Читать книгу Лабиринты времени: Кноссос - Евгения Козловская - Страница 5

Молочно-рыжий закат залил санторинский архипелаг густым теплым светом, заставляя все вокруг менять очертания и преображаться. В его бархатистой дымке даже самые невзрачные из островов стали достойны кисти художника или, что значительно чаще, щелчка затвора объектива. Здесь на карте Греции Эгейское море разбивается о камни сразу пяти осколков суши, выстроившихся согласно необычной постапокалиптической геометрии полукругом, с центром в кратере спящего вулкана.

Судя по данным археологов, тысячи лет назад величественная громада горы Стронгиле разразилась страшным извержением, обрушив нескончаемые потоки лавы в море и изрыгнув тонны пепла в содрогающиеся небеса. Поднялись волны высотой до тридцати метров, донесшие разрушительную силу в виде цунами до Крита и ближайших кикладских островов, а затем наступила ночь длиной в две недели и двухлетняя зима, довершившая уничтожение некогда великой Минойской цивилизации.

Сегодня три из пяти соседствующих здесь островов – это части бывшего Стронгиле. Первый – Тира, самый большой осколок в форме полумесяца, называемый так же Санторини, второй, поменьше – Тирасия, и третий – совсем крошечный Аспрониси. А вот Палеа-Камени, Неа-Камени, составляющие середину новой композиции архипелага – совсем другое дело. Эти сравнительно небольшие кусочки суши появились значительно позже.

Оказалось, что дремлющий под океанской толщей огнедышащий великан не прочь пошалить и слегка пригрозить мельтешащим подле него людишкам. Несколько раз на памяти жителей Санторини вода в центре кальдеры начинала бурлить, и невольные зрители на большом подковообразном острове могли наблюдать, как лава поднимается на поверхность и, застывая, образует новую, живую и трепещущую, как свежепойманная рыба, землю. Большая чернильная клякса островка Неа-Камени расширяла свои границы постепенно: в семнадцатом, восемнадцатом и даже двадцатом веке, пока не превратилась в практически круглый участок тверди, площадью около трех квадратных километров.

Не удивительно, что в наше любопытное во всех отношениях время даже эта безжизненная вулканическая пустыня страдает от нашествия туристов. Сюда тянутся многочисленные катера и яхты с соседних островов, чтобы дать возможность всем желающим своими глазами увидеть лунные пейзажи в угольно черных тонах, потоптаться по кромке кратера и пощекотать себе нервы в такой пугающей близости от пусть и весьма гипотетической, но все-таки опасности.

Вечером, к счастью, все они возвращаются в фешенебельные отели, сидят на белоснежных террасах и, поглощая местные деликатесы, любуются прекрасными видами Санторини, растиражированными на миллионах фотографий, открыток и магнитиков. Лазурно-голубые купола храмов и выбеленные стены небольших игрушечных домиков облепили его крутые склоны, как улитки и морские желуди – прибрежные камни. Ленивые смирные волны ласково льнут к берегам, и с шуршанием облизывают разноцветный песок желтых, черных и красных пляжей. Сочное яркое средиземноморское солнце скатывается в море, покрывая благородной позолотой все вокруг, и делая заполненную водой бездну кальдеры похожей на чан с расплавленным драгоценным металлом. А в центре этой струящейся красоты чернеет подкрашенный теплой охрой, но все еще мрачный, Неа-Камени.

Сейчас, во время краткого вечернего затишья, остров наконец может стряхнуть с себя прилипчивые взгляды непрошеных гостей с их вечно щелкающими фотоаппаратами и телефонами. Редкие струйки ядовитого сернистого пара, вырывающегося из небольших отверстий в почве, пара хиленьких пучков истрепанной ветрами сорной травы, чудом зацепившейся за эту мертвую землю, да несколько кустиков красных суккулентов, научившихся выживать, сохраняя драгоценную влагу в собственных мясистых листьях – вот и все признаки жизни, которые можно наблюдать здесь в отсутствие людей.

Но только есть в этом месте что-то особенно, что не бросается в глаза и не метит на звание главной достопримечательности Греции, но заставляет сотни людей ежедневно отправляться в паломничество в столь безрадостный край.

– Все-таки папочкина мания преследования – штука весьма своеобразная. Ну где логика: обосноваться на условно необитаемом острове, но настолько условно, что днем он просто кишит туристами, да и просматривается отовсюду чуть ли не в обычный бинокль?

– Не знаю, Ник, но, думаю, твой отец получше нас с тобой разбирается в логике и маскировке, вспомни хотя бы его «Дальневосточную вотчину». Вот куда бы не хотел еще раз добираться – восемь часов в самолете, потом вертолет, потом уазик какой-то по тайге и бездорожью, и все ради двухчасовой выволочки за то, что недоглядел за тобой тогда в Риме. – Говоривший даже поморщился от неприятных воспоминаний.

Двое молодых людей, совсем юная девушка и парень на вид чуть старше, лет двадцати пяти, стояли на борту маленькой быстроходной яхты, которая стремительной белой стрелой летела по волнам, приближаясь к Неа-Камени.

– Ох, Иво, ну хватит ворчать-то уже. Сколько раз мне еще нужно извиниться? Ты же знаешь, не собиралась я ничего такого там делать, особенно в нарушение Кодекса. Библиотека Ватикана, тоже мне экзотика. Они ведь добровольно пошли мне навстречу, все показали-рассказали, потому что сами мечтают до нашей Библиотеки добраться – вот где тайны, а у них-то что? – Пара сотен ценных для нас манускриптов (и то не в оригинале, чаще всего).

– Да я так, к слову пришлось. Я к тому, что главе Гильдии виднее, где ему свои штаб-квартиры, а точнее штаб-дворцы и штаб-подземелья, устраивать и как их от посторонних глаз защищать. Ты главное ему свои претензии не высказывай. Держи себя в руках.

Собеседница лишь хмыкнула в ответ, продолжая думать о чем-то своем. Судно приблизилось к небольшому укромному причалу с северной стороны острова.

«Папочке, конечно, не откажешь в умении скрываться даже на виду, но все-таки он невыносимый позер. Вся эта таинственность, черные камни, нагоняющая жути тишина, как будто вот-вот услышишь грохот запертого под водой вулкана – эдакий выпендреж по-взрослому.

Дядьки попроще и с более бедной фантазией в его возрасте покупают красные «Порше», футбольные команды или яйца Фаберже десятками, а папочка обзаводится новыми тайными офисами экстра-класса», – не без ехидства размышляла Ника, сходя на берег.

Иво, её главный помощник, наставник и телохранитель, который сегодня выполнял обязанности рулевого, на «торжественную аудиенцию» (как саркастически называла она свои редкие встречи с отцом) приглашен не был, и поэтому остался на борту.

Девушка же грациозной, пружинящей походкой двинулась по еле заметной дорожке, ведущей от пристани вглубь острова. Высокая, стройная, стильно и со вкусом одетая: белые льняные брюки на высокой талии, нежно-мятного цвета рубашка ассиметричного покроя с рядом перламутровых пуговиц наискосок, элегантные итальянские лоферы из мягкой кожи солнечно-желтого оттенка, идеально подобранная бижутерия, умело уложенные волосы – Ника смотрелась здесь чужеродным элементом, как яркая капля краски, ненароком упавшая с кисти художника на монохромный карандашный эскиз.

Она шла, не оборачиваясь и не торопясь, но всё равно было видно, как слишком жестко вытянулась ее спина, как сдержанно, скованно двигаются руки, словно она пытается контролировать каждую свою мышцу, каждое, даже мельчайшее движение тела, способное выдать ее волнение.

Иво с тревогой смотрел на удаляющуюся в сумеречную дымку фигуру. Как правило, он везде и всюду следовал за ней, оберегая от всевозможных напастей, которые так и клубятся вокруг дочери Главы Гильдии. Да и магистр дает ей все более сложные задания, заставляя жить практически на пределе возможностей.

