Читать книгу Третий эпизод. Роман - Евгений Стаховский - Страница 3

19 ноября 2015. Пятница.

04:11

Разве таким должен быть дневник?

Пылающая бесформенная брешь поперёк моего сердца.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

В пятидольном размере с форшлагом на сильной доле. Со сбивкой, перечёркивающей время. Словно оно существует.

Ночью всегда приходит музыка. Так и сейчас. Начиная с ритма вышагивает в нужном темпе, обрастает нотами, превращающимися в аккорды.

Должен ли я это объяснять? О чём говорить с тем, кто не знает как приходит музыка. С тем, кому нужно рассказывать как рождается звук, как затем он живёт, вызывая себе подобных.

Начинаем с затакта. Тук-тук. На первую долю. Дальше. Два-и-три-и. Ровно и стройно. С восьмой в четверть. Тук-тук. Дальше: четыре-и-пять-и. Выдержанное повторение. Рука идёт на подъём. Подготавливает основу. Обрастает мощью. Усиливающееся, но не ускоряющееся глиссандо. Пять-и – снова пред-удар, стремящийся отключить сознание.

Поступь умершего рыцаря.

Внезапно раскрывшаяся тоника.

Разве так зарождается жизнь?

04:23

Одиннадцать лет никто не говорил мне: «Я люблю тебя».

20 ноября 2015. Суббота.

12:00

Порой я не пью чай с лимоном только потому что мне лень готовить лимон.

Готовить лимон означает достать лимон из холодильника, тщательно вымыть, срезать верхушку с хвостиком, добраться до дольки, пригодной к чаю.

Я замираю на стадии мытья. Представляю всю последовательность, шмыгаю носом, и наливаю чай, лимона не требующий. Я поглядываю на почти невидимый в плотной коричневой жидкости пакетик и раскаиваюсь в невозможности молока.

17:22

До чего странное у меня всё-таки имя. Непривычное. Я же сам себя никогда не зову. Никогда себя не называю. Оно такое же необычное для меня, как Глеб или Патрокл. Я встречал людей с таким же именем, как у меня, но это всегда они, другие. А как примерить чужое имя на себя? Как представить, что я – те же четыре или семь букв, и для других это такая же составляющая меня, что для меня составляющей не является. Имя никак не объясняет мою вечно пониженную температуру тела, как не объясняет само тело.

Время лежать в горячей ванне. Немного согреться. И чай из ромашки.

06 декабря 2015. Воскресенье.

13:42

Так всегда и бывает.

С каким воодушевлением я начинаю любое новое, с таким же и оставляю. Начиная тетрадь, я думал, что испишу её за неделю. Столько в моей голове было ярких огненных вспышек, призванных озарить весь мир. Теперь они сгорели в плотных слоях атмосферы, как та космическая станция, чьё название уже никто не помнит. Да и бог с ней.

Важнее рассказать чем я занимался последние две недели, отмеченные полным безмолвием. Разве безмолвие – не признак? Разве оно не вопит о настигшей бессмысленности слова? Когда остаются только воспоминания, облачённые в такую сонную форму, что не отличить одно от другого, и всё превращается в иллюзию. Выбрать нечто истинное, нечто настоящее становится невозможно. Сказать: да, это было! я хочу запомнить это навсегда! – как? Связь утеряна. Воспоминания превращаются в сны, а сны столь реальны, что каждая клетка тела воспринимает их как нечто произошедшее, и запоминает не то, как было, а то, как могло быть, как должно было быть, и возвращает сознание на десятилетия назад, словно сон способен исправить ошибки, и мир за окном оказывается совсем другим. Он не тот, каким я помню его вчера. В то же время – я не знаю каким он стал сегодня, ведь я совсем не выхожу из дома.

07 декабря 2015. Понедельник.

17:30

Ах, да. У меня совсем нет друзей. Если подпрыгнуть – земля не содрогнётся.

18:01

Уточним время. К слову о прыжке. Читал «Заратустру» и больше не задавался никакими вопросами. Канатный плясун как продолжение танца, где сам танец – олицетворение земли, на которой нечего больше делать. Только танцевать тарантеллу, избавляясь от накопившегося яда, давно и прочно вписавшегося в генетический код. Так и я сейчас вписываю в тот же код слова, стремясь выйти за пределы четырёх букв.

Канатный плясун – промежуточное звено; существо, пропитанное страхом и страстью; застывшее между мирами. Мирами, не имеющими ни одного точного определения. Сосредоточенный в своём равновесии он движется по невидимой снизу прямой линии, перепутав оси системы координат. Ему следовало бы ползти по канату вверх, к невидимому сцеплению, первоначальному узлу мироздания. Но нет. Он танцует от точки к точке, видя её начало, предвидя её конец. И сам танец в вышине есть необходимость безграничного. Как прыжок – попытка оторваться от земли, опустевшей в своём содержании, в своей раскалённой безысходностью глубине.

Разорвать эту связь уже затем, чтобы земля не могла пропитывать плясуна своим совершенным ядом.

11 декабря 2015. Пятница.

14:30

Фиксации.

Заснул в начале девятого. Без снотворного. Хотел раньше, но потом подумал: «и что?»

Проснулся в одиннадцать. Что-то снилось. Что – не могу сейчас вспомнить. Блин, зачем проснулся?

Попробовал заставить себя заснуть снова, проспал до этого момента, просыпаясь каждые сорок минут. Или около того. К двум дня проснулся окончательно. Полистал фейсбук. Болит голова. Несильно. В лобной доле. Настроение не очень. Желание – весь день пролежать в постели. Но сначала – в ванну.

14:35

Выпил полстакана молока жирности 3,2%. Первая сигарета.

15:23

Думал о вечернем спектакле. Представил, что Марина вдруг начнёт давать советы как лучше сделать. В итоге – разыграл целую сцену по ролям, в масках – и расстроился. В голове я бесконечно разговариваю с людьми. Выстраиваю диалоги. Представляю их лица. Всегда всё заканчивается плохо. Ещё ничего не произошло, а я на них почти обижен. С другой стороны – в этом есть элемент предсказуемости. (Предсказуемость – верное очень слово). Я предполагаю (снова «пред-») что можно от них ожидать, и заранее готовлюсь к вариантам. Можно понимать это как стратегию.

15:28

Принял две таблетки антидепрессанта. С этого месяца – двойная доза.

19:15

Вторая ванна. Трудно дышать. Курю.

«Десять лет назад, в тринадцатилетнем возрасте, я пережил свой первый жизненный кризис – острый приступ амбициозности. С тех пор я не мог излечиться от болезненного честолюбия. Меня мучили странные сожаления, я испытывал своего рода ностальгию по человеку, которым мог бы стать, но не стал».

Один из тех моментов, о которых я думаю постоянно. Прекрасными словами Аппиньянези. Будем считать это эпиграфом.

02:36

Это не моя комната. Не мой дом. И всё остальное тоже не моё. Злой.

05:11

Курил. Хочется похудеть до прозрачности и упасть в обморок. Впрочем, и так пошатывает. Ступеньки ещё эти.

12 декабря 2015. Суббота.

14:10

По «Культуре» дают Сен-Санса и Дюка. Залип.

Снились Прага и стаут. Люблю и то и другое. Прага – хороший город для смерти. Может, в конце февраля окажусь там снова.

Настроение ровное. Без перекосов. И голова не болит. Такой ноль по Цельсию. Ни туда, ни сюда.

Заснул к шести, проснулся около часа дня. Это значит, что даже со снотворным сплю меньше восьми часов. Вместо желаемых двенадцати.

В ванну и читать.

15:10

Принял препараты. Если хвалить себя, то только за то, что начал это фиксировать. Забываю, выпил? нет?

18:18

Допустим, Лёша. Сколько он добивался Катю? Год? Или около того. И добился только когда она решила его спасать. Алкоголь, наркотики, взгляд мимо – ну как его бросить? Спасает теперь. Счастливы. Талантливый, – говорит. А меня кто спасёт? Да и надо ли.

18:25

Да-да. Всё верно. Нужно явно, искренне, непритворно достичь дна, чтобы понять кто обладает хоть какой-то ценностью.

Чувство? Нет никаких чувств. Тоска.

22:50

Бокал Гиннесса творит чудеса. С Новым годом.

13 декабря 2015. Воскресенье.

17:05

Можно сколько угодно смеяться, но у меня реальное похмелье. Четыре месяца ни капли алкоголя. Голова абсолютно пустая. Делать ничего даже не собираюсь. И вечером на концерт Кати. Расположившись на пуфах. Эксперимент по получению удовольствия. Утренние таблетки принял. Заснул без снотворного. Всё.

14 декабря 2015. Понедельник.

18:45

Целый день люди. Устал. Разговаривать. Держать лицо.

Женя спрашивал про Новый год – где, что. Агата переехала в родительскую квартиру – по соседству. Для М. купили квартиру неподалёку. На Новый год собираются у Агаты. Само воспоминание о той квартире вызывает дрожь в руках. И Женя говорит: может быть понастойчивей? Переступить гордость? Откуда тут гордость. Я заполнен ненавистью. К себе. К ним. К тому, что где-то есть то, к чему я больше не имею отношения.

Чувствую себя очень уставшим.

Полное эмоциональное истощение.

0:27

Снова это чувство пустоты когда вхожу в дом. И шаги. Где-то в соседней квартире. На миг мне кажется, что это он – и сейчас выйдет из дальней комнаты. И будто последнего года не было. Господи, уже год. Непредставимый объём времени, у которого нет границ. Кто рад тому, что я вообще жив? Что я – живу? Что я – есть? Кто должен быть рад?

15 декабря 2015. Вторник.

12:21

Снились самолёты. В их неистребимом желании разбиться. Прекрасные. Знающие о небе получше любой птицы.

Я не хочу приходить в себя, брать себя в руки, раскрывать шторы – как это ещё называется – пока он не узнает причиной чего стал. Саморазрушающая месть. Она приносит удовольствие, которое я не могу прочувствовать и принять. Может потому что я совсем запутался в том что такое удовольствие, минуя этимологию. Не говоря уже о «принять».

(Мне кажется, или я пытаюсь шутить?)

13:05

Я как на необитаемом острове. Жду, что кто-нибудь приплывёт и спасёт. Жить, не борясь за выживание. Не строя хижины.

Лежу и жду.

Ну, нет так нет.

(Таблетки принял).

18:50

Или – живу в ненастоящем мире. Для меня реален мир, который был со мной год или два назад. Тот мир – не призрак. А здесь всё понарошку. Это даже не игра, не сон. Это чистилище. Река Стикс, текущая в неведомом направлении. И я не совершаю никаких движений, чтобы случайно не оказаться там, где не следует. Не ведая какой из берегов окажется верным.

0:15

Воспоминания.

Воспоминания. Воспоминания. Воспоминания.

Любое воспоминание об М. сбивает счётчик.

Его успешность. Его дом. Его возможность укрытия.

Моя ненужность.

Не могу не думать. Вертится белкой. И что он где-то, с кем-то. И в его – в его! – не в моей, не в нашей постели кто-то другой. Комплекс брошенки. Я не могу не думать о том как они все уходят, и раз они все уходят (можно подумать их было много) значит со мной что-то не то. Со мной всё не то. Я весь – не тот. Ненужный себе самому.

04:10

Если покопаться в полууничтоженных дневниках середины девяностых, можно представить, что я начал стремиться к чему-то большому для того, чтобы позволить себе любить. Чтобы на меня не смотрели косо. Всё, чего я добивался – должно было послужить прикрытием. Стать возможностью.

Наверное, это должно что-то объяснять.

И, пожалуй, объясняет.

16 декабря 2015. Среда.

16:47

Одиннадцать часов сна. С периодическим открыванием глаз – но нет, ещё рано, ещё слишком рано. Это должно длиться как можно бесконечнее.

Снились рыжие скорпионы. Много. Везде. Я не мог от них ни сбежать, ни спрятаться. Скорпионы на лестницах, скорпионы в траве – они выползали из-под земли, из-под холодного жёлтого песка. Это была угроза вполне совместимая с жизнью. Мне было страшно, я стремился от них избавиться, но ничего не получалось. Скорпионы не нападали, только стремились ко мне, окружая. Выражали своё категорическое присутствие.

Скорпионы разных размеров, разной степени уродства. Некоторые выглядели обычно, я видел таких в инсектариях, другие – слишком малы, или бесформенны, и выражали собой скорпионов только по ассоциации с остальными.

Никто меня так и не ужалил. Может потому, что я ловко уворачивался и хотел хоть куда-нибудь сбежать, а может потому что им этого не хотелось. И всё, что им было нужно – утвердить своё присутствие. И их вечно задранный хвост – слишком явный фаллический символ.

Сны порой удивительно прозаичны.

М. по гороскопу – скорпион. И у него рыжие волосы. Все мои сознания окружили меня и доказывают, что я в ловушке. И выхода нет. Только если начать убивать скорпионов. Не уворачиваться, не сбегать – только убивать, рискуя проиграть в этой битве; скорпионы гораздо стремительней и ядовитей, и я погибну быстрее, чем успею убить хотя бы полдюжины.

