Читать книгу Медные пятаки правды - Евгений Мосягин - Страница 26

Мое отделение, укомплектованное отделочниками, было направлено на ремонтные работы в МОГЭС. Это здание располагалось на стрелке Обводного канала и Москвы-реки. Построенное в начале двадцатого века, оно было Центральной Электрической станцией городского трамвая. Теперь оно стало Московской Городской Электростанцией.

Около двух месяцев работало мое отделение на этом объекте. Несколько первых недель пришлось работать в ночную смену. Это было необходимо для сохранения производственного процесса предприятия. После ужина солдат отвозили на работу на полуторке, обратно же в казарму мы возвращались на городском транспорте. Это было несложно, так как в шесть часов утра, когда солдаты заканчивали рабочий «день», и в метро, и в трамвае было совершенно свободно.

Когда закончили работу в производственных помещениях, бригаду перевели на ремонт служебных помещений, и работать разрешено было в дневное время. Было освобождено несколько служебных кабинетов и солдаты в них развернули свою штукатурно-малярную деятельность. Служащие проявляли к солдатам снисходительный интерес: как это, военнослужащие и вдруг работают штукатурами, малярами? Пожилой бухгалтер спросил у меня: «Разве в армии появились рабочие отряды?». Я ответил, что на счет рабочих отрядов ничего не знаю, и что мы – служащие строительного батальона и что таких батальонов в Москве много.

Литовские ребята на людях вели себя прилично, громких разговоров, тем более, нецензурных выражений не допускали, работали аккуратно и грязи после себя старались оставлять поменьше. Между служащими станции и солдатами установились обычные добрые отношения.

Дня через три после того, как солдаты начали работать в дневную смену в служебных помещениях МОГЭСа, ко мне подошла молоденькая девушка и спросила, где Костик. Я понял, о ком она спрашивает, потому что пару раз видел ее в коридоре, разговаривающей с рядовым Костасом. Во все время моей службы в стройбате Костас постоянно попадал под мое командование. Он отличный мастер – и штукатур, и маляр, но официально его не назначают бригадиром отделочников. Могли бы присвоить сержантское звание, чтобы человек имел формальное право руководить людьми на работе, но это не делается, потому что Костас литовец. Тем не менее, все одиннадцать человек моего отделения считают Костаса своим руководителем и его профессиональный авторитет для них вне всяких сомнений. Когда начали работать на МОГЭСе, я спросил у Костаса, как распределить рабочее задание и как расставить людей. Костас со своей мягкой улыбкой ответил, что все само получится. И правда, все получилось, как нельзя лучше, но, разумеется, не само, а под руководством Костаса.

Литовцы – народ не мелкий, но даже среди них Костас выделялся своим ростом. Блондинистый с правильными чертами свежего лица он часто улыбался и улыбка очень шла ему и украшала его. Он был спокойный и доброжелательный человек. И когда симпатичная девушка из какого-то управленческого отдела спросила у меня, «где Костик», я был приятно удивлен.

– Скоро придет, – ответил я. – Только если мы говорим об одном и том же человеке, то его зовут не Костик.

– Он сказал, что его зовут Костя, – приятной скороговоркой возразила девушка.

– Нет, у него другое имя. Он же литовец, а у них имена и фамилии отличаются от русских.

– А почему у вас на службе одни литовцы?

– Не только литовцы. В наш батальон хотели набрать тунгусов, но у них очень узкие глаза и когда они смотрят на стену, то видят только узкое место, а это для нашей работы никак не годится.

– Шутите, товарищ сержант.

– Не сержант, а старший сержант.

– Какая разница?

– Да почти никакой.

– Ну вот, видите. Так как же зовут вашего Костика? Только без шуток.

– Хорошо, без шуток. Видите ли, литовские ребята при знакомстве с русскими девушками называют себя русскими именами. Только вашему знакомому Костику, я думаю, не следовало бы этого делать. У него очень красивое имя и фамилия. Костас Бонифастас Орла.

– Ой! Только царей в каком-то древнем государстве так называли.

– То-то и оно! Ничуть не хуже какого-то Костика.

– Не хуже, – согласилась девушка и попросила меня, чтобы я еще раз назвал непривычное для нее имя.

Я назвал. Девушка сказала, что она заболталась и что ей надо идти по делу. Она ушла и очень скоро снова появилась в коридоре, неся в руках толстую папку с бумагами. Остановившись около меня, шпаклевавшего участок стены, она вслух произнесла полное имя и фамилию Костаса.

– Правильно? – спросила она.

Я подтвердил, что правильно и очень похвалил ее. Она поблагодарила меня, сказала, что ее зовут Лена и ушла. Она очень понравилась мне и я подумал: «Дай, Бог, удачи тебе, Костас, хотя бы в этом случае».

