Читать книгу Рассказы москвича - Евгений Дудкин - Страница 4

Собравшись в Ковно, армия Апраксина, отягощенная огромными обозами, двинулась на запад. 16 июня она форсировала Неман и через литовские и польские земли медленно стала подвигаться к прусской границе. Поскольку по приказу Фридриха зимой у местного населения было скуплено почти все зерно, в армии Апраксина сразу обнаружилась большая нужда в хлебе и солдаты голодали. Но остались позади унылые и грязные деревни и местечки, которые уже успели пошерстить казаки. И вдруг все преобразилось – армия вступила в Пруссию. Солдаты дивились на аккуратные дома, обсаженные деревьями твёрдые дороги, множество хорошо устроенных плотин в сырых местах и доброжелательно, как ни странно, настроенных многочисленных жителей, которые врагам своего короля выносили воду и еду. От такого отношения на время присмирели даже казаки и калмыки.

Но меры предосторожности принимались. Биваки обносились рогатками, выделялись усиленные пикеты, иногда и с пушками. На одной из дневок случился конфуз. Неожиданно в лагере вдруг раздался взрыв и началась суматоха, фузелеры (иначе-фузилеры) хватали ружья и готовились палить, носились всадники, прислуга начала выкатывать орудия, готовясь отбить нападение невидимого пока неприятеля. Суета длилась до тех пор, пока какой-то генерал, страшно ругаясь и колотя тростью по головам и плечам зазевавшихся, снося артельные котлы с похлебкой, не проехал рысью по лагерю. Причина происшедшего выяснилась много лет спустя – это были проделки будущего писателя Болотова Андрея. Из озорства и любопытства молоденький подпоручик насыпал на сковороду селитру в смеси с какой-то дрянью, поставил на костёр, она и рванула, перепугав половину вагенбурга.

2-й Московский полк князя А.А.Прозоровского из 2-й дивизии, а по численности, скорее, корпуса, генерал-поручика В. А. Лопухина участия в представлении избежал, поскольку по понтонному мосту только ещё переходил на левый берег Прегеля и расположиться на отдых на успел. Взвод прапорщика Андрея Данилова, пропуская обозные повозки и полковую артиллерию, ожидал своей очереди. За рекой на возвышенности расстилалась широкая равнина со всех сторон окружённая густыми лесами. Левее виднелись красные черепичные крыши селения Норкиттен и дорога, идущая от него в дефиле между лесом и глубоким оврагом с ручьём Ауксин. Русские полки расходились по всей равнине и устраивали лагерь. Московцам вместе со всей дивизией предстояло занять дефиле. Левее их на высотах у деревни Зитерфельде позицию занимал авангард армии – войска саксонского генерала на русской службе Сибильского. 1-я дивизия генерала Фермора располагалась правее войск Лопухина. За ними встали 4 пехотных полка резерва армии под командованием генерал-майора Петра Румянцева. На крайний правый фланг вдоль берега Прегеля выдвинулась 3-я дивизия генерал-аншефа Ю.Ю.Броуна.

Точное местонахождение пруссаков пока ещё не было установлено несмотря на присутствие в армии большого количества легкой кавалерии. Казаки и гусары разведкой особенно себя не утруждали, главное внимание уделяли устройству своего быта в лагере. Два дня прошли относительно спокойно, разве что прошёл сильный ливень. Войскам раздали провиант на трое суток, что после длительного марша было весьма кстати. Ранее солдаты набросились на впервые увиденные ими «адские яблоки» – картофель, переели с голода, страдали животами и нуждались в привычной пище.

17 августа в лагере забили тревогу. За лесом показались прусские гусары и затеялись перестрелку с казаками, татарами и калмыками. Армия стала готовиться к выходу, но пруссаки, произведя разведку боем, ускакали.

Стало известно, что Левальд совсем близко и Апраксин решил, пройдя лес, встретить его утром 19 августа на поле напротив деревни Гросс-Егерсдорф.

Ещё перед рассветом московцы в авангарде дивизии опередили войска Сибильского, миновали дефиле и встали перед высотой Удербален. Утром из тумана неожиданно показались эскадроны прусских драгун и гусар. Взгляд выделял красные лацканы на синих мундирах драгун и черные доломаны и ментики гусар.