Но разве смерть – не победа?

17 декабря 2015. Четверг.

13:50

Что-то может и снилось…

Проснувшись, скомпоновал текст, и тут же его забыл.

Настроение более чем неизвестное.

Надо составить шкалу и отмечать цифрами.

Но что брать за ноль?

За ноль нужно взять вакуум.

Пустоту без явных отклонений.

Ноль не означает, что есть что-то хорошее, так же как он не означает, что есть что-то плохое.

Ноль – точка отсчёта, не более.

Его не стоит понимать как норму.

Теперь я вынужден думать о том, что считать нормой.

Нет, откажусь от этого слова вообще.

Начнём сначала – что я чувствую?

Я чувствую разочарование от того, что проснулся.

Я чувствую усталость и нежелание идти к терапевту.

Заснул в начале шестого – сегодня я чувствую, что утра (13:50) проходят лучше вечеров.

Обозначим настроение как —0,5.

Какой же я худой, вешу килограммов пятьдесят пять.

Такие тонкие руки, что смотреть на них не могу.

14:02

Кофе. Сигарета. Таблетки.

14:15

Моя внутренняя, настоящая сторона настолько ужасна, что я не должен её никому показывать.

Чтобы не растерять вообще всё, чтобы не растерять то, что вдруг ещё осталось.

Ну, растеряю – и что?

16:50

Сил нет никаких.

– Что ты делаешь?

– Ничего.

Трость чтоль купить.

18 декабря 2015. Пятница.

17:00

Что я чувствую? То же, что всегда. Усталость. Кашель. Очень много курю. И невозможно сделать полный вдох. Может и с лёгкими что-нибудь происходит. Отдельное. Но кто пойдёт их проверять? Кто вообще пойдёт хоть что-нибудь проверять? Я – нет.

Надо идти на работу. Всего на час. Ужас как не хочется.

Другие люди – они умеют обижаться, выражать недовольство, гнев, показывать что им не нравится, говорить, что им трудно. У меня всё в себе. Я настолько убеждён, что никому не интересен и не нужен, что не вижу повода даже начинать говорить. Лишний человек.

Идти домой в полночь не страшно – таблетки работают?

Утренние антидепрессанты принял. Засыпал вчера с нейролептиком, от него немеет язык, как от кокаина.

ХП, мой психотерапевт, всё время забывает о чём говорит. Я тоже забываю. Мы – отличная команда.

19 декабря 2015. Суббота.

12:35

Заснул в семь. Проснулся в одиннадцать. Вертел что-то в голове. Выстраивал фразы.

О том, что этот дневник словно автоматическое письмо. Никаких внешних событий. Медленным почерком.

О том, что ничего не надо выдумывать. И говорить как придётся. А что придётся?

Снились застрявшие в колосьях пчёлы. Они цеплялись за пальцы, и вслед за ними, оттуда, где жало, тянулись длинные нити.

Не желает отпускать.

Поехать в Испанию в феврале? Вместо Праги.

Таблетки принял.

Что с книгой делать?

12:50

Позавчера написал человек. Сказал, что хочет купить мою позапрошлую книгу. Подарю. Определённо нужно завести трость.

15:25

Люди приходят ко мне за утешением. Вспоминают о моём существовании, когда нужно их выслушать и дать совет. Так и говорят: дай совет. Ненавижу давать советы.

Люди во мне. А я сам с собой.

Удивительное ощущение наполненной пустоты. Где нет места ничему.

Нежизнеспособно.

Хочется стихов. Но я, как известно, разучился.

Когда (если) играю на пианино – стесняюсь, что это слышат соседи.

Трости работают только в понедельник.

23:22

Ощущение, что вот-вот соберусь с силами. Стоя на этом распутье, наконец выберу путь. Но дело ведь не в том, что я не знаю куда идти – я вообще идти не хочу. Не вижу никакой идеи в самой идее пути. С другой стороны, отсутствие желания идти может быть связано с недостатком сил, и если появится силы, путь обретёт новую идею.

Мне явно не хватает законченности образа. Совершенно не во что играть даже с самим собой. Отсюда – скука.

По шкале поставлю +1. Пожалуй, это честно. Я почти не загоняюсь сегодня, и не хочу злиться. И не злюсь.

Поспать бы, но рано, слишком рано.

20 декабря 2015. Воскресенье.

05:35

Пора повторять анатомию.

Заснул в половине третьего. Теперь проснулся. От боли. От ноющей, тянущей боли в части, соединяющей плечи и шею. Этот недоразвитый подъём… как бы его назвать…

Футболка в том месте мокрая. Мышечная боль, словно я таскал на себе кого-то.

Что это? Груз? Ощущение, что я ношу что-то? Что-то, превышающее привычную возможность?

Курю. От замутнённой головы энергия… или… а это как назвать… поднимается выше.

Попробовать заснуть снова.

07:00

А снились цветы. Хотел купить, но не нашёл. Всюду по три обрубка каких-то.

13:01

Проспал ещё три часа. Плечи болят. Настроения нет. Проснулся с мыслью об М. Не хватает тепла. Не хватает любви. Ничего не хватает.

– 5.

(А какой установленный минимум?)

Таблетки принял.

14:50

Живу как в склепе. Штор не раскрываю вообще.

02:55

Снотворное. Нейролептик. Засыпание – вечное мучение. Ещё и потому, что я не строю планов, не обдумываю завтра, не осмысливаю прошедший день. В голове ничего сиюминутного. Разве что книга. Но при воспоминании о книге я начинаю волноваться особенно сильно – и мучаюсь ещё больше.

Привезли карту Петербурга из Петербурга. Этот мальчик, который хотел старую книгу, написал потом: «Летел в самолёте и читал ваши стихи. Плакал. Они такие настоящие».

Чёрт знает что это значит.

Чёрт знает как к этому относиться.

Не могу поймать ощущений, не могу за них зацепиться. Мотыляние из стороны в сторону. Зависящее только от воспоминаний, и не вспоминается ничего хорошего. Я не помню когда последний раз у меня было хоть какое-то настроение.

21 декабря 2015. Понедельник.

12:20

Привезли трость. Мне тут же перехотелось играть в смертельно-больного. Красивая. Испробую по такой погоде. Сегодня +8, и это не настроение. Это температура. В Цельсиях.

Теперь дальше.

С тростью вышло забавно. Это же частный дневник? (Вопрос предполагает, что остальные – совсем не частные). Тем не менее.

Думал вчера от скуки вызвать проститутку. Потом вспомнил про трость и стало жалко денег. Теперь утешаю себя тем, что я как будто вызвал проститутку и отдал ему деньги, а трость получилась бесплатной. Такие построения нужны ещё и потому, что я от неё не в восторге. Можно подумать, я могу быть в восторге от чего-либо другого.

В последнее время я много трачу. Будто стараюсь успеть воспользоваться даже тем, что не нужно. Попробовать. Зачем копить деньги, если любой день может стать последним. Но почему-то жаль денег на еду, правда ем я мало и, в общем, готов позволить себе всё. Только ничего не хочется.

Теперь про сон.

Ещё одно удивительное построение. Тайная организация и её глава, с которым я не менее тайно связан. Я сам догадываюсь о том, кто этот красивый парень на самом деле, только в заключительных кадрах. С изменённой внешностью, с сумасшедшей улыбкой – не устоять.

Вот чего мне не хватает – улыбок. Хороших, искренних, влюблённых улыбок.

И бабушкин дом, где я пёк блины, а потом заметил, что она уже с утра испекла пачку.

И голубь на моём плече. Белый неотвязный голубь. Что это – святой дух? Добрый гений? Замаскированный ангел?

Я и сам вечно маскируюсь.

17:57

Привезли трость. Или уже говорил? Чёрное испанское что-то. Хорошо не вдова. Странно, но как только я взял её в руки – тут же почувствовал себя сносно. Появилась точка опоры, словно это помощник, которого мне не хватало. Ощущение ненавязчивого спокойствия. Вот, значит, что мне нужно. Поддержка. К тому же она красивая. Жаль, сюда не вставить картинку. Ну, хорошо. Допустим +1, и это не температура. Всё же надо оформить систему этой шкалы.

Отправил новую книгу на проверку знаков. Обещали управиться за пять дней. Мне бы такую самонадеянность.

22 декабря 2015. Вторник.

04:06

Снотворное больше часа назад. Реакции ноль. (Должно ли тут быть третье предложение?)

Как я не пытаюсь избегать стройности – ничего не выходит. Складывается само собой. Да и бог с ним. Мне нравится писать эти строки. Заполнять клетки. Конечно, мне очень жаль, что я не вёл дневник всё это время – весь последний год. Было бы на что опереться. Помимо трости.

С другой стороны, я вёл дневник девять лет назад, и что? До сих пор не хочу его читать. Но, может, это помогло бы уловить нюансы.

Я хотел сказать не об этом.

Я хотел сказать вот о чём: шкала это не выход.

Сначала придётся её придумать, затем объяснить шаг и проставить обозначения каждого пункта, потом свериться с пунктами, пытаясь понять какой работает именно сейчас. Останутся только путаница и скука. Вместо чувств – математическая модель. Нет. Если что и стоит обозначать, то только пару пунктов в плюс и пару – в минус. Обозначив «ноль» как стабильно хреновое. Всё.

14:45

Таблетки.

Снилось, что живу в старой квартире – у матери. Проснулся в ужасе. Ругались, конечно. Вчера снилось, что ругался с сестрой. Соскучился что ли.

Всё время что-то покупаю, бесконечные ненужные вещи. Имитирую жизнь.

Второй день довольно неплохо себя чувствую. За окном по-прежнему +8. Чего, всё же, не скажешь обо мне.

17:05

Временами возвращаюсь к пианино. Не так как раньше. Всего на час или два несколько раз в неделю. Пальцы поначалу были такими корявыми, как цветные карандаши; теперь что-то получается и я думаю не разучить ли пьеску. Словно впереди экзамен. До-минорную фугу из первого тома ХТК, с прелюдией разумеется. И что-нибудь ещё, не столь полифоническое. Многоголосия у меня и в голове сверх меры.

02:40

Временно о еде.

Вдруг обратил внимание на то, как я выгляжу – не пора ли перестать есть хлеб и шоколад, это основа моего рациона. Но сейчас всё так дорого, что неизвестно на что стоит тратить деньги.

В любом случае, второй день моего не самого мерзкого состояния обозначается мыслью, что мне, вроде как, не всё равно. На спортзал или йогу я совсем не готов – разве попробовать немного потянуться дома. Посмотрю что будет днём.

Заказал ещё одну трость – к вопросу о том, на что тратить деньги.

Сумасшедший.

03:22

Попытался представить что бы я делал, если бы М. прислал мне, например, sms. И тут же скатился в зависимость от содержания. Самый трудный вопрос: что я отвечу, если он предложит встретиться? Или как это называется… поговорить?

Ноль идей.

В тайне я понимаю, как сильно я всё ещё жду этого sms. И зависаю, если раздаётся сигнал, а телефон лежит в другой комнате. Я представляю, что это он, и в мгновение проворочаю сотню возможных ответов.

Но эти редкие sms – всегда кто-то другой.

И да, я удалил его номер из списка контактов.

23 декабря 2015. Среда.

16:35

Разумеется, никакого спорта, никаких потянуться. Я так и не собрался сделать хоть что-нибудь, и даже о дневнике вспомнил только сейчас. Отметить пару слов. Тем более, ничего больше не отмечается.

Прежде чем затевать новую большую книгу надо бы закончить рассказы. Здесь нет никакой последовательности, никакой мистики. Всего лишь занятие для пальцев, для головы.

Выглядит так, будто я строю план. Это, в свою очередь, означает, что суицидальные мысли отступили. Раз есть идея что-то начать, значит надо это начать. Не говоря о закончить. Всё равно я ничего не делаю. Или создаю иллюзию ничегонеделанья.

24 (?) декабря 2015. Четверг.

15:40

Меня всё раздражает, доктор, что делать?

(Подробности позже, ибо только что проснувшись я, удивительным образом, тороплюсь на сеанс терапии).

0:40

Так много должен рассказать, что множество превратилось в малость. Путаюсь в буквах.

Что же что же.

Вчера впервые вышел с тростью. Двоякое ощущение. Она, конечно, мне очень идёт. Люди на улицах смотрят с подозрением. Я же «молодой», «здоровый». Быстро к этому привык. Не всё ли равно. На работе спрашивают – что случилось? Отвечаю: старость, старость. Вова сегодня сказал, что ему хочется меня встряхнуть.

– Напоить тебя что ли?

Где ты, Вова, был раньше.

Среди прочего, это может значить, что я стал немного честнее. Или мне совсем не важно что думают другие.

– Или подогнать тебе может кого-нибудь?

Забавно, держа трость я автоматически начал прихрамывать на левую ногу. На улице встретил старичка с палкой – и шёл он вполне нормально, и палка разве что не волочилась, но в его случае это выглядело очень обыкновенно. А в моём – как выебон. Но мне нравится моя трость, а на второй и вовсе – инициалы и всё такое. Ручная работа на заказ из бог знает какой глуши.