Одно за другим помещения управления электростанцией приобретали совершенно иной, чем прежде, вид, обновлялись, становились светлей и просторней. Служащие перемещались в них, освобождая другие комнаты. Похоже, что ремонт в МОГЭСе не производился с того самого времени, как было построено это здание.

Я забыл о своем разговоре с Леной, как вдруг через несколько дней она подошла ко мне со словами:

– Ваши ребята сказали, что вы художник.

– Да что вы, Леночка. Какой же я художник? Солдату в армии не полагается быть ни художником, ни писателем, ни даже акробатом, в армии солдаты должны быть только солдатами.

– Но мне Костас сказал, что вы художник и, пожалуйста, не шутите.

– Передайте Костасу большое спасибо за его высокое мнение обо мне.

– Передам, только выполните мою просьбу.

– Какая же просьба может быть у такой красивой девушки к бедному солдату?

– Нарисуйте мне портрет Костаса.

– Костаса? Да что вы, Леночка? Я не умею его рисовать. Давайте я вам лучше нарисую Буденного. Знаете, какие у него усы?

– Это я могу в магазине купить. Мне нужен портрет Костаса.

– Да ведь он такой большой, что ни на какой портрет не поместится. Попросите у него фотографию.

– У него нет фотографии.

– Пусть сфотографируется.

– Ну что вы заладили, фотография да фотография. Не можете, нарисовать, так и скажите.

– Именно об этом я вам и толкую.

– Не хотите!

– Леночка, лучше давайте я вам свою фотокарточку подарю, – предложил я.

– Спасибо, только мне нужен портрет Костаса.

И вот в результате этого разговора или просто фантазия мне такая пришла, но я нарисовал, все- таки, портрет Костаса. Но какой портрет! Ни до этого, ни после этого случая я, пожалуй, ничего подобного не смог бы сделать, даже, если бы и захотел. Я прикрепил к стене более, чем полутораметровый лист грубой оберточной бумаги, которой укрывали паркетные полы от штукатурной и малярной грязи, и попросил Костаса немного постоять на месте. Все это делалось, как бы в шутку. Филенчатой кистью, без карандашного рисунка, размашистыми штрихами я ни на секунду не задерживаясь, уверенно, как будто всю жизнь только и занимался подобным делом, в полный рост нарисовал Костаса. Солдат стоял вполоборота, снисходительно улыбаясь, нисколько не ожидая ничего существенного из необычной затеи старшего сержанта. А портрет, между тем, получился. Шапка, распахнутая телогрейка, сапоги, одна рука в кармане, в другой руке сигарета, несколькими штрихами обозначено лицо. Живой Костас Бонифастас Орла смотрел с желтоватого листа мятой бумаги, даже его славная улыбка как-то просматривалась на лице. Потом пошли зрители. Изо всех отделов приходили работники МОГЭСа, хвалили портрет, говорили, что очень похож. Мне тоже портрет нравился. Но больше ни разу мне не удавалось так легко, на одном дыхании нарисовать человека. Раскованность, озорство, необязательность, – все это вместе, видимо, дало уверенность моей руке и глазу.

Лена сказала:

– Разве такой портрет я просила вас нарисовать?

– Чем же он вам не нравится, Леночка?

– Нравится. Но такой большущий. Нарисуйте мне, пожалуйста, маленький портретик, маленький, чтоб я могла его в руки взять, в сумочку положить.

– Но я же вам говорил, что Костас не поместится на маленьком портрете. Берите этот, хотите я вам его упакую.

Лена покачала головой и выразительно посмотрела на меня.

– Ну, как с вами разговаривать? Неужели в армии все сержанты такие?

– Да нет, не все. Наверно я один такой.

– Слава Богу! А то бы вся армия пропала.

– Так не пропала ж.

– Потому и не пропала, что вы один такой на всю армию.

– А вы знаете, почему я такой?

– Почему это?

– Потому что вы мне нравитесь, а я вам нет.

– Вот еще! – фыркнула Лена и ушла.

К концу марта отделение мое закончило ремонтные работы на электростанции. В последний день, когда солдаты грузили на батальонную полуторку свои инструменты и материалы, я в коридоре встретил Лену.

– Леночка, прощайте навеки, – обратился я к ней, – если я вас чем обидел, вы уж простите меня.

– Ничем вы меня не обидели. А портрет Костаса у меня есть. Подождите здесь, я сейчас.

Она сходила в комнату, в которой работала, и сразу же вернулась с фотографией. Это была, так называемая визитка, с которой на меня смотрел улыбающийся Костас.

– А вы говорили, что он не поместится на маленьком портрете, – покачивая головой, с упреком заявила Лена.

Я сказал ей, что не всегда следует верить мужчинам, потом очень серьезно сообщил девушке, что Костас, по всей вероятности, в этом году демобилизуется из армии.

– Подходит его срок, – пояснил я.

Лена внимательно посмотрела на меня и без слов тихо пошла по коридору на свое рабочее место.