Читать книгу Ловушка для стервятника - Евгений Сухов - Страница 9

В июле вечерние сумерки непродолжительные. Еще какой-то час назад был день, радовавший взор разноцветьем; через кроны пробивался солнечный свет, а прохожие безжалостно топтали на асфальте расплывающиеся солнечные пятна. А потом как-то разом все посерело и померкло, строения окунулись в глубокую тень, а вскоре все вокруг залило чернотой, будто бы кто-то неведомый накрыл город плотным непрозрачным куполом.

Хрипунов и Петешев подошли к трехэтажному кирпичному особняку старинной постройки, когда во всех окнах уже погасили свет. На улицах ни души. Укрывшись в плотной темени, они сели на лавочке.

Строение, утопая в ночи, напоминало небольшую возвышенность, очерченную строгими прямыми линиями. Вдруг одно из окон на первом этаже вспыхнуло желтоватым тусклым светом, вырвав из темноты невысокий плетень с гибкими длинными прутьями и отбросив длинную тень на дорогу.

– Не спят! – выругался Хрипунов. – Неделю уже сюда прихожу. Специально смотрел, когда они спать ложатся. В десять часов уже в койке! А сейчас будто бы специально не спят, словно что-то почуяли.

– А может, так оно и есть… Не нравится мне такое начало. Давай в следующий раз подойдем, – осторожно предложил Петешев, стараясь вместе с сомнениями не выдать страха, затрудняющего дыхание. После непродолжительной паузы продолжил, придавая голосу как можно больше твердости: – Тогда уже наверняка! Сам же знаешь, если в самом начале не поперло, так лучше переждать. А то фарт можно спугнуть!

Внимательно посмотрев на Петешева, Большак неодобрительно покачал головой, после чего изрек:

– Помнится, раньше ты был менее суеверным. Если решили идти, то нужно так и сделать. А вот если вернемся, тогда точно нам фарта не будет. Рама там хлипенькая, я смотрел. Гвозди тонкие. На раз выдавим. Хотя можешь и в обратку, тебя никто не неволит.

– Я с тобой, Большак!

– Ну смотри…

Ждать пришлось недолго. Скоро свет в окне погас, утопив в темноте фасад дома с насаждениями перед ним и невысокий плетень, ровной линией тянувшийся до середины здания.

– Подождем еще с полчаса для верности, а потом приступим.

Курили, перебрасываясь лишь редкими фразами. Уже обо всем переговорили, и добавить к сказанному было нечего. Тишина вокруг представлялась настолько глубокой, что казалось, будто бы и за сотню верст вокруг они пребывали в одиночестве. Наконец Большак посмотрел на часы, осветив циферблат вспыхнувшей спичкой, и произнес:

– Все, пора! Погнали!

Подступили к дому, подле которого росла вишня. Перешагнули низкий палисадник, осмотрелись. Хрипунов подошел к террасе и, стараясь не шуметь, надавил на раму обеими руками. Скрипнув, она поддалась.

– Чуть не сорвалась, зараза, – прошептал он в самое ухо Петешеву. – На, держи, – протянул он выдавленную раму. – Поставь у стены так, чтобы она не грохнулась.

Петр взял оконную раму и бережно поставил ее поодаль.

– А теперь давай за мной.

Хрипунов нырнул в оконный проем и сполз на пол. Петешев полез следом. Большак пересек широкую террасу, обходя расставленные стулья и табуреты. Вел он себя уверенно и спокойно, как если бы ему приходилось бывать здесь не однажды. Вот и дверь в комнаты. Василий взялся за ручку двери и повернулся к Петешеву. Петр увидел его лицо – прямой тонкий нос, спокойные глаза, губы растянуты в легкой добродушной улыбке, и невольно подивился: «Вот это нервы! Неужели Большак ничего не боится?»

– Петух, все помнишь?.. Я иду потрошить шифоньер, а ты топаешь сразу к комоду, он слева стоит. Деньги и золотишко, мне думается, там и должны лежать.

– Большак, а если они в зале все-таки спят? – усомнился Петр Петешев.

– Не должны! – убежденно сказал Василий. – Старуха спит в своей комнате, а квартирант за ширмой. Я уже неделю наблюдаю за этим домом, если не нашумим, то так же тихо и смоемся с хорошей добычей.

Хрипунов несильно потянул на себя тонкую дощатую дверь, и она бесшумно отворилась. Желтый рассеивающийся луч фонаря осветил обшарпанный пол, быстро перебрался на противоположную сторону, оклеенную старыми обоями; выхватил из темноты семейные фотографии, после чего зацепил угол какой-то пестрой картины и перескочил на громоздкий комод, расплывшийся огромным темным пятном рядом с окном.

– Ищи здесь!

Петр прошел вперед на несколько шагов и, не заметив стоявшего в темноте стула, зацепил его ногой. Стул громко и злобно прошаркал по полу, качнулся на задних ножках, словно раздумывая: «А следует ли падать?», а потом с грохотом шарахнулся об пол.