Главное – не заглядывать в уже сделанные записи. Даже опасаясь повторений. Иначе – как определить навязчивость? Не свою – мыслей, действий. Да и свою.

Теперь о другом.

Зачем-то застраховал жизнь. На десять лет. С ежегодными платежами. Этот мальчик из банка меня дожал. И ладно, пусть уже получит свой годовой бонус. Подписал бумаги не читая, так что это сюрприз и для меня самого. Хороший мальчик.

– Я, – говорит, – служил в спецназе.

И ребёнку год и четыре. Какая-то благотворительность, а не страхование жизни. Единственное, что стало более-менее ясно – нельзя самоубиться в течение ближайших двух лет, иначе никаких денег. Пусть так.

Третий день весьма неплохо себя чувствую. Таблетки снова выпил позже обычного и тут же чуть не впал в панику. Нервность физиологического свойства.

А этот дневник, к слову, тоже имитация. Иллюзия что я что-то пишу.

Три или четыре недели не звонили и не писали ни Марк, ни Тимофей, ни кто ещё. Или вру. Тимофей прислал сегодня sms. «Нервяк, – говорит, – какой-то». Я что-то сухо ответил. Пустую обезличенную ересь. Я им нужен только как поддержка, как трость. Они бегут ко мне за помощью, никогда не пытаясь её оказать. Я и не прошу. Что они могут дать?

Опять же – новогодний бонус.

В терапии решили сделать трёхнедельный перерыв. Праздники и прочее. Значит, сэкономлю, и это не лишне, учитывая, что я трачу деньги чёрт знает на что.

Но как определить ценность вещей? Не говоря уже о событиях.

01:30

Увидел его фото в фейсбуке – и всё пошло к чертям. Все три дня пошли к чертям. И пошло оно всё к чёрту! И руки задрожали, и гримаса сама собой складывается на лице.

Это зависимость. Это болезнь. И это немощь.

А он в Икее покупает что-то для новой квартиры. А я сдохну где-нибудь в подворотне.

Ну какие два года? Какие два года? Я и не человек уже больше, а стоячая мёртвая вода. Жидкость. Испарение.

04:50

Это даже не о том, что мне нужно быть с ним (рука просила написать: чтобы он был со мной) – это погружения в воспоминания. В невозможное. Травма головы.

25 декабря 2015. Пятница.

13:05

Снился М. в чём-то грустном и слегка надменном. Или не слегка. Это всё.

13:40

Таблетки принял.

19:25

Лежать и слушать Малера. Вторую симфонию. То ещё Воскресение.

Что меня беспокоит? Я скажу. Ни один из моих друзей – к вопросу о друзьях – даже не попытался с ним связаться, спросить, хоть о чём-нибудь поговорить. Хоть что-нибудь обо мне рассказать. А если попытался – почему я об этом не знаю? Это же так очевидно.

Нет. Пусть всё рассасывается само собой. Хорошо быть другом, когда ничего не надо делать. Да я и сам такой.

0:50

Это настолько чудовищно, что мне потребовалось время, чтобы об этом написать. Я даже заснул на час или два, сам того не заметив.

Вечером позвонила мать. Началось как обычно: что не звонишь, и всё такое. А потом этот вопрос:

– Ты не болеешь?

Я ответил, что всю жизнь болею.

– Простыл? – спрашивает.

Ну какое простыл. Ну при чём тут простыл.

– Нет, – отвечаю, – не простыл.

И тогда она спрашивает:

– Чем же это ты всю жизнь болеешь? Головой?

И рассмеялась.

Она захохотала от показавшейся ей удачной шутки. То есть, она полагает это смешно. Вы понимаете? – Смешно!!

Что я должен отвечать на вопрос почему не звоню? Как я могу разговаривать об этом?

Я уверен, что и все прочие плохо понимают серьёзность моего расстройства. Да и пытаются ли понять. Кому вообще всё это нужно?

Ну какая же дура, прости господи.

02:55

Дико болит голова. Почти весь день. Под вечер – совсем. Принял снотворное. Вчера тоже. Таблетки превращаются в костыли. Ощущение что без них я вообще не встану с постели. Но разве не к этому я стремлюсь?

Не говори глупостей – ты вообще ни к чему не стремишься.

26 декабря 2015. Суббота.

13:20

В голове пусто. Во снах – отчаянная психоделика. Макаронные водоросли. Препараты разгоняют нейроны по углам. Загоняют их в угол. Пролежать бы весь день в постели, дождаться атрофии мышц, пролежней и чего-нибудь ещё. Успокаивает только то, что вряд ли кто-то возьмётся обмывать моё тело.

Нет. Попробую сохранить хотя бы подобие ритуала. Кофе. Сигарета. Ванна. Книга. И дальше оно само.

13:30

Не странно ли, что выстраивая подобие ритуала я забыл про таблетки? Не забыть бы.

04:45

И всё же непонятно, почему человек сам вышедший на связь (да-да, bbs, здравствуй) не только не является в означенный час, но и не реагирует на посылаемый письмом вопрос. Скажи, что передумал, что поменялись планы, что угодно ещё, но скажи. Я совершенно не искушён в этих виртуальных играх и не понимаю ни смысла их, ни причин – хотя в причинах можно покопаться. Все версии слишком скучны, чтоб обсуждать их всерьёз. В любом случае есть и положительные моменты. Первое – я разобрал завалы в доме и чуть было не выгладил полотенца. Второе – последний секс с М. был год или чуть больше назад и я впервые осознал, что в течение этого года у него наверняка кто-то был. Однократно или постоянно. В конечном итоге это означает, что у него есть жизнь. Жизнь без меня. Жизнь, в которой ему лучше, чем со мной.

Осознал… что за ерунда… конечно, у него есть жизнь… а я только курю и пью таблетки.

Хочется кофе. Но не в пять же утра вперемешку со снотворным.

27 декабря 2015. Воскресенье.

13:05

Йоркшир, напоминающий Мэгги, других не знаю, плачет, глядя мне в глаза.

Соседская женщина в бабушкином доме добавляет в борщ кофе.

И ничего бессознательного.

Эти сны расшифровываются на пальцах.

Мне нужен дом, сочувствие и новые впечатления.

Если одним словом – укрытие.

Но так мы дойдём до материнской утробы и растеряем всякий интерес.

14:40

Лёжа в ванне читал свои старые стихи. (Как будто есть новые). В разные моменты жизни реагирую на разные строки. Скучаю ли я по этому? Нет. Стихов совсем не хочется. Если я о них думаю, то только как о возможности в будущем оглянуться и отметить что я делал в то время. Но поэзия требует честности и чувства, а мои чувства столь безобразны, что я и помыслить не могу выразить их поэзией.

16:00

Что бы я сделал узнай что завтра умру?

Ничего.

Разве что написать несколько писем.

Не могу же я, по этому принципу, каждый день писать одни и те же письма.

18:02

И каждый день я обещаю себе, что завтра непременно начну что-нибудь писать. С самого утра. И каждый вечер констатирую бессмысленность обещаний, и снова устремляюсь в завтра. Времени словно нет, совсем не чувствую его течения. Или есть время, но нет течения? Словно застрял в одной точке, а изменения, происходящие вокруг – лишь мельтешение атомов, от которых никакого толка. Ни тебе взрывов, ни зарождения жизни.

20:41

Вдруг вспомнил, что сегодня день рождения деда. Девяносто восемь. Когда-то в этот день мы собирались всей семьёй. Теперь ни деда, ни семьи.

02:02

Что я чувствую. Я чувствую боль в груди, тяжесть лица, непослушность рук, головокружение и временами усиливающееся подёргивание левой ноги. Реши я шутить, сказал бы что это чувство, в котором всю радость изъяли из мира.

Я пишу всё подряд. Записывать всё подряд – без системы, без регулярности, без строго отведённых часов, без следования самой тонкой красной линии – позволяет немного отвлечься. Сублимация разговора. Возможность облечь ощущения в слова. Я всю жизнь задаюсь вопросом – почему дневники ведутся в периоды… в не самые лучшие периоды, если сказать осторожно. Самые честные дневники. Я задаюсь этим вопросом всегда зная ответ. Это невозможность молчать при невозможности говорить. И мне правда, правда, правда некому позвонить. Говорить – не с кем. Условности и барьеры. В особенности с теми, кто, кажется, смог бы это вынести. Я так устал от самого себя, что не вижу возможности перегружать кого-либо всем этим чудовищным… всем этим чудовищным чем?.. всем этим чудовищным всем.

С терапией, по сути, происходит то же самое. Это чистой воды проституция. Наши встречи с ХП не приносят никакого удовлетворения. Так же как и в минуты эмоциональных вспышек мне проще дать денег проститутке – так я плачу и за разговор. Но если там меня не любят, то тут меня не видят. Суррогаты. Кругом одни суррогаты. И я вынужден платить абсолютно за всё. В особенности за то, чтобы хоть изредка чувствовать себя живым. Именно поэтому я покупаю ненужные вещи. Проверяю – возможна ли ещё тактильность. Само ощущение прикосновения.

И никого не жаль.

Всё больше думаю, что если я устрою суицид, то не буду испытывать никаких чувств относительно людей, которым это может быть неприятно. Это звучит смешно, но я говорю о том, что чувство жалости или заботы о тех, кто может быть ещё думает обо мне, стало абсолютно чуждым.

Это смахивает на месть, и я жалею только о том, что самоубийство не даёт возможности этой местью насладиться.

03:50

Один из главных источников раздражения – чужой смех. Нет сил подыгрывать.

Интересно, если я так себя чувствую с препаратами, которые принимаю уже пять месяцев, как бы я себя чувствовал без них?

28 декабря 2015. Понедельник.

12:27

Шесть с половиной часов сна. Это со снотворным. Тревожность уровня будто что-то не сделал. Не всё ли равно.

14:20

Я и предположить не смел, что в моей книге содержатся сцены сексуального характера с несовершеннолетними. Рекомендовано изменить. Откуда у редакторов глаза?

Пока я был в ванне, пришло второе письмо – с пояснением, что речь идёт о главе, где мой любимый герой приезжает в Дублин.

Сверился с текстом. Сверился с кодексом. Не нашёл ничего вопиющего. Жду следующего письма.

Дублин. Джойс играет со мной в четыре руки. Завидует из могилы.

15:30

Всё приняли. В первоначальном виде. Согласились с доводами, предупредив что некоторые магазины могут отказать. Проще говоря – возможны проблемы с распространением. Пффф, у меня всю жизнь проблемы с распространением – будем считать это частью стиля.

Вообще, чувствую себя сейчас сносно. Переписка с издательством отвлекла от разговора с самим собой. Мне трудно делать выводы и прослеживать нить своих вздохов (я обещал не листать эти страницы, помнишь?), но помимо необходимо возникающей деятельности на меня влияет и время суток и день недели, завязанные на М.

Стоит подумать, что сейчас он на работе, занят и т. п. – я становлюсь относительно спокойным, ведь в это время он не занят встречами с другими людьми, свиданиями, сексом, ненавязчивыми беседами, всем тем, чем я обделён. Я успокаиваюсь, думая, что измена (о господи, я мыслю это как измену) не происходит прямо сейчас, в эту минуту.

Ночью, или в выходной день я представляю его свободу – и мысль о его возможностях хоронит меня под бетонной плитой.

Что до моей занятости – я смог высчитать, что ощутил безысходность и почувствовал, впервые осознал разрыв именно когда заканчивал книгу. Она занимала все мои дни и я не мог полностью погрузиться в параллельные переживания, но чем ближе я был к финалу, тем чётче проявлялась моя нестабильность. Теперь, не исключено, процесс идёт в обратную сторону. Я ничего не пишу потому, что слишком погружён в переживания.

0:33

Все эти молодые учёные, которые могли бы мне понравиться, смотрят на меня так же, как я на очень пожилых профессоров. А я на них, как очень пожилые профессора на меня. Смущаюсь с двух сторон. И там и там поздно.

03:52

Пытаюсь вспомнить когда я последний раз радовался. Не вспоминается. В этом году точно никогда.

Или – что приносит удовольствие? И тут всплывает только алкоголь. Страшно хочется выпить. Та единственная банка Гиннесса – совсем не фигуральный глоток жизни. Я не пью с середины августа – может ли наступить момент, когда я перестану думать об алкоголе?

Много курю.

Ночную таблетку принял больше часа назад, не уверен, что она как-то влияет. Кроме снов. Но это слишком призрачная зависимость.

29 декабря 2015. Вторник.

12:51

Снятся рыжие неадекватные лошади. Я превращаюсь в наркомана. С рыжими всё понятно. С неадекватностью тоже. Лошади – кармические животные. Хочу убежать от них – и не могу. Люблю их, что бы они не делали. И мне с ними не справиться. Любовь – и страх. Любовь (равно) страх.

Препараты принял.

14:41

Очень расстроен. Только что заметил, что формат одной из глав совсем не такой каким должен быть. Он собран и выровнен в обычный текст. Мой текст – со смазанными диалогами, подразумевающими обезличенность и опустошённость. Она показывает как человек завис между жизнью и смертью, будучи гораздо ближе к смерти, чем к жизни.

