быть крайне осторожным. Достойный же человек обладает многими качествами. И одно из главных – это его независимость или ее приобретение.

– Это вы правильно заметили, – ответил Блейк. – Если кто-либо зависит от кого-либо или чего-либо, то он и принадлежит кому-либо или чему-либо, только не самому себе. А участь такого человека крайне незавидна. Во всяком случае, такому человеку точно не место возле Элизабет.

– Абсолютно с вами согласен, – ответил я, но тут к нам подлетела сама Элизабет, раскрасневшаяся от негодования, и довольно крепко ухватила меня за руку.

– Ричард! – воскликнула она, от гнева сверкая глазами. – Ты совсем оставил меня и, вероятно, успел забыть о моем существовании? Значит, ты сегодня пришел только для того, чтобы вдоволь наговориться?! Хорошо, значит можешь тогда… – О, простите, простите! – я мгновенно встал с места и, аккуратно взяв Элизабет за пальчики правой руки, повел на танец, кивнув Блейку.

Когда нам вновь удалось вернуться, он был уже не один. Рядом с ним снова сидел лорд Гуго Хьюз, сэр Глайд, их жены, и, что самое неприятное, к ним присоединился Стентон. Видимо, он тоже сообразил, куда дует ветер, и теперь сам навязался в их общество. Однако нескольких минут было достаточно, чтобы понять, что карта его бита. По всей вероятности, он весьма неудачно попытался блеснуть умом, а потом начал открыто льстить Блейку, чем окончательно оттолкнул всех. Даже невозмутимый Глайд поглядывал на него с нескрываемым раздражением.

Пылкая Элизабет скоро соскучилась от наших разговоров и вскоре исчезла в общем водовороте, пожилые дамы также покинули нас. Выдержка была тоже не свойственна Стентону, и, как я и предполагал, долго он усидеть на одном месте не смог: в течение всего последующего вечера он то подсаживался к нам, то убегал вновь. Остальные гости также время от времени подсаживались к нам, но довольно скоро опять уходили, так что можно с уверенностью сказать, что оставшийся вечер мы провели вчетвером. Я уже упоминал, что никаких серьезных разговоров они не вели, просто говоря обо всем, витавшем в воздухе, – и надо сказать, что нет ничего ужаснее, чем сидеть, слушая старческую болтовню о болячках и разных политических глупостях. Скоро уши у меня начали просто вянуть, однако я сидел, внимательно отслеживая нити разговора, и предпочитал молчать, но довольно часто ненадолго вмешивался в беседу. В итоге и мне начали задавать некоторые вопросы, на которые я столь же осторожно давал ответы. К концу вечера голова у меня самым настоящим образом распухла от услышанного за все это время, но зато я был полноправным участником их диспутов.

Гости потихоньку стали разъезжаться, и я наконец-то отдал себя в полноправное распоряжение Элизабет. Она была неимоверно обижена на меня за более чем явное обделение вниманием в такой вечер, который она рассчитывала провести сугубо с моей персоной, однако высказанные мной опасения по поводу ее отца быстро поставили все на свои места. Элизабет, вопреки устоявшемуся мнению Рональда, была весьма смышленой для своих лет и быстро поняла ситуацию – разумеется, она тоже хорошо знала о банкротстве моего отца и о своей невозможности идти поперек слова отца собственного. Зато теперь никто не мог помешать нам остаться хоть на краткое время наедине, чем мы и решили воспользоваться, быстро поднявшись на второй этаж.

Мы уже проскользнули в коридор, ведущий к комнате Элизабет, когда именно там натолкнулись на Рональда Блейка. Он сидел в одном из кресел и курил короткую американскую трубку. При виде нас у него в глазах мелькнула усмешка, он вытащил трубку изо рта и произнес:

– А вы и впрямь прыткий молодой человек. Значит, Элизабет не преувеличивала, рассказывая про вас столь интересные истории. Да, узнаю в вас вашего отца, по молодости мы с ним попадали в разные истории.

Элизабет покраснела до корней волос, необычайно смутившись, а я, даже глазом не моргнув, нарочно приобнял ее за талию.

– Оливер Стентон также поведал про вас много интересного. Да и не только он один, – продолжил Блейк. – И, по всей видимости, теперь я убеждаюсь, что это тоже истина.

Я ожидал от Стентона какой-нибудь пакости, и ожидания меня не обманули.

– Он сказал, что я карточный шулер? – удивился я.

– Вы игрок, – ответил Блейк, – причем заядлый. И проводите очень много времени за карточным столом в компании сынков богатых отцов, сорящих чужими деньгами направо и налево.

– Не сорящих, а проигрывающих, – отозвался я. – И хороший куш из них осел в моих карманах. Безусловно, Стентон отомстил мне за свой проигрыш недельной давности, когда был наголову разбит мною в партии в покер. Надо же было ему хоть как-то потешить себя после этого.

– Я слышал, что вы сами недавно поставили на кон крупную сумму, – продолжил Блейк.

– Мелочность не мой стиль, – ответил я. – Я либо играю на деньги (тут я особо выделил это слово), либо не играю вообще.

– А не хотите ли сыграть со мной в покер, – спросил вдруг Рональд. – В покер – скверную игру для шулеров, вполне справедливо считающуюся в высшем обществе проявлением самого дурного вкуса. И в которую, надо заметить, втайне напропалую дуется большая часть этого самого общества.

– Вызов принят, – ответил я. – Берегитесь, сэр Рональд, ибо я знаю, что давно хочет Элизабет. Так что, опасаюсь, мне, а не вам выпадет честь купить ей эту вещицу…

– В субботу, в двенадцать часов я буду ожидать вас в своем кабинете, – Рональд встал и протянул мне руку. – До свидания, сэр Ричард Львиное Сердце. Боюсь, что в воскресенье ваш отец будет очень недоволен вами…