Читать книгу Камни и черепа - Евгений Леонидович Саржин - Страница 6

Древние, которые не умирали, и не знали голода и жажды, покинули свою землю, ибо что-то случилось, что-то страшное, после чего не могли они больше жить там. Они шли бессчетные дни. Иногда добавляли, что вел их Эцу, и глаза его горели, освещая ночь.

И в пути одни из Древних падали без сил и не могли больше подняться. И закрывались их глаза – так они узнавали, что есть смерть. А другие, превратившись в рогатых или мохнатых тварей, забывали, как стать людьми, и оставались такими навсегда. И привел Эцу, наконец, оставшихся с ним Древних к тому краю, где небо касалось земли, и не было дальше дороги.

– Куда мы пришли? – закричали Древние, и двуногие, и рогатые, и клыкастые, а крылатый народ кружил в воздухе, словно чуял приближение дней гнева.

И повернулся к ним Эцу, и глаза его горели – один желтым, другой белым.

– Мы пришли к началу, – сказал он, и разделил миры.

И стал один мир полон деревьев и травы, камня и воды. Сказал Эцу:

– Здесь будут жить люди, и все их братья, и антилопы, и газели, и медведи, и львы, и другие.

И так стало.

И другой мир, темный и влажный, лег под миром людей. И сказал Эцу:

– Сюда будут уходить люди и все их братья, после того, как придет за ними смерть. Здесь они будут обретать новые тела. Отсюда же потекут все реки и источники.

И так стало.

И третий мир лег над первыми двумя. Он касался вершин гор, и был холодным, но полным света.

– Это прекраснейший из миров, горний мир, – сказал Эцу, – те из вас, кто был лучшим в этом походе, уйдут туда вместе со мной. И лишь крылатые братья смогут до него добраться.

И так стало, с того дня и навсегда.

– Я же говорил, что они здесь, – это опять был Кыма, – мы видели убитого ими человека! Они совсем рядом!

Новость, принесенная Тесугу, взбудоражила всех, и только старый Бын сохранял спокойствие. Мужчины, забыв про запекавшееся над углями очага мясо, вскочили на ноги, переговариваясь и обмениваясь многозначительными взглядами. И он понимал причины их страха, ибо сам еще не отошел от потрясения. Лагерь немых, уродливые белесые фигуры – и девушка, сидевшая поодаль. Но разве у немых есть девушки?

– Нам нельзя спать, иначе они подберутся к нам во сне, и унесут наши головы, – выкрикнул кто-то, чьего голоса Тесугу не узнал, и несколько человек ответило одобрительными восклицаниями.

– Молчите! – это были первые слова, которые произнес Бын, после того, как Тесугу поведал о виденном. Поскольку кто-то еще пытался говорить, он приподнялся, сжимая в руке свой костяной жезл. Дуда качалась на обнаженной, покрытой шрамами груди.

– Молчите! – повторил он, голоса смолкли один за другим, и Тесугу, устремивший взгляд на старшего, боковым зрением видел, как напряженно мужчины сжимают в руках копья и луки. Страх борется в них с яростью, он это ощущал сейчас по молчанию так же отчетливо, как раньше по их словам. Но по застывшему лицу старого Бына было невозможно понять ничего.

– Мы сейчас не так далеко от гор, за которыми бродят немые, – сказал он, убедившись, что все умолкли и слушают, – и мы знаем, что они часто переходят эти горы. Нет ничего странного, что мы встретили их сейчас.

– Так близко к Обиталищу Первых? – выкрикнул Егд, и Бын кивнул:

– Немые не знают закона. Они не знают об Эцу, о днях его гнева, о том, как Первые стали хранить это место, обратившись в камень. Они просто бродят тут и там, как неразумные дети…

… и убивают людей! – выкрикнул кто-то.