Почему я не заметил этого сразу? Ну что за дурак.

Очень, очень расстроен.

02:50

Есть что рассказать, но так не хочется ни о чём рассказывать что даже неожиданно. Такой насыщенный день, относительно других, разумеется. И я о нём расскажу. Расскажу как я вскрываюсь и не таюсь. Расскажу, как говорю лишнее. Расскажу что не знаю что считать лишним. Расскажу что собираю сейчас слова только для того чтобы на странице тетради не осталось пустых строк. Но завтра. Всё завтра.

30 декабря 2015. Среда.

14:12

Пока читаю, чувствую движение глаз, словно прикасаюсь к плотному воздуху. Хорошо, что я ничего не понимаю в плотности воздуха.

Вчера. Что же было вчера.

Приехал Макс, привёз еды. Я как будто Ахматова. Что-то там про фрукты и шоколад, а я просто была больна. Или – голодная?

Я не заметил как быстро мы скатились к моей болезни, впрочем, о чём ещё я могу разговаривать. В один момент мне так захотелось раскрыться, что я перестал думать о том – могу ли себе это позволить, тем более, что я понял, что могу себе это позволить.

Я проникал в серьёзность и скучность своего положения, пока говорил о нём нестройными фразами. Макс то и дело замечал, что я себе противоречу, и я пускался в дополнительные пояснения, увязая всё глубже. Пока я говорил, что моя терапия похожа на проституцию, что я плачу за то, чтоб со мной хоть кто-нибудь поговорил, чтоб я сам мог говорить – я неизбежно вышел на убеждённость, что у меня нет друзей, никто не может принять эту роль. Я понимал, что мои слова звучат грубо, невежливо, обидно, но раз уж я сказал «А»… поздно беречь чужие чувства. И Макс с этим справится. Он всегда был человеком, с которым я мог разговаривать довольно свободно. Раньше был, и остался тем же – это я изменился.

Я не сказал ему и сотой доли того, что мог, но главное – я понимал правдивость и искренность своих слов, удивляясь тому, что вообще решился их произнести.

Он говорил, что пробелы в общении нормальны для старых друзей. Я соглашался, но кивал на то, что пробелы нормальны для старых друзей в стабильном эмоциональном состоянии, к тому же – не измученных стыдом.

Он отвечал, что достаточно лишь сформулировать запрос, но тут же осекался, признавая, что я никогда не формулирую запросов. И это – не поза, не гордыня, не надменность. Это – стыд. Неспособность показать свою возможную слабость. И именно на это, в том числе, должна быть направлена моя терапия. Не стесняться себя, не стыдиться проявления своих чувств.

Поздно вечером Макс прислал мне неожиданное sms. Неожиданное не потому, что от него, а потому что я совсем не ждал продолжения. Кроме того, я так давно ни от кого не слышал ничего подобного.

«Женя, любимый мой, дорогой, прости меня, что я тебя бросил в такой ситуации. Я действительно только сегодня это понял. Понял насколько вообще всё это серьёзно. Не буду уже оправдываться, я правда тебя бросил, не понял, не увидел. Но речь не обо мне. Я тебя искренне люблю и ценю, и как зачастую происходит, именно любимыми людьми мы пренебрегаем, думая, что всё под контролем, и всё понятно. Вот такая искренность.

Теперь что я могу? только ещё раз попросить прощения и постараться что-то исправить и быть ближе. И я постараюсь».

В ответ я отправил «Спасибо», почувствовав как во мне моментально проснулась неловкость. Эти слова приятны. В то же время они очень смущают. Я так привык к тому, что не могу вызывать искреннего интереса, искреннего внимания, не говоря о сочувствии, что вижу подвох там, где его нет.

Или дело не в подвохе. Я и правда очень стесняюсь. Это чувство трудно описать. Ещё и потому, что оно редко просыпается, а редкость его пробуждений связана с тем, что я редко слышу слова, звучащие искренне. И моя реакция – реакция на искренность. Я чувствую правду – и должен отвечать тем же. То есть подобная искренность предполагает обязательства. Мои обязательства. Странным образом я должен соответствовать – и, пожалуй, где-то здесь просыпается гордыня. Или её противоположность.

В любом случае, легче не становится. Да и кто может подумать, что облегчение немедленно явится и утвердит себя во всех своих отсутствующих прелестях. Это рождает новые противоречия.

Среди прочего, это sms пробудило во мне зависть. Моя никчемность заиграла с новой силой. Макс смог сказать такие важные, нужные вещи такими простыми словами. Нечто подобное я должен был написать М., когда всё ещё было не так безнадёжно. Но я снова не смог. Не смог найти ясное слово, чтобы он мне поверил.

16:15

Вечером я встретился в кофейне с Лешей – моим банковским идолом. Он должен был мне кофе и тортик за то, что я пустился в авантюру со страхованием. После ни к чему не обязывающих слов пришлось говорить о работе. Всех всегда интересует моя работа. Ненавижу. И костюм идёт ему больше, чем этот кофейный фьюжн. Впрочем, я бы не отказался посмотреть на него совсем без всего.

Дети у него, всё такое. Зачем вообще.

Совсем не понимаю к чему это.

Завтра всё же иду к терапевту. Сэкономить не получилось.

01:50

Смотреть «Великую красоту».

Попробовал – и выключил через десять минут. Панические ассоциации. М. ходил смотреть этот фильм без меня и очень хвалил. Андриан говорил, что это кино про меня.

Не знаю, не знаю.

Агата, сестра М., по-прежнему зовёт встречать Новый год к себе. Я в панике. Очень боюсь появляться в той квартире. Слишком сильно всё. Агата настаивает. А я… я хочу. И боюсь.

Не знаю, не знаю.

07:05

Начинает казаться, что я просыпаюсь среди ночи чтобы покурить. Жизнь из условностей. Изменчивых ритуалов.

Проснулся мокрый, пришлось переодеться. Что-то снилось.

31 декабря 2015. Четверг.

12:08

Спал очень плохо (что видно по записи в семь утра). Периодически засыпал и просыпался каждые двадцать минут, или чаще. Без ночных таблеток. Жутко болит голова. Снился Петербург летом, и я голый. Старые люди и прочая ересь. Дома, не ставшие моими.

Сижу, не в силах добраться до ванны.

01 января 2016. Пятница.

11:50

Всё будет наоборот. Сначала – реакция, потом – источник.

Заснул в шесть. Всю ночь снился М. Случайная встреча около его дома, который я не знаю как выглядит. Я собираюсь перейти улицу, вижу его – и падаю, не боясь выглядеть смешно. Дальше лишь бесконечный поиск и невозможность его поймать.

Проснувшись я снова с особой пытающей силой почувствовал как сильно его люблю. Вся эта подавленная любовь не имеет ни смысла, ни выхода. Мне стало так себя жаль, что ещё не открыв глаза я скатился к собственной ущербности. И вдруг – слёзы. Классические рыдания в подушку.

Отвратительно, но пытаясь сейчас рассказать с чего начался день я использую такие дурацкие слова, будто прячусь, будто боюсь признаться даже самому себе.

Всего-то и надо сказать, что моя любовь к нему не исчезает. Что я не понимаю что с ней делать. И у неё нет никакого выхода. И у меня нет никакого выхода.

Проснувшись… и когда я не мог успокоиться и остановить случившуюся сразу истерику – я еле сдержал себя, чтоб не отправить ему несколько слов.

Параллельно я вдруг подумал, что если он и придёт, то только на мои похороны.

С Новым годом.

12:40

Не выдержал и отправил ему sms.

Это невыносимо.

15:40

Настолько хуёво, что я пытаясь исторгнуть из себя обжигающую лаву не нахожу сил… не хочу и не могу ничего написать… написать здесь. Эти слова… эти попытки слов… на случай если вдруг больше ничего не будет.

Какое тут может быть вдруг…

Я очень тебя люблю

03 января 2016. Воскресенье.

15:01

Поставил музыку. То ли Берг, то ли Веберн, то ли Шёнберг.

Необходимо зафиксировать последние три дня. Сложить из обрывков воспоминаний. Эмоциональных сгустков. Попробую.

Дома у Агаты я держался как мог. Надеюсь мне удалось не слишком испортить праздник. Хорошо, что у неё есть собака, терьер с ласковой мордой. Мне нужен такой же. Всё происходило в комнате, которая раньше была комнатой М., когда он ещё жил в их большой семейной квартире. Агата сделала ремонт и комната стала мало похожей на то, что было до, но само пространство осталось тем же – три окна, потолок, старый шкаф с ангелочком. Я рассматривал книжные полки и чтоб хоть как-то отвлечься продумывал систему книг. Я представлял как буду брать их по одной, и возвращать. И брать следующую. Но сначала нужно их расставить – сейчас они живут бессистемно. Как и я.

Домой (домой?) вернулся около трёх утра. Заварил чаю. Хельга пришла со мной. Ответили написавшим. В моём случае это было не сложно – решивших поздравить меня с Новым годом оказалось не так уж много. Не знаю насколько это неожиданно, но за ночь мне позвонил только один человек. Антошич. Всё же он очень хороший. Потом написал Андриан.

А: Я скучаю

– Заходи

А: Ты как моя бабушка

– Это недалеко от истины

А: Да ладно тебе. Сейчас серьёзно: спасибо, что ты есть

– У меня противоречивые чувства, но спасибо

А: В чём противоречивость?

– В моих загонах

А: Аня говорит: ты охуенный. А я это думаю сижу.

– Смешные вы

А: Я недавно с Геной говорил про философию отношений и он сказал очень крутую вещь – я тебе при встрече расскажу. Но ты приезжай к нам жить, если станет скучно!

– Мне всегда скучно, но я не приеду. Философия в отношениях появляется только если есть отношения. Но ты расскажи, да.

А: Женя. Если бы ты знал сколько для меня значишь – ты бы понял, что уже не зря. Ты помни, что у тебя есть я. Я вот анализирую эмоции и понимаю, что мне было бы очень круто, если б был вот кто-то, кто ко мне так, как я к тебе.

– Прекрати срочно. Но спасибо.

А: Я очень. Правда. Самого лучшего тебе в этом году.

– Не могу пожелать тебе того же, ибо как мы только что выяснили – самое лучшее у тебя уже есть.

А: Это мы давно выяснили. Даже раньше, чем первый раз поцеловались. Перегнул, да?

– Ты решил меня добить

А: Я люблю тебя просто

– Я знаю. Правда.

В тот момент мне снова стало очень неловко. И я чувствовал безысходность. Оттого, что не могу принимать такие слова, и остаюсь несчастным. Эти люди далеко, и они не могут меня наполнить. Не могут быть рядом. Стать рядом. Я чувствую ответственность и переживаю ещё больше от невозможности соответствовать их ожиданиям. Это ответственность, которую очень тяжело нести.

Проснулся первого числа в панике. Покурил и лёг. Хельга уехала домой, не в силах это вынести. Я знаю – это трудно. Тем более, ей всегда передаются чужие состояния, она начинает думать о своём – и чувствовать себя несчастной. Да, это невозможно вынести, и я не виню её.

Когда она уехала стало ещё хуже. Я начал задыхаться. В самом истинном смысле. Прерывистые вдохи. Тяжёлые выдохи. Я думал о смерти. На ум приходило только одно слово – агония. Голова разрывалась, в ней было столько мыслей, и ни одну не поймать. Расширяющая вселенная бессознательного, вдруг нашедшего даже не брешь – открывшего отсутствие всяких границ.

Удалось на час заснуть. А потом всё продолжилось с новой силой. Болело всё тело. Дрожали руки. И голова. Словно синдром Паркинсона. Я хотел бы сказать, что почувствовал себя старым и немощным до предела, но не уверен, что я мог адекватно определять хоть что-то. Да, пожалуй, агония – довольно верное слово.

(Пауза. Я отвлёкся от текста, чтобы посмотреть билеты для Андриана. Очень хочу, чтобы он приехал. Я готов оплатить ему дорогу и всё остальное. Макс сказал очень правильно: какие деньги, если речь идёт о выживании. Надо написать Андриану, вдруг он не сможет.

Написал. Жду ответа.)

Не помню, говорил ли я, но пребывая в своей агонии я написал Агате, что мы не должны больше видеться. Прекратить всякое общение. Она не ответила. Вчера мы, конечно, встретились на дне рождения Жени. Лера отвезла меня в ресторан, Агата доставила домой. Я хотя бы поел.

Так стыдно. Во мне столько стыда, что я не знаю как смотреть людям в глаза, как говорить с ними. Я пишу об этом, и сам процесс письма ввергает меня в большую печаль. Страдание обволакивает и… Не знаю что и.

(Андриан не может. Много работы. Это нормально. Вообще не понимаю на что я рассчитывал. Я бы тоже не мог.)

(Написал, что до утра посмотрит что можно сделать. Где я и где утро?)

