Читать книгу Беззаботные люди. Нескучные истории - Евгений Кубасов - Страница 4

Утро, казарма замерла в настороженном чутком сне, в готовности прерваться всякую секунду короткой командой «подъем»… Солдатский сон бесценен, как не имеет цены все солдатское для многочисленных командиров и начальников, стоящих над солдатом. Бесценен сон и для самого солдата, потому как нельзя оценить считанные часы, когда солдат волен от приказов командира, от уставов, только во сне он видит далекий родной дом, лица близких и любимых.

– Товарищ сержант!.. Ну, товарищ сержант! Вставайте же, пора… – слышал Илья над самым ухом и чувствовал у лица жаркое отрывистое дыхание. Он с трудом разлепил веки. Склоненная фигура дневального Квакуши висела над ним.

Спал Илья на традиционном месте дежурных по роте всех времен – на жестких матах под гимнастическими брусьями. Потирая отлежанную на шершавом чехле щеку, он сел и еще с минуту боролся с неодолимым желанием снова рухнуть на маты. За окнами светало. Дневальный оставался стоять перед ним.

– Ну, что встал столбом, иди форточки открой, душно.

Илья потянулся и тряхнул головой, стряхивая остатки сна.

Квакуша выполнил приказ и вновь возник у брусьев.

– Ты чего?

Дневальный развел руками.

– Та я того… Як… Как, то есть… Тут, товарищ сержант, и не знаю як буть… Быть…

– Что ты мямлишь! Что случилось? – Илья взглянул на часы, но в казарменном сумраке не смог разобрать положение стрелок на циферблате. – Сколько время?

– Та ничего нэ случилось. Ничого такого… А время зара… тильки гимн гралы, тэпэр – теперь новости… – заволновался Квакуша, мешая русские и украинские слова.

– Как «тильки гимн гралы», сегодня же воскресенье – подъем на час позже. Чего же ты меня так рано разбудил, лапоть! – Илья хотел обозлиться на дневального, но раздумал и снова растянулся на матах. – Ладно, иди на тумбочку.

Дневальный не тронулся с места.

– Что еще?

– Та я того… Дило… Дело такэ…

– Говори по-украински, – разрешил Илья.

– Я, товарищу сержант, нияк нэ пойму… – Квакуша опять развел в стороны руки. – С подйомом, як бытии?..

– А в чем, собственно проблема?

– Шо? – подался вперед дневальный.

Илья вздохнул:

– Ты, кажется, хотел спросить что-то про подъем. Какие трудности?

– Та я ничого. Цэ товарыш рядовой Дюдин. Кажуть, шо подйома седни нэ командують…

– Ах, товарищ рядовой Дюдин «так кажуть»! – усмехнулся Илья, как второй дневальный инструктировал Квакушу перед тем как завалиться спать

Витька Дюдин был с Ильей одного года призыва и почти земляк – из подмосковного города Химки. Витька не упускал случая, ради хохмы, покуражиться над молодыми. После его «отеческих» наставлений уборщики мыли ступеньки лестницы до третьего этажа снизу вверх. «Возможна утечка военных секретов в грязи», – объяснял он свои требования. Принимая наряд по роте, Витька мог запросто заставить дневальных пересчитать поштучно патроны в ящиках боеприпасов, проверять, как на пакете молока, срок годности на противотанковом гранатомете – «чтобы страна могла спать спокойно». Страна давно видела сны, а наряд во главе с дежурным по роте, тоже из молодых, ворочали тяжелые патронные ящики и ломали голову над вопросом: где на теле «шмеля» указан срок годности. На гарнизонную гауптвахту за неуставные отношения, Витьку отконвоировали, после того как он настойчиво понуждал дневальных побрить гипсовый бюст вождя мирового пролетариата в ленинской комнате, а заодно привести в уставной порядок внешности других теоретиков научного коммунизма, портреты которых висели на стенах в «ленинке»: «заросли больно – смотреть противно!».

Квакуша шмыгнул носом:

– Ага, так кажуть…

– И как товарищ рядовой это мотивировали?

– Шо?..