– Это все что они умеют делать, – Бын не терял спокойствия, – но они и сами смертны. И никакой дух не хранит их. Потому нам не нужно их бояться. Ночью не уйдем ко сну все вместе – будем стеречь лагерь. И, если они появятся здесь, то мы отдадим подземным духам их собственные головы.

Эти слова попали в цель – Тесугу ощущал это. Сколь ни велик был страх перед немыми, осознание того, что эти создания смертны, легко обращало его в гнев. Это не рогатые братья, не грозные львы, даже не голодные волки – все другие народы имели духов за собой, которые надо было заклинать, перед тем, как убить. Но немых можно было убивать просто так. Если получится, конечно. И, словно в ответ на его мысли, Кыма сказал:

– Их можно убить, – и юноша опять почувствовал, как закивали мужчины, – люди из других стойбищ убивали немых, я слышал…

– Можно, но мы не будем делать этого сейчас, – прервал его Бын, впервые заставив свой голос звучать остро. Он поднял глаза и посмотрел в разбавленную ночным светом темноту, ища глазами говорившего, – мы сейчас не охотники. Мы не защищаем род. Мы ведем меченого духами к месту, которому он принадлежит.

– Мы все равно можем выследить немых, раз они близко, – на этот раз заговорил мужчина по имени Дияк – для них нет обычая, тогда какая разница…

– Дияк, ты не повинуешься моим словам? Словам того, кто дважды ходил к Обиталищу Первых, и поклонился им, и касался рукой входа в нижний мир? Ты не веришь словам того, кто принес больше мяса людям рода, чем кто бы то ни было другой другой из ныне живущих? Ты выйдешь и повторишь свои слова передо мной?

Его голос лишь совсем немного пошел вверх к концу короткой речи, но Тесугу ощутил, как колкое дыхание страха окутывает мужчин. Нельзя гневить неспящих – никому не дано знать, какого духа они могут натравить на тебя, заставят ли твою руку ослабнуть на охоте, отдадут ли в пищу горным братьям или заставят жгучую немочь терзать болью твое чрево. Впрочем, некоторые поступали и более прямо – тот, кто был до Бына, просто вспорол живот одному любителю прекословить, и отдал крылатому народу его печень.

Ворчание и тихий ропот постепенно стихали, и люди вновь садились на свои места. Обгорелые ветви тихо потрескивали в костре, и подернутое синевой небо густо светилось точками далеких костров.

– Нельзя спать здесь, – вполголоса сказал кто-то, и голос Егда с другой стороны костра откликнулся:

– Мы же решили, что будем сторожить. Я первый.

Бын снял с шеи дуду и вертел её в руках, равнодушный к происходящему. Но вдруг, остановив танец пальцев, не поднимая головы, спросил:

– Тесугу, ты можешь еще раз сказать всем, как выглядели немые?

Тесугу подался вперед, не зная, нужно ли ему вставать. Как и всегда на таких вечерях, он сидел чуть в стороне от других. Его пальцы нащупали и сильно смяли жесткий и колючий мех, обернутый вокруг пояса. Он сглотнул.

– Я уже рассказывал, что я видел.

– Расскажи еще раз, громко, так, чтобы слышал каждый. Слышал, и больше не спрашивал.

Юноша нерешительно поднялся, и увидел в рассеянном мраке перед собой тусклый блеск глаз – словно стая волков смотрела на него из темени. Но это не волки, а его собственные сородичи. Он кашлянул, еще раз сглотнул слюну и проговорил:

– Я увидел их, сидящих за гребнем горы, вокруг костра…

– Говори громче! – выкрикнул кто-то, кого он не признал, и Тесугу повысил голос:

– Они сидели, и ветви были заготовлены, как для костра, и один из них вызывал огонь…

– Немые не умеют вызывать огонь! – выкрикнул кто-то другой, но теперь уже вмешался Бын:

– Не раскрывай рот, когда не знаешь. Умеют. Продолжай, Тесугу.