Конечно, она и сама очень честолюбива и с радостью готова на любые, даже самые опасные испытания, а в свои девятнадцать рассуждает и действует так, как будто за плечами у нее многолетний опыт настоящей полевой работы. К тому же, как и многие хронисты (как называют активных агентов-путешественников), она, понятное дело, совсем не выглядит на свой возраст.

Те, кто периодически проваливается во времени и частенько проживает месяц, а то и год-другой в иной временно́й константе, в какой-то момент устанавливают особые отношения со своими биологическими часами.

Некоторые студенты начальных курсов Истфака в четырнадцать-пятнадцать лет выглядят на все двадцать пять, а некоторым преподавателям в их девяносто не дашь больше сорока. При такой путанице количество прожитых лет становится возможно определить только по глазам, да и то весьма приблизительно.

Что касается искристо-серых глаз Ники – они смотрели на мир уверенным пронзительным взглядом человека, будто бы знающего значительно больше об устройстве и законах жизни, чем все окружающие. Хотя, если честно, так оно и было.

Но за последние пять лет Иво, профессиональный хронист, который одинаково эффективно мог оберегать как память о переплетениях временных линий, так и жизни людей, слишком хорошо узнал эту девчонку, чтобы не понимать, что с ней происходит что-то из ряда вон выходящее.

Сегодня утром она, как всегда за завтраком, копалась в своем смартфоне, отслеживала информацию по текущим заданиям, листала «Новую Хронологию» – новостной портал в интранете историков, проверяла почту. Ника привычно угнездилась в большом мягком кресле на пропахшей кофе и апельсинами кухне их афинской квартирки и жевала поджаренный Иво тост, положив прямо на хлеб яичницу с ярко-оранжевым желтком, базилик и кусочек феты, а еле заметными движениями большого пальца правой руки прокручивала на экране сообщения.

– От отца… – выдохнула она, отложив еду и подобравшись, как кошка перед прыжком. Её обычная внешняя самоуверенность и расслабленное спокойствие мгновенно растаяли.

Иво знал о её непростых отношениях с папочкой, и иногда ужасно злился на этого бесчувственного типа, который не тратил сил даже на лишний звонок дочери или SMS-ку с вопросом «Как дела?», зато требовал от него, наставника и напарника, подробнейших отчетов о всех этапах их работы, о прохождении испытаний, о том, как и какие решения принимает выпускница Даль, насколько эффективно работает на благо Гильдии.

В принципе, это было нормальной практикой для новичков, чтобы руководство могло отслеживать их уровень компетенции и, в случае необходимости, корректировать учебные модули. Но постепенно Иво стал ловить себя на том, что вместо беспристрастных рапортов у него выходят чуть ли не рекомендательные письма. И не только из-за того, что он старался сглаживать редкие просчеты и небольшие промахи Ники, но и потому, что в этой девушке удивительным образом переплелись талант, целеустремленность, колоссальная работоспособность и самоотдача. Хотя последнее иногда настораживало чуткого хранителя.

Ника в течение всех пяти лет обучения была лучшей на курсе: история, хронологика, теория вероятностей, археология, языки, психология, математика, астрономия, физика, эвристика, аналитика, программирование, все сопутствующие дисциплины и боевые практики – на высший балл, ну разве что с литературой и историей искусств иногда бывали проблемы, но кому, в сущности, нужны эти Толстые-Достоевские и Босхи-Брейгели? И сейчас, после выпуска, все поставленные задачи выполняет четко, придраться не к чему.

Только за последние полгода благодаря Нике Даль список артефактов Гильдии пополнили: сбруя из Аркаима, череп одной из лошадей Алтайской принцессы Ак-Кадын, несколько станиц подлинных рукописей Леонардо да Винчи, увесистая связка пропавших писем Франца Кафки своей возлюбленной Доре Диамант, оригинальный патент на самолёт Братьев Райт, золотой плот чибча-муисков и первый замо́к мастера Мукса из Вены. Но Иво беспокоило то, что Ника, при всех этих выдающихся результатах, не позволила себе ни дня отдыха. У нее не было друзей, никаких интересов, кроме работы, и, казалось, никаких собственных желаний, кроме стремления быть лучшей.

Конечно, все, кто поступал на Истфак, фактически добровольно отказывались от обычной жизни в настоящем, ради возможности стать частью Большой Истории, но иногда, смотря на Нику, Иво задумывался, насколько это оправдано, и каждому ли, даже прошедшему самые сложные модули обучения студенту, подходит такая жизнь?

Текущее задание их двойки (а историки чаще всего работали парами) было в Национальном археологическом музее в Афинах, куда Ника даже устроилась работать – продавщицей в сувенирную лавку. Это была обычная схема для собирателей их уровня – найти нужный предмет, получить к нему доступ и, выбрав наиболее удачный момент, подменить его практически неотличимой копией. Но в этом случае что-то было не так.

По прибытии они, конечно, были снабжены всеми необходимыми местными документами вместе с вполне проработанными досье на каждого: она – молодая студентка из Салоник, приехавшая на семестр в столицу, чтобы продолжить исследования на тему минойской талассократии⁶ в местных библиотеках и музеях. Стипендия мизерная, родители – небогатые, так что приходится подрабатывать.

Он – эмигрант из Сербии, работает бариста в кафе напротив музея, где и познакомился с юной красавицей. А какая студентка-ботанка в очках, пусть и вполне себе хипстерских (все-таки Ника очень убедительно умела вжиться в любой образ), устоит перед скуластым балканским брюнетом с таким тембром голоса, ради которого многие посетительницы кафе умудрялись выпивать по пять-шесть кружек кофе в день, а уходили неизменно в восторженно-приподнятом настроении, то ли переборщив с кофеином, то ли насмотревшись на улыбчивого кофевара с его очаровательным акцентом.

В итоге спустя всего неделю, по убеждению всех смотрительниц экспозиционных залов и прочих музейных сплетников, они – прекрасная пара, ведь парень преданно каждый день провожает её до входной двери под многоколонным беломраморным портиком здания и вечером встречает там же, а иногда и днем забегает с чашечкой свежесваренного кофе, чтобы перекинуться с любимой парой слов и угостить её коллег вкуснейшим печеньем собственного приготовления. И никаких страстных объятий и поцелуев на людях, не то что «вся эта современная молодежь»!

Так что в небольшую квартирку в довольно неплохом районе Панграти теперь можно было спокойно возвращаться вместе, ведь снимать вдвоем намного дешевле – этот аргумент пронимал даже самых ярых музейных поборниц нравственности.

В действительности, конечно, у них были только рабочие отношения, и жили они в разных комнатах, потому сняли квартиру побольше. Вообще за всё платила Гильдия, которая никогда не ограничивал хронистов на задании в финансах, но попробуй сыграть бедную студентку, проживая в пятизвездочном «Метрополитене». Ника правда периодически ворчала, сетуя то на старый бойлер, то на через раз работающую кофемашину, но, в общем, легенда была вполне неплохая. История не бог весть какая оригинальная, но, как было не раз доказано их совместным опытом, люди охотно верят в трогательные сказки про влюбленных, а Иво, таким образом, может спокойно присматривать за своей подопечной.

По началу все шло по плану, но потом Гильдия стала присылать Нике какие-то дополнительные директивы, спецзадания по сбору информации в каталогах музейной библиотеки и его запасниках, а о главной цели операции – ни слова. За два месяца они успели досконально изучить и коллекции из Акротири, и экспозицию Микенского зала, а точнее те древности, что хранились в запасниках или находились в процессе реставрации. К счастью, в этом случае вполне можно было, не поднимая особого шума, подменить черепок-другой, не разрушая отработанного прикрытия.