– Шо, шо! – передразнил дневального Илья. – Что тебе сказал Дюдин про подъем?

– А-а… – понимающе протянул тот. – Та ж спочатку такэ казав товарыш старший лейтенант…

– Как?!. Дежурный по части сказал, что подъема сегодня не командуют?.. – изумился Илья. – Так тебе и сказал?…

– Ни… ни мэнэ, – замотал головой Квакуша, – то он, казав товарышу рядовому, а товарыш рядовой…

– Ну, хорошо, оставим тот дюдинский бред, ты сам-то подумал: с какой радости, вдруг, сегодня не командуют подъем? Ведь устав никто не отменял даже по воскресеньям!..

– Та ж, цэ выборы!..

– Ну, выборы, и что из того?..

– Як шо?.. – Квакуша недоуменно уставился на Илью. – Власти нэмаэ!..

– Ты!.. Ты, это чего?.. – опешил Илья, приподнимаясь на локоть. – Ты соображаешь, что говоришь?.. Как это «власти нэмаэ»? И куда же она, по- твоему, подевалась?

– Та ж, того… як його… – голос Квакуши задрожал. – Выборы… Товарыш рядовой так казалы: одных вже немаэ, а других ще выбрати треба… И по радиву тэж самэ…

– Что и по радио говорят, что у нас власти сегодня нет? – строго спросил Илья.

– Ни… По радиву гутарят, шо выборы, – пояснил дневальный. – Дюже гутарят, я у шесты годын бачил… И ышо… – он опасливо огляделся, – ышо, не по радиву, товарыш рядовой казалы, шо ым лично на власть – тьфу! Чи вона е – чи ни. Так и казалы, як отдыхать пошли…

– Занятно!.. – Илья заложил руки за голову. – А больше ничего, кроме того, конечно, что в стране в период выборов царит безвластие и выражения личного презрения к государственному управлению, как к таковому, товарищ рядовой ничего не имел сообщить еще?.. И когда, кстати, они отправились на отдых?

Квакуша замялся.

– Ясно – военная тайна! – спать уже не хотелось, Илья ухватился за стойку брусьев, принял сидячее положение. – Значит, радио ты слушал! И что же творится в мире? А то спросит тебя замполит про международное положение, а ты опять пузыри пускать будешь, а мне, как твоему командиру краснеть придется. Вот так, возьмет и спросит: какие, товарищ Квакуша, события в мире волнуют наше, так сказать, прогрессивное человечество?.. – подражая замполиту, дурачился он.

– Яки события?.. – с силой потер шею Квакуша никак не ожидавший такого поворота. – Та начэ ничого такого вроде нэ було…

– Вот тебе и раз! Ты говорил: новости «бачил». Новости, мой друг, передают целых пятнадцать минут, – ты «ни чого нэ було». О чем говорили в новостях?

– Та там усякэ такэ разнэ, товаришу сержант… Выборы!.. – по-детски улыбнулся дневальный. – За выборы дюже гутарят…

– Хорошо, выборы куда? В Государственную Думу, в Конгресс, Кнессет… Куда?

– Того… У Верховный Совет

– Годится! – оценил осведомленность подчиненного Илья. – С выборами проехали – краем уха слышал. Что еще?

– Ну, як… – Квакуша напряженно засопел. – Приезжал к нам цей… Хоннекер! – с радостью вспомнил он.

– Когда приезжал?

– Кажись учера…

– Так, вчера к нам приезжал Эрик Хоннекер. Кто он знаешь?

– Вин у Германии… Та, кака наша… Цэ, як Брежнев там, – нашелся с ответом Квакуша.

– А еще, что в мире происходит? В общем, и целом…

– Бастуют… Бастуют там вси. Нэ хочут жить…

– Что ты говоришь?.. – деланно удивился Илья. – Вот так, прямо и не хотят жить?..

Лицо Квакуши расплылось в понимающей улыбке.

– Ни… Те, кто живэ погано – не хочут так жить, а хочут жить гарно, и бастують…

– И где, где бастуют?