Помимо реакции на теперь Агатин дом, вероятно на моём состоянии сказался алкоголь. Я позволил себе две пинты Гиннесса. Недавний опыт показывает что Гиннесс это не страшно. Но мои таблетки. Я вынужден думать о реакции. Алкоголь даже в таком количестве, даже очень лёгкий и очень качественный даёт результат, будучи помноженным на эмоциональное напряжение и постоянную необходимость себя контролировать.

(Не часто ли я использую слово «очень»? В моей жизни сейчас всё «очень». Всё, что я чувствую – «очень». И нет другой стороны. Ничего положительного. Поступки, эмоции, чувства – всё очень отрицательное).

Надо отдохнуть. Пальцы держат карандаш слишком неуверенно. Не знаю в чём заключается отдых, и тем не менее. Продолжение будет.

16:54

Продолжение. Хочу закончить с этим сегодня. Любыми словами. Пока есть силы и сама возможность фиксировать, не боясь повторений. То есть, боясь, конечно, но страх повторений сегодня – наименьший из возможных.

Играют какие-то скрипки. За окном стреляют петарды. Я вздрагиваю. Не только я – автомобили тоже гудят.

(Написал Поле, что если хочет – может приехать. И Тимофею. Никто не отвечает. Я в параллельном мире, не иначе. Меня попросту никто не слышит.)

Сбился с мысли. По совести, их тут и не должно быть – это всего лишь утверждение воспоминаний, а не их переоценка. Важно то, что я помню сейчас, пока прошло не так много времени, а не потом, когда-то. Рано или поздно мозг сам всё изменит. Все мы его заложники.

Будет лучше и честнее, если я просто перенесу сюда всю переписку Первого января. И лучше и честнее если начну с М. Это позволит сгладить возникающие теперь эмоции последующей фиксацией других слов. А там, глядишь, кто-нибудь приедет.

1 января 2016.

12:20

– Я обещал больше не писать и снова не сдержу обещания. Я очень тебя люблю и ничего не могу с этим сделать. Это невыносимо. Прости.

20:07

М: Это ты меня прости. Пожалуйста.

– Я ни в чём тебя не виню. Только себя. Приезжай? Пожалуйста. Я всё испортил. Я совсем один и никому не нужен. Мне очень плохо без тебя.

М: Женя. Я не могу приехать. Вчера сильно отравился и не встаю с постели. Но если и приеду – для чего? Скажи.

– Не знаю. Я в абсолютной панике и не понимаю что делать. Не знаю как всё исправить. Знаю только, что очень люблю тебя и готов на всё, ради. И мне очень жаль, что не могу о тебе заботиться. Тем более когда ты болеешь. Но если ты дома, я могу приехать ухаживать за тобой.

М: Спасибо тебе, но нет, я не дома. И нам надо бы поберечь друг друга, я думаю.

– За тобой там смотрят? Что значит – поберечь? Что ты имеешь в виду?

М: Да. Всё хорошо. Я боюсь мы сделаем друг другу только хуже.

– Не знаю что может быть хуже. У тебя кто-то появился? Не щади меня. Пожалуйста, я прошу тебя – ответь. Скажи правду.

М: Какую правду ты хочешь услышать? Правда в том, что я уезжаю. Пришёл ответ, и я уезжаю в другую страну.

– Мы не можем уехать вместе? Я всё сделаю. Всё брошу.

М: Не можем. И я не знаю – не вернусь ли через месяц.

– Давай уедем куда-нибудь ещё. Я найду людей. Заплачу. Придумаю что-нибудь. Сделаю всё, что в моих силах. Блин, я всё проебал, прости.

23:27

– Маэль, прости, что я тебя дёргаю. Видимо, это неконтролируемо. Имитация жизни. Но, может, ты скажешь что мне делать? Только не говори «не знаю». Я запутался окончательно и не вижу никакого выхода. И очень боюсь. Ты же всегда можешь найти слово.

М: Женя, прошу тебя, ничего не бойся.

– Это не зависит от меня.

М: Я не имею ни малейшего представления как сложится жизнь даже в ближайшие месяцы. Но в тебе есть внутренняя свобода, и я хотел бы, чтобы ты вернул себе её.

– Этот год утвердил обратное. И я говорил тебе разные слова, вместо того, чтобы сказать самое простое. Теперь я знаю как много не видел, не понимал, как много ошибался. Но я искренне тебя любил и продолжаю любить. Наверное, именно поэтому было так трудно. Я верил, что смогу. Что ты мне поверишь. Я знаю, что не должен говорить этого сейчас. Ты болеешь, и кругом люди, и праздник. Но вдруг больше не будет возможности.

М: Женя, я всё понимаю.

– Я не хотел, чтобы ты знал, как плохо мне, чтобы не волновать тебя. Да, я самонадеянно думал, что тебе это может быть сложно. И в этом снова моя вина. Я пишу это и ругаю себя. Но мой страх сильней. Видимо, таким способом я пытаюсь придавить его хоть немного. Надеюсь, ты простишь меня за это. Я тебя как будто использую. Но я совсем совсем не знаю кому мог бы позвонить. Звонить некому. Говорить не с кем. Никто ничего не знает и не понимает. Как и я.

М: Поверь, мне очень и очень непросто. Не говоря о чувстве вины, которое во мне выросло за это время. Но мы оба должны жить, это важно.

– Может нам всё же стоит встретиться и поговорить? Посмотреть друг другу в глаза. Хотя бы ради того, что было. Как бы это не (ни?) звучало. Я правда выгляжу совсем не очень. Но сколько можно тебя стесняться. Не сегодня, нет. На днях? Или я не знаю.

М: Это будет ужасный разговор, да ведь?

– Я не знаю, Маэль. Почему он должен быть ужасным? Ты боишься грубости? Я так ничтожен – как бы не рухнуть в обморок, если тебя увижу. Всё и так ужасно. Во мне только любовь к тебе. Больше ничего. Всё остальное не имеет значения.

М: Ты не ничтожен, не говори так.

– Это то, что я чувствую. Горе, отчаянье, ничтожность. Я ненавижу себя.

2 января 2016.

13:37

– Как твой живот, и прочее?

М: Получше, спасибо. Завтра буду в норме, наверное.

– Ты что-нибудь решил?

М: Если хочешь, давай поговорим на праздниках.

– Я хочу. Я всегда очень хочу тебя видеть. Ты знаешь это. Но я хочу чтоб и ты хотел. Не насиловал себя. Я не достоин снисхождения. Хорошего обращения. Поэтому очень важно, чтобы ты был честен.

М: Это не про снисхождение. Я хочу, чтобы ты отпустил это.

– Думаю, это невозможно. Я не в силах тебя отпустить. Себя отпустить. Я могу только сожалеть и существовать в мире иллюзий.

М: Я думаю, ты должен этого захотеть.

– Разве можно захотеть насильно?

Больше не было сказано ни слова. Сегодня третье января. Я так хочу ему написать, но ещё больше боюсь его беспокоить. Снова страх навязчивости. В его крайней степени. В бескрайней степени. Тем более – по отношению к нему.

Кружится голова, я всё же слишком много курю. Курю почти беспрерывно. Но необходимо отметить ещё два момента.

Первое. У меня сложилось ощущение, что он осторожен в словах. Это может значить что угодно – от опасений за мою жизнь до обычной вежливости. Но если он опасается за мою жизнь, почему до сих пор снова молчит?

Второе. Он не сказал – есть ли у него кто-нибудь. Ушёл от ответа. Это заставляет думать, что есть. Если нет – он мог просто сказать «нет», и ему не пришлось бы врать. А он не хотел врать, но и говорить правду не хотел, не зная, или наоборот – зная, чем эта правда во мне отзовётся.

Всё это очень меня тревожит.

Надо сделать перерыв, немного поесть, иначе я упаду и потеряю сознание даже не от разрывающих меня чувств, а от физической слабости.

С другой стороны – не всё ли равно.

21:29

Пришлось идти в магазин. Купил всего, что не нужно готовить – йогурт, кексы, консервированные супы. Понял, что образовавшийся запас – именно запас. Он позволит неделю не выходить из дома – в случае желания еды.

Теперь главное: купил билеты Андриану. Приедет завтра в девять утра. Это совсем не дёшево, но мы возвращаемся к ныне любимому пункту – что значат деньги, если речь идёт о выживании.

Когда я думаю, что у Маэля кто-то есть, я окунаюсь в сказанные тысячью людьми тысячу раз тысячу слов – кто-то новый всегда лучше. То есть – если есть кто-то, этот кто-то должен быть лучше меня. Знак равно – ничтожность. Неспособность. Ненужность. Так же и я остаюсь один, не представляя кто может быть лучше него. Ницше наоборот. Я знаю, что я тут делаю – я выплёвываю все подряд слова. То, что приходит и на что я, может, и не обратил внимание, если бы не.

Создаю архив. Дневник одного безумия. И надо вернуться к диалогам. Дальше – переписка с Максом. Я позволяю некоторые малозначительные упущения – с их помощью даю немного отдохнуть руке.

1 января 2016.

15:35

– Хельга уехала. Сказала, что я унылый и ей некомфортно. А ты говоришь.

М: Тот факт, что человек не справился с твоей проблемой, или её не увидел, не означает, что он не любит тебя или не хочет помочь. Это означает лишь, что твоя проблема так тяжела, что человек не выдержал. Она, как и ты, может говорить всё, что угодно, но то, что она имеет в виду, это только то, что она не знает что со всем этим делать.

23:11

– Маэль уезжает. В другую страну. А я не могу с собой справиться – захлёбываюсь слезами. Написал Агате, что мы не должны больше общаться никогда. Я всё проебал, и очень боюсь сойти с ума. Не знаю зачем пишу тебе. По инерции, наверное.

2 января 2016.

14:45

М: Ты как? И ты проебал далеко не всё. Скорее, проебал он. А теряя людей, которые нас не ценят, мы делаем себе большое одолжение.

– Проснулся. Не уверен, что он меня не ценит.

М: Ты понял, что я хотел сказать. И напиши Агате.

– Я не знаю что. Полночи переписывался с терапевтом. Не хотел разговаривать. И с Маэлем переписывался.

М: Ого. И что пишет?

– Что трудно. Что уезжает. Что ничего не знает. Надо кофе.

М: Отпусти его, и пожелай ему счастья. И себя отпусти.

– Не могу. Не могу отпустить. У меня зависимость. Самая настоящая. Натуральная аддикция.

М: Тогда не отпускай. Но чувствуй связь на расстоянии.

– Пытаюсь. Не понимаю что делать.

М: Важно не то, что нужно делать, а то, что бы ты вообще хотел?

– Это так просто. Я хочу, чтобы он вернулся и мы уехали куда-нибудь вместе. И умерли в один день. Всё.

М: Что в нём такого особенного?

– Если бы я мог улыбаться – я бы сейчас улыбнулся. Это как в романтических комедиях. Я чувствую, что он – «тот самый», понимаешь?

М: Хм. А он сказал, что не хочет быть с тобой из-за чего-то конкретного, или боится ответственности в целом?

– Он не говорил, что не хочет быть со мной, но и что хочет – не говорил. Не знаю что у него в голове. «Ты окружил меня заботой, но я чувствовал себя одиноким» – как-то так.

М: Езжай за ним, обманывай и соблазняй. Люди так делают. Или спроси его прямо, хотя бы в тексте.

– Не хочу обманывать. Мне претит это.

М: Придётся.

– Мы обсуждаем сейчас, стоит ли нам встретиться и поговорить. Обманывать не сработает. Только любовь и честность.

М: Как тебе кажется, что ему нужно? И почему ты не можешь ему это дать?

– Не знаю. Если б я знал – давно бы попытался.

М: Подумай. Только так можно что-то понять. И перестать думать о себе. Думай!

– Ты издеваешься? У меня разрывается голова – я только и делаю, что бесконечно думаю.

М: Я не издеваюсь. Я тебя люблю.

– Это чудовищно.

М: Что именно?

– Твоя последняя фраза.

М: Почему?

– Я недостоин.

М: Моей любви, или любви в принципе?

– Вообще.

М: А каким нужно быть, чтоб быть её достойным?

– Не знаю.

М: А я достоин?

– Не устраивай провокаций. Я вижу к чему ты ведёшь.

М: И что в этом плохого? Ты хочешь, чтоб я тебя удивил что ли?

– Нет. Не знаю. Или – да. Мне нужно, чтоб меня кто-нибудь удивил.

М: Приеду – отсосу!

– Не поможет. Я не хочу секса. Ни с кем, кроме.

М: Зато неожиданно. А ты говорил ему, что тебе плохо? Просил помочь?

– Да. В письмах. Я написал ему несколько. И вчера по sms. Переборол себя и сказал, что мне очень плохо. И что я не говорил об этом, потому что не хотел его тревожить.

М: А ты хочешь, чтоб он был счастлив?

– Конечно, я хочу чтоб он был счастлив.

М: А он может быть счастлив с таким, какой ты сейчас?

– Вряд ли. Но я такой, потому что я без него.

М: Но если ты его любишь, почему ты не хочешь сперва стать тем, кто ему нужен, а не наоборот?

– Я пытался. Быть.

М: Для этого нужно полюбить себя, выздороветь. А потом – соблазнить его, даже если за это время он кого-то встретит. Дерись!