Пока 1-я и 3-я дивизии ещё только готовились выступить из лагеря на позиции за лесом на гросс-егерсдорфской равнине, дивизия Лопухина, и в первую очередь 2-й Московский полк, уже приняла бой.

Русские толком не успели выстроиться для отражения атаки, а на них сразу переходя с аллюра уже неслись на всём скаку пруссаки. Позади них от Гросс-Егерсдорфа на высоту Удербален стала выдвигаться построенная в две длинные линии по три шеренги в каждой их пехота с батальонами огромных гренадеров на флангах. Прусскую кавалерию попытались атаковать казаки, но, устрашившись, повернули назад.

Выдвинутая вперёд полковая батарея московцев открыла огонь, но почти сразу она со всеми своими четырьмя орудиями была взята черными гусарами. Канониры отбивались от них банниками, бежали к фузелерам, но немногим удалось добраться до своих. Неожиданная и быстрая атака неприятельской кавалерии вызвала беспорядок у русских. Солдаты будто не слышали команд командиров и бестолково метались на поляне. Несколько прусских эскадронов налетели на левый фланг московцев.

Прапорщик Данилов с непривычки оробел и чуть было не побежал вместе со всеми. Но вовремя сообразил, что пока они добегут до спасительного леса пруссаки перерубят всех в капусту. Он остановился и громко крикнул:

– Ребята, становись за мной! – и повернулся лицом к пруссакам.

К прапорщику стали сбегаться солдаты и в первую очередь из его взвода. Кто-то быстро заряжал фузею, кто-то, крепче её сжимая в руках, выставлял штык вперёд. Вокруг солдаты стали сбиваться в такие же кучки: где вокруг своих офицеров, где рядом со своими более сноровистыми товарищами- нижними чинами. Барабанщики били «Сбор». Одна за другой волны драгунов и гусар стали захлестывать московцев. Орудуя длинными палашами, расстреливая в упор из пистолетов пехотинцев, кавалеристы врезались в их порядки. Но насмотревшись, как они только что рубили их товарищей-артиллеристов, фузелеры весьма ожесточились. Орудовали штыками и прикладами, успевали и стрелять. Перед фронтом московцев быстро стали вырастать кучи из поверженных всадников и лошадей. Получив отпор, прусская кавалерия свернула вправо и продолжила преследование казаков, стремясь сбросить их вместе с пехотой Сибильского в овраг. Взвод Данилова сумел отбиться от черные гусар. Солдат здорово помяли, все были в синяках и царапинах, некоторые ранены, но, как ни странно, никто не погиб. Пострадал и прапорщик. Первый же гусар лошадью сразу сбил его с ног и был готов зарубить, но чей- то штык сбросил его на землю. Едва Андрей успел подняться, как налетел второй пруссак. Запомнились вздёрнутые вверх знатные рыжие усищи, а на гусарском колпаке вольготно развалившийся человеческий скелет с косой. Пруссак заметил серебряную бляху на груди Данилова и решил разделаться с офицером. Вертясь вокруг, он своей гнедой оттеснил в стороны фузелеров и, пригибаясь к шее лошади, стал рубить. Свет Андрею показался в копеечку, но он успевал отбивать сабельные удары, а потом, когда силы начали его оставлять, извернулся и поддел гусара штыком в бок.

Бой шёл уже левее. Русская пехота расступилась, пропустила казаков за спину, вновь сомкнулась и встретила пруссаков ружейным огнём. Стоявшая на пригорке 20-орудийная батарея довершила разгром прусской кавалерии. Прорвавшихся в тыл гусар и драгун перекололи штыками.

Дивизию Лопухина начала обстреливать неприятельская артиллерия, которая появилась у Удербалена. Ответить пока было особенно нечем и пришлось стоя на месте только молиться, чтобы ядро пролетело мимо.