– Та… – Квакуша поднял глаза к потолку. – У Америке, у Англии… Та, визди дэ социализма нэмаэ! – победоносно закончил он.

– Правильно рассуждаете, дорогой товарищ, – ничего не имел против экзаменатор. – Дорога наша верная, идеи наши ясные, наша цель…

– Коммунизм! – торжественно закончил Квакуша.

– Уверен?

– А як же! То есть – так точно!

– Молодец! – похвалил подчиненного Илья. – Далеко пойдешь, если вовремя не остановят.

– И ышо, товаришу сержант, по радиву про мужика одного казалы… – вошел во вкус дневальный. – У новостях! Казалы, шо його в турму спочатку, а потим ни выдпустылы, бо дюже гарный мужик казався…

– Так, так, – подыграл Илья. – Как фамилия того гарного мужика. Фамилия, домашний адрес, статья, срок?

– Як його… вин цей – Чорный – негр! У Африке живэ. Фамилия в ньего ще така некультурна, така срамна. Як його… Манд…

– Ну, яка, яка фамилия? Вспоминай!

– Манд… Манд… Мандюла?.. Чы ни?..

– Мандела! – не стерпел Илья. – Разгильдяй, оболтус, фофан, тундра, неорганизованная личность! Идите, товарищ солдат, идите и выполняйте свой воинский долг! – оптом выложил он весь светский набор слов и выражений замполита в подобных случаях. А от себя добавил: – и не просто иди, а иди… на тумбочку.

За окнами уже было совсем светло, небо голубело на глазах.

Илья решительно поднялся с матов. Нашарив в своей тумбочке зубную щетку, пасту, мыльницу и бритву, он вышел из мрака спального отделения в свет коридора. У зеркала напротив тумбочки дневального поправил ремень с штык-ножом, пятерней пригладил всклокоченные волосы. Квакуша подпирал стенку. В зеркальном отражении при свете люминесцентных ламп, его лицо было серым, неживым, покрасневшие глаза тупо упирались в дверь, одетая задом наперед шапка была нахлобучена по самые брови, казалось он не видит и не слышит ничего, что происходит вокруг.

– Майор сзади, – сделал замечание Илья.

– Який майор? – вздрогнул Квакуша.

– Шапку поправь, суслик.

«Спит, стоит и спит!», – Илье вдруг стало жалко этого щуплого украинца с маленьким острым носом усыпанном точками веснушек и юношеским пушком над верхней губой. « Гад – Витька, совсем заездил парня», – со злостью подумал он про второго дневального, намыливая лицо над раковиной. «А ведь день только начинается. Витька теперь будет дрыхнуть до завтрака, да и потом час-другой прихватит. И ничего не скажешь – дед! Только заикнись – весь призыв поднимется скажут, что потакаю молодежи, либеральничаю, а они «буреют»… Хотя, кому-кому, а Витьке в свое время тоже досталось. Восемь месяцев в учебке с дедами-кавказцами! Это не шутка. Каждый джигит считал своим долгом поглумиться, показать свое превосходство над москвичом. А сколько Витька посуды за других перемыл, сколько картошки перечистил… Это сейчас он со смехом вспоминает, как унитазы зубной щеткой чистил, а сколько хэбэ с чужого плеча перестирал, сколько сапог перечистил. А что еще перетерпел и о чем молчит… Нашим салагам такое и в кошмарном сне не привидится. А с другой стороны Витька сам выбрал такой путь. Поступил бы в свой МАИ на дневное отделение и не пришлось бы идти в армию, а с вечернего его и загребли… Ведь электронщик от Бога. На нем вся оперативная связь держится. Его с губы, где Витька сидел за неуставняк, сам начальник штаба армии забирал – генерал, когда на узле связи какой-то сбой произошел. Нет связи, и никто не может наладить. Генерал на гарнизонку лично приехал, шороху там навел. А Витька и в камере остался верен себе, резинку из трусов вытащил и мух стал бить и убитых рядком на подоконник складывать. Заходит генерал, Витька ему убиенных мух с гордостью показывает, мол, не зря хлеб комендантский ем. Так и возили его, днем – на узел, а ночевать в камеру. Уважают Витьку, все офицеры-связисты, здороваясь с ним, всегда берут под козырек. А что молодых он прижимает – то не со зла, не злой Витька человек», – полностью оправдал к концу бритья второго дневального Илья.

