Читать книгу Разбойничья злая луна - Евгений Лукин, Матузук - Страница 59

На проспекте Металлургов нас чуть было не накрыл дождь, и нырнули мы с Гришей в кафе «Витязь».

Ноpмальная была забегаловка до Указа. А тепеpь перелицевали подвальчик – не узнать. С потолка на цепях свешиваются светильники какие-то средневековые из жести, а на торцовой стене богатырь на тонконогом, как журавль, коне рубится со Змеем Горынычем – аж розовое пламя из трёх пастей в косы заплетается.

Зелёного змия, значит, кончает…

Посадил я Гришу в уголке спиной к помещению, чтобы не смущать народ тесёмочным бантиком, а сам пошёл к стойке.

– Миньк! – шепнула мне щекастая белокудрая Тамара. – Кого это ты привёл?

– А это наш новый резчик, – небрежно сказал я. – Нравится?

– Ну и резчики у вас! – Тамара затрясла обесцвеченными кудрями. – Как бы он чего с собой не пронёс… У нас знаешь как сейчас за это гоняют!..

Она соорудила два коктейля, и я вернулся к столику.

– Это… алкоголь? – встревожась, спросил Гриша.

– Ага, – сеpдито сказал я. – Алкоголь. Чистейшей воды, неразбавленный.

И протянул ему хрупкий высокий стакан, наполненный слоистой смесью. Гриша принял его с обречённым видом.

– Ого, да ты, я смотрю, тоже левша?

Гриша растерянно уставился на свою левую руку.

– Я нечаянно, – сообщил он и поспешно переложил стакан в правую.

Я удивился. А Гриша вынул из стакана соломинку, побледнел, старательно выдохнул и, зажмурясь, хватил коктейль залпом. Потом осторожно открыл глаза и с минуту сидел, прислушиваясь к ощущениям.

Всё это мне очень не понравилось.

– А ну-ка, давай честно, Гриша, – сказал я. – Пьёшь много?

– Спиртных напитков?

– Да, спиртных.

– Вот… в первый раз… – сказал он и зачем-то предъявил мне пустой стакан. – И на вокзале ещё… Только я тогда отказался…

Я решил, что он так шутит. А Гриша тем временем порозовел, оттаял и принялся с интересом озираться по сторонам: на людей, на Змея Горыныча, на цепные светильники эти…

– Правильно я сделал, что приехал сюда, – сообщил он вдруг.

По лицу его бродила смутная блаженная улыбка.

– И чего я боялся? – со смехом сказал он чуть погодя.

– Боялся? – не понял я. – Кого?

– Вас, – всё с той же странной улыбкой ответил Гриша.

Заподозрив неладное, я быстро заглянул под стол. Бутылки под столом не было. Да и потом, какой же это надо быть сволочью, чтобы сидеть с кем-нибудь из своих и втихаpя пить одному! Опять же – когда бы он успел-то? Пока я к стойке за коктейлем ходил?..

– Почему ты ведёшь меня к себе? – вырвалось вдруг у него.

– А тебе что, на вокзале понравилось?

Гриша опечалился и повесил голову. Видно было, что к своим чёрным блестящим волосам он после душа не прикасался.

– Нет, – сказал он. – На вокзале мне не понравилось…

Он вдруг принялся мотать головой и мотал ею довольно долго. Потом поднял на меня глаза, и я оторопел. Гриша Прахов плакал.

– Минька!.. – сказал он. – Я особо опасный преступник…

Я чуть не пролил коктейль себе на брюки.

– Что?

– Особо опасный преступник… – повторил Гриша.

Я оглянулся. Нет, слава богу, никто вроде не услышал.

– Погоди-погоди… – У меня даже голос сел. – То есть как – особо опасный? Ты что же… сбежал откуда?

– Сбежал… – подтвердил Гриша, утираясь своим антисанитарным рукавом.

Я посмотрел на его пиджак, на тесёмочный бантик под горлом и вдруг понял, что Гриша не притворяется.

– А паспорт? Как же тебя на работу приняли без паспорта? Или он у тебя… поддельный?

– Паспорт у меня настоящий, – с болью в голосе сказал Гриша. – Только он не мой. Я его украл.

Нервы мои не выдержали, и, выхватив из коктейля соломинку, я залпом осушил свой стакан.

– А ну вставай! – приказал я. – Вставай, пошли отсюда!

И, испепеляемые взглядом Тамары, мы покинули помещение. Завёл я Гришу в какой-то двор, посадил на скамеечку.

– А теперь рассказывай, – говорю. – Всё рассказывай. Что ты там натворил?

Плакать Гриша перестал, но, видно, истерика в «Витязе» отняла у него последние силы. Он сидел передо мной на скамеечке, опустив плечи, и горестно поклёвывал своим орлиным носом.

– Закон нарушил… – вяло отозвался он.

– «Свистка не слушала, закон нарушила…» – процедил я. – Ну а какой именно закон?

– Закон? – бессмысленно повторил Гриша. – Закон…

– Да, закон!

– Это очень страшный закон… – сообщил Гриша.

– Как дам сейчас в торец! – еле сдерживаясь, пообещал я. – Мигом в себя придёшь!

Гриша поднял на меня медленно проясняющиеся глаза. Голову он держал нетвёрдо.

– Закон о нераспространении личности… – торжественно, даже с какой-то идиотской гордостью проговорил Гриша Прахов и снова уронил голову на грудь.

Некоторое время я моргал. Закон – понимаю. О нераспространении – понимаю. Личности – тоже вполне понятно. А вот всё вместе…

– Так ты что, в pозыске, что ли?

Гpиша вздpогнул и посмотpел на меня с ужасом:

– Н-не знаю… Навеpное…

– И фотокаpточки твои, навеpно, в ментовке уже pаздали?.. Ну, в милиции, в милиции!