К московцам, выбравшись из скопища повозок, из дефиле в поле один за другим стали выходить и строиться в тылу и на флангах Выборгский, Щлиссельбургский, Киевский, Нарвский фузелерные и 2-й гренадерский полки, выдвинулась артиллерия и к пруссакам полетели чугунные ядра. Оказалось, что эти полки так и не дождавшись приказа от Апраксина, разметав мешавший проходу обоз, сами двинулись выручать московцев. Подкрепления пришли вовремя. Несмотря на меткий огонь шуваловских «единорогов» в атаку быстрым мерным шагом, на ходу заряжая ружья, вперёд двинулась прусская пехота. Сквозь грохот артиллерии пробивались треск барабанов и визг флейт. На солнце блестели медью шапки гренадеров, развевались тяжелые полотнища знамён с разноцветными диагональными крестами и черным орлом посередине, как заводные печатали шаг своими ногами, одетыми в белые штиблеты, грозные пехотинцы Фридриха Второго.

Вдруг их шеренги остановились и дали залп. Стреляли плутонгами. С одного фланга линии на другой пробежал оранжевый всплеск огня. Когда дым рассеялся, оказалось, что никакого вреда русским он не причинил – недолёт. Через сто шагов остановка и новый залп. Снова недолёт!

Пруссаков уже стала косить картечь и они ускорили шаг. И сразу нарвались на град пуль, выпущенных русскими. Сумели ответить и уже почти бегом сквозь клубы порохового дыма ринулись вперёд. Новый залп русских заставил остановиться, а затем и отпрянуть назад. Завязался классический бой того времени – расстрел друг друга с места на расстоянии сотни шагов. В переднюю линию пруссаков из второй вместо выбывших из строя постоянно подходили подкрепления. Бойня продолжалась четверть часа, после чего пруссаки снова бросились вперёд. Но оказалось, что русские вовсе не такие увальни и трусы, какими их представляли командиры! В рукопашной пруссаки были отброшены.

Но храбрости и упорства им было не занимать. Для пущей бодрости подгоняемые палками капралов, они перестроились и вновь атаковали. Русские мужички в зелёных кафтанах тоже разохотились и, уже расстреляв почти все патроны, приняли пруссаков в штыки, не разбирая кто перед ними – обычные пехотинцы или дюжие гренадеры.

Но постепенно стали сказываться выучка и боевой опыт немцев, да и больше их сейчас было, и они стали теснить русских к лесу. В бою получил смертельное ранение командир дивизии князь Лопухин – сразу три пули попали в него. Его окружили и потащили в плен. Уважаемого солдатами генерала отбили русские гренадеры, но Лопухин не дожил до конца сражения.

Отступив на левом фланге к лесу русские все-таки устояли и сдержали неприятеля, а получив поддержку ещё нескольких полков, отбросили пруссаков к Удербалену. На этом участке сражение затихло, перестрелку вела только артиллерия. Зато бой переместился в центр и на правый фланг. Броун с пехотой и регулярной конницей, хотя и с трудом, атаки прусских кирасиров и драгун отбил, а вот в центре дела обстояли намного хуже.

Прусская кавалерия и пехота теперь вновь яростно атаковали бригаду генерал-майора А. Н. Вильбуа из дивизии Лопухина, а также часть войск Фермора, с трудом продравшихся сквозь лесную чащу и только выходивших на поле. Русские полки расстроились, перемешались, боевой порядок выстроить не успели и сразу перед собой увидели рвущегося на них врага. Солдаты и офицеры растерялись и попятились назад. Больше половины русской армии ещё находилась в лагере и не успевала к месту боя. Пруссаки воспользовались своим временным численным преимуществом и ломили со всей силой. Когда, не выдержав бешеного напора, русские стали беспорядочно отступать, а центр позиции был прорван и, казалось, что грядёт тяжкое поражение, генерал Румянцев со своими четырьмя полками пехоты бросился спасать положение. Удар во фланг и тыл потряс расположение противника. Мощной штыковой атакой его линии были смяты. Пруссаки уже торжествовали победу и вдруг перед собой увидели десять тысяч свежего войска во главе с решительным командиром. Это было уже через чур! После мощной штыковой атаки русских пруссаки дрогнули, в их шеренгах образовались бреши и они начали отступать по всему фронту сначала к горящему Гросс-Егерсдорфу, а затем и дальше к реке Алле. Сначала отходили медленно, а потом, бросая артиллерию, побежали. Русские их почти не преследовали. Сказалась усталость и пережитое напряжение 5- часового боя с сильным противником. Да и главнокомандующий Апраксин решил не испытывать судьбу и ограничиться достигнутым.

