Читать книгу Соблазн осенних акварелей - Ева Гончар - Страница 16

* * *

Майя и сама не знала толком, почему согласилась. Может, не захотела выглядеть трусихой – не столько в глазах управляющего «Сердца гор», сколько в своих собственных. А может, и в самом деле, увлеклась идеей маленького приключения. Так или иначе, но десять минут спустя, подобрав волосы и переодевшись в подходящие случаю бежевые капри и лёгкую белую блузку в золотисто-розовый цветочек, она явилась на задний двор. Артём дожидался там, вместе с Нури и Муратом. Первым делом Майя собиралась попросить Нури показать ей четвероногих подопечных. Однако при виде двух лошадей, к тому времени уже выведенных из конюшни и осёдланных, так сильно растерялась, что о своём намерении позабыла – и беспокоилась теперь лишь о том, как бы растерянность не стала совсем уж явной.

– Её зовут Аира, – с удовольствием произнёс Нури, подводя Майю к предназначенной ей лошади, серой в белых пятнышках.

Такие пятнышки, вспомнила Майя, называются «яблоками».

Аира лениво помахивала холёным хвостом и косила на будущую наездницу внимательным голубым глазом.

– Угостите её, – егерь вложил в Майину руку кусок сахара. – Раскройте ладонь… вот так. Она возьмёт.

После недолгого раздумья Аира потянулась к лакомству, мягкие лошадиные губы коснулись ладони, и сахар исчез. Майя медленно выдохнула, осторожно погладила тёплую шелковистую шею и вымолвила:

– Как по-твоему, мы подружимся?

Лошадь тихонько фыркнула и шевельнула ушами. Майе хотелось поверить, что это означает: «Да!»

Началась весёлая и слегка неловкая суета: Майе в шесть рук помогали забраться в седло, проверяли, удобно ли ей, подтягивали стремена, а потом сообща учили трогаться с места, поворачивать и останавливаться. Лошадка, и правда, оказалась смирной – движение и смех вокруг себя, и Майины ахи и вздохи она воспринимала с философским спокойствием. Её собрат, буланый черногривый жеребец Гучар, предназначенный Артёму, переступал с места на место и всхрапывал; вот он-то, видимо, нервничал – или попросту измучился в ожидании прогулки. Сама же всадница изо всех сил старалась не паниковать и втайне радовалась своей хорошей физической форме. «Ну и позорище было бы, – думала Майя, – если бы пришлось закидывать меня наверх, как куль с мукой!» В седло она взобралась хоть и с поддержкой, но самостоятельно – и держалась в нём крепко. И когда стало понятно, что Аира, действительно, слушается, подчиняясь командам и натяжению уздечки, страх отступил и рассеялся, освободив место жажде новых ощущений.

Тренировки ради Майя несколько раз прокатилась туда-сюда вдоль конюшни и псарни и, наконец, смогла осмотреться по сторонам. Постройки вплотную примыкали друг к другу, свободного пространства между ними почти не осталось, но, несмотря на это, ощущения тесноты не возникало – вероятно, потому, что чистота и порядок здесь были почти такие же, как в кухне у Натэллы. Майя полюбовалась лоснившимися довольством собаками, которые флегматично взирали на неё через сетку вольера. Поинтересовалась у Нури, сколько всего у него лошадей, получила ответ: четыре – и предложение познакомиться с остальными двумя. Отметила, какими влюблёнными глазами смотрит он на животных, как молодеет и светлеет его лицо и сколько радости появляется в его низком и хриплом голосе, когда он обращается к ним. И сделала вывод: этот человек абсолютно счастлив. Он получил всё, что хотел, и по доброй воле с полученным не расстанется. Майя хоть и с трудом, но могла себе представить, что Нури обидится на Артёма и начнёт «копать» под него лично. Однако вредить репутации «Сердца гор» старый горец не станет ни за какие коврижки.

Прямо сейчас, впрочем, ни о какой обиде речи не шло. С Артёмом Нури вёл себя приветливо и корректно, от прежнего раздражения не осталось и следа. Вместо него в интонациях и взгляде появилась едва заметная снисходительность, на которую впору было обижаться уже Артёму. Но дело есть дело – управляющий, если и чувствовал себя задетым, виду не подавал и вообще держался молодцом. «Всё в порядке, – понаблюдав за обоими, заключила Майя. – Даже лучше, чем я рассчитывала!» Она была очень довольна, что зимние усилия не пропали даром.

Кто её сумел удивить – так это Мурат! К Нури, как и предполагалось, он испытывал почтение, граничившее с подобострастием – указания егеря парнишка кидался выполнять раньше, чем тот успевал договорить. На Артёма такое почтение не распространялось, но повода упрекнуть себя в нарушении субординации Мурат не давал – он был и вежливым, и исполнительным. Чего-то большего от родственника Нури ожидать не стоило. Сюрпризом для Майи оказалось отношение Мурата к ней самой. Она пыталась завязать с ним разговор, пока он крутился рядом, снаряжая её на прогулку, но не добилась даже односложных ответов; взгляд у него стал ещё более настороженным, чем утром – и в какой-то момент Майя поняла: да он же просто боится! Как будто кто-то сказал ему, что она – опасная женщина, к которой лучше не приближаться… вот как это выглядело! Связан ли страх Мурата с «полтергейстом», оставалось только гадать. Мальчишка, конечно, всей душою предан Нури и вряд ли ввязался бы в сомнительную авантюру без его одобрения. Но, кроме Нури, есть ещё Мадина, на которую её жених тоже смотрит снизу вверх. А с Мадиной пока совсем ничего не ясно.

– У вас отлично выходит! – вмешался в Майины размышления наблюдавший за ней Артём, когда она в очередной раз проехала мимо. – По-моему, можно отправляться. Как думаете, Нури?

– Думаю, можно, – отозвался егерь от дверей конюшни.

– Как скажете! – Майя улыбнулась и заправила за уши выпавшие из пучка пряди. – Погодите только, я возьму тёмные очки, – полуденное солнце, даром, что октябрьское, светило очень ярко.

Артём помог ей спешиться, и она побежала в номер.

А там её ожидал очередной сюрприз. Отыскивая взглядом очки, она заметила, что коробка с красками и папка с рисунками лежат совсем не так, как были оставлены. Пары секунд хватило, чтобы убедиться: брошенные на журнальном столике принадлежности для рисования не только «сами собой» поменяли местоположение, но и изрядно уменьшились в количестве. Майя поняла, что лишилась самой тонкой и самой толстой кисточек, а заодно и желтых красок всех оттенков – золотистых, рыжеватых и охристых, названия которых – «индийская», «неаполитанская», «тициановая» – звучали для неё, как музыка.