Читать книгу Собрание сочинений. Том 4 - Евгений Евтушенко - Страница 47

Боюсь, читатель, ты ладонью

прикроешь тягостность зевка.

Прости мне кровь мою чалдонью,

но я тебе опять долдоню

о той же станции Зима.

Зима! Вокзальчик с палисадом,

деревьев чахлых полдесятка,

и замедляет поезд ход,

и пассажиры волосато

в своих пижамах полосатых,

как тигры, прыгают вперед.

Я возвратился после странствий,

покрытый пылью Англий, Франций,

и пылью слухов обо мне,

и – буду прям – не на коне.

Я возвратился не в почете,

а после критики крутой,

полезной нам… (в конечном счете…),

и с лаской принят был родней.

И дядя мой Андрей в итоге

сказал такие мне слова:

«Не раскисай. Есть руки, ноги,

и даже вроде голова.

Закон у нас хороший есть —

кто не работает, не ест».

И, как герой труда, геройски

я ел, простак, да есть мастак,

но предложили мне по свойски:

«Ты почитал бы нам, земляк…»

Я намекал на что-то сложно

от слов мучительных в поту,

но был отвод не принят, словно

не понимали, что плету.

Мне брюки гладила сестренка

и утешала горячо —

то с женской нежностью, то строго:

«Все будет, Женька, хорошо…»

Я не робел перед Парижем,

когда свистел он и ревел,

но перед залом тем притихшим

девчат рабочих и парнишек

я, как ребенок, оробел.

Стоял я вроде истукана,

не в силах сделать первый шаг,

но вдруг оттуда, из тумана

услышал я: «Давай, земляк…»

И я вздохнул светло и просто,

как будто вдруг меня спасла,

перекрывая эту пропасть,

прямая крепкая сосна.

И мне казалось – постепенно

все раздвигались эти стены,

и вся в огнях и зеленях

гудками Волги и Урала

страна звала и ободряла:

«Давай, земляк… Давай, земляк…»

Меня в Москве, кусая, жаля,

«народным гневом» напужали,

но вместо яда молоко

мне дал народ, к Москве небрежен,

и не забуду я, как нежен

был гнев народа моего…