– Все эти спортзалы, попытки здоровья, радости… исправления. Попытки занять себя работой, и т. д. Чтобы стать красивым, здоровым, адекватным. Ничего не вышло. Это непросто. А он сложный и умный.

М: Возможно, это было не то, но это не значит, что сама тактика плоха.

– В любом случае – сейчас у меня нет сил. Элементарно нет никаких сил. Нет здоровья. Мне надо встретиться с ним, поговорить, попытаться понять – возможно ли что-нибудь вообще.

М: Тебе это не поможет. Пока не поможет. Он будет говорить всё, что угодно. Всё, что как ему кажется должно помочь. И это будет не то.

– И я знаю, что ему непросто. И он боится этого разговора.

М: К сожалению, как и во всём в жизни, придётся сначала выздороветь, и только потом разбираться.

– Ты его не знаешь. Он честный.

М: Каждый раз, когда ты открываешь рот, твоя честность вылетает в платье из всего остального, и всё сказанное тобой никак не вступает в противоречие со сказанным мной.

– Я и не спорю.

М: Но если ты не достоин любви, что ты тогда можешь дать Маэлю?

– И правда. Ни-че-го.

М: Тогда единственный выход – стать таким человеком, которому есть что предложить, и только потом предлагать. Не считаешь, что именно это было бы честно?

– Спасибо, кэп.

М: Пожалуйста. Ты меня ненавидишь?

– Нет. С чего бы?

М: Уточняю просто. У меня ощущение, что твоя вот эта злая монструозная субличность, которая носится по квартире, очень зубаста в смысле IQ, и пережуёт любые слова, фразы и мысли, которыми делятся с тобой люди, которым не всё равно. Она цепляется за форму и не хочет подумать о смысле сказанного. Поэтому всё непродуктивно. Жаль, что я у тебя тупой.

– Так и есть. Она очень сильна. А я опустошён и не вижу уже никакого смысла с ней бороться – пусть дожрёт меня. И всё. Когда я говорю, что меня надо удивить, это значит, что за год я передумал столько всего, что любые слова выглядят лишь повторением. Я всё знаю. И ничего не могу сделать.

М: Не думал лечь в клинику?

– Дорого очень. Я узнавал. Мне нужна отдельная палата и всё такое.

М: Может, родители, узнав о твоём состоянии найдут деньги?

– Какие родители? С отцом я не общаюсь год. А мать считает, что всё это ерунда и только смеётся, и говорит, что не надо на неё навешивать теперь все грехи. И мне нужна отдельная палата, потому что я не смогу ни с кем. Это дополнительный фактор раздражения. Как ехать в плацкарте.

М: Узнав, что ты в больнице, они могли бы осознать. Я могу дать тебе денег, а там посмотрим.

– Ты предлагаешь на год лечь в клинику?

М: Я хочу чтобы ты выздоровел.

– Нет-нет, у меня работа. Последнее, что осталось – в каком-то виде. В случае клиники на работе можно будет поставить крест. Я никогда никуда не вернусь.

М: Я тебя люблю и ужасно мучаюсь в бессилии.

– Добро пожаловать в мой мир.

М: Тут не про профессию речь, речь о жизни.

– Это так. Но моя жизнь для меня ничего не стоит. Я ни к чему не стремлюсь. У меня нет целей. Я устал бороться и не очень хочу выживать.

М: Тогда почему тебе так важна работа? Здесь ты нечестен. Ты хочешь, чтоб пришёл добрый дядя и спас тебя. Сделал за тебя всё сам.

– Да. Именно этого я и хочу. Мне не важна работа. Мне важны деньги, которыми я оплачиваю квартиру. Это нелогично, и тем не менее.

М: Так бывает только в детстве. И то, если повезёт. Теперь это невозможно в принципе. Только сам. Подумай о том, чтобы взять отпуск на месяц и лечь в стационар. Я заплачу. Помочь словами я не могу – ты умнее меня. Могу только делом. Хуже вряд ли уже будет. И всё же, до какой степени ты меня презираешь, что моя любовь к тебе ничего не значит?

– Не любовь не значит. Как это объяснить. Мне стыдно. Мне неловко, когда мне говорят что-то хорошее. Это причиняет боль. Когда я слышу хорошее, я начинаю ненавидеть себя ещё больше. За то, что не в состоянии в это поверить. За то, что не могу ценить. За всю свою ничтожность. За то, что недостоин.

М: Я вообще в твоих глазах – насекомое?

– Ну какое насекомое? Что ты несёшь? Я говорю, что не могу. У меня не получается. Особенно сейчас, когда мне кажется, что люди говорят слова только для того, чтобы утешить. Я говорил тебе это. Это неизбывно.

М: А кто я для тебя? Что плохого в том, чтобы утешить? И утешая, почему нельзя говорить правду?

– Ты друг. Я отношусь к тебе как к человеку, с которым, в общем, можно почти не стесняясь поговорить обо всём. Это доверие, но не вера.

М: Ты меня любишь? Хоть чуть-чуть?

– Конечно. И прекрати шантаж.

М: Тогда почему ты не позволяешь тебе помочь, и только отмахиваешься от меня?

– Я не отмахиваюсь. Я же с тобой разговариваю. Если бы я отмахивался – ты бы ничего так и не узнал. Как остальные.

М: Хорошо. Злая собака отмахивается. Я не тебя ругаю, я собаку ругаю. Ну, помоги мне. Теперь мне плохо. И говоря о собаке, я имел в виду сошедшее с ума животное. Бультерьера, от которого остались только клацающие челюсти. А разговариваю я как раз с хорошей собакой, зная как ты их любишь. Намекни хотя бы, что тебе может помочь, и я сделаю. Я должен погладить собаку, убедить её не бояться и не бороться.

– Я уже сказал. Я не знаю чем мне помочь. Может, когда ты вернёшься из отпуска, сможешь у меня пожить три дня? У меня действительно никого нет. Никого, кому я смог бы рассказать. С кем будет комфортно.

М: Хм. А у кого есть?

– Не ко мне вопрос.

М: А как ты думаешь?

– Я не думаю. Но я у кого-то есть. Они же приходят ко мне, когда им плохо, и я им помогаю.

М: К тебе кто-то приходил, когда им было ТАК ЖЕ плохо?

– Не знаю, что значит ТАК ЖЕ. Но осенью, да, я встречался с несколькими людьми, которым была нужна помощь. Двоим нашёл терапевтов. Они говорят «спасибо». Но они не знают о том, как сейчас живу я. Для них я – пример эмоциональной стабильности, мудрости и всего прочего.

М: А как я могу тебе помочь?

– Ты повторяешься. И я повторяюсь. Не знаю. Пожить со мной. Мне нужно, чтоб меня ждали дома.

М: Зачем? Вернее – это не сработает, ты же понимаешь.

– Потому что я один. И у меня нет дома. И никого нет дома. Я старая гнилая тряпка.

М: Почему не поискать новые отношения? Зачем фиксироваться на нём?

– Пытался. Было несколько контактов. Результата – ноль. Я никому не нужен. Я старый и больной. И у меня нет сил это исправить.

М: Как это – нет дома? Дом же там где ты.

– Нет. Дом для меня – ещё одна серьёзная проблема.

М: Возьми ипотеку. Число желающих вырастет. И это правда. Мы все хотим, чтобы тебе стало лучше.

– То есть, я должен начать думать, что человек ведётся на дом, а не на меня? Кроме того, ты по-прежнему не понимаешь. Чтобы исправлять ситуацию, надо этим заниматься, а у меня нет сил. Сил нет! И причин нет! Никакого смысла нет!

М: Я в тебя верю.

– А я в себя нет.

М: Всё равно верю!

– Это похоже на конец разговора.

М: Люблю тебя.

– Это прискорбно. Отдыхай.

Среди прочего, я обратил внимание на два момента. Снова два момента, проявляющиеся сами по себе, пока я, убивая время, переписываю sms в тетрадь. Параллельно это позволяет мне смотреть на диалог со стороны.

Первое. Макс очень верно в один момент перевёл разговор на себя. Все эти «ты меня любишь?», «насекомое» и т. д. заставили сместить градус с переживаний о себе на то, чтоб понять, что чувствует он.

Второе. Он мягко увернулся от предложения у меня пожить. Он мог решить, что три дня перерастут в недели, и я стану пытаться построить имитацию отношений, вывести их за пределы дружеских. Это не так. Я всего лишь хочу, чтоб за мной кто-нибудь присмотрел и не вижу лучшей кандидатуры. Мне нужно почувствовать поддержку, дружескую поддержку, и не только почувствовать, но и примириться с ней. Плюс – всем известно, что я меньше тревожусь и лучше сплю, когда в доме кто-то есть.

Нужно отдохнуть. Нужно в ванну. И почитать.

Вдруг подумал, что своими вскрытиями я утверждаю новый образ. Новый образ самого себя. Говоря правду я смогу стать собой. Не стесняться себя, или по крайней мере – стесняться меньше. Привыкнуть к тому, что я – человек. Тот, от кого всегда пытаюсь отмахнуться.

Найти возможность закончить фиксации. Диалоги с психотерапевтом. С ХП. У честности должны быть границы, не думаю, что нужно раскрывать её имя. Постараюсь заставить себя сделать это сегодня. С непривычки стёр о бумагу все пальцы.

00:53

Отвлечённые записи о сейчас.

Пока я был занят письмом, время шло быстро – я не заметил, как наступила ночь. Ожидание Андриана, с известными датой и временем прибытия не кажется ожиданием бесполезным. В нём есть точка, утверждающая не только своё присутствие, но и свою ценность. Вряд ли стоит выяснять что первично – письмо или ожидание, но это приносит успокоение. В этом есть цель, пока не обладающая ценностью, и всё же.

Мама выложила в фейсбук фото, где моя сестра, её муж, ещё какие-то родственники, которых я не знаю. И подпись: «Хорошо с любимыми». И правда – хорошо. Все любимые рядом. При чём тут я? Увидел, и почувствовал себя настолько вне, что даже не расстроился. Куда уж больше.

02:17

Когда я ем, мне не хочется курить. Пока курю – не хочется есть. Но я попробую. Надо завершить начатое. Пока я в состоянии видеть.

1 января 2016.

16:34

– Настолько хреново, что никто не знает что с этим делать. И разговаривать не хочу. И в психиатрическую тоже. С Новым годом.

ХП: Можете перезвонить?

– Нет.

ХП: Тогда по sms?

– Это был не призыв, а констатация. И мне неприятно отвлекать кого бы то ни было от праздников.

ХП: Я понимаю. Тем не менее, мне кажется, что сейчас лучше поговорить.

– Я не хочу.

ХП: Вы пишете, что вам плохо. Рядом есть люди?

– Нет.

ХП: Можете подробней рассказать о своём состоянии?

– Как будто температура двести, только без температуры.

ХП: Вы вчера были у Агаты?

– Да. И весьма неплохо держался. Но сегодня я старая гнилая тряпка.

ХП: Наверное, это было нелегко.

– Я написал Агате sms. О том, что мы не должны общаться больше никогда. И не выдержал – написал Маэлю. О том, что это невыносимо. Ответов не было.

ХП: Вас это расстроило?

– Не уверен, что можно быть расстроенным больше, чем.

ХП: Поняла. Сегодняшнее состояние – реакция на то, что вчера вы должны были держаться и не показывать как вам больно.

– Не исключено.

ХП: Вчера было потрачено много сил.

– Безусловно. Оказаться в этом доме.

ХП: Ещё пока тяжело быть там.

– С людьми, которые могли стать моей семьёй. Частью семьи.

ХП: Я понимаю как это могло быть больно.

– В любом случае, это ничего не меняет.

ХП: Что вы имеете в виду?

– Не знаю. Не слишком понимаю что я должен сказать. Совсем не понимаю что делать. Только уверенность, что никогда ничего не будет хорошо. Пустая жизнь, в которой я только и делаю, что пытаюсь выяснить до какой степени отчаянья может дойти человек.

ХП: Это тяжёлое состояние, которое есть сейчас, не будет длиться всё время. Оно закончится. Это реакция на вчерашнюю встречу.

– Мне не нужны слова утешения. Они хорошо известны.

ХП: Что сейчас могло бы помочь?

– Если бы он приехал.

ХП: Понимаю. Но, похоже, это невозможно. Что-то ещё может помочь пережить горе расставания?

– Нет идей.

ХП: Как сейчас ощущается отчаянье? Есть суицидальные мысли?

– Они есть всегда. Я курю и пью воду.

ХП: Курите и пьёте воду? Зачем?

– Почему нет? Что ещё делать? Дрожь и сухость.

ХП: Вы принимали сегодня таблетки?

– Конечно.

ХП: Вы говорите про дрожь. Это тревога?

– Скорее, слабость и отчаянье.

ХП: Слабость и отчаянье пройдут. Вчера было очень трудно держаться, вы потратили много сил. Любой человек на вашем месте чувствовал бы себя так же. Ваша слабость сегодня – результат вашей силы вчера. Что сейчас может помочь успокоиться?

– Я уже ответил.