– Один из них вызывал огонь. Другие сидели. И было что-то, кажется, нога кого-то из рогатых братьев, и двое возились с ней. Их кожа была очень светла, как…, – он не нашел сравнения, – некоторые были прикрыты шкурой, и она свисала, как хвосты, а другие голые.

– И члены их были длиной с руку, и подняты? – спросил Дияк, и Тесугу покачал головой:

– Я не видел такого. Но они, в основном, сидели. Потом они, наконец, вызвали огонь, и начали передавать друг другу куски мяса, как…

Он хотел сказать «как мы это делаем» – но не решился. Как сравнивать людей с немыми?

– И глаза их были красными, как кровь? – спросил Кыма, и он опять затряс головой:

– Я не видел. Но я был далеко.

– У них было что-то в руках? – заговорил Егд, – копья, топоры, палицы? Ножи?

Тесугу нахмурился, вспоминая.

– У тех, что были с мясом, что-то было в руках, да. Не видел что. У остальных не знаю.

– Охотники из рода, у которого мы останавливались за бугристой горой, убивали немых, – это снова был Егд, – они мне говорили, и даже показывали взятое у них. Это было копье, с острием, какого не делают люди, и когти на нити. Они умеют дробить и острить камень.

– Мы тоже можем…, – подхватил кто-то, но Бын оборвал его:

– Достаточно!

И все замолчали. Голос старшего не оставлял сомнений – обсуждения закончены.

– Один из вас останется со мной ночью, мы будем следить, чтобы немые не подобрались неожиданно, – уже спокойнее сказал Бын, – нам нечего бояться. Я призову духов в защиту.

Его пальцы коснулись висящей на груди дуды из кости грифа, и Тесугу почувствовал дрожь. Он услышит священный звук дуды, увидит, как заклинают тех, кто давно ушел. Так делалось в стойбище на тайных вечерях, но его никогда на них не пускали. Но куда ему скажут уходить здесь?

– Мы будем есть, а потом говорить с Древними, – спокойно сказал Бын.

Пока они разгрызали зубами плохо пропеченное мясо, Тесугу вновь и вновь обращался к тому, что видел сегодня. Лагерь немых, существа, сидевшие вокруг костра, разделывавшие мясо, и, если не считать цвета кожи, удивительно похожие на них, так же вкушающих пищу у лагерного костра. Не так он представлял себе нелюдей из-за гор. Что было в руках у того немого, белесое и округлое? И почему та девушка…

– Спасибо, брат, за отданное нам в пищу тело, – отвлек его от мыслей голос Бына, и он, подняв голову, увидел, что в руках у старшего оказалась голова онагра, которую тот осторожно уложил между собой и потрескивающими углями очага, – когда придет наш час спускаться в нижний мир, скажи свое слово перед своим народом. Скажи, что тебя убили охотники по обычаю, данному нам всем Эцу. Пусть твое слово защитит нас от безглазых и безногих порождений ночи.

При этих словах, большой и указательный его пальцы легко коснулись кости грифа, и Тесугу невольно замер. Сейчас ему скажут уходить, или…

– А сейчас, – негромко, но отчетливо произнес Бын, – мы призовем старых охотников рода к нашему очагу, и попросим их о силе и мудрости.

– Бын, а как же… мертвый, – это был Дияк, он тревожно крутил завязанную в косицу прядь, – разве могут ушедшие увидеть того, кто…

– Тесугу останется, – спокойно ответил старший, – мы не в стойбище, но ведем одного из нас к месту, где сходятся воедино миры. Пусть ушедшие увидят, что мы верны древнему обычаю.

И при этих словах что-то твердое и болезненное вдруг отпустило сердце Тесугу. Ему позволят остаться на вечер предков. Он увидит это, хотя бы за два дня до того, как закончится его жизнь в этом мире.

А Бын, между тем, несколькими легкими движениями выпутал дуду из завязки на шее. Она была сделана из кости гифа – и это все, что полагалось знать о ней. Как неспящие делают их, как заставляют извлекаемые из неё звуки сплетаться воедино, будоража душу и заставляя кожу идти мурашками – не было известно никому.