Однажды с Никой вообще произошел странный случай, который не нашел отражения ни в каких официальных отчетах. Во время обеденного перерыва она сидела на лавочке в полумраке своего любимого музейного зала, там, где выставлялись находки с Антикитерского корабля. Темно синие стены, мягкая подсветка, направленная только на экспонаты, пляшущие на потолке очертания волн, приглушенные звуки, витрины, имитирующие части морского дна с найденными на них артефактами делали это пространство обособленным от всей громады музея анклавом, где Нике особенно хорошо думалось.

Иво она говорила, что любит это место потому, что здесь всегда тихо и спокойно. Как будто сами пролежавшие века под морской толщей экспонаты – посуда, украшения, оружие и, конечно, скульптуры, передавали смотрящим на них посетителям свое умение мудро, без вечной суеты и страха, наблюдать за течением времени. Да и история обнаружения этих подводных сокровищ была из тех, что особенно нравились Нике, когда за, казалось бы, случайными обстоятельствами скрываются удивительные последствия.

Накануне Пасхи 1900 года команда ныряльщиков за губками была вынуждена задержаться на малоизвестном греческом острове Антикитера, чтобы переждать заставшую их врасплох бурю. Со скуки или по той самой счастливой случайности они решили скоротать время, занимаясь делом, которое кормило ни одно поколение таких ж как они выходцев с маленького голого островка Сими, а когда-то в древности даже входило в программу Олимпийских игр, – ныряя в прибрежных водах в поисках спонжей.

Неожиданно один из пловцов сквозь толстое стекло водолазного шлема разглядел на дне силуэт корабля. Он в ужасе выскочил из воды, не переставая твердить про кучу гниющих трупов и про то, что надо поскорее убираться из этого гиблого места. Возможно находка, положившая начало современной подводной археологии, так и осталась бы лежать под слоями грунта и водорослей, если бы рассудительный капитан не решил сам проверить сбивчивый рассказ подчиненного. Он опустился на дно и вскоре вернулся на корабль, прихватив с собой… руку древней бронзовой статуи!

Потом уже вместе с группой археологов они больше года поднимали со дна те предметы, что сейчас составляют гордость Национального археологического музея Афин, включая загадочный Антикитерский механизм. Некоторые из ныряльщиков даже поплатились жизнью за то, чтобы вытащить это всё на поверхность.

Но как раз знаменитый набор шестеренок Нику интересовал меньше всего. «Древнейший аналоговый компьютер», да уж, очень ценно, особенно в сравнении с папочкиной «Тринити». Но скульптуры…

Ника могла часами сидеть возле фигуры мальчика, проходя мимо которой многие посетители хмурились или даже брезгливо кривились. Все потому, что приличествующий всем греческим изваяниям молочный цвет и гладкость отполированного мрамора сохранила только одна часть статуи, та, что была похоронена в толще морских отложений.

А вот другая сторона юноши, который был запечатлен в полусогнутой позе с поднятой вверх головой, словно в ожидании сигнала к началу борцовского поединка, была изъедена морскими организмами до такой степени, что его левая нога и рука казались обрубками обожженной или изуродованной проказой плоти.

По подбородку, губам и левой щеке чудом сохранившегося прекрасного юношеского лица от шеи разбегались глубокие серые трещины, словно это лепра, чудовищная болезнь заключенных с легендарной Спиналонги, добралась и до несчастного. Из-за таких отталкивающих ассоциаций весь образ казался уже не исполненным жизненной силы, спортивной ловкости и грации, каким его, видимо, задумывал мастер, вытесавший скульптуру, а приземистым, согбенным, жалким и умоляющим. Конечно, то были всего лишь никины мрачноватые фантазии, но она всё равно терпеть не могла эти поджатые губки и неприязненные гримасы проходящих мимо людей.

Ей было жаль, что вместо восхищенных взглядов и комментариев, которые выпадали на долю стоящего неподалеку бронзового эфеба, найденного там же, в обломках корабля, этому мраморному мальчику доставалось лишь плохо скрываемое неприятие, потому что он, видите ли, не вписывается в чьи-то представления о том, как должно выглядеть великое и прекрасное древнегреческое искусство.

Вот и в тот день, вооружившись большим бумажным стаканом с каппучино, Ника устроилась рядом с искалеченными морем и временем статуями, задумчиво глядя скорее куда-то внутрь себя, чем вокруг. Иногда на пользовалась служебным положением и проводила обеденный перерыв здесь. Конечно, проносить еду в зал музея было бы вопиющим нарушением правил, но кофе ей все-таки прощали.

Тут перед Никой возник довольно объемный силуэт, загородив обзор и нарушив её недолгое уединение. Перед девушкой стояла пожилая посетительница, очень высокая, типична скандинавка: брюки, удобные спортивные ботинки, красная ветровка, полное отсутствие косметики, белоснежные седые волосы коротко подстрижены, а яркие голубые глаза, смотрят в упор на Нику.

Она давно научилась на глаз определять туристов из разных частей света, например, большинство женщин из Швеции, Финляндии и Дании в выборе одежды были беззаветно преданы принципам максимального комфорта, защищенности, водонепроницаемости, грязеотталкиваемости, прочности и долгоноскости, поэтому чаще всего хоть в музее, хоть в театре, хоть в ресторане выглядели так, будто они собрались в горы или только что с них спустились.

«Наверное, она решила отчитать меня из-за стакана» – подумала Ника, потому что во взгляде скандинавки угадывалась несомненная заинтересованность никиной персоной. Вопреки ожиданиям, пожилая дама глубоко, даже как-то печально, вздохнула, и произнесла только одну фразу тихим, но очень уверенным, властным голосом:

– Не прыгай. Когда будешь там, на Крите, в третий раз не прыгай – не надо, это слишком опасно…для тебя…

Она развернулась и ушла также неожиданно, как появилась, оставив Нику в полном недоумении. Куда не прыгать? В смысле во времени не прыгать? Да кто ж мне разрешит! Может, она меня с кем-то перепутала? Точно, бабулька слегка не в себе и приняла меня за кого-то другого. Особенно в этом убогом прикиде из массмаркета, в котором полгорода ходит.

Ника тогда в очередной раз с тоской взглянула на свою одежду, которая немного удручала её, выросшую в окружении роскоши и с неизменной безлимитной кредиткой в кармане. Она не то чтобы была зациклена на моде, но предпочитала выглядеть стильно и не покупать вещи в недорогих сетевых магазинах. Отец всегда говорил, что внешность – это показатель статуса, и обязанность дочери – поддерживать его на должном уровне.

Поэтому, под прикрытием образа «бедной студентки», ей периодически приходилось бороться с внутренним сопротивлением обостренного чувства стиля, выработанного стараниями строгих английских гувернанток. Платьице за десять евро и босоножки из кожзама – ужас. Папочка или очередная мисс Эндрю (а менялись они в семье Далей довольно часто) её бы в таком виде даже из дома не выпустили.

Но, несмотря на странности афинского задания, длящегося уже больше месяца, были в нем и свои плюсы. Иво с Никой настолько вжились в роли, что обзавелись не только новыми знакомыми, но и местными привычками, прямо как у нормальных людей.

Например, чтобы не терять форму по вечерам они стали бегать с другими горожанами на огромном стадионе «Калимармаро», где впервые проходили возрожденные Олимпийские игры. С коллегами можно было прекрасно провести время в одном из многочисленных ресторанчиков в районе Плака, под сенью нависающего Акрополя.

Они любили и посидеть в кафешке на крыше универмага «Публик» с видом на площадь Синтагма, здание греческого Парламента и Национальный парк, наблюдая, как внизу, подчиняясь выверенному городскому ритму, мельтешат сотни мотоциклов, машин и пешеходов, а красные двухэтажные туристические автобусы периодически всасывают и извергают обратно на остановку стайки туристов.

В выходные хорошо было прогуляться по набережным и пляжам приморских районов Палео-Фалиро и Глифады. Поесть замороженного йогурта с фруктами, глядя на яркое повесневшее небо, разбивающееся о берег море и вереницы роскошных яхт, или пообедать на песчаном берегу таким вредным, но вкусным «зевертоном» из питы с гиросом или сулваки. Пусть вся эта «греческая сказка» была сплошным обманом, но даже Иво заметил, что у Ники здесь появились по-настоящему любимые места, маршруты.

Вообще, столица Эллады оказалась на редкость гостеприимным и приятным для жизни городом: приветливые открытые люди, вкусная еда, и погода даже в марте такая, какой в июле в Москве не дождешься. Может, руководство решило таким образом дать им неожиданную, но столь необходимую в их сумасшедшем ритме жизни передышку…

Как-то вечером они поднялись на фуникулере на холм Ликавитос, откуда открывается потрясающий вид на весь центр Афин. Проспекты кажутся светящимися артериями, а улочки – сосудами, по которым течет кровь города – подсвеченная теплыми огнями фонарей шумная людская масса. День за днем сотни веков подряд идет и едет, радуется и плачет, кричит и шепчет, но неизменно куда-то движется эта вечная городская толпа.

– Удивительно, да, Ник? Тысячелетия проходят, а этот город продолжает стоять, как ни в чем не бывало… Когда все закончится, я, наверное, смог бы здесь жить.

– Что закончится?

– Не знаю, гонка эта, чужие истории, время взаймы. Тебе разве не хочется пожить просто так, для себя, как они?

– Нет. Пока нет. Я не могу. – твердо ответила девушка.

– Почему, Ник? Ты серьезно хочешь унаследовать империю своего отца, со всеми её безумными планами и невероятными тайнами? Ради это ты так… рвешься, из сил выбиваешься? Мы же с тобой – настоящая парочка социопатов, бре! Колесим по миру, перебираем чужие жизни, как колоду карт, людей обманываем…

Ника знала, если Иво даже в речи на чужом языке позволил себе вставить это маленькое сербское словечко, значит что-то и правда задело его за живое. Обычно невозможно представить себе разговор на сербском без этого трехбуквенного турцизма, выражающего очень богатую палитру эмоций от возмущения до одобрения, от изумления до предостережения, от вызова до прощения.

Он может звучать уничижительно: «Молчи себе, бре», вопросительно: «Что ты, бре, такое несешь?», восхищенно: «Красота, бре!» или с негодованием «Да что ты, бре, за человек такой!». В нем скрыто столько смысловых оттенков, что и перевести-то такое значительное слово на любой другой язык сложно. И уж если Иво позволил себе нарушить строгие правила работы под прикрытием и перешел на родной язык, значит что-то его мучало, лежало камнем на сердце, прорываясь такими оговорками.

– Но мы делаем это не просто так! Ты же сам меня учил, что мы Историю оберегаем. Да если бы не мы, всё бы рухнуло давно! Может, не было бы уже никаких Афин, и Москвы, и Рима с Берлином. Что если мне только и надо, в чужие жизни научиться залезать? Не так как сейчас, с фальшивыми паспортами и легендами этими дурацкими, а по-настоящему, по временной линии, как отец, как ты, как мама и брат мой тогда…

Поняв, что наговорила лишнего, Ника осеклась на полуслове.

– Учил, Ника, учил. Ладно, пошли, ветер тут до костей пробирает, вон пальмы уже крыльями хлопают, вот-вот улетят – Иво ободряюще потрепал за плечо нахохлившуюся и немного смущенную Нику, делая вид, что не услышал ничего неожиданного.

Они спускались вниз по тонущим в сумерках зигзагообразным дорожкам, а пальмы действительно громко и самозабвенно аплодировали разгулявшемуся вечернему бризу зелеными кожистыми листьями.

С этого разговора прошла всего пара дней, а как всё изменилось. Из-за того сообщения от старшего Даля, содержание которого Ника так и оставила в тайне, сказав лишь, что объяснит все потом, и что это приказ, им пришлось спешно сорваться и нестись из Афин сначала на самолете на Санторини, а потом на самом быстром судне, что удалось раздобыть, сюда, на этот обугленный кусочек суши. Всю дорогу Ника нервничала и дергалась, то и дело посматривая на часы.

Теперь же её плохо различимый в сумерках силуэт вовсе скрылся из вида, а напарник остался терпеливо дожидаться её возвращения.

Периодически сверяясь с GPS-координатами в телефоне, Ника дошла до небольшой горки, состоящей из черных камней, складывающихся в закатных тенях в изменчивую фантастическую фигуру то ли спящего дракона, то ли циклопа Полифема, дрыхнущего с набитым спутниками Одиссея животом.

Быстрыми четкими движениями она нажала на несколько выступов, пнула пару булыжников, и в результате в скальном нагромождении образовался проем, будто бесшумно отворилась потаенная дверь. В глубине чернела пустота, но девушка без колебаний шагнула под каменные своды, тотчас же сомкнувшиеся за её спиной.

***

В ожидании дочери Виктор Даль вот уже минут двадцать мерил шагами свой кабинет и наконец замер у огромного, во всю дальнюю стену окна. Хотя, конечно, настоящих окон в этой подземной резиденции не было, и функцию визуальной связи с внешним миром выполнял экран, разделенный на несколько частей.

Самый большой центральный прямоугольник заполняла трансляция с камеры, направленной на главный исследуемый участок раскопок на Акротири. Еще четыре, по два справа и слева, также показывали разные точки этой археологической области. Он не хотел пропустить ни единой находки, хотя и боялся того, что может быть там обнаружено.

Мучительные воспоминания то и дело вспыхивали в сознании Главы Гильдии, но он не отрываясь продолжал смотреть на экран, видя там вместо запыленных фундаментов яркие картины не такого уж давнего для него прошлого. Тот самый день на умирающем острове, когда он решил перехитрить Совет и силой захватить власть, но побоялся открыться собственной жене, за что и поплатился.

– И все равно я не понимаю, зачем было тащить всех сюда, в город, который вот-вот будет погребен под шестидесятиметровым слоем пепла, пемзы и лавы и надолго пропадет с карты Истории, – ворчала Вера, пытаясь заправить за уши непослушные пряди жестких волос. – Столько сил зря угробили, вон у меня руки до сих пор трясутся, – она протянула Виктору две загорелые подрагивающие ладони, унизанные крупными перстнями, – или это у нее? Если бы такие наши совместные усилия на пользу направить, а не на болтовню, точно бы пару войн или эпидемий удалось предотвратить.

А ведь он тогда даже не взглянул на эти руки, в эти глаза, боясь выдать свое волнение.

– Как ты возможно помнишь, дорогая, проблема как раз и заключается в том, что уже очень давно в Гильдии Историков никто и ничего не делает совместными усилиями. Мы скованны по рукам и ногам ежегодными переизбраниями, системой голосований по поводу и без, и в итоге много лет не можем осуществить ни одной мало-мальски значимой миссии.

Бесконечные археологические раскопки, сбор артефактов, анализ документов, ковыряние и выискивание крупиц истины среди куч мусора… Хватит! – Воздух вспорол резкий рубящий жест. – Ты знаешь, зачем я вытащил сюда эту кучку засидевшихся по своим пыльным библиотекам и университетам стариканов. Они забыли, что значит вершить Историю! Так я им напомню.

Женщина примирительно погладила говорившего по плечу.

– Да, любимый. Я понимаю и поддерживаю тебя в стремлении к переменам и настоящим действиям, но не будь к ним слишком строг. Эти, как ты изволил выразиться, стариканы, все-таки самые могущественные историки нашего Времени. Мой отец, как и твой, был с ними дружен и уважал их мнение. Каждый из них прожил по паре-другой жизней, тысячелетие на всех уж точно наберется, они тоже не раз дергали за временные нити…

– И что с того? Что они изменили? Хотя бы на твоей памяти, Вера? Войны, теракты, геноциды, эпидемии, катастрофы, голод, бедность, уничтожение всего прекрасного в человечестве и самой нашей планеты… хоть чего-то можно было избежать, скажешь нет? – лицо Виктора исказилось, словно сама эта мысль причиняла ему физическую боль.

– Мы – историки, – продолжил он, все больше распаляясь, – и мы должны, просто обязаны охранять ее течение от всего этого, от результатов людской глупости, алчности и безустанных попыток самоуничтожения!

Они же боятся и пальцем пошевелить, «как бы чего ни вышло, как бы не нарушить баланс», – он презрительно спародировал старческое брюзжание – Да какой баланс, когда мир давным-давно попросту катится ко всем чертям!

Несколько вздохов, чтобы взять себя в руки, и он смог закончить уже более тихим, спокойным голосом, в котором звучала та твердая непоколебимая уверенность, которая спустя годы пленяла и вдохновляла его последователей. – Пришла пора меняться, хотят они того, или нет.

– И как же вы планируете меняться, молодой человек? – из полумрака на освещенный дрожащим светом факела островок мостовой выступило ещё двое мужчин. Первый, тот что говорил, по виду – рабочий с окрестных полей или виноделен, даже руки его были черны от живицы, сосновой смолы. Часто по весне на Стронгиле господа отправляли крестьян в леса собирать янтарные «слезы деревьев», ведь смола прекрасно залечивала раны и была одним из важнейших ингредиентов лекарственных составов. Этот работяга видимо и маслом не успел отереться, так и ходил с грязными руками, хотя держался на удивление прямо и гордо.

Второй – более скользкий тип, такие десятками крутятся в каждом крупном приморском городе, поджидая удобного случая увести оставшийся без присмотра тюк или подобрать «неожиданно выпавший на землю» кошелек. И попахивало от них изрядно, будто только из портового кабака вывалились.

Виктор моментально подобрался, и напряженно посмотрел на тех, кто так неудачно ворвался в разговор.

– Видимо, нас своим присутствием почтили мистер O’Доннал и профессор Бэлл? В этих телах трудно быть уверенным на сто процентов.

– Патрик O’Доннал, к вашим услугам. А вот я вас узнал без лишних расшаркиваний, юный господин Даль. Хотя хороший тон – залог конструктивного диалога, так что и нам стоит быть чуточку более формальными, да, Джон?

– Несомненно, – поддержал эту нехитрую мудрость сурового вида мужчина, нос которого выглядел так, будто его владелец знал толк в хороших потасовках, но не умел должным образом защищать столь выдающуюся особенность своего лица, из-за чего она, каждый раз срастаясь после нового перелома, приобрела весьма причудливые очертания. – Джон Бэлл, к вашим услугам, господин Даль, мадам Раевская – он галантно поклонился, что совершенно не вязалось со внешностью мускулистого мужлана.

– Раевская-Даль, – раздраженно поправила его женщина.

– Ах, да, простите мою оплошность! Знаете, это все эти юные оболочки, – он озадаченно оглядел свое загорелое тело, мускулистые руки с добрым десятком приметных шрамов, и даже оценивающе ощупал собственный правый бицепс, а потом картинно развел руками, будто извиняясь за неподобающий внешний вид. – Нам с Патриком уже давно не приходилось столь резво перемещаться на своих двоих: свежий воздух и молодые гормоны ударили стариканам в голову. Тем более, что в организмах этих юношей циркулирует немало адреналина, и, к моему удивлению, весьма неплохого вина.

Растерянная виноватая улыбка Бэлла не смогла сгладить того факта, что новые собеседники явно услышали больше, чем хотелось бы, но Виктор уже полностью овладел своими эмоциями и надел на лицо выражение участливого внимания.

– Рад долгожданной встрече. Да, к сожалению, эти двое, до того, как вы в них переместились, добрались до брошенных хозяевами винных кладовых, где и закончили впоследствии свои дни. Надеюсь, переход прошел хорошо?

– О, не стоит беспокойства, мы еще не совсем закостенели в своих библиотеках и университетах. – ответил мистер О’Доннал с усмешкой, продолжая завуалированную словесную пикировку. – А наличие винных спиртов в крови делает это путешествие еще более похожим на авантюрное приключение из нашей молодости. Да и хронотоп вами выбран блестяще. Как вам удалось его обнаружить? Я слежу за новостями с Санторини, и вряд ли мог пропустить информацию о найденной вилле с массой артефактов и отлично сохранившимися останками двенадцати человек.

– Что ж, не буду скрывать, что статус главного спонсора раскопок и реставрационных работ в Акротири дает одной из моих ИТ-компаний некоторые преимущества. Этот дом, а точнее группа из четырёх рядом стоящих строений совсем недавно обнаружилась на дальней оконечности мыса, на окраине исследуемого ранее археологического участка, и в нашем времени там продолжаются работы по освобождению от вулканических наслоений.

O’Доннал и Бэлл понимающе заулыбались. Обычные хитрости, используемые историками ещё со времен основания Гильдии, когда не было запрета на извлечение собственной выгоды из перемещений во времени. Сколотившие неплохие состояния магистры часто вкладывали деньги в экспедиции, раскопки и исследования, направленные на поиск новых артефактов, благодаря которым они могли и дальше свободно «прыгать» по хронотопам.

«Запрет на самовольные действия в прошлом» ввели лишь в восемнадцатом веке, когда амбиции одного самонадеянного путешественника привели к катастрофическим последствиям для его страны, которая еще несколько веков была разделена и раздроблена. «Казус Гомбровича» стал поворотным моментом в Истории самих историков.

С тех пор они стали еще более закрытой, секретной организацией, а любые, даже мельчайшие изменения временного потока должны были проходить многоступенчатое утверждение в Советах Магистров. Тогда же был написан Кодекс, четко регламентирующий поведение визитеров в прошлом, ставший главным законом для всего их небольшого, но чрезвычайно влиятельного сообщества.

– Можно поинтересоваться, чем обусловлен ваш столь большой интерес к данному периоду и месту? Конечно, часто Главы Гильдии выбирали оригинальные локации для Собраний. Я сам в молодости, помнится, затащил всех почтенных магистров в Англию эпохи неолита: Стоунхендж только начали возводить, курган Силбюри‑хилл оказался совсем не тем, что мы думали, а эти их ритуалы в кромлехе Эйвбери – мог бы быть тот еще реприманд⁷ для господ из Британской академии, жаль, такие вещи нельзя разглашать… – профессор Бэлл мечтательно закатил глаза. – Но Стронгиле за считаные дни до извержения – это, скажу я вам, просто восхитительно!

Даже Вера невольно улыбнулась, настолько комично выглядел этот английский джентельмен со своей витиеватой речью, исходящей из уст потрепанного жизнью полуголого бугая.

Виктор был чрезвычайно доволен произведенным впечатлением. Он приложил много усилий для того, чтобы заманить весь Совет именно сюда, в довольно опасное место и время, когда до самого разрушительного за последние десять тысяч лет вулканического извержения сталось всего несколько часов.

Правда, он всем обещал, что речь пойдет о днях, но это уже мелочи. Главное, неуемное любопытство и уверенность в собственной непоколебимой власти привели всю правящую верхушку Гильдии на остров, который через три с половиной тысячи лет будет известен как Санторини.

– Что ж, вы сами ответили на свой вопрос. Главы меняются раз в год, и перед новым голосованием каждому хочется еще раз показать, чего он стоит. Тем более, как я уже не раз говорил вам, сам город – просто восхитительный. Жаль, что нам не удастся побывать в дворцовой его части, на горе сейчас слишком неспокойно, но и здесь вы найдете массу достойного внимания исторического материала – архитектура, фрески, керамика…

– О, вы превзошли все наши самые смелые ожидания! – восторженно отозвался Бэлл, поддерживаемый энергичным киванием мистера О’Доннала.

– Но где же остальные? Стоит признать, что прыжок на такое большое время – задача непростая даже для магистров Узкого Круга, но вполне посильная. Вчера мы ужинали с фру Лундквист и месье Карно, а самолет с остальными коллегами должен был приземлиться на Санторини сегодня утром, не так ли? – поинтересовался О’Доннал, оглядываясь по сторонам.

– Скоро Совет Двенадцати будет в сборе. – заверил Виктор Даль, – Дело в том, что фру Лундквист не так повезло с оболочкой, как вам, джентльмены. Согласно плану, вы обнаружили себя после перехода в подвальной кладовой здания стоящего рядом с главной виллой, где эти двое, простите за такое резкое определение, мародеров, небезосновательно надеялись поживиться оставленными богатыми жильцами предметами быта и интерьера. Но в итоге они потратили остаток своей жизни на распитие запасов из хозяйских винных погребов. Другая троица искателей легкой наживы обшаривала покинутое хозяевами богатое жилище неподалеку.

Мы с Верой начали путь в небольшом домашнем святилище восточного крыла виллы, где эта чрезвычайно благочестивая семейная пара тщетно пыталась вымолить у богов иную участь.

Что касается остальных пятерых, они были непосредственно в доме. Сам жилой комплекс довольно обширен, и чтобы сориентироваться в нем и выйти к этой площади пребывающим потребуется время, тем более что некоторые будут идти дольше в силу ограничений, накладываемых физиологией носителей. К тому же, как всегда в случаях переходов таких больших групп людей мы использовали схему с пятнадцатиминутной задержкой: шесть пар одна за другой в течение полутора часов.

– В таком случае, полагаю, вы не будете возражать, – поинтересовался мистер О’Доннал, – если мы с Джоном осмотрим хотя бы несколько ближайших к этому месту домов? Просто не терпится насладиться знаменитыми фресками Акротири, ведь до нашего настоящего дошло прискорбно мало их образцов. Интересно, удастся ли нам найти «Караван кораблей», я просто обожаю это изображение!

– Конечно, мы будем ждать вас здесь, я думаю у вас есть около часа до того момента, как все соберутся, и мы сможем начать, – ответила Вера Даль, вопросительно посмотрев на мужа, который кивком головы подтвердил верность ее предположения.

И когда спустя означенное время все собрались, а Клятва Двенадцати была принесена, Верховный Магистр Виктор Даль произнес столь тщательно подготовленную речь, ознаменовавшую начало его правления в Гильдии.

– Приветствую вас в этом времени, коллеги, или лучше сказать, соратники. Каждый год мы собираемся вместе, чтобы решить, кто будет возглавлять Гильдию еще 365 дней следующего оборота нашей планеты вокруг Солнца. В этот раз мы особенно далеки от свей временно́й константы, и многие задаются вопросом, почему именно здесь и сейчас? Что ж, я буду с вами честен и прямолинеен, хотя не каждый из вас готов ответить мне тем же. Я хочу, чтобы наше с вами дело заняло в мире то место, которое ему отведено по праву.

Взгляд Виктора холодной тенью скользнул по кругу освещенных неровным светом факелов лиц совершенно чужих ему людей: рабочий с натруженными руками, слуга, оставшийся до самой смерти верным хозяевам, старая немощная женщина с белыми, как покрывающий все вокруг пепел, волосами и другие тела, волею судеб ставшие временным пристанищем для тех, кого он знал как Магистров Гильдии историков.

– Мы все избраны для высшей цели, – продолжал Даль, и голос его креп, наливаясь властной силой, – наделены особым ни с чем несравнимым даром, возможностью видеть временные узлы и использовать их во благо. Мы знаем, что действия и решения даже одного человека могут изменить Историю, но также мы знаем, что История и сама – дама со строгим и подчас тяжелым характером, которая умеет гнуть свою линию.

Все вы видите, что мир в нашем времени движется к своему концу, к закату человеческой цивилизации – слишком много совершено ошибок в прошлом. Я не буду спрашивать вас, – хотя обвиняющий взгляд говорящего уперся в саркастичную физиономию О’Доннала, – как вы, нет, как мы смогли допустить, что от катастрофы планетарного масштаба нас ежедневно отделяет лишь одно нажатие красной кнопки каким-нибудь нервным политиканом, одно невнимательное движение микробиолога в секретной лаборатории или формирование одной климатической аномалии, способной запустить каскад разрушительных катаклизмов?! Но я хочу спросить вас вот о чем…

Тут новый подземный толчок заставил землю под их ногами содрогнуться, а тяжелый, давящий гул, исходивший из-под нее почти незаметным фоном, усилился и прорвался глубокими рокочущими звуками, доносящимися со стороны возвышающегося в кальдере вулкана.

Все невольно повернули головы, с тревогой всматриваясь в сомкнувшуюся вокруг громыхающего гиганта темноту, на секунду озарившуюся вспышкой кроваво красного пламени.

– Как видите, даже у нас с вами иногда нет времени на многословные рассуждения, – с недоброй усмешкой продолжил Даль.

– Да, я бы не назвала выбранный момент особенно удачным для подобных громких речей, – проскрипела седовласая старуха.

– Напротив, фру Лундквист, я считаю его по-настоящему своевременным. Думаю, вы поймете почему. Итак, по традиции я предлагаю на голосование несколько вопросов. Первый – о бессрочном продлении моего главенства в Узком Кругу Совета. Второй – об упразднении подчиненных ему Среднего и Большого Советов и передаче всех их полномочий Двенадцати. Третий – об отмене моратория на вмешательства во временной поток.

По кругу прокатились возмущенные возгласы и даже смешки.

– Это какая-то шутка, Виктор? – растерянно спросил профессор Бэлл, по привычке близоруко щурясь и нервно поправляя несуществующие очки, хотя его глаза прекрасно видели и лицо Даля, и то, что он отнюдь не хотел никого насмешить.

– Не зарывайтесь, юноша, вы не можете не понимать, что никто не поддержит таких абсурдных решений, – отрезал О’Доннал с нескрываемым раздражением, остальные ограничились одобрительным поддакиванием.

Однако, не смотря на столь явное противодействие, Виктор Даль лишь спокойно разглядывал оппонентов с выражением легкого, но вполне ожидаемого разочарования, как хищник взирает на упорно не желающую испускать дух жертву.

Несколько долгих напряженных секунд все молчали, с изумлением переглядываясь и не зная, что говорить дальше. Даже Вера, его жена, кажется, была удивлена услышанным. Наконец невозмутимая фру Лундквист, выглядящая в этом времени практически также, как и в своей константе, железной несгибаемой старушкой, пережившей пару-тройку войн и значительно больше мужей, высказала общее опасение:

– Но у Главы Гильдии, видимо, припасен козырь в рукаве, раз он считает возможным выносить на обсуждение столь радикальные предложения?

– Скажем так, я, как разумный человек, и был вынужден подстраховаться.

– Видимо не без помощи в нашей изначальной константе, поскольку сейчас я уже не могу нащупать путь назад к своему телу, а значит моя реальная рука уже не сжимает любезно предоставленный вами для перемещения артефакт, – бесстрастно констатировала проницательная дама.

«Да как ты посмел!?» – вырвалось у мужчины справа от говорившей, который, наверное, также попробовал совершить обратный переход и не смог. Остальные тоже замешкались, некоторые ненадолго закрывали глаза, пытаясь прыгнуть во времени, но они лишь на собственном опыте убеждались в страшной догадке фру Лундквист.

– Дорогая Кларисса, вы беспощадно разрушили всю мою интригу. Что ж, так, наверное, будет быстрее и проще. Дело в том, что после перехода мои помощники поместили ваши тела во временны́е капсулы из которых и в которые, как вам известно, хронопрыжки невозможны.

Если вы примите верное решение, мои ассистенты вложат необходимые артефакты в ваши руки, и вы сможете беспрепятственно вернуться к наслаждению курортными радостями на Санторини XXI века.

– А если мы не поддержим ваши, так сказать, далеко идущие планы? – спросил кто-то из еще не вполне пришедших в себя магистров.

– В таком случае, вы продолжите наслаждаться этой константой и даже, наверное, за оставшиеся несколько часов до извержения, сила которого была… то есть будет эквивалентна примерно сорока сброшенным одновременно в одну точку атомным бомбам, сможете найти в домах местных жителей артефакты, способные перенести вас в недавнее прошлое острова. Я не жестокий человек, и мне не нужны лишние смерти, просто вам придется держаться подальше от нашего времени. Например, если повезет, потом доберетесь и до Египта или древних государств Месопотамии. Да и в Микенах или каком-нибудь Пилосе, например, ближайшие пару веков будет довольно неплохо, но это уж, конечно, дело вкуса…

Не выдержав издевательства, магистр Луччиано Этторе ринулся было в сторону Главы Гильдии, осыпая его забористыми итальянскими ругательствами, включающими емкие характеристики самого Верховного Магистра, а также упоминания многочисленных поколений его потомков и грозящей им неминуемой кары, но перед ним выросла молчаливая мускулистая громада другого участника совета.

– О, сеньор Этторе, давайте без вульгарной патетики, – предложил с насмешкой рассчитавший все наперед Даль, сопроводив фразу карикатурным размашистым типично итальянским жестом. – Господин Гривас, который безусловно поддерживает мою точку зрения, пребывает сейчас в самом сильном из находящихся здесь тел. Видимо, этот мужчина был каким-то борцом, а может просто отличным грузчиком. В любом случае ему хватит одного точного удара, чтобы отправить в нокаут вашу щуплую фигурку, да и оружие, – громила играючи достал из прикрытых плащом ножен внушительный меч, – есть только у него, так что не стоит поддаваться эмоциям.

У вас есть, скажем, десять минут (часов здесь нет, но у нас с вами прекрасное врожденное чувство времени, не правда ли?), чтобы принять решение и сообщить мне о нем. После чего Вера сможет совершить переход и назовет моим помощникам имена тех, кто проявил благоразумие в столь важном, но довольно простом выборе.

Виктор часто вспоминал, как Вера с прямой, как мачта, спиной и отчаянно сцепленными в замок руками, не веря своим глазам и ушам, смотрела тогда на мужа. Она была удивлена, испуганна, а может быть просто разочарованна? Сейчас он понимал, что именно тогда и пролегла между ними та ставшая пропастью трещина, которая спустя годы разлучила его и женой, и с сыном.

Но Вера всегда прекрасно владела эмоциями, и никогда не показала бы прилюдно свой испуг и неуверенность: не взметнулись насурьмленные брови стронгильской госпожи, не дрогнули уголки ярко-красных напомаженных хной губ, сохраняя искусную маску спокойствия даже на чужом лице.

Только глубокие искристо-серые глаза, по странному совпадению такие же, какими она смотрела каждый день в зеркало там, в своей уютной реальности, где у нее был любящий муж и двое прекрасных детей, будто бы потемнели, как схватившееся льдом бездонное горное озеро.

***

После морских пейзажей и теплых лучей закатного солнца на шершавых камнях снаружи, пространство, в котором оказалась Ника, выглядело совершенно неживым, искусственным. Её отец действительно создал внутри Неа-Камени настоящий подземный дворец, а точнее целый сверхсекретный исследовательский комплекс из десятков лабораторий. Такие, насколько было известно Нике, располагались по всему миру и были посвящены каждый своей тематике исследований.

Например, недавно они с Иво побывали в бразильском центре по биотехнологиям – стволовые клетки, репликация органов, вживляемые нанодатчики и прочее. Девушке тогда пришлось пройти через пренеприятнейшую, но уже ставшую стандартной, операцию по «расширению возможностей». В данном случае слияние кремниевых чипов с ее собственными живыми клетками подарило Нике сверхчувствительное зрение, слух, которому позавидует охотничья гончая, и несколько языковых апгрейдов, необходимых для новых заданий.

Еще во время учёбы на Истфаке их возили на экскурсию в центр военной подготовки историков в Африке. Отец восемь лет назад создал программу обучения военизированных отрядов для работы в горячих точках. В основном они занимались спасением артефактов во время конфликтов.

Недавно в «Новой хронологии» писали про успешные операции, проведенные такой группой на территории Пальмиры, Мосула, Нимруда, Эблы, Ниневии и других городов древнего Междуречья, откуда им удалось вывезти немало ценнейших статуй, рельефных плит и даже фрагментов мозаики и отделки дворцов, разрушенных впоследствии боевиками.

Многие парни из их параллели с тех пор мечтали попасть в этот центр хотя бы на стажировку, потому что на экскурсии им показали новейшие кевларовые экзоскилеты, делающие из обычного человека чуть ли не Халка, бронированные машины, похожие на смесь танка с «Ламборгини», и другие папочкины сверхсекретные разработки.

Ника очутилась в просторном коридоре, который, как и на тех базах, был отделан глянцевым светло-серым с серебристым блеском материалом – видимо, новый суперпрочный пластик или композитный камень. Идеально ровный, гладкий пол, такой же, только светящийся мягким белым светом потолок и округлые, без единого угла изгибы стен, поделенные тонкими линиями подсветки на разноразмерные сектора с кнопками и индикаторами. В некоторые вмонтированы небольшие прямоугольные экраны, на которых можно прочитать перечень того, что хранится в этих своеобразных ящиках, температуру, давление и еще какие-то данные. Правда язык, а скорее шифр, которым были сделаны надписи, совершенно непонятен.

«Добро пожаловать. Следуйте по стрелкам» – сообщил довольно приятный женский, но все-таки явно компьютерный голос откуда-то сверху, и девушка пошла вслед за загорающимися прямо на полу указателями, задающими направление движения.

Да уж, папочка в своем стиле, – начинала злиться Ника. Мало того, что устроил себе штаб-квартиру чуть ли не в недрах спящего вулкана, попробуй доберись, так еще и на маломальское гостеприимство рассчитывать не приходится. Неужели нельзя было нанять помощника, ну или робота какого отправить, чтобы посетителей встречал, а не заставлять визитеров шествовать по стрелкам, как в дурацкой RPG-шке.

Не обязательно ведь дворецкого аля Бэрримор, который возьмет ваше пальто и, галантно поклонившись, проводит к хозяину, предварительно представив со всеми титулами: «Ника Даль. Историк-оперативник третьего уровня. Дочь, которую Вы предпочли бы и вовсе не видеть, но вызываете «на ковер» по чрезвычайно важным делам, как одного из рядовых подчиненных. Дочь, чьих навыков, знаний, умений и достижений всегда будет недостаточно, чтобы впечатлить главу Гильдии, хотя она уже год как закончила обучение и выполняет задания не хуже, а, возможно, и намного успешнее остальных. Дочь, которая лучше кого-либо другого понимает всю важность выстраивающихся сейчас временных линий, но вы не даете ей и малейшего шанса проявить себя…».

Девушка еле заметно усмехнулась, вообразив подобную сцену. Да, такое представление папочке вряд ли понравится, как и вообще любое другое. Мнение о людях, равно как и оценку их значимости для себя и, в первую очередь, для Гильдии, Виктор Даль составлял сам – стремительно и безапелляционно, чаще всего нелестное, и поменять его в лучшую сторону было делом не из легких. Иво вон какой год пытается, а он его все равно заставляет со студентами нянчиться и ни в какие серьезные операции не берет.