Из приоткрытой двери комнаты дежурного по части струился приглушенный свет и тянулся сизый сигаретный дым. Старший лейтенант Возняк – такими были звание, и фамилия дежурного по части. В части он был человеком новым, лишь полтора месяца назад его назначили командиром взвода связи. И все это время о новоприбывшем старшем лейтенанте ходят самые разнообразные слухи. Доподлинно известно, что до недавнего времени Возняк служил в штабе округа, и занимал там довольно высокую должность, и носить бы ему давно четвертую звездочку на погонах, если бы не его рапорт о переводе в войска. Там в областном городе – миллионнике, кроме перспективной карьеры у него остались жена, ребенок, квартира. Объяснить поступок старшего лейтенанта пытались объяснить тоже по разному: одни говорили, что та высокая должность оказалась ему не по плечу, другие утверждали, что офицер он из тех, каких еще надо поискать, просто у него не сложились отношения с начальством, третьи видели причину в превратностях личной жизни Возняка. Существовала и четвертая версия, которая чудесным образом объединила в себе три первых, и ставила все на свои места – Возняк ушел от жены к другой женщине. Дело-то, в общем, житейское, с кем не бывает, если бы не одна существенная деталь – старшему лейтенанту было, что терять. Бывшая супруга Возняка была дочерью какого-то важного штабного генерала.

– Проходи, присаживайся, – по-свойски кивнул на приветствие Ильи. На столе дежурного лежали распахнутые книги, толстые тетради, но центральное место занимала оловянная пепельница, доверху наполненная окурками. – Короткая оказалась ночь. Сделать удалось всего ничего, а уже утро, – улыбнулся он в свои пышные усы.

– К политзанятиям готовитесь? – неожиданно даже для самого себя спросил Илья, заметив на столе «Краткий курс всемирной истории»

– Не совсем… Лучше сказать – к жизни готовлюсь. Оно так вернее будет… – Возняк в загадочной полуулыбке сощурил глаза, убирая со стола книги и тетради. – Сессия скоро. Контрольные пишу, а времени, как всегда не хватает.

– Контрольные!.. Вы учитесь? В академии?..

– Почему же обязательно в академии? Наши законы позволяют военнослужащим учиться и в гражданских учебных заведениях.

Илья смешался.

– Ну, да заочных академий не бывает…

– Тут, я тебе скажу, ты не прав! – усмехнулся и поднял глаза Возняк. – Бывает, и еще как бывает!.. Правда, не на всех это распространяется. Но за то те «избранные» могут заочно закончить и две академии сразу, да еще экстерном… А я в университете учусь. На философском факультете, – он протянул Илье пачку сигарет: – Кури.

– Не курю.

– И не пью! – в тон прибавил Возняк, закуривая.

– И не пью!

– Конечно, принципиально?

– Если хотите, принципиально, – почувствовав в интонации старшего лейтенанта издевку, вернулся к начальной теме беседы:

– Я тоже до армии собирался в университет поступать…

– «Хотел» – это как?

– На журналистику сдавал документы, а там творческий конкурс – опубликованных работ не хватило. Напечататься трудно.

– Ничего, после службы обязательно поступишь!..

Илья с удивлением посмотрел на Возняка. Тот оставался невозмутимым.

– Поступишь! – уверенно повторил он. – Твои статьи с удовольствием берут в окружной газете. У меня там сосед по общежитию редактором работает. Хвалил! Отзыв тебе хороший под дембель дадут, рекомендации… Поступишь.