Левальд потерял свыше 4 тысяч солдат и 29 орудий. Казавшаяся такой близкой победа обернулась для пруссаков серьезным поражением. Они отступили за реку Алле к городу Велау и стали строить укрепления. Дорога в столицу восточной Пруссии – Кенигсберг, для русских была открыта. Хотя Апраксин в сражении людей потерял на треть больше пруссаков, его армия попрежнему имела солидное численное преимущество перед противником и очень быстро сумела бы захватить Кенигсберг. Но к изумлению не только русских, но и самих пруссаков, пассивно простояв перед Велау несколько дней, 27 августа Апраксин вдруг приказал армии возвращаться в Россию. Осмелевший Левальд преследовал её вплоть до Немана. За предательское поведение сей генерал был отстранён от командования, привлечён к суду, но умер, избежав разбирательства. Несмотря на серьезные недостатки – безобразное ведение разведки, неудачные распоряжения командующего, русская армия, хотя больше её половины в сражении при Гросс-Егерсдорфе простояла в своём лагере без дела, сумела переломить ход сражения и одержала блестящую победу над войсками одной из лучших европейских армий. ________ Отступать всегда тоскливо, особенно, после одержанной победы. Солдаты с самого начала компании не понимали, зачем эта война. Говорили, что, мол, король прусский при всём честном народе без причины ругал самыми позорными словами матушку-царицу, смеялся над её женской слабостью, вон она и повелела своему войску наказать бесстыдника. Теперь, когда немцу рога малость обломали, государыня успокоилась и на зиму решила армию вернуть домой. А дальше видно будет.

Конечно, дело солдатское, приказали – выполняй без разговоров. Но, все-таки, было досадно, что только из-за бабьей обиды столько народа положили, баталию выиграли, а теперь голодные и холодные в свои края поспешают, да так, что только пятки сверкают. Казаки и нехристи за поход всю округу обчистили, обывателей люто обижали и теперь они мстят – из-за каждого угла стреляют, хватают и убивают отставших. Некто Экерт, лесник, собрав разномастный отряд, не давал спуска казакам и калмыкам. Да ещё и Ганс фон Левальд сзади пинками поддаёт.

Взвод Данилова в сражении не потеряв ни одного убитого, во время отступления уполовинился. Один за другим солдаты из-за нагрянувшей эпидемии тифа попадали в лазарет, откуда назад вернулись единицы. Лекарь сбился с ног, но не было ни лекарств, ни даже уксуса.

Потеряв тысячи умерших от болезней, русская армия дошла до Тильзита, там не удержалась, по наскоро возведённым мостам перешла Неман и направилась в Мемель. Там армия разделилась – Фермор с частью войск остался в городе, а остальные ушли в Курляндию на зимние квартиры.

Пруссаки на всю Европу трезвонили о зверствах русских варваров, забывая о своих в Саксонии. Представляли сражение при Гросс-Егерсдорфе досадным и ничего не значащим эпизодом в победоносной войне.

«Старик Фриц» решил, что после столь несчастливо для русских завершившейся компании они более не посмеют снова вторгнуться в его королевство и отозвал из восточной Пруссии Левальда с почти всеми войсками, которым предстояло выгнать из Померании шведов.

Новый главнокомандующий русской армии Фермор по приказу сидевшей в Петербурге Конференции (как бы, Генерального штаба) в начале января наступившего 1758 года вернулся и быстро занял всю восточную Пруссию, без сопротивления взял Кенигсберг и

стал приводить население к присяге русской государыне. Прежнего разбоя не происходило, жители королевства не возмущались и покорно присягали.