Язык у Гриши заплетался, и следующую фразу он одолел лишь с третьего захода.

– При чём тут милиция? – спросил он.

– Ну если ты закон нарушил!

– Не нарушал я ваших законов! – в отчаянии сказал Гриша. – Свои – нарушал. Ваши – нет.

У меня чуть сердце не остановилось.

– Какие свои? Гриша!.. Да ты… откуда вообще?

– Из другого мира я, Минька, – признался наконец Гриша Прахов.

Я почувствовал, что ноги меня не держат, и присел рядом с ним на скамеечку.

– Из-за рубежа? – как-то по-бабьи привизгнув, спросил я.

– Дальше…

Я потряс головой и всё равно ничего не понял:

– Как дальше?

– Дальше, чем из-за рубежа… – еле ворочая языком, объяснил Гриша Прахов. – С другой планеты, понимаешь?..

* * *

В калитку я его внёс на горбу, как мешок с картошкой.

Из-за сарайчика, грозно рявкнув, вылетел Мухтар. Узнал меня, псина, заюлил, хвостом забил. А потом вдруг попятился, вздыбил шерсть на загривке и завыл, да так, что у меня у самого волосы на затылке зашевелились.

Дёрнул я плечом – висит Гриша, признаков жизни не подаёт. Прислонил его к забору, давай трясти:

– Гриш, ты что, Гриш?..

Гриша слабо застонал и приоткрыл один глаз. Слава богу!..

– А ну пошёл отсюда! – закричал я на Мухтара. – Иди в будку! Дурак лохматый!..

В будку Мухтар не пошёл и с угрожающим ворчанием проводил нас до двери, заходя то справа, то слева и прилаживаясь цапнуть Гришу за скошенный каблук. У самого крыльца это ему почти удалось, но в последний момент Мухтар почему-то отпрыгнул и снова завыл.

Злой на себя и на Гришу, я втащил его в прихожую и закрыл дверь. В комнате осеклась швейная машинка.

– Минька, ты? – спросила мать. – А что это Мухтарка выл?

– Да кто ж его знает! – с досадой ответил я. – Тут, мать, видишь, какое дело… Не один я.

По дому словно сквозняк прошёл: хлопнула дверца шифоньера, что-то зашуршало, портьеру размело в стороны, и мать при параде – то есть в наспех накинутой шали – возникла в прихожей. На лице – радушие, в глазах – любопытство. Думала, я Ирину привёл – знакомиться.

– А-а-а… – приветливо завела она и замолчала.

Гриша сидел на табуретке, прислонённый к стеночке, и мученически улыбался, прикрыв глаза. И до того всё это глупо вышло, что я не выдержал и засмеялся.

– Вот, мать, нового квартиранта тебе нашёл…

– Ты кого в дом привёл? – опомнясь, закричала она. – Ты с кем связался?

– Да погоди ты, мать, – заторопился я. – Понимаешь, дня на два, не больше… Ну переночевать парню негде!

– Как негде? – Маленькая, кругленькая, она куталась в шаль, как от холода, сверкая глазами то на меня, то на Гришу. – Санитарный день, что ли, в вытрезвителе? Да что ж это за напасть такая! То кутёнка подберёт хромого, то алкаша!..

– Ну-ну, мать, – примирительно сказал я. – Мухтара-то за что? Сама ведь ему лапу лечила, а теперь смотри, какой красавец-кобель вымахал…

Но на Мухтара разговор перевести не удалось.

– Живёт впрохолость, приблудных каких-то водит!.. А ну забирай своего дружка, и чтобы ноги его в доме не было!

– Да куда ж я его поведу на ночь глядя?

– А куда хочешь! Под каким забором нашёл – под тем и положишь!

– Да с горя он, мать! – закричал я. – Ну, несчастье у человека, понимаешь? Жена из дому выгнала!

Что-то дрогнуло в лице матери.

– Прямо вот так и выгнала? – с подозрением спросила она.

– В чём был! – истово подтвердил я. – В чём квартиру ремонтировал – в том и выгнала!

– Так надо в суд подать, на раздел, – всё ещё недоверчиво сказала мать.

– И я ему то же самое говорю! А он, дурак, хочет, чтобы как мужчина – всё ей оставить.

– Вот мерзавка! – негромко, но с чувством сказала мать, приглядываясь к Грише. Выражение лица её постепенно менялось. – И что ж вам так с жёнами-то не везёт, а?.. И парень, видать, неплохой…

– В нашей бригаде работает, – вставил я. – В понедельник мы с Валеркой Чернопятовым попробуем ему общежитие выбить…

– Ох, дети-дети, куда вас дети?.. – вздохнула она и пошла в комнату, снимая на ходу с плеч непригодившуюся парадную шаль. – Ладно, постелю ему…

* * *

Ещё раз удивил меня Гриша Прахов. Под тряпьём у него оказалось чистое бельё, вроде даже импортное. Лохмотья его я сразу решил выбросить и поэтому обыскал. В кармане брюк обнаружился временный пропуск на завод и двадцать три копейки, а за прорвавшейся подкладкой пиджака – в целлофановом пакете – военный билет, свидетельство о рождении, аттестат и паспорт.

Документы я, конечно, проверил. Всё вроде на месте: серия, номер, фотография – Гришкина, не перепутаешь. И в военном билете – тоже, только Гриша там помоложе и пополнее. Вот ведь чудик, а?

На всякий случай я заглянул и в аттестат, посмотрел, на какой он планете ума набирался. «Полный курс нижне-добринской средней школы…» Далёкая, видать, планета…

Я снова завернул документы в целлофан и, кинув пакет на стол, сгрёб в охапку тряпьё на выброс.

Вот не было у бабы хлопот…