– Разве то, что я пишу – материал? Так… – отмахнулся Илья. – Заказывают, например, статью о зимних стрельбах. И что писать?.. «Ефрейтор Иванов одной очередью поразил все мишени, а рядовому Петрову, чтобы завалить одну фигуру потребовалось пол-ящика…». А писать нужно про перворазрядника по стрельбе Иванова, а о Петрове лучше не распространяться, потому что этот петров автомат держал в руках один раз в жизни и то, когда чистил его какому-нибудь «деду».! Скользнуть по поверхности можно. Такое напечатают. Копнешь глубже – нет. То – очень остро, то – недостаточно злободневно, то – такого в нашей армии нет, потому что такого быть не должно. Замкнутый круг…

– А что ты хотел? Опубликовать статью про твоего Петрова и сообщить между делом, что он чистит оружие старослужащим, значит признать, что у нас в армии процветают неуставные отношения. Причем повсеместно! Никому не будет дела, что произошедшее имело место быть в отдельно взятой части. А напиши, что фамилия того рядового не Петров, а какой-нибудь Ахмед-Оглы – налицо дискриминация по национальной принадлежности, и еще вкупе с «дедовщиной». Катастрофа! Печатное слово имеет великую силу, особенно в нашей стране, где строчке с газетной полосы верят безоговорочно. Журналистика, как и политика – узкий коридор. Редакторы на то и приставлены, чтобы публикации находились в рамках этого коридора. Шаг в сторону чреват самыми страшными, а главное непредсказуемыми последствиями…

– Коридор… – задумчиво произнес Илья. – Выходит писать у нас можно только о том, о чем можно, а не о чем нужно…

– О-о! – загородился руками Возняк. – Долгий у нас с тобой разговор получится… И потом «нужно» кому? И «нужно» для чего?.. Подумай над этими вопросами…

– Что же тут думать: кому – нам с вами, всем, а для чего – чтобы улучшить то, что сейчас плохо, изжить недостатки… – пожал плечами Илья.

Возняк покачал головой.

– Не все так просто. Стоит ли улучшать то, что уже устоялось, прижилось, и по совести сказать, не так уж плохо. Опыт показывает: очень часто попытки изменить что-то к лучшему в человеческом обществе оборачивалось большими трагедиями. «Благими намерениями устлана дорога в ад», так, кажется, гласит библейская мудрость. Тем более в нашем обществе, где революционные традиции укрепились на генном уровне. Теперешняя экономическая и политическая стабильность нам дорого досталась, о ее цене мы еще не скоро узнаем, а может быть не узнаем никогда…

– А почему мы не имеем права знать всю правду? Как же «свобода слова», – осторожно спросил Илья. – Ведь на Западе пишут обо всем: критикуют правительства, президентов, пишут о преступлениях, о скандальных разоблачениях…

– А ты знаешь, под какими лозунгами Гитлер пришел к власти?.. – вновь хитро улыбнулся Возняк. – Поинтересуйся… А что касается про государственное устройство «там», не стоит обольщаться. Действительно там пишут и о том, и о другом, и о третьем, но избавилось ли их «свободное общество», как они любят себя называть, от недостатков, пороков, стали они лучше?..

Илья вновь обратил внимание на корешки книг на столе. «Эммануил Кант», прочитал он и невольно посмотрел на Возняка. Образ седоволосого старца ежеминутно изрекающего мудрые истины никак не вязался с внешностью старшего лейтенанта – молодого, полного сил здоровяка.

Он поймал этот взгляд и положил руку на книги.

– Вот никогда не думал, что придет время, и я буду читать запоем Канта, Гегеля, Оффенбаха, а попробовал – увлекло. Философия – наука древнейшая, из нее все другие науки выросли. Жил Кант двести лет назад, а думал про то же, про что думаем и мы, мучительно решал те же вопросы. Только по лености своего ума мы не додумали, а он дошел до самой сути. Во всем разобрался. Все объяснил. Для нас!.. В сущности, за двести лет ничего не изменилось в человеческих отношениях. Не изменилось и за две тысячи лет. И античные философы решали схожие с нашими проблемы. И успешно, надо сказать, решали – оставили богатейшее наследие. Казалось бы, бери – пользуйся. Ан нет, каждое поколение норовит переиначить их мудрости на свой лад, подстроить под себя. Вот если бы миром правили философы то, возможно, человечеству удалось бы избежать многих бед, и сам мир мог быть более гармоничным и справедливым… Впрочем, как знать… – Возняк бросил в пепельницу давно потухшую сигарету и взглянул на часы. – Заговорились мы с тобой. Как будем людей поднимать?..