Летом армия Фермора не спеша двинулась на запад. Несмотря на протесты польского короля она заняла польские Эльблонг и Торн, форсировала Варту, в начале августа вошла в вотчину Фридриха -Бранденбург и осадила почти неприступную, окружённую с трёх сторон водами Одера и Варты, а с четвёртой, восточной – болотами, крепость Кюстрин. После неё должен был наступить черёд Франкфурта-на-Одере и дальше наступление на столицу королевства – Берлин. 2-я дивизия под командованием генерала Румянцева, в которой среди прочих находился и 2-й Московский полк, севернее захватила город на Одере Шведт и по приказу главнокомандующего зачем-то в отрыве от главной армии должна была удерживать его. Видимо, опасались нападения на северный фланг со стороны Померании.

Фридрих всерьёз забеспокоился и из Силезии быстрым маршем двинулся к осаждённому Кюстрину, призывая его гарнизон ни в коем случае не капитулировать. По дороге к нему присоединился корпус графа Доны. Армия в 33 тысячи солдат при 120—140 орудиях 23 августа форсировала Одер между Шведтом и Кюстриным и двинулась навстречу с армией Фермора.

В 11 верстах к северо-востоку от Кюстрина русские заняли довольно удобную позицию за ручьём Митцель на крутой перед фронтом возвышенности и стали поджидать пруссаков. Фридрих Второй, оценив положение, 14 августа обошёл русских с их правого фланга, вышел к ним в тыл и атаковал от деревни Цорндорф. Русские успели развернуть фронт к неприятелю, но утеряли все выгоды своего прежнего расположения. Королю было известно, что правый фланг русских занимали полки недавно сформированного Обсервационного корпуса Шувалова и направил главный удар по ним. К удивлению, необстрелянные русские солдаты, выдержав жестокий двухчасовой обстрел неприятельской артиллерии с господствующих цорндорфских высот, затем достойно встретили грозную пехоту врага, перешли в контратаку и погнали пруссаков. Офицеры не могли остановить бегущих, сам король принялся увещевать своих солдат. Положение спас генерал Зейдлиц- его 71 эскадрон отличной кавалерии остановил русских.

Но с левого фланга началась атака дивизии Броуна. Русская кавалерия и пехота отбросили пруссаков. Большие потери им наносили залпы «шуваловских единорогов». Но нашим солдатикам на беду попались бочки с вином. Естественно, не обращая внимания на командиров, перепились и полегли под палашами прусских кирасиров и драгун. Избиение прекратилось лишь после блестящей атаки русской тяжелой кавалерии.

Остальные, оставшиеся на время без исчезнувшего с поля боя Фермора (вроде бы, был контужен в ногу и уехал в тыл), потерявшие многих офицеров, встали стеной и дрались до последнего. Фридрих назвал их «самыми свирепыми солдатами».

Повторной атакой Зейдлиц смог почти полностью уничтожить Обсервационный корпус, сбить с позиции всю первую линию русских, но вторая стояла твёрдо и отбила наступление пруссаков. Особенно отличились 1-й и 3-й гренадерские полки.

После полудня утомленные боем пехота и кавалерия противников активные действия прекратили. Стреляла только артиллерия. Русские устояли, хотя и из 45 тысяч человек потеряли половину. Пруссаки потеряли 12 тысяч и победу в сражении приписали себе, хотя на второй день биться, в отличие от русских, были уже не в состоянии.

Фридрих, крайне озабоченный результатами сражения и, особенно, стойкостью русских солдат, отвёл свою армию к Кюстрину, а мимо, на виду его войск с достоинством и никем не потревоженная на север к прусскому Старгарду прошла армия Фермора. Затем она отступила к Лансбергу, а осенью – в Польшу, где и пребывала до конца года. Король же, оставив Кюстрин, двинулся в Силезию для продолжения военных действий против австрийцев.

_________

2-й Московский полк зимой квартировал в польском Эльбинге. Во время отхода армии из Пруссии пехотная бригада генерал-майора Пальменбаха из дивизия Петра Румянцева получила приказ Фермора повернуть на север и взять мощную крепость на берегу Балтийского моря Кольберг. Бригада, куда входили и московцы, в составе четырёх полков подошла к городу и стала готовиться к штурму. Хотя сам гарнизон крепости был невелик,

полторы сотни орудий на её стенах представляли серьезную угрозу для русских и сразу идти на штурм Пальменбах не решился. Да, честно сказать, и большого желания атаковать у генерала не было. Полтора месяца бригада протопталась у Кольберга, а после известия о приближении 10-тысячного отряда пруссаков, снялась с места и спокойно ушла за Вислу на зимние квартиры.

