Читать книгу Занимательное артуроведение - Евгений Захаров - Страница 10

– Что будем делать? – нервно спросил Прич. Я-то уже заметил, как он вынул ноги из стремян и съежился.

– Ты можешь… хмм, увести своего коня и спрятать его вон там, в лесочке, – посоветовал я.

– А вы как же? – обеспокоился наш смелый друг. Я уже было подумал о том, что трудные испытания меняют людей, но оказалось, что я просто не дослушал до конца.

– А вдруг я спрячусь, – развивал свою мысль Прич, – а вы удерете. Кому по морде попадет? Любезному Причарду! – и он уселся с надутым видом.

– Да мы же о тебе беспокоимся, глупый, – пробасил Кутя. – Вот будем драться – а ну как зашибем ненароком?

– Конечно, ненароком, – пожал плечами Прич. – Для этого есть хвост! Вот он! – и он показал на Штушу. – Как даст – и ваших нет! То есть, меня. Я пошел. Только смотрите мне!

Бравый оруженосец, невнятно бормоча какие-то обещания и угрозы, слез с коня и потащил его в лесок. Бозо упер передние копыта в землю и сел на задние ноги, откровенно смеясь над своим седоком. Едва проклятья Прича стихли за деревьями, как и я услышал топот копыт. Кто-то проламывался через кусты. Кутя ощетинился, встал на четыре ноги, передние две поднял в воздух, одновременно закрутив над головой хвост. Вдобавок он еще оскалил пасть и издал пробный рык. Я чуть не свалился. Хорошо, что это чудище с душой ребенка на моей стороне!..

Нет, потом я все-таки упал. И покатился по земле, ругая себя за неуклюжесть. И тут раздался голос:

– Эй! Чучело хвостатое! Отойди от моего брата, ты, ублюдок!

Более ошеломленного выражения лица, чем у Кути, мне видеть не приходилось. Разве что у барона Дросселя, который провалился у нас в сортире по пояс, наступив на гнилую доску. Штуша, от того, что его ни за что назвали ублюдком и чучелом, вытаращил глаза, обмяк лапами, одними губами сказал: «Вон оно как!» и плюхнулся на свой объемистый зад. Хвост его, как бы живя собственной жизнью, так и свисал над его косматой головой этаким плюмажом. Обо мне можно вообще ничего не говорить – я стал похож на рыцаря, не допущенного на финальный турнир из-за штанов неправильной расцветки. Ошалело хлопая глазами, я уселся возле Кути. Ну а как, скажите на милость, я должен реагировать на явление из кустов ее рыжей светлости Матильды в доспехах, рогатом шлеме и верхом на Гвадалквивире – огненном жеребце (в просторечии Вадике), мало в чем уступающем бедняге Громобою.

– Он тебе очень идет, – слабо сказал я, указав на коня. – Только вот беда – веснушек нет.

– Нет, вы только подумайте! – уперла руки в бока Тильда. – Едешь, едешь ему на подмогу, а потом – бац! Он выгоняет оруженосца – кстати, где он? Он бросает доспехи под кустиком – ха! Он нещадно расправляется с несчастным конем – что он тебе сделал, изверг? И, наконец, он заводит дружбу с драконами…

– Мадам! – начал было возмущенный Кутя. – Собственно говоря…

– А ты помолчи, патлатый, пока глаза твои бесстыжие не выцарапала! – отрезала Тильда и, повернувшись ко мне, закончила: -… и пугает свою почти единственную и неповторимую сестричку! Кто ты после этого? Кто он после этого? – вопросила она, обращаясь к лесу.

– Дурак он, вот и все, – отозвался лес, заставив Матильду подпрыгнуть от неожиданности, – Дурак и есть. И ящерица его шестиногая – тоже дурак. И конь придурошный. Все они такие, от них вся беда, – и из лесу выехал Причард. Матильда полыхнула и отвернулась.

– Целиком и полностью согласна, – холодно заявила она.

– Значит, обниматься не будем, – подытожил я. – Что вы тут?

– Я с вами еду, – осведомила нас Тильда. – Дома совсем житья не стало.

– Что – вот прямо так сразу? – ехидно перебил я.