ХП: Это, к сожалению, невозможно. Что-то почитать? Музыка? Вернуться к книге или дневнику? Что может помочь?

– Нет. Наверное, стоит попробовать заснуть. Вдруг получится.

ХП: Сможете заснуть?

– Не знаю.

ХП: Как мне сейчас лучше поступить: дать вам возможность поспать, или мы будем продолжать разговор?

– Попробую поспать. Не знаю что сказать.

ХП: Напишите, как будете себя чувствовать когда проснётесь. В любое время.

– Хорошо.

23:16

– Больше ничего никогда не будет. Я и предположить не мог насколько это страшная мысль. Я очень боюсь сойти с ума. Больше, чем смерти. Вы хорошая, но разве вы можете помочь…

ХП: Я думаю, я смогу вам помочь пережить эти тяжёлые чувства. Через них можно пройти.

– Извините, что дёргаю вас.

ХП: Ничего страшного. Мы можем поговорить, если есть необходимость.

– Я ни в чём не уверен.

ХП: Когда мы чувствуем горе и безысходность, нам может стать легче, если попробовать заплакать.

– Я боюсь, что снова надену маску и разговора не выйдет. В минуту паники я попросил приехать друга. Сказал, что мне очень страшно. Час назад, или чуть больше. Он приехал. Но я тут же собрался – и он уехал, хотя пытался забрать меня к себе. И так во всём. Так теперь во всём.

ХП: Вы можете его вернуть?

– Женю?

ХП: Да, если вы о нём. Он приезжал?

– Да.

ХП: Будет лучше, если вы не будете один.

– У него дети и всё такое. И день рождения. Завтра. Уже сегодня. Мне неловко. И ни с кем неуютно.

ХП: Расскажите, что чувствуете сейчас?

– Не знаю. Мне всё время кажется, что этот вопрос – как реплика в сторону. Надо же что-то спросить. Звучит грубо, но это так. Я не хотел грубости. И вряд ли способен на грубость. На откровенную грубость. Что я чувствую? Горе, безысходность, отчаянье, любовь.

ХП: Мне жаль, что мой вопрос слышится именно так. Меньше всего мне хочется, чтобы у вас возникло впечатление, что я пытаюсь от вас отделаться. Мне кажется, будет лучше, если вы сможете рассказать о своих чувствах, не надевая маски.

– Не знаю как это сделать. Пытаюсь.

ХП: Я готова вас выслушать.

– Сейчас я не знаю что сказать. Нет ни одной собранной мысли.

ХП: Всё подряд. Всё, что приходит.

– Голова очень болит. Разрывается.

ХП: Это от тяжёлых переживаний.

– И от количества сигарет.

ХП: Я думаю, что помимо этих ощущений, в вас может быть много злости на вашего друга.

– На Женю? Нет.

ХП: Нет. На Маэля.

– Нет. Совсем нет. Я переписываюсь с ним весь вечер. Понемногу. Наконец я сказал ему о том, что чувствую. И знаю, ему тоже нелегко. Но непонятно куда всё это. Он сказал, что скоро уезжает в другую страну.

ХП: Расскажите об этом больше.

– Сейчас мы пытаемся понять – стоит ли нам встречаться.

ХП: Как будет лучше для вас?

– Для меня лучше, чтобы он вернулся. И мы бы уехали вместе. Я сам предложил встретиться. Конечно, я этого хочу. Это единственное, чего я хочу.

ХП: Снова увидеть его может быть больно.

– Да. Это будет очень трудно, я понимаю. Но вряд ли труднее, чем сейчас. В моей голове он всё равно всегда со мной. Только не со мной.

ХП: Я правильно понимаю, что вы много значите для него до сих пор?

– Могу только надеяться на это. Может, не слишком много. Иначе мы бы это преодолели. Если он предпочёл уйти, значит я значу меньше.

ХП: Я помню, что вы до конца не проговорили причины его ухода.

– Мы много разговаривали. Теперь всего не помню. Такие заколдованные разговоры, и они ни к чему не привели. И я во многом ошибался. Если бы мы нашли выход в самом начале, если бы я не был таким глупым и самоуверенным, что тоже – маска, всё сложилось бы иначе. Теперь, когда прошло столько времени, и у него свои планы… А у меня зависимость.

ХП: Похоже, вы открыли для себя что-то новое.

– Много нового. И я сказал ему об этом. Сказал, что теперь понимаю как много не видел, не понимал, не сделал. Но это снова самоуничижение. Я во всём виноват. Я всё испортил.

ХП: Всегда виноваты оба. Каждый вносит свой вклад. Не стоит винить только себя.

– Это понятно. И тем не менее. Я старше. Он сложнее. Я мог разобраться. Это всё общие слова. Дело не в вине, а в том, что есть сейчас. И в том, что дальше. Даже если я перестану себя винить – это ничего не изменит. Я вижу свои ошибки и принимаю их. Но что толку. Я никогда не пойду на то, чтобы выставить виноватым его. И не собираюсь обелить себя. Я только чувствую самую сильную любовь в своей жизни. И пытаюсь понять как поступить, чтобы всё случилось. В моём случае… мне хочется не избавиться от зависимости, а привести её к идеалу.

ХП: К идеалу?

– Это тоже общие слова. Я говорю о семье. О семье, которую строят два человека. С трудностями и радостями. С заботой, нужностью, и всё такое прочее.

ХП: Как вы думаете, как сейчас относится к вам Маэль?

– Не знаю. У него план уехать.

ХП: Насколько бы вам помогло, если бы вы прояснили его отношение к вам, независимо от исхода разговора?

– Вы же знаете как я люблю ясность. Структуру. Думаю, если он открыто, в глаза скажет, что любви нет и ничего не возможно, что нет интереса, я может смогу посмотреть на это иначе. Но он не говорит ни того, ни другого. Только время идёт. С другой стороны, я склонен думать, что он давно дал понять, что ничего не возможно. И его реплики сейчас – только попытка поддержки. Или попытка уйти от ответа. От любых ответов.

ХП: И это не даёт вам возможности завершить работу горя.

– Вероятно. Если помнить о том, что я хочу, чтоб мне было плохо. Завершить работу горя… работа даже не начиналась. И я наказываю себя.

ХП: Похоже, вы колеблетесь между надеждой на восстановление отношений и отчаянием, когда думаете, что восстановление невозможно. Это может сводить с ума.

– Именно так. Мы с вами это проходили. Когда на одной из встреч я говорил, что осознал и принял решение и обрубаю нити – я заблуждался. Нити крепче, чем кажутся. Я пытался, но ничего не получается. И я правда, очень, совсем по-настоящему боюсь сойти с ума. Если уже не сошёл.

ХП: Когда мы испытываем сильные противоположные чувства, у нас может появиться страх, что мы сходим с ума. Но это только страх.

– Мне приходится вам верить. Больше ничего не остаётся.

ХП: Когда человек на самом деле сходит с ума – он этого не замечает.

– Знаю. Но если я пока не свихнулся, это не значит, что не свихнусь завтра или когда-нибудь ещё, и не замечу.

ХП: Вы прошли через много испытаний и крайне тяжёлых ситуаций. И не сошли с ума. Я думаю, что несмотря на то, что сейчас вам очень больно и страшно потерять Маэля, у вас есть ресурс, чтобы справиться с болью.

– Не знаю что ответить. Ресурсы исчерпаны и всё через край. Ни на что не отвлечься. Вы наверняка устали. Я и так потратил много вашего времени. Измучил всех кругом.

ХП: Всё в порядке. Мы можем продолжать. Если позволить вашим чувствам быть – не отвлекаясь ни на что, насколько их можно выдержать?

– Позволить быть отчаянию? Кто же знает. Тут как с динозавром на улице – вероятность 50/50. Либо встретите, либо нет.

ХП: Есть страх, что вы не сможете выдержать отчаяние?

– Страх ли это… Но, конечно, есть. Я всегда опасаюсь об этом говорить. Тем более письменно. Задокументированно. Наговорю, а через час бригада у дверей.

ХП: У меня нет вашего адреса. Я не смогу вызвать «скорую» даже если захочу. Дела настолько плохо, что в ней есть необходимость?

– Я прислал вам часть нашей с ним переписки. Теперь у вас есть его телефон, а у него не только адрес, но и ключ от моего дома. Так просыпается паранойя. Сейчас нет необходимости в «скорой». Пик прошёл. Надеюсь. Наш разговор, погружение – слегка отвлекает меня, я меньше думаю. Это забавно. Сейчас двадцать первый век. Легко выясняется не только местоположение телефона – легко вскрывается вся переписка.

ХП: Я хочу вам помочь. Не считаю правильным вскрывать нашу переписку.

– Я не про вас. Для разного рода служб это проще простого. Если на меня нужно будет найти компромат, то я уже наговорил достаточно. Лучше не будем об этом. Это не слишком важно.

ХП: Как сейчас вы себя чувствуете?

– Уставшим.

ХП: Сможете заснуть?

– И обнадёженным. Он сказал два почти добрых слова и я уже строю воздушные замки. Заснуть. Не знаю. У меня есть таблетки. Иногда думаю, что мне не так нужен сам человек, как ощущение, что он у меня есть. Статус. Удивительно.

ХП: Вы имеете в виду вечерние таблетки?

– Да. Для сна.

ХП: Вчера и сегодня у вас были тяжёлые дни. Вы сможете отдохнуть?

– Попытаюсь. Вам тоже не помешает. Спасибо.

ХП: Напишите завтра как будете себя чувствовать.

– Хорошо. И вы.

ХП: Буду завтра ждать от вас sms.

– Хорошо. И обнимите мужа. И с Новым годом.

ХП: С Новым годом!

05:40

После того, как я закончил фиксировать первую часть разговора с ХП, я собрался немного поспать – усталость перекрывала любые потребности. Я надеялся, что у меня получится. Не получилось. Так и не принял вечерние таблетки – Андриан приедет чуть больше, чем через четыре часа и полагаться на снотворное было бы глупо. Оно всегда требует возможности сна – в этом его основной парадокс.

Так что я снова на кухне – курить коричневую сливочную сигарету.

Да и как уснуть, когда в голове вертится продолжение. Я так увлёкся письмом, что не хочу останавливаться, вырабатывая ещё одну зависимость. Как поезд, набравший предельную скорость.

Начав эти записи как дневник, настоящий дневник, который прячут от чужих глаз до самой смерти, я не заметил, как тетрадь стала превращаться в книгу, в новую книгу со всеми возможными откровениями. Должно же хоть что-то быть откровенным.

Кроме того, я бесконечно, как тот же поезд, но движущийся по кольцу, верчу в голове варианты разговора с М., пытаюсь представить как это будет, как это может быть, чем это может закончиться. Изобретя, или точнее – ухватившись за жизнь, прорабатываю сюжет. И раз сюжет – не более, чем моя жизнь, то есть то, что происходит в реальности, значит я не только уже пережил всё, что описал, но вынужден буду пережить всё, что только предстоит описать.

Коричневая сливочная сигарета удивительно быстро заканчивается. Вы заметили, что ХП очень осторожна со мной? Надо ли это пояснять? Надо. Иначе я сам запутаюсь, не понимая даже того, почему я пишу слово «запутаюсь» в будущем времени.

04 января 2016. Понедельник.

21:42

Андриан приехал в десять утра. Я смог заснуть к семи, мучаясь ожиданием конца света. Как встречи чего-то давно не виденного, или того, к чему долго стремишься, не боясь испытать разочарования. Надо ли говорить, что я тут же напялил маску, или впал в оцепенение, которое нашло достойный выход – я смог немного поработать, написал несколько текстов.

И помыл полы.

И вообще привёл всё в состояние, похожее на человеческое, пока я не забыл что это такое.

Не знаю как на мне должно сказаться присутствие Андриана. Сейчас он спит, а я заметно нервничаю, как обычно не имея к этому никакого локального повода. Заурядное напряжение, вызванное привычкой сдерживать себя на людях даже если они близки.

И как ему всё рассказать? И нужно ли? И что значит – всё?

Но я теперь не один в доме, и есть шанс, что нервозность не дорастёт до паники, и я устану разговаривать сам с собой. Впрочем, не уверен, что разговаривая с кем-то я в то же время не разговариваю сам с собой. Или наоборот – я всегда разговариваю сам с собой, а потом удивляюсь что тут есть ещё кто-то. Я же не могу проверить их реальность.

Допустим, я пошлю Андриану sms.

Допустим, он на него ответит.

Допустим, я смогу увидеть как он будет это делать.

Но как это докажет, что он, реальный – тут, в метре от меня, а не отвечает из Петербурга, а то что я вижу – только моё воображение. Голограмма.

Допустим, он ответит, что сейчас в Москве, в моём доме, рядом со мной – кто поручится за то, что мой мозг не переворачивает буквы как ему вздумается? Раз он делает это с картинкой, обрабатывая свет, проходящий через глазную линзу – почему бы ему не делать то же самое с такой тривиальной идеей как буквы?

Допустим.

Но я купил Андриану билет, это подтверждает выписка с банковской карты. И значит, мерилом реальности служит даже не мысль, но деньги? Приходно-расходные операции?