В Эльбинге Московский полк, насчитывавший к этому времени всего 1.100 человек, получил небольшое пополнение. Новый командир полковник Карл Шиллинг, сменивший раненого при Гросс-Егерсдорфе Прозоровского, после похода с немецкой добросовестностью принялся приводить полк в порядок. Прежде всего была укреплена дисциплина, проводилось обучение как новобранцев, так и старослужащих, что последним, конечно, не очень пришлось по вкусу. Но на зиму по приказу Фермора солдаты получили по три смены белья, по паре новых сапогов и башмаков, шерстяные чулки и перчатки, овчинную или стёганную душегрейку (тот самый ватник!), в которой тепло было на посту. В артельных котлах каждый день варилось мясо, не было недостатка в свежем хлебе – мололи зерно в ручных жерновах, которые по два были выданы на каждую роту. Шиллинг добился поставок в полк всего положенного и солдаты были довольны.

Данилов с ещё двумя молодыми офицерами занимали тёплый флигель в доме зажиточного еврея, хозяина рыбной лавки, которая примыкала к дому. Почти каждый день к дому подъезжали возы с рыбой и шли долгие препирательства с рыбаками- поляками о цене балтийской селедки, вислинских щук и судаков. Изо дня в день цены оставались прежними, но разговоров и гвалта все равно было достаточно. Сбыв товар, рыбаки уходили в шинок на другой стороне улицы, пили «гданскую» и ругали неуступчивого торговца.

Вначале запах рыбы, казалось, пропитавший весь дом, вызывал отвращение, но скоро офицеры привыкли и перестали обращать на него внимания. Тем более, что дворовый человек Данилова – Сенька, за пару копеек покупал у хозяина аршинного судака и готовил восхитительный обед – уху, заливное или студень, чем доставлял большое удовольствие и получал похвалу всей компании. Иногда сама хозяйка баловала офицеров форшмаком из слабосоленой селедки, картошки, лука и тертого яблока. Форшмак идеально подходил в качестве закуски и шёл «на ура».

Перед Крещением Данилов получил посланное батюшкой с оказией письмо. В нем тот сообщал, что ему известно о подвигах армии и высказывал уверенность, что его отрок не посрамит их честной фамилии. С благословением, приветами от родных и, особенно, от семейства Курятниковых, в письме сообщалось, что год выдался неурожайным и несколько мужиков, как донёс староста, между собой сговаривались сбежать на Дон. Пришлось всыпать батогов, но и открыть амбар для малоимущих.

В пакете кроме письма Андрей нашёл десять золотых «империалов». Эта сотня рублей были весьма ощутимой прибавкой к невеликому жалованию прапорщика. За целковый можно было купить пуд хлеба, или ведро водки, или бутылку шампанского, а за два-три червонца – крепостного крестьянина. Надежный человек – новый батальонный лекарь, доставивший пакет, передал ещё один приятный подарок от родителя – туесок с пятью фунтами липового мёда, который Андрей любил с детства.

В феврале прибыли две полупудовые дополнительные гаубицы и число орудий в полку увеличилось до шести. Из фузелеров отобрали 30 человек и за городом артиллеристы стали их обучать обхождению с этими бронзовыми чудовищами с двумя единорогами вместо обычных скоб на стволе.

Через месяц Шиллинг вывел полк в поле и до позднего вечера пехота месила таявший снег, строила шеренги и колонны, городила рогатки против конницы, ходила в атаку, стреляла, «колола» штыком. Рядом бывшие фузелеры уже довольно ловко управлялись с орудиями, почти не робея посылали в цель ядра, гранаты и картечь.

Пороха сожгли немало, за что полковнику из дивизии выразили неудовольствие. Провиантмейстер, кстати, тоже немец, которого Шиллинг посадил под арест за неисполнение своего приказа и грозил открыть разбирательство о казнокрадстве, съездил в штаб и донёс на командира полка. Пришлось тому ехать и объясняться. Когда стали искать провиантмейстера, оказалось, что того и след простыл.