– А ты послушай! Леопольд обожрался вареньем на твоих проводах и теперь мается зубами – то его корчит, то просит ему попеть, то спину почесать. Пришел кузнец с клещами, полез ему в рот, а когда мы его палец – полуоткушенный – мазью целебной натирали, сказал, что дергать надо у такого паскудника всю челюсть сразу. И ушел. Послали меня к бабке-знахарке. Та развела церемонию: плясала вокруг котла, мешала в нем метлой, хрипло каркала что-то вроде: «Айб! Бен! Гим!». Потом дала мне щепотку травы, велела заваривать и полоскать зубы. Лео полоскал – ничего подобного. Помогает, но ненадолго. Меня опять за травой…

– А что за травка-то? – озаботился Штуша.

– Да вот, бабка сказала – волшебная, ею знаешь, кто пользуется? Феи молочных зубов! В общем, так и называется – «Чайфей». Редкая травка. Вот, а мне, значит, к этой бабуське приходилось еще раз пять бегать. С каждым разом все меньше, значит, она плясала и каркала, а потом вообще сказала: «Вот тебе образец, сама ищи свою траву. А будешь бегать по десять раз – заколдую. Станешь всю жизнь медом торговать!». Бр-р-р!

Сестру аж передернуло. Нет, мед она любила до безумия, но ходить по соседям и надоедать им с просьбами купить свое любимое лакомство?!! Во-первых, жалко, а, во-вторых, недостойно дочери Фенриха Маститого!

– Ну-ну, – подбодрил я Матильду. – Дальше-то что?

– Дальше-то, – поддакнул Причард. Штуша ничего не сказал – он объедал молодые веточки с деревьев, смачно жуя и похрустывая. У меня тягуче заныло в животе, но я пересилил себя и придал своему лицу выражение глубочайшего интереса.

– Дальше я замучилась бегать каждый день на поляну и лаяться с феями из-за травы…

– А по-хорошему нельзя было?

– Поди, попробуй! Скажи лучше спасибо, что тебе с этим пакостным народцем встречаться не приходилось! Вот ведь правду люди говорят: «Чем меньше, тем хуже»!

– Люди говорят: «Мал золотник, да дорог»!

– Это не про них. Они хоть и феи молочных зубов, а кусаются – дай Бог каждому! Во! – и Тильда продемонстрировала скопище мелких фиолетовых пятнышек на руках. – Да и прибить их не моги – верткие! А про дихотома слышал? То-то же.

– Я не слышал, – встрял Прич.

– Книжки надо читать, – отрезала сестрица. Я молча зааплодировал.

– Так вот. Матушка разрешилась от бремени. Очередной братик, чтоб его… Шесть кило весом, косматый, как медведь. Назвали его в честь пропавшего батюшки. А у святого отца омрачение случилось – сивухи перебрал, ну и окрестил малыша Фенриром. Так мелкий с того дня каждую ночь напролет воет навзрыд, особенно если ночь лунная.

– Это он так плачет, – попробовал заступиться за маленького Штуш.

– Тебе слова не давали, – огрызнулась Тильда. – Плачет он… А ушки-то остренькие! Ну вот… Так кто, думаете, его качал и стирал многочисленные пеленки? Матушка? Ха! Она всегда вдали от суеты, пиры закатывает. Кормилица? Ха-ха. И не кормилица – той, видите ли, отдыхать нужно и есть мясо, а то, мол, молоко пропадет. Вот я и крутилась – то на поляну за травой, то пеленки прополоскать, а тут еще сплошной скулеж, вытье, оханье и бульканье. Спятить можно!

– Ну, куда уж дальше-то, – проворчал я и получил по уху.

– Поговори еще! Вот я и решила вас догнать, пока далеко не уехали. Леопольду я травы наготовила на год, а младенец и без меня проживет. Хоть пару-тройку ночей поспать нормально, на свежем воздухе. А я вам пригожусь. Готовить буду, убирать. Я еще дупла пчелиные нюхом чую – с медком будем!

– Знаю я, как ты убираешь, – холодно сказал я, потирая ухо. – Вещи все с места на место переложишь, да так, что потом не найдешь ничего, а потом будешь гордо ехать на коне и говорить: «Вот какая я уборщица»!

