Читать книгу Медные пятаки правды - Евгений Мосягин - Страница 29

Я, Юрий Петрович Панин, старый солдат Великой Отечественной войны был направлен врачом районной поликлиники на лечение в госпиталь для военных ветеранов. Но не так-то просто было попасть в это лечебное заведение. Я полагал, что для этого достаточно обойти врачебные кабинеты в своей поликлинике, сдать и получить результаты необходимых анализов и, имея на руках заключения местных врачей, явиться в госпиталь. Оказалось, что этого всего мало – необходимо было пройти еще лечебную отборочную комиссию в самом госпитале.

По длинным коридорам приемного отделения госпиталя бродили помеченные войной далеко не молодые люди, удрученные медицинским бездушием и бюрократизмом. От одного кабинета к другому перемещались инвалиды войны, кто с палкой, кто с костылями, а некоторых возили на колясках родственники. «Кто последний?», – то и дело слышалось у закрытых дверей врачебных помещений. Люди занимали очередь и терпеливо томились ожиданием приема у врача. Я тоже мотался по коридорам, тоже сидел у закрытых дверей, недоумевал и про себя ругался. Был момент, когда я хотел, было, плюнуть на всю эту тягомотину и уйти домой. Но сдержался и вытерпел. Когда, наконец, я попал к председателю комиссии, то спросил, зачем такая утомительная канитель с повторными врачебными осмотрами, ведь все же это было проделано в районных поликлиниках. Непримиримо конфиденциальная дама жестко ответила, что она не доверяет участковым врачам. После короткого опроса и беглого ознакомления с представленными ей материалами двукратных медицинских обследований председатель комиссии сообщила, что меня положат на лечение в кардиологическое отделение и что какое-то время мне придется подождать своей очереди.

Я ожидал долго. На исходе четвертой недели мне сообщили, что на следующий день я могу ложиться в госпиталь. Я подумал: «Ну что ж, ложиться, так ложиться, Кстати, забавно получается: в госпиталь ложатся, в тюрьму садятся. Хорошо, что мне придется ложиться».

Палата, куда проводила меня медсестра, была просторной и светлой комнатой с двумя большими окнами, с туалетом и душевой. Койка, расположенная справа у окна, была свободной. Она-то и стала местом моего жительства на ближайшее время. «Располагайтесь», – сказала медсестра и ушла.

В палате находился один только мужчина. Он лежал с газетой на койке, что стояла у стенки слева от входа. Я уложил свои вещи в тумбочку и подошел к окну. Откинув желтую занавеску, я увидел, что передо мной открылся замечательный вид на просторный зеленый массив, раскинувшийся вправо и влево от госпиталя, ограниченный бетонной полосой Кольцевой автомобильной дороги. За дорогой возвышались корпуса строящихся и уже построенных многоэтажных зданий. Где-то слева в зеленых кущах деревьев чуть виднелась крошечная белокаменная церквушка. С удовольствием осматривая эту широкомасштабную красивую панораму, я порадовался, что не придется мне взирать из госпитального окна на скучную стену рядом стоящего дома или постоянно видеть колодец двора, зажатого бетонной или кирпичной геометрией скучных построек. День был солнечным, и за окном госпитальной палаты во всем великолепии сияло подмосковное лето. Я вспомнил, в каких жутких условиях, в духоте и скученности прошлой осенью лежала в больнице моя жена с приступом инсульта. В комнате, чуть побольше этой, размещалось восемь коек, на которых томились страдающие женщины. Думать и вспоминать об этом невыносимо. От этих тяжелых мыслей меня отвлек мужчина, лежавший до этого на койке с газетой. Он подошел и стал рядом со мной у окошка так тихо, что я не услышал.

– Опять пробка, – проговорил он сипловатым голосом. – Все время пробки. Сколько же их едет этих самых большегрузов. Конца им нет.

Действительно, кольцевая дорога вся была забита автомашинами, особенно ее внешняя полоса. Справа налево сплошным потоком, наподобие поезда, одна за другой почти без движения стояли огромные машины. Мимо них по соседним рядам медленно с частыми остановками продвигались вперед машины меньшего размера. На внутренней полосе движение транспорта было нормальным.

– Вот так целыми днями. Как посмотришь, так они больше стоят, чем едут. Дальнобойщики всю дорогу закрывают.

– Не везде же так, не по всей Москве, – поддержал я разговор. – Я ни в одной пробке не стоял, пока ехал сюда. Здесь тоже, видите, на встречной полосе машины хорошо едут.

– А откуда ехал?

– Есть такая деревня Бескудниково. Из нее и приехал.

– Бескудниково? Ты что, тоже из деревни?

– Да нет. Это район Москвы. Бескудниково, Лианозово, Дегунино – раньше все это были деревни, а теперь это Москва.

– Понял, понял. А то я уже подумал, что ты из деревни сюда попал.

Я взглянул на своего собеседника, это был немолодой мужчина невысокий и коренастый. Был он чисто выбрит и аккуратно причесан. Его большая голова плотно и низко, почти без признаков шеи умещалась на могучей груди между широких плеч. Госпитальная пижама сидела на нем хотя и мешковато, но выглядела опрятно. Он показался мне общительным и добродушным человеком, что в дальнейшем общении с ним не вполне подтвердилось. Звали его Василий Семенович. Он отошел от окна. Походка его была такой, что, казалось, будто он не идет, а плывет по комнате. Он перемещался, не отрывая ног от пола, и делал очень короткие, переставляя госпитальные тапочки вперед на половину их размера, как будто ноги его были спутаны в коленях. Дойдя до своей койки, он повернулся и сообщил: