Читать книгу Приключения Шапки 2. Дронный коллайдер - Евгения Ивановна Хамуляк - Страница 5

Честно сказать, я и не заметила, как подошла к концу вторая неделя нашего пребывания в поселке, и стала понимать Ромика, который еще с первой поездки просто влюбился в эту деревню, этих людей и этот образ жизни. Еще бы! Без вай-фая, без телефона, без компа и всякой дребедени мы были заняты каждую минуту, если не поцелуями и занятиями любовью, так мастер-классами Егора Ивановича Кастанеды и его супруги Вильмы Витольдовны Матушки Зимы, как их шутя мы прозвали между собой.

А когда оставались свободные часы – не было ничего слаще, обнимаясь, думая о своем, просто без дела валяться на кровати, откуда открывался невероятно живописный вид на снежную долину, где жила своей жизнью деревенька странных, будто потерянных во времени людей, которые хоть и говорили на одном с нами языке, но были совершенно иными. Причем иными в прямом физическом плане, как оказалось.

Так мы и лежали сами, потерявшись в бытии и небытии разглядывая разнообразные оттенки белого, которые не надоедало разглядывать никогда: ни утром, ни днем, ни как сейчас ночью… яркие звезды, казалось, слышат наши мысли, и отвечают на них мерцающим разноцветным светом по снегу. Сказочное явление этого полушария Земли.

Каждый думал о своем. Ромик, скорее всего, об альтернативных источниках энергии, которые ему наобещал Кастанеда, и как он поднимет новый бизнес планетарного масштаба, превратившись в нового короля нефти, пара или эфира и еще каких-то энергий, которые должны будут уничтожить нищету как понятие.

У меня же имелись думы более заговорщического, если не сказать мистического плана. Дело в том, что именно сейчас в голове сложился некий пазл из разрозненных фрагментов, который еще не уложился в ровное и стройное понимание ситуации, поначалу казавшейся вполне обычной, как, например, наша встреча с Ромой в Москве, любовь, стремительное перемещение в сибирскую глубинку, гостеприимство седовласой четы…

Теперь же по прошествии двух недель, заканчивающихся этой ночью, фрагменты, словно капли ртути, соединялись в общую массу и смотрелись совсем неслучайно.

Все началось с фольклора, когда Вильма Витольдовна, она же Матушка Зима, седая милая дама, ответственная за наше проживание и питание, стала учить меня рецептам местной кухни. При этом уделяя особое, пристальное внимание так называемой бытовой магии, наговорам на хлеб и другую пищу. О таком я слышала и многое повидала на Бали, где имелись удивительно схожие традиции – перекладывать на еду всю работу по исполнению нехитрых деревенских просьб к дождику или восходам.

Следуя этой логике, можно было любой продукт сделать инструментом исполнения желания: от самой воды до готового изделия, например, хлеба, несравненно выпекаемого в местных краях. Он был не просто вкусный, а невероятно вкусный и потрясающе красивый! Можно было питаться только им и больше ничем, чтоб быть сытым и желудком, и душой. Последняя поселялась на время поедания и переваривания туда же – в желудок. Но оказывается, вкуснота и полезность этого хлеба брались не только из правильного соотношения муки, воды, сахара и дрожжей. Матушка Зима сравнила особое отношение к пище с гомеопатией или молекулярной кухней!

Я поначалу удивилась, что женщина в вязаном чепчике в курсе последних модных трендов в кулинарии, доступных лишь самым раскрученным и люксовым кухням мира. Но к моему изумлению, Матушка Зима притащила несколько старых поваренных книг своих родительниц, где были прописаны рецепты древних, чуть ли не тысячелетних традиций. Поразительно, но их в точности содрала и переписала заново паучья сеть, приписав современным достижениям кулинаров и химиков.

Но что меня больше всего поражало: во всех учениях о рецептах и наговорах, так это ультрасовременный научный подход странных людей в Богом забытом месте. Чудновато слышались от милой дамы в вязаных платьях в национальных орнаментах сравнения готовки обычного хлеба с квантовой физикой, где наблюдатель, пекарь и наблюдаемый, он же хлеб, являлись одним целым. То есть выпекаемый хлеб и его кванты, и наговоренное на него шепотом обязательно на рассвете с первым лучом солнца желание, являлись той частью сверх-меня в будущем, где желание уже сбылось. Таким образом, процесс сбычи желания, то есть текучесть квантов по временному отрезку из пункта А, меня на рассвете в фартуке с орнаментами, до пункта Б, меня со сбывшейся мечтой в кармане, зависело от нескольких строгих мер, изученных Матушкой Зимой, или, точнее, той неизвестной наукой, которой она, как представительница, ведала в совершенстве. Если честно, я не помнила ни одного института мира, где кванты изучали на дрожжевом хлебе. Хотя кто я, чтоб знать об этом?

Но это не все. Оказывается, достаточно было добавить в наговор рифму, и это увеличивало свойство текучести квантов, то есть по-простому: мечта сбывалась быстрее. Поэтому, по словам Матушки Зимы, ее предки говорили стихами и даже пели одами, то есть речью постоянно влияли на скорость своих желаний. Пережитки былого слога остались в опере… Я лишь успевала хмыкать и обалдевать по ходу предрассветной лекции о выпечке. А ведь логика имелась! Какое гигантское количество людей по свету очарованы оперой. Голоса див волшебны и, конечно, несравненны с современным ором и гвалтом, транслируемыми из ящиков. После концерта выходишь иным, более одухотворенным, как будто после общения с ангелами.

Но и это было не все. Если к заговоренной массе добавить особые ингредиенты, например, один миллиграмм сушеной кожи жабы камышевой… Я, как и любой здравомыслящий человек усмехнулась и ужаснулась в этот момент, и Вильма Витольдовна это заметила. Но с абсолютной серьезностью она продолжала разъяснять мне, еще больше углубляясь в анналы разных наук, генетики, геодезии, например, называя еще какие-то понятия, о которых я слыхом не слыхивала, что каждое живущее и жившее на свете существо любого вида и класса являлось и является индивидуумом, то есть абсолютно уникальным. И это не случайность. В генотипе каждого помимо общих черт, есть определенное свойство, отвечающее за ту или иную функцию, которую можно воспроизвести, если знать, как соединиться с ней. Таким образом, не нужно изобретать велосипед, то есть возводить заводы по стали и сплавам, пластику, стеклу, собирать каучук для шин, строить гигантские общежития и столовые, и детские сады для работников и их семей, которые должны будут обслуживать все эти производства. В прошлом да, собственно, а в настоящем Матушки Зимы (не моем явно!) достаточно было лишь придумать генотип и фенотип животного с желаемыми свойствами, функциями и целями, и тот способен был, как велосипед, возить человека. Без каучука и стали, и сплавов, и столовых с мусорными свалками. Питаясь и размножаясь самостоятельно при созданных экоусловиях.

Я так и села.

– То есть живые… дрессированные машины?

– Да. Только сейчас они стали дикими, – добавила Вильма.

– А у кожи жабы камышевой какая функция? – не выдержала я, зная, что не усну, пока не узнаю.

– Конкретно камышевая, словленная в начале лета и весом не более двадвати грамм, то есть юная, обновляет клетки детородных органов. Соотвественно в разных дозах помогает усилить любовь супругов и зачать здоровую девочку, – коротко разложила довольная Вильма Витольдовна, умело раскатывая огромную красивую блестящую массу по деревянному столу.

Со стула я так и не встала. От изумления. Так и сидела с открытым ртом, слушая дальше. А она еще долго на каком-то научном языке рассказывала, как камыши влияют на среду обитания этой чудесной жабы, почему ее генотип стремится… и так далее и так далее, до моего помутнения или прояснения рассудка.

– Поэтому сказки про принца, поцеловавшего и полюбившего жабу – вовсе не сказки. У многих представительниц этого вида кожей выделяется особый яд, вызывающий галлюцинации на сексуальной почве. И они это знают. Те из них, кто остался разумным.

Я сглотнула.

– Дорогая Вильма Витольдовна, мы же не будем сегодня добавлять жабу в хлеб, правда?

– Нет, милая, жабу тебе как раз употреблять противопоказано. А вообще ради интереса почитай вон те книги про разных животных с пометками про их генотипы.

Я взглянула на внушительную стопку книг на столе в зале и поняла, что сегодня не засну точно, пока не пойму, что дает лапка кролика или рог единорога, если последний, конечно, когда-то существовал. А я, как уже писалось выше, уверовала во все волшебные сказки и их существ, начиная с зубной феи и вплоть до лох-несского чудовища. Не удивлюсь, что оно где-нибудь здесь и прячется. И тоже разумное.

Но тогда с выпеканием хлеба у меня возникла маленькая проблемка. Как назло в голову не приходило ни одного путного желания, на котором можно было оттренировать метод наговора.

Я была счастлива, здорова и по уши влюблена, встретила моих дорогих и горячолюбимых Раю и Ромика и вместе с ними обрела большую надежду на будущее. Все шло просто великолепно! Жизнь превратилась в тот самый бесплатный круиз вокруг солнца, только без допинга и искусственных заменителей, как в прошлый раз. Каждый день был лучше другого, а ночь слаще предыдущих. Не на что пожаловаться. Оставалось только наслаждаться.

Дальше больше.

Завидев мой интерес к литературе, Егор Иванович принес тяжеленные энциклопедии, некоторые выглядели и весили с меня саму, будто предназначались не для человека человеческого размера, а каких-то великанов.

«У них что там целая библиотека?», – думалось мне.

Книги смотрелись, как новые, но лишь взглянув на титульный лист, где стояли штампы годов издания, я ахнула. Некоторым исполнилось по пятьсот лет, но даже те, что были выпущены сравнительно недавно, представлялись очень уж странными.

Скажем, меня изумил толстый свод какого-то итальянского автора «История змей и драконов». Я полистала пятисотстраничное черно-белое издание с живыми картинками разных крылатых и мордатых рептилий и изумилась фантазии этого итальянца. Надо быть большим выдумщиком и фанатом своего хобби, типа собирания бабочек и букашек, энтомологии, чтоб…

«Или он действительно видел и сумел зарисовать всех этих тварей?», – закралась безумная мысль. Ведь изрисовать пятьсот листов, дотошно пометить детали и повадки животных – это вам не шутки! На последней странице значилось: выпущен 1001 экземпляр. Это было реальное ходовое издание, наподобие энциклопедии бабочек или птичек, которое раскупали…

Несколько дней ушло на разглядывание этих картинок, и мне все чаще стало казаться, что зарисовки разнообразных монстров, некоторых с двумя и тремя головами, как из русских сказок про Змея Горыныча, – не просто чьи-то фантазии, они точно жили когда-то… в XVI веке. Пусть моя память про XVI век помнила лишь Ивана Грозного и инквизицию, и Смутное время со стрельцами… Или это про XVII век?

Другие книги были не менее поразительными и как раз из серии той самой альтернативной истории, которую я так мечтала узнать. Но осознать которую стало настоящей мукой. Она была настолько альтернативной, что в ней не было места никаким Иванам Грозным и инквизициям, зато было – грандиозным потопам, неведомым катастрофам, гибелям целых планет, имен которых не слышал ни один звездочет или астронавт, космическими инвазиями и порабощением цивилизаций, например, нашей, последней, послепотопной, захваченной… Она, кстати, так недвусмысленно и называлась.

Вот почему старики, например, моя бабушка, будто зная эту альтернативную историю, говорили «допотопный». Мне всегда это слово казалось фиктивным: где мы и где потоп с Ноем и его лодкой, груженой кроликами?

Но каждая страница, каждый абзац вызывали шок, например, о том, что на планете Земля проживает свыше семидесяти разных чужеродных рас, часть из которых была описана ранее итальянским автором в энциклопедии с картинками. То есть те дракончики были не просто букашками на листиках, а разумными соседями, может быть, даже врагами или друзьями. Хотя по количеству клыков и здоровых когтей и очень «душещипательного», плотоядного взгляда, скорее, врагами.

Я всматривалась в лица неизвестных правителей, изучала, как могла, древние карты, вчитывалась по знакомым буквам, так как язык написания был сильно изменен, в историю и почти не находила ничего общего с тем, что изучала в школе или знала по жизни, читая газеты, смотря новости. Кое-какие имена совпадали, но имели либо другие странствия и подвиги, либо жили совершенно в иное время, и с ними происходили события, достойные голливудских блокбастеров и триллеров с появлением гигантских монстров или планетарного масштаба селевых цунами, погружавших всю планету глубоко под землю, от чего оставались торчать лишь верхушки зданий… Выжившим остаткам людей и нелюдей приходилось восстанавливать города чуть ли не с лопатой и ведром.

Я сначала стеснительно, потом понаглее, затем и вовсе с пристрастием расспрашивала Кастанеду, что это за книги и карты он принес, почему я русская, но не понимаю язык, который называется русским в книгах… Почему? Почему? Почему?

Он смотрел на меня так ласково и снисходительно, будто я ученица первого класса второй четверти, а то и вовсе макака обыкновенная… И устав пересказывать историю тех или иных материков, стран, правителей, имена которых мне ничего не говорили, принес большую, почти метровую книгу, унести которую мог бы малыш весом полтонны, с красующимся детским разноцветным шрифтом на обложке «Азбука».

– Это дедова! – улыбнувшись, гордо сказал Кастанеда и сам, словно добрый римский дедушка, уселся с ней за стол и пригласил меня на стул рядышком – изучать алфавит. Я опешила, не зная, издеваются надо мной или реально хотят показать нечто удивительное.

Но так как до сего момента ни Матушка Зима, ни ее супруг ни разу ни словом, ни делом не выразили никакой враждебности или пренебрежения, я, словно заправская внучка, подошла-таки к доброму дедушке с римским, как у Цезаря, профилем, который успел уже открыть гигантский букварь на странице, где значилась первая буква алфавита «Р».

– Почему Рэ? – удивилась я, припоминая, что даже у разных славян или язычников или еще кого-то допотопного, в которых я ни черта не разбиралась, первая буква всегда шла «А». Асьм есть Царь, – сразу вспомнился советский фильм про Ивана Грозного, который, кстати, присутствовал и на картах, и в списках, но его периодически звали другим именем – Бальтазар.

– Славяне – это не нация или народность, а группа людей, объединенных схожей речью и культурой, что едино, – услышав мои немые вопросы, как ни в чем не бывало рассказывал Кастанеда. – На одной плоскости Земли еще совсем недавно все люди были славянами. И первая их буква, то есть БОК-ВО, где во – это ово, овуло – зарождающий многообразие Бог-бок являлся РЦЫ. Многие сегодняшние нации, включая тех, кого зовут славянами, имеют отголоски прошлого и зовут своих богов Ра, Рассвет, Рама… А «Рэ» – это другая буква, она тоже божественная и волшебная, но отвечает за иное, следует дальше, – он внимательно посмотрел на меня, усваиваю ли я информацию. Я молчала, усваивая и не переваривая. – Изначально в алфавите имелись буквы в количестве 151, как туков сердца*. Именно поэтому каждый мог читать, слушать, понимать, телепать другого без слов, ведь сердца-то у всех тукают одинаково. Родилась телепатия. С первой же войной, разделившей индоевропейские группы между собой, у многих пропали телепатические способности и общий алфавит. У кого-то осталось двадцать шесть букв, у кого-то тридцать, у нас еще недавно до красного террора было сорок девять, но большевики упразднили до тридцати трех.

Я хотела что-то спросить, но потом махнула рукой. Мол, продолжайте, что я буду спрашивать, когда с первых же слов ничего не понятно: красные с белыми уже перепутались и слились в один террор.

– Телепатия, – он продолжал медленно и монотонно, листая красивые разукрашенные страницы букваря, на которых красовались жар-птицы, слоны, крокодилы и еще какие-то неизвестные твари в густой растительности. – Теле – это тело, то есть понимание материи того, кого ты читаешь или слушаешь, или зришь, или телепаешь, телом прилипаешь… – он улыбнулся, а я прыснула от смеха.

Такое странное слово «телепаешь», обычно его произносили люди из провинции, над которыми всегда посмеивались за подобные странные словечки. А тут, оказывается, нормальное научное слово.

– Да, – опять, будто услышав мои мысли, подтвердил Иван Егорович. – Ведь и телевизор ваш от этого. От «теле» и «визор»: видеть разнообразное движение. Поэтому в нашей школе мы перво-наперво учим телепать, хотя дети с рождения телепаты: умеют видеть и чувствовать азбуку в туках сердца*.

– Туки сердца… – обалдело произнесла я. – Никогда б не подумала. То есть вы меня сейчас телепаете и до этого телепали, а я вас нет, да? – беззлобно спросила я, чувствуя себя почти голой и облапанной, то есть обтелепаченной.

Кастанеда рассмеялся.

– Если ты чуть-чуть потренируешься, ты тоже сможешь. Это не так сложно, особенно с теми, кого любишь. Телепатия наступает быстро. Нужно только начинать с миром. Смотришь на человека и внутренне ему говоришь: «Здравствуй! Я с миром. Не причиню вреда», и если искренне – его душа к тебе обернется.

– А кто не умеет телепать, что делать? Ну… я вот не телепаю… кто я и как жить?

– Кто не умеет телепать – тот немец, – легко с улыбкой сказал Кастанеда и тут же добавил. – Слово «немец» изначально характеризовало людей, которые потеряли способность телепать. Стали немыми, не своими, то есть немцами.

– А вы в курсе, что по этой теории вся планета Земля – немцы, – рассмеялась я, но увидев серьезное выражение лица мужчины, присмирела.

– Не вся планета еще, – сказал он, и урок азбуки на том завершился. Правда, Кастанеда оставил мне дедову книгу на изучение. Несколько дней я не могла оторваться от этой красоты. 150 букв, кто бы мог подумать! Каждый раз я притрагивалась к груди, чтоб запомнить, как отзывается сердце на произношение той или иной буквы, и каждый раз замирала от восторга: туки были и в самом деле разные… Потрясающе!

Ромик даже стал ревновать меня к букварю, приходилось разделять по часам тягу к знаниям и к любимому, жаждущему горячих поцелуев.

О поцелуях. Однажды рано утром я услышала странный шорох на кухне. На часах натикало пять утра, за окном еще было черно. И хотя уговора на урок по хлебовыпеканию с элементами квантовой физики и химии не было, спустившись, я обнаружила Матушку Зиму, притащившую целую корзину пирожков и чай, а мне даже горячего кофе.

– Кофе? – удивилась и обрадовалась я. Допингов в виде кофеина, теина, никотина или алкоголя в деревеньке не употребляли, а тут такая роскошь! Настоящий бразильский кофе с пенкой.

– Кофе помогает лучше усвоить информацию, ты не знала? – сказала хитро Вильма и уселась за стол, накрытый, как для праздника. Я уже успела отпить горького бодрящего напитка по дороге к столу, но завидев ее выражение лица, выплюнула остаток изо рта назад в чашку.

– Кофе влияет на критическое мышление, если говорить по-простому, снижает внимательность, настороженность, и человек все, что ему говорят, берет на веру, любую белиберду принимает за правду.

Вот я правильно сделала, что выплюнула, так и знала, что какой-то подвох.

– Да пей-пей! – махнула рукой женщина, точная копия Таис Афинской в этот момент. Большие пепельные кудри выпали из-под платка, чудно повязанного на голове. Глаза и кожа блестели свежестью, молодостью и силой. В этот момент я усомнилась в своих представлениях о седовласой чете, которые с первого момента показались мне стариками.

– Точно могу пить? – переспросила я Вильму Витольдовну.

– Да, пей… я пришла с тобой о сексе поговорить… – улыбнулась она, а я так и поперхнулась горьким горячим кофе, который тут же ошпарил меня, потом разлился на стол и пол и обидно испортил белый красивый пушистый ковер, который мне так нравился…

– Блин! – только и могла вымолвить я, сожалея обо всем и сразу и даже не представляя, что меня ждет: выволочка за каждодневные любовные утехи или взбучка за дорогущий ковер.