В следующую секунду из соседней комнаты прозвучал встревоженный старушечий голос:

– Кто здесь?!

Хрипунов перехватил растерянный взгляд Петешева – тот ждал разрешения, чтобы броситься к выдавленному окну. «Дрейфишь, Петро, а все героя из себя строил!» Но вместо отхода Василий, уже не соблюдая осторожность, зашагал через весь зал прямо в ту сторону, откуда звучал обеспокоенный голос. Луч фонаря бесцеремонно уставился на сморщенное желтоватое старушечье лицо, и он, вкладывая в свой голос всю накопленную злобу и раздражение, не отпускавшее его на протяжении последних недель, прошептал:

– Молчать, старая колода, если жить хочешь… Хоть слово вякнешь… пристрелю! – для убедительности он выставил вперед руку с вальтером. – Где твой квартирант?

– За занавеской он, спит…

– Петух, проследи за ней, чтобы она какую-нибудь дурь не выкинула, – сказал Хрипунов Петру, продолжавшему стоять неподвижно.

Петешев уже справился с растерянностью и теперь старался выглядеть как можно боевитее. Ему очень хотелось верить, что Большак не заметил его минутное замешательство.

– Ложись на пол, старая! – приказал Петешев, потрясая наганом. – Живо!

– Да что же вы надумали-то, ироды! Я же вам в бабушки гожусь.

– Ложись, сказал!

Женщина, подбирая в руки длинную белую сорочку, тяжело опустилась на колени, потом легла на пол.

– Боже, сохрани! Боже, спаси! – крестилась она, глядя на револьвер.

Хрипунов отошел в угол комнаты, где за занавеской находился квартирант, и с силой дернул на себя пеструю материю. Бледно-желтый луч фонаря осветил рыхловатое лицо спящего молодого мужчины.

– Поднимайся, козел! Чего дрыхнешь? – процедил Хрипунов.

Мужчина открыл глаза и недоуменно уставился на Василия.

– Вы кто? Что происходит? Объясните мне.

На вид ему было не более тридцати лет. Он был высокого роста, с рыхлым телом, очень нескладный, с тонкими руками. Василий не без удовольствия всматривался в его искаженное страхом лицо. Квартирант все понял – его губы вдруг дрогнули и застыли в какой-то нелепой просительной улыбке.

– А теперь туда! К старухе! И лицом вниз! – Хмыкнув, добавил: – И смотрите там, не нагрешите.

Квартирант суетливо затоптался на месте, после чего послушно опустился рядом со старухой.

– Слушай меня внимательно, – с искренним сочувствием произнес Василий, – если поднимешь крик, пристрелю тут же, на месте. Мне не впервой! Петух, посмотри, что там у старухи в комоде припрятано.

Петр Петешев подошел к комоду и стал вытаскивать из него ящик за ящиком. На пол вывалилось выглаженное белье – простыни, наволочки. В нижнем ящике оказалась шкатулка, в которой лежали старинные бусы, броши, кольца, золотые серьги.

– Где золото прячешь, старая?! – зло спросил Петешев. – Ну, говори!

– Нету у меня ничего больше, сыночки, – горестно запричитала хозяйка дома. – Только это.

– Осмотри шифоньер! – приказал Большак.

Петешев повернул ключ, оставшийся в дверце шифоньера, и широко его распахнул. В нем были старые платья времен молодости старухи, широкие сарафаны, передники, помятые шляпки. Петр торопливо скидывал одежду на пол. Ни золота, ни денег в шифоньере не оказалось.

– Где же ты, старуха, деньги прячешь?

– Если бы у меня деньги были, разве стала бы я квартиранта держать? Хоть на маслице да молочко будет.

– Оставь ее, Петух! Возьми вот ту швейную машинку, за нее на базаре хорошие деньги дадут!

Петр приподнял швейную машинку.

– А тяжела, зараза! – посетовал он.

– Ничего, не переломишься, – отмахнулся Хрипунов, подобрал с пола четыре платья. Критическим взором осмотрел их со всех сторон и, убедившись, что они вполне годны для продажи, сунул в холщовый мешок. – На базаре толкнем! Сейчас любая вещь нарасхват! А вы… если хоть слово кому-нибудь вякнете про нас! – повернулся он к лежащим на полу старухе и квартиранту. – Вернемся и порежем вас!

– Да разве мы смеем, милочки! – запричитала старуха.

– Все, выходим!

Потушив фонарь, Хрипунов сыпанул на пол горсть табаку и вышел из комнаты; пересек террасу и шагнул в оконный проем, через который было видно черное небо, издырявленное множеством звезд. За ним, стараясь не расколотить швейную машинку, заторопился Петешев.

Никто из близлежащих домов не видел, как дворик бабки Ксении пересекли двое мужчин. Потом, ненадолго нарушив ночную тишь, бряцнула на воротах тяжелая щеколда, и «гости» растворились в густом и темном пространстве улицы.