– Ты дождешься когда-нибудь! – Тильда злобно посмотрела на меня. – Вот взяла бы и уехала! Что бы вы тогда делали?

– Ехали бы дальше, – пожал плечами я.

– А мед?

– Мед… Да, мед – это хорошо.

– А готовить?

– Это тоже хорошо. Главное – вкусно!

– Тогда бери свои слова обратно!

– Не возьму! Правду не задушишь!

– Тогда я тоже сейчас про тебя кое-что расскажу…

– Друзья мои! – я приподнялся с места. – Моя сестра едет с нами! Не правда ли, здорово?

– Замечательно, – кисло сказал Прич. – Только женщин нам и не хватало. Вечно их защищай, спасай, а благодарности не дождешься.

– Пусть едет, – кивнул Штуша. – Она смелая. Вон как на меня кричала!

– Кстати, а что это за ископаемое? – подняла бровь сестра.

– Ископаемое ископалось из норы, – пояснил я. – Не дракон. Зовут Кутя. Или Штуша, все равно. Так как Громобоя Прич не уберег, я еду на нем.

– Конь на обед, молодец на ужин, – невпопад разъяснил оруженосец.

– Ты еще скажи – «волчья сыть, травяной мешок», – съязвила Тильда.

– Давайте ее не возьмем, – взмолился Прич. – Пусть катится в свой Фарамор. Я сам по дуплам лазать буду!

– Сам катись! – отозвалась Матильда. – Трус-бояка, шотландская собака! Я и сама, между прочим, могу быть оруженосцем, не хуже тебя.

– Побрить тебя надо будет, – заметил Причард. – В смысле, волосы обкорнать!

– Я вот сейчас тебе что-нибудь обкорнаю! Волосы можно и под шлем спрятать.

– Ага, и ходить, как стукнутая? Тоже мне, Голова В Шлеме!

– А ты – Голова-Шишка!

– О`кей, ребята, хватит! – не выдержал я. – Причард, она не отстанет. Раз уж ты до сих пор не отстал… Поедет с нами, при дворе пристроим ее в Прекрасные Дамы, а то и замуж. Пока пусть готовит и гоняет пчел.

– Уломал, – проворчала сестрица. – Только посуду сами будете мыть, мне руки портить нельзя. При дворе ручки ценятся изящные.

И она продемонстрировала всем желающим собственные изящные ручки, ударом одной из которых она без труда валила быка, а двумя – усмирила даже сводного кузена Троллопа по прозвищу Одним Махом Семерых Побивахом. Про него еще говорили: «Если он семерых одним махом побивает, то скольких же он тогда уложит руками?». Со временем прозвище кузена сократилось до «Тролль-с-Битой».

Так я к чему? На одном из празднований Первомая кузен, будучи слегка под хмельком (подумаешь, выдул пару бочек эля), выдернул из земли Майский шест и сим шестом принялся задорно гонять собравшихся по округе. Матильда, выбранная на этом празднике Майской королевой, грозно сдвинула набок свой королевский веночек и устроила Троллю с его битой отменную нахлобучку. Остановив его на всем скаку легким движением руки между глаз, Тиль хорошенько отметелила его шестом, после чего схватила за штаны, сволокла в замок и сбросила в подвал, где он пересчитал ребрами все ступеньки лестницы. Ей же потом пришлось за ним ухаживать. В смысле, лечить. А Тролль, когда протрезвел и подлечился, тут же принялся ухаживать за сестрицей и даже сделал ей предложение, от которого, как ему думалось, она не сможет отказаться. Тильде пришлось его еще раз хорошенечко отдубасить, дабы выбить из его бочкообразной головы эту идею. Наша мать ужасно хотела их поженить. И поженила бы, кабы не один несчастный случай на сеновале, после чего его уже называли не иначе как «Тролль-с-тросточкой». Кузен после этого срочно уехал, показав на прощанье Леопольду «Камелот», то есть подняв его с земли, взяв обеими руками за уши. Эта гадкая проказа до сих пор пользуется популярностью в нашем поместье.