Читать книгу Собрание сочинений. Том 6 - Евгений Евтушенко - Страница 97

Ты умер во сне в больнице,

                                           на узкой

                                               чуть вздрогнувшей койке.

И рядом с ночной в изголовье

                                              кремлевская встала звезда.

И спящий твой лоб осыпали

                                              цементом далекие стройки,

и, волосы ветром вздувая,

                                         шли возле щеки поезда.

Страна продолжала работать.

                               Студентки в ноябрьских снежинках

спешили на лекции шумно,

                                           шахтеры спускались в забой,

а первые пятилетки,

                                в невыцветших красных косынках,

как будто твои медсестры,

                                          стояли над мертвым тобой.

Заснули твои морщины,

                                      впервые тихи, покойны…

Ты спал, как усталый слесарь,

                                         прилегший вздремнуть чуток,

и цокало время,

                         словно буденновские подковы,

внутри обнимающих горько

                                             застывшую руку

                                                                        часов.

А что, Ярослав, тебе снилось?

                                       В потрепанной кожанке Лизка,

твои Мейерхольд, Маяковский,

                                               шамовка твоих фабзайчат,

твой Боря Корнилов, твой Павел[5],

                                               и столькие-столькие лица,

которые невозвратимо

                                    сквозь вьюгу глазами кричат.

И снились тебе, наверно,

                                      две морды собачьих прекрасных

и, может быть, сын мой,

                                      который тебе на колени влезал,

и все, что своей эпохе

                                   сказал по-хозяйски пристрастно,

и все, что своей эпохе

                                   мучительно ты не сказал.

Прощай, Ярослав любимый!

                                             Бессмысленно плакать,

                                                                                убого,

но лагерные колючки

                                   слезу выдирают из глаз.

С любым настоящим поэтом

                                              уходит его эпоха,

но если стихи остаются,

                                       эпоха останется в нас.

Ты был бригадиром суровым

                                               с такими, как мы, юнцами.

Есть гордое слово «учитель»,

                                               но выше простое «отец».

Теперь мы в поэзии русской

                                             становимся тоже отцами.

Мы твой инструмент принимаем,

                                                  и ты отдохнешь наконец.

Прощай, бригадир!

                              Заступаем —

                                                   нас вахта не миновала.

Рабочая совесть поэта —

                                        в служенье эпохе, стране.

Ты горд был рабочей кепкой,

                                              как шапкою Мономаха,

и как тяжело, что ты умер,

                                          но как хорошо, что во сне.