– На ковер накапаешь перекиси водорода и натрешь до пены хозяйственным мылом. Я сама его варила. Чудо-средство! Делов-то! – махнула рукой Таис Афинская, она же Вильма Витольдовна, явно протелепав меня с ног до головы. А про секс добавила:

– Хотела тебе рассказать про божественную любовь, которую иногда обавью зовут.

– О! – вздохнула я сразу от двух счастий: что не будет нагоняя за сексуальный разврат, что мы устроили наверху, и наконец-то я узнаю, что значит это слово, которое преследует меня еще со знакомства с квартиранткой Аннушкой, по совместительству сексопатологом и ведьмой, – вот это интересно!

Я успокоилась и, отряхнувшись, решила допить остатки кофе, потому что могут больше не предложить такого пиршества.

Вильма Витольдовна начала издалека, прям оттуда, на чем закончил Егор Иванович, про телепатов. Мол, раньше жили великаны, они разговаривали только телепатически, потому в нынешних истории и археологии не осталось много книг или памятников искусства. Но с войнами, с потерями, которые отразились на самих великанах, пришлось им приспосабливаться к новой жизни и к потере телепатии и других способностей: завелись книжки, картины, скульптуры, карты, в общем, иной быт, который они тоже решили наделить волшебными свойствами. Ради удобства, чтоб вещи служили и работали. Вот взять бы тот же хлеб – помимо питательных веществ, он же – пилюля, лекарство, исполнитель желаний. Одним словом, хлебом лечиться можно, зная природу и физико-химические взаимодействия в ней. И так любой предмет: одежда или обувь, способные благодаря своему мастерству – сейчас этот процесс технологией называется – со временем вернуть потерянные качества или как-то заменить и возместить потерю.

И все начинается со звука, за ним идет волна, потом образ, который рождает функцию, наконец, оживает сам предмет и своей жизнью вдохновляет того, кто им пользуется.

ОР – ОБ – ОМ – КА – МА – ПА – БА –ДА – РЦЫ*

Я все это слушала, но, мягко сказать, не понимала, при чем здесь секс?

– Ор – первая ступень, потому магия и волшебство, что суть разное, творится через звук, говОРят, ОРут, кричат… Но не как у вас на улице, – Вильма рассмеялась, видимо вспомнив какую-то картинку из прошлого. – А как землю орут знаешь?

Я не знала. Что-то такое слышала, что да, землю орут, но в смысле как: кричат, поют, ругают ее что ль? Это мне было невдомек. Я пожала плечами.

– Первая степень любви, точнее, влюбленности, желает поцелуев, слов любви, поэтому ее ртом изображают. Есть волшебные звуки, при произношении которых творятся разнообразные метаморфозы, как вот с землей, которую не нужно пахать, лишь ртом орать, и она сама пашется.

– Ага, стало ближе к нашим баранам, – чуть повеселела я и взяла второй пирожок с мыслью, как бы не растолстеть на таких харчах, ведь один секс килограммы не скинет, хотя если опять на лыжах топать назад, когда сибирские каникулы закончатся… тогда можно как-то постройнеть.

– Вторая ступень, – сквозь смех проговорила Вильма, и я поняла, что меня телепают конкретно, и тоже улыбнулась своему игривому настроению. – ОБ – обавь. Обожают, наслаждаются только видом любимого. Любят глазами, телом. Любовь, где ЛЮ – это сокращенное ЛЬЮ* – глагол лить, а Бовь* – волшебный эликсир обожания сердца. И тот, кто любит по-настоящему, тот льет бовь, льет то, чем наполнено сердце, ничего не ожидая взамен. Никаких условий и претензий. Ибо лить бовь – это уже есть наслаждение и счастье. Даже в одну сторону. Раньше тот, кто хотел влюбиться, мастерил ОБувь по специальным лекалам, и та его несла, как по воздуху, туда, где жила вторая его половина. А если вторая половина достигла зрелости и тоже смастерила себе такие же обувки, то встреча происходила сразу же. Мгновенно. У вас сейчас сайты знакомств заменяют ОБувь прошлого, если можно так сказать… Ну для сравнения.