Бын, между тем, выпутав дуду, снимал с пояса другую вещь, смотреть на которую просто так воспрещалось – связку костяных пластин с тайными знаками. Когда-то давно Тесугу слышал, что пластины эти Бын принес из Обиталища Первых, получив их неким тайным, непостижимым для людей образом, и что костяные изображения могли говорить, если он того желал. Заговорят ли сейчас?

Узловатыми пальцами левой руки он подхватил пластинки, соединенные жильной нитью, и завертел их в воздухе. Стрекочущий, шелестящий звук наполнил уши, и Тесугу ощутил, как задрожали тела мужчин. Темные-на-темном, блестящие и немигающие, девять пар глаз были сейчас вперены в сухопарого, полуголого мужчину, вращавшего костяные погремушки. В тиши гаснущего дня, в безводной пустоте синего неба треск пластин, казалось, долетал до глаз Древних.

Внезапно Бын остановил руку, и треск смолк. Положив пластинки на землю, он поднес к губам зажатую в правой руке дуду, и, казалось, все прекратили дышать. Сейчас раздастся голос духов… И свист поплыл над сполохами гаснущего костра. Бын перебирал пальцами одной руки по четырем отверстиям, второй просто поддерживая дуду, и повторяющиеся звуки мелодии, то стихавшие, то взлетавшие вверх, заставляли кожу идти мурашками. Так вот, значит, как оно происходит. Вот что слышат люди, которые допущены на бдения неспящих. Тесугу сжал руки, стараясь запомнить каждый миг.

А прерывистая, рваная мелодия извивалась, поднимаясь и кружась над головами, становясь быстрее и быстрее – и вдруг оборвалась. Бын отвел дуду от губ и впервые поднял глаза на слушавших его.

– Они здесь, – сказал он негромко, – они видят нас. Они слышат нас.

Подняв руку, он указал на небо, усыпанное звездной россыпью.

– Их костры, – продолжал он, – Древние, что говорили с рогатым народом и с горными братьями на одном языке. Они шли сюда из земель, где всегда светло, куда никогда не приходит мрак – и дошли до горных хребтов, за которыми вечная ночь. И видели они медведей с человечьими головами, и говорили со змеями, и вел их Эцу, величайший из них. Он разделил верхний и нижний миры, он дал людям их речь, и увел в горний мир тех, кто был равен ему.

Бын замолчал, и опять поднес к губам дуду, и жалобно зазвучал её голос.

– А потом пришел день его гнева, – почти беззвучно окончил он.

Мужчины молчали, и Тесугу видел, как пальцы некоторых из них блуждают по шрамам. Прикосновение ножа и раскаленных камней – связь с Древними, и боль открывает человеку то, чего он иначе не мог узнать, как сейчас открывают звуки дуды. Но он сам никогда не знал этой боли, и никогда не…

– Смотрите на нас, – вдруг выкрикнул Бын, и Тесугу вздрогнул, настолько неожиданно звучал его высокий сейчас голос, – Древние, знавшие мир, когда он был юн, Древние, ушедшие с Эцу, Древние, давшие людям знание и силу! Мы ведем мертвого, того, чья кровь станет вашей!

И, хотя никто из мужчин не отвел взгляда от лица Бына, Тесугу все равно показалось, что все смотрят на него.

– Он будет вашим, и дожди снова прольются из горнего мира, и придут подземные ключи, и рогатые братья отдадут нам свою плоть, – голос Бына задрожал, лицо исказилось, словно его раздирала какая-то внутренняя боль, он опять поднес дуду к губам, и дикая, причудливая мелодия ожила, закружила, дергая и терзая душу.

А Тесугу сидел, зачем-то сжимая и разжимая руку, и тупо повторял про себя:

–« Я – мертвый. Я – мертвый. Я – …».