Читать книгу Собрание сочинений. Том 3 - Евгений Евтушенко - Страница 62

То зелено,

               то листьев порыжение,

то мелкое сухое порошение,

а дядя Вася пишет прошения,

прошения,

                прошения,

                                прошения…

Он пишет их задаром —

                                     не за что-то.

Не за себя он просит —

                                    за кого-то,

и эта его вечная забота,

святая милосердная работа.

Не веря ни в иконы,

                               ни в молитвы,

он верит,

              дядя Вася,

                              в государство,

и для больного полиомиелитом

он просит заграничное лекарство.

Он просит,

                 чтобы всем квартиры дали,

чтобы коляски

                       инвалиды все имели.

Он хочет,

              чтобы люди не страдали.

Он хочет,

               чтобы люди не болели.

А дяде Васе семьдесят четыре…

И уж, казалось, он привыкнуть должен,

что столько неустроенного в мире.

Но не привык.

                      До этого не дожил.

Он одинок.

                 Живет он вместе с веточкой,

поставленной в бутылку из-под пива.

Зимою он окутывает ваточкой

ей корешки застенчиво,

                                     счастливо.

И дяде Васе очень странным кажется,

что все я в жизни путаю и комкаю.

Моей любимой —

                           самой первой —

                                                    карточку

он,

    отобрав, повесил в своей комнатке.

У дяди Васи сердце разрывается.

Он помнит,

                 как друг друга мы любили,

и, с карточкой ночами разговаривая,

он просит,

                чтоб мы снова вместе были.

Он ходит прямо,

                         сухонький,

                                          тревожный,

всегда готовый за людей бороться,

в шинели ветхой железнодорожной

и с тощенькою острою бородкой.

Все бегает,

                а он ведь очень старый,

и старость излечить на свете нечем,

но я не верю,

                    что его не станет.

Мне кажется,

                     что дядя Вася вечен.

Он вечен,

              как страдания людские,

а жалости к ним столько накопил он!

Проводником возил он всю Россию

в своем вагоне жестком,

                                     некупированном.

Все войны, войны —

                                мировая первая,

гражданская,

                    вторая мировая.

Но так же,

                так же инвалиды пели,

невидящие очи раскрывая.

Горели села за окном вагонным.

В тифу,

           в крови Россия утверждалась,

и умирала на полу вагонном,

и на полу вагонном вновь рождалась.

Была дорога у России дальняя,

и дядя Вася был в дороге этой

и лекарем,

                и бабкой повивальною,

и агитпропом,

                     и живой газетой.

Он всех поил какою мог бурдою,

всех утешал,

                   кого бедой мотало.

Была его работа добротою,

и доброта сейчас

                          работой стала.

Когда домой я поздно возвращаюсь,

я вижу —

              свет в окне его не гаснет.

Кому-то дядя Вася возражает,

кого-то защищает дядя Вася.

Пусть кто-то в постоянном напряжении

лишь за свое на свете положение,

а дядя Вася

                  пишет прошения,

прошения,

                прошения,

                                прошения…