Трачу, следовательно существую. Стоило последнюю сотню лет мнить себя картезианцем.

От Маэля никаких вестей. Интересно, он проявится в эти дни, как обещал? Или у него новый план, или изначальный план – в обмане, который я не смогу стерпеть; в новой нанесённой обиде, после которой я должен буду сказать – хватит – и почему вообще позволяю так к себе относиться. Нет, милый мой, эта тактика не работает. Скажу наперёд, отпущу в пространство слова – их смысл столь же призрачен, сколь призрачна сама реальность.

Что если и Маэля не существует и я его придумал? Это выходит за рамки даже моей фантазии.

Да ещё Гуди прислал видео, где Анна Прохазка поёт монтевердиевскую Lamento della Ninfa. Вся в смирительном. Это шестиминутное кино про меня во всех главных ролях. Я посмотрел его тринадцать раз и готов продолжать фиксации переписки с терапевтом – то, что я не сделал сразу и не будем искать причин. Не сделал, и всё.

Перемотка.

2 января 2016.

13:47

Я: Я проснулся. Не очень понимаю зачем. Голова болит и давит в груди. Снились мумифицированные дети с переломанными ногами. Доброе утро.

15:10

ХП: Доброе утро, Евгений! Извините, что не сразу ответила – телефон был не при мне. Можете рассказать о своём состоянии больше?

– Вы в Москве? Как там? Мне немного легче. Пока. Ещё не успел загнаться. В семь утра проснулся весь мокрый. Пришлось переодевать бельё и прочее. Потом снова смог заснуть. Переписываюсь сейчас с Максом – он забирал меня от вас в последний раз, помните? Он в Петербурге. Время от времени говорит что-то. Поэтому я отвлекаюсь от внутренних состояний, и лежу в ванне. Кофе, сигареты, таблетки.

ХП: Да, я в Москве. А вы где?

– Наверное, в Москве. Я не выглядывал в окно. Макс спрашивает – не хочу ли я лечь в стационар. Я и сам думал. Но так дорого. И работа. И что я там буду делать.

ХП: Будьте осторожней с кофе и сигаретами. Они способны усугубить ваше состояние. Сейчас лучше поесть.

– Я думал о еде. Сегодня день рождения у Жени. Может, стоит поехать в ресторан? Там будет много еды. Дома нет ничего. За два дня я впихнул в себя сто пятьдесят граммов творога и один банан.

ХП: Это очень мало. Вам надо обязательно поесть. Если думать о дне рождения, как вы там себя будете чувствовать?

– Но у меня ничего нет. В магазин я не пойду. Как думаете, стоит собраться и поехать на праздник? Или это снова сильное эмоциональное что-то?

ХП: На празднике будет кто-то, кто имеет отношение к Маэлю?

– Женя сам по себе имеет отношение к Маэлю. Как и его жена Лера. Они – друзья Агаты, она нас знакомила. Конечно, будет и муж Агаты. Плюс – дети.

ХП: В прошлый раз вам было тяжело видеть этих людей.

– Скорее, было тяжело от дома. Новый год – почти семейный праздник, и я всегда думаю, что мы могли быть там вместе. А тут день рождения Жени и, в общем, другая история. Но я не знаю. Как обычно.

ХП: Хорошо. У вас будет возможность уйти оттуда, если вы почувствуете, что вам снова становится плохо?

– Возможность есть всегда. Ресторан в центре Москвы. И я, судя по всему, в центре Москвы.

ХП: Таким образом. Из плюсов: 1. Вы сможете нормально поесть. Это очень важно. И я говорю это серьёзно. 2. Там будут Женя и Лера – люди, которые вам приятны и которые по-доброму к вам относятся. Из минусов: там будет Агата, её муж, дети. Они могут вызвать у вас болезненные воспоминания. Как вам кажется, какая чаша весов перевешивает?

– Сам факт, что я раздумываю о том, чтобы поехать, показывает, что я не исключаю категорически этот вариант. Меня смущает не сиюминутное состояние среди людей – с ним, я думаю, справлюсь. Меня больше беспокоят последствия.

ХП: Понимаю. И что вы думаете о последствиях? Насколько этот вечер может быть разрушительным для вас?

– Я думаю о вчера. И о том, что не смогу быть на празднике слишком весёлым. Мне не хочется, чтобы люди сбивались на мысли обо мне.

ХП: Вам сейчас прежде всего важно позаботиться о себе, а не о людях. Полагаю, ваши друзья примерно понимают ваше состояние, и не ждут, что вы будете их развлекать.

– То есть, что вы предлагаете?

ХП: Я не могу сделать выбор за вас, к сожалению. Если вы сможете позволить себе не надевать маску и получить заботу и поддержку ваших друзей, не чувствуя при этом себя униженным, то, возможно, это могло бы принести вам облегчение. В остальных случаях это, скорее всего, приведёт к ухудшению состояния.

– У меня есть время подумать.

ХП: Да. А что вы думаете по поводу госпитализации? Мне связаться со специалистами? С вашим психиатром?

– Я боюсь. Это серьёзный шаг. И дорогой. Если об этом кто-нибудь узнает, на мне можно будет поставить крест. На моей работе можно будет поставить крест.

ХП: Как вы отнесётесь к тому, чтобы я связалась с вашим психиатром?

– Я ответил. У меня есть опасения. И они обоснованные.

ХП: Мы пока не говорим о реальной госпитализации. Я считаю нужным, чтобы ваш психиатр оценил ситуацию со своей стороны. И только потом мы будем решать. Насильно вас, в любом случае, никто не госпитализирует.

– Посмотрим, что будет сегодня вечером и завтра. И тогда примем решение. Теоретически я не против.

ХП: Хорошо. Разработаем план действий на случай, если вы решите не пойти на день рождения Жени.

– Я уже отправил sms Лере. Спросил – как они едут. Может, смогут забрать меня. Живут поблизости. Жду ответа.

ХП: Вы склоняетесь к тому, чтобы пойти?

– Ну да. Вы же сами говорите – еда и люди.

ХП: Очень важно, чтобы вы эмоционально не насиловали себя в этот вечер.

– Я буду насиловать себя в любом случае. И маяться сделанным выбором. Эмоционально я сам насилую себя сильнее, чем кто-либо другой.

ХП: К сожалению, это правда.

– А что на случай, если я решу не пойти?

ХП: Вам очень нелегко принять заботу и любовь других людей. И вам нужно обязательно нормально поесть. Вы можете сходить в магазин или в кафе за едой?

– Наверное. Мы всё время это обсуждаем. Я не верю. Мне неловко. Я чувствую себя недостойным. И по совести, мне нужны любовь и забота только одного человека. Тогда я научусь принимать остальное. О еде – максимум, я могу заказать на дом, если очень захочется. Мне не слишком хочется.

ХП: Вы достойны любви и заботы. И вам не следует испытывать чувство неловкости по этому поводу. Что из еды будет наиболее приятно?

– Лера ответила, что пока не знает как будет туда добираться. Она предложила приехать к ней, чтобы поехать в ресторан вместе. Это нормальное предложение. Я понимаю, что оно очень обычное, очень простое, но эмоционально я как будто… она предложила этот вариант, и я сразу подумал, что ей… что ей не хочется. Словно ей придётся напрячься. То есть, я понимаю как это звучит, в её словах нет ничего страшного, но то как я это воспринимаю… Я бы съел суп. И сок из помидоров.

ХП: Прекрасно. Где вы можете заказать себе суп и сок?

– Так мне не ехать? Заказать можно где угодно. Кругом полно мест. Мы же в Москве пока. Главное – ничего твёрдого.

ХП: Лера, наверное, действительно не знает как поедет. Из этого не следует, что она не хочет напрячься.

– Вы же сами говорите, что важно не то, что говорят люди, а то, как я это воспринимаю.

ХП: Сейчас вы сами не знаете – хотите вы видеть своих друзей или нет. И многие их слова вы видите в этом свете.

– Наверное, я хочу. Но это как с Новым годом. Работать я всё равно не могу. Читать не хочу. Заняться нечем.

ХП: Я правильно поняла, что вы склоняетесь к тому, чтобы поехать?

– Активно думаю об этом. И хочу есть. Предположу, что тут срабатывает инстинкт. Лера написала, что заедет за мной на такси. Маэль написал, что готов встретиться в ближайшие дни.

ХП: Как вам это?

– Страшно. Но я очень этого хочу.

ХП: Понимаю.

– Да. Надо ехать на праздник. А то я сейчас снова загноюсь до предела.

ХП: Напишите мне сразу о вашем состоянии после праздника. Или во время праздника. Когда почувствуете необходимость.

19:39

– Я в ресторане. Немного нервничаю. Много незнакомых людей. Думаю, я справлюсь. Опять же – попытка еды.

ХП: Прежде всего, думайте о своём эмоциональном комфорте.

– В общем, я жив.

ХП: Если почувствуете, что вам становится хуже, сразу дайте знать.

– Хорошо. Обещаю.

23:49

– Агата привезла меня домой. Я, конечно, дёргаюсь, но надеюсь сегодня обойдётся без происшествий. Я даже готов посмотреть какой-нибудь дурацкий сериал. Как вообще живут люди? Почему всё это со мной происходит? Не понимаю.

ХП: Я правильно поняла, что сейчас ваше состояние не слишком тяжёлое?

– Не такое, как вчера. Это не кризис, но в медицине это кажется называется «стабильно-тяжёлое». Посмотрим, что будет завтра.

ХП: Есть необходимость поговорить сейчас?

– Не знаю. Очень устал. Надеюсь, смогу заснуть чуть позже. Поэтому разговаривать необязательно.

ХП: Напишите мне завтра о своём состоянии.

3 января 2016.

13:54

– Наконец-то довольно долго проспал. Здравствуйте. Мне привезли новую трость. Она тоже красивая. Пытаюсь думать о том, чтобы поработать. И занести в дневник всё, что было в последние три дня – раньше не было сил. Планирую весь день что-то писать. Если представить шкалу настроений, то я бы поставил себе сейчас -3. От нуля до минус десяти. Это сносно. И я даже готов позвонить кому-нибудь из оставшихся приятелей, в том числе – в Москве. Вдруг кто-нибудь что-нибудь принесёт. Надеюсь, у вас всё хорошо.

ХП: Рада, что вам стало легче.

– Спасибо. Правда, ко мне никто не едет. Все бог знает где. Те немногие, с кем я мог бы. Мне очень неловко, что я отнял у вас столько времени. Стыдно. Наверное, выйду в магазин – вдруг захочу есть.

ХП: Очень важно, чтоб вы сейчас хорошо ели. Повторюсь – сигареты и кофе только усугубляют ваше состояние. Вам совершенно не за что извиняться. Нечего стыдиться. Даже самые сильные люди порой нуждаются в поддержке. Как вам кажется, вы можете сейчас самостоятельно справляться с вашими чувствами? С вашим состоянием?

– Я занят письмом. Это и отвлекает, и заставляет возвращаться к первоянварской агонии. Мне интересно оценить состояние теперь, несколько отвлечённо. И мне безусловно легче. По сравнению с. В общем, я пытаюсь что-то делать и это само по себе недурной знак.

ХП: Давайте договоримся. Если вы опять почувствуете ухудшение, вы немедленно дадите мне знать.

– Обещаю. Вопрос – насколько ухудшится. До невыносимости? Ладно.

ХП: Не стоит доводить себя до невыносимого состояния. Лучше, если вы дадите знать раньше.

– Хорошо. Буду пытаться. Спасибо.

20:00

Я: Извините, что отвлекаю, но мне показалось – вы должны знать. Я написал другу из Петербурга. Купил ему билеты. Он вечно без денег. Приедет утром. В девять. До седьмого числа.

ХП: Очень хорошо, что рядом с вами будет ваш друг.

– У вас всё в порядке? До седьмого я буду под присмотром. Ну или почти.

ХП: Евгений, у меня всё в порядке. Спасибо за участие. И не доводите себя. Сразу пишите мне. Или звоните, если будет настроение поговорить.

– Спасибо. (И тут уже можно без ответа).

На этом переписка заканчивается. Моя любимая фраза последних дней. Не помню сколько раз я её использовал. Не помню чтобы вообще использовал её раньше, но ощущение, что я только и делаю что повторяю эти слова.

По-прежнему курю и пью много кофе. Стоит ли разговаривать? С кем стоит разговаривать?

Разговоры занимают время. А Гуди говорит, что я – как Шуман. Тот, как известно, в маниакальных фазах писал музыку с такой скоростью, что её невозможно было воспроизвести в относительно стабильные периоды. Звучит заманчиво.

И мы придумаем мне ещё одного врача, пока не закончатся все деньги.

Почему же не пишет Маэль?

Нет, тут, при свете маленького бра, совсем не темно.

Я один замечаю, что ХП часто использует местоимение «Вы», во множестве его вариаций? Словно утверждает мою ценность. Само существование. Что это «Вы» – есть. Что я – есть.

Надо заканчивать.

Андриан проснулся.

И тетрадь заканчивается.

Или уже закончилась.

А я – ещё нет.

Я – есть.