– Ах, да! – спохватился Илья. – Я к вам то с этим и шел. Выговорили что-то дневальным…

– Тебе голосовать раньше приходилось или сегодня в первый раз? – неожиданно спросил Возняк.

Илья кивнул.

– Пришлось, за месяц до армии. В городскую власть выборы были. Конфуз, правда, тогда вышел, – улыбнулся он. – Мне тогда только восемнадцать исполнилось. И выборы… Отец со мной беседу провел. Объяснил, что к чему, и кем я стал. Мать костюм с галстуком заставила надеть. Встали пораньше и вместе пошли на избирательный участок. На улице музыка. Отец по дороге цветы купил, говорит: администратору подаришь. Всё празднично! Пришли, а там!.. Активистка у нас в подъезде есть, везде свой нос суёт. Пришла с утра и для отчета за всех сразу проголосовала. За весь подъезд. А мы с цветами… Отец распетушился, пошел куда-то разбираться, а мама даже заплакала. Они меня так готовили.

Возняк погладил усы и посмотрел в окно.

– «Голь на выдумки хитра», – проговорил он немного погодя. – Ну, что же, будем считать, что ты, как и многие наши бойцы, сегодня в первый раз пойдешь голосовать. Давай сделаем так, чтобы этот день запомнился ребятам. Как-никак, а выборы в высший орган власти! Мы не будем сегодня командовать подъем, просто включим хорошую музыку. Пусть каждый сам для себя решит: спать ему или идти и исполнять свой гражданский долг. Найдется у нас магнитофон или проигрыватель с пластинками?

– Конечно, найдем! – от возбуждения Илья даже вскочил со своего места. – Будет музыка! Это вы здорово придумали…

Встал из-за стола и Возняк.

– Это не я придумал. Такое практиковалось еще в царской армии в начале века, во время выборов в Государственную Думу, утром в день выборов под окнами казарм играл полковой оркестр, что бы солдаты почувствовали свою причастность к начавшимся тогда реформам. Пусть и наши солдаты ощутят себя гражданами своей страны. Давай включай музыку. Только… – он взял за рукав Илью. – Что вы сейчас любите слушать?

– Назарет! Есть такая ирландская группа.

– Хорошая музыка?

– Очень!

– Ну вот, свой Назарет послушаете потом, а сейчас включи что-нибудь отечественное. В конце концов, мы не премьер-министра Великобритании выбираем, – улыбнулся Возняк своей улыбкой.

Гремела «По волне моей памяти « Давида Тухманова, казарма оживала, солдаты потянулись к умывальникам. Илья вошел в ленинскую комнату.

«… положений и выводов, сделанных в предвыборной речи перед избирателями Бауманского района столицы, кандидата в депутаты Верховного Совета СССР, Генерального Секретаря ЦК КПСС, Маршала Советского Союза, товарища Леонида Ильича Брежнева, дадут новый импульс в работу министерств и ведомств, в дело созидательного труда всего советского народа…»

В этом привычном, многократно перечисляемом списке брежневских должностей, Илья вдруг обнаружил подмену: вместо Председателя Президиума Верховного Совета на этот раз назвали воинское звание. Из чего следовало, что верховной власти в стране нет. Он улыбнулся, вспомнились слова Квакуши: «одных вже нэмаэ, а других ще выбрати треба».

Убавив громкость динамика, Илья достал из кармана записную книжку с ручкой и в самодельном календарике зачернил квадратик шестьсот пятьдесят второго дня, белых квадратиков оставалось шестьдесят восемь. Он уже хотел положить книжку обратно в карман, но потом отлистал несколько страниц, куда он записывал впечатления от каждого прожитого дня, и уверенно написал: «День хороший». Обычно такие записи он делал после отбоя, но сегодняшний день начался уже хорошо, а значит таким и будет.