Несмотря на то, что из невидимых колонок в коридор лилась приятная фоновая музыка, как в лифте дорогого отеля, изредка можно было различить и совсем другие звуки. Например, за дверью со светящимся номером 133 слышался стройный гул какой-то машины, за другой – шум, похожий на потрескивание статических разрядов, а в помещении № 145 явно содержали животных – Ника услышала характерные крики обезьян и поежилась, представив, для чего они здесь нужны.

Поворот, еще поворот, последняя стрелка зажглась, указывая на дверь без номера и даже без ручки. Лишь посередине на уровне человеческого роста, там, где на обычных входных дверях располагается глазок, была золотая эмблема – три пересекающихся окружности, вписанные в четвертый круг большего диаметра таким образом, что в центре, в месте их пересечения, образовывался трикветр. Этот же знак, как раньше заметила Ника, красовался и на некоторых экранах стенных отсеков.

Неужели именно здесь располагалась сама «Тринити»? Так неофициально называли некий суперкомпьютер, способный давать поразительно точные прогнозы при вводе переменных из истории настоящего и прошлого. Эта «машина будущего» была главным детищем Виктора Даля, но нигде, конечно, не говорилось, в какой же точке планеты отец припрятал столь ценное творение, созданное трудами сотен ученых под руководством самого Верховного Магистра. Может, «Тринити» и энергию для работы из недр вулкана черпает? В таком случае странное местоположение базы обретает смысл.

На несколько секунд взгляд Ники задержался на этом, знакомом каждому историку переплетении из трех кругов. Многие студенты носили его в виде сережек, подвесок, значков, нашивок и даже татуировок, в качестве опознавательного знака, говорящего о принадлежности к числу тех немногих счастливчиков, для кого путешествия во времени стали реальностью.

На занятиях им рассказывали, что знак триединства включает в себя целый набор овеянных легендами символов от древних скандинавов и славян до индуизма, христианства, буддизма. Его можно встретить в том или ином варианте практически в любой культуре. Для историков жеэти четыре круга значили даже больше – единство прошлого, настоящего и будущего, в центре которого, как в точке пересечения, стоит каждый отдельный человек, творец времени. Но отец не приказал бы пометить базу этим знаком для красоты, а значит, чем-то она отличается от остальных, и скорее всего догадка Ники верна – где-то здесь спрятан самый крутой искусственный интеллект, основанный на самой мощной нейросети в мире.

Глянцевый пластик плавно отъехал в сторону, очевидно, приглашая войти. Ника глубоко вдохнула и шагнула внутрь. Кабинет отца оказался таким же просторным и суперсовременным, как и все помещения внутри островного бункера, но в отличие от ограниченного пространства коридоров, здесь даже не чувствовалось, что находишься под тоннами земли где-то в глубине спящего вулкана.

Виктор Даль стоял спиной к дочери, всё ещё глядя на панорамный экран. Ника заметила, что как только она переступила порог, изображение на мониторах сменилось незатейливым скринсейвером с видами океанских глубин и пестрых рифовых рыбок. Интересно, за чем это папочка наблюдает в режиме онлайн?

– Рад тебя видеть, Ника. – Виктор Даль окинул девушку ничего не выражающим взглядом и жестом предложил присесть на кресло напротив большого рабочего стола, вырастающего из пола словно белоснежная каменная волна, принявшая форму, точно соответствующую требованиям своего хозяина.

Хотя назвать этот предмет просто столом было бы почти оскорблением, скорее это был пульт управления, центр и сердце всего комплекса, куда в режиме реального времени поступала информация с абсолютно всех электронных устройств в лабораториях.

Ника успела заметить несколько встроенных панелей кнопок и как минимум одну выдвижную клавиатуру с неизвестным набором символов, навороченный тачпад, пару небольших экранчиков и множество выделенных линиями отсеков по бокам в нижней части, таких же, как она видела в коридоре. В аккуратных выемках столешницы под стеклянными крышками лежали пульты, нечто похожее на многогнездовые usb-адаптеры и другие устройства непонятного назначения. Всё идеально чистое, гладкое, белое, как в операционной.

– Могу я предложить тебе воды, чаю, кофе? – вопрос был вполне невинным, а тон отца формальным и безучастным, но именно это и заставило Нику внутренне поежиться. Примерно так начиналось большинство их самых жарких споров, в детстве заканчивающихся хлопаньем дверей и объявлением голодовок, а сейчас просто длительным «радиомолчанием» или переходом на официальный тон «начальник-подчиненный».

– Да, благодарю, кофе, пожалуйста. – ответила Ника, как она надеялась, ровным недрогнувшим голосом, моментально включившись в привычную для них обоих модель разговора: отец – назидательно отчитывает и упрекает за промахи, сокрушаясь, что ему никогда не удастся сделать из нее настоящего лидера, достойного архиважной миссии Гильдии, она – смиренно слушает, стараясь подавлять и контролировать любое проявление эмоций. «Спокойно, Ника, спокойно, сделай идеальный покер-фейс, ты это можешь» – мысленно подбадривала себя девушка.

Кстати, на недавнем задании в Вегасе ей очень пригодился этот навык, когда пришлось втираться в доверие к одному из завсегдатаев казино, пробравшись на закрытую партию игры в покер с очень высокими ставками. Она тогда в образе глупенькой дочки русского олигарха разделала этого заносчивого мерзавца, высокопоставленного члена колумбийского наркокартеля, как свежую устрицу – технично, быстро и со смаком. Он и опомниться не успел, как красивенькая, невпопад хохочущая kukla выиграла у него необходимый Ордену артефакт – уникальный образец искусства доколумбовой Америки, золотой плот древней культуры чибча, которая к восемнадцатому веку была полностью уничтожена пришедшими на континент испанцами.

Магистр подошел к ледяной глыбе стола, нажал несколько практически незаметных, утопленных в его поверхность кнопок, и на стене за его спиной с мягким щелчком втянулась невидимая до того дверца, из-за которой выехал небольшой робот-помощник. Такие последние несколько лет постоянно сновали у них дома, где отец хоть и не часто бывал, но с охотой оставлял новые модели на тестирование, резонно считая, что Ника сможет «надрессировать» робота не хуже, чем инженеры-разработчики. А то и лучше: изобретательности её не было предела, задачи она придумывала сложные, хитрые, и разнообразие формулировок поражало даже экспертов-лингвистов, много лет работающих над искусственным интеллектом этих довольно симпатичных, кстати, механических созданий.

Пробыв в их доме пару месяцев, самообучающиеся роботы на финальных лабораторных тестах били все рекорды по качеству исполнения заданий, тем самым все более приближая момент запуска таких помощников в серийное производство.

– Кофе для Ники, – отрезал хозяин кабинета, автоматически продублировав команду жестами и указав на кресло.

Ясно, значит это Юджин, модель серии UG, их создавали специально для помощи глухонемым. Поэтому помимо простых указаний направления взмахом руки или прощального «пока-пока» он понимает слова и фразы на языке жестов и неплохо читает по губам. Отличный выбор, папочка, ты ему и аудиосистему небось в очередном параноидальном приступе отключил, на всякий случай.

Например, в их московской квартире по настоянию отца все встроенные в технику видеокамеры на телевизорах, ноутбуках и прочих девайсах либо были заклеены черной лентой, либо вообще аппаратно отключены «за ненадобностью», а чаще и то, и другое. Нике с боем удалось отстоять только камеру на старом, вечно виснущем и лагающем димкином ноутбуке, который она хранила в память о брате, и боялась, что любое постороннее вмешательство нарушит хрупкое программное равновесие, установленное в нем хозяином.

Вся внешняя поверхность лэптопа была облеплена дурацкими наклейками с мультяшными героями и персонажами видеоигр, а также логотипами производителей софта и просто гиковскими приколами. Здесь был целый лого-зоопарк: довольная физиономия пингвина Такса c надписью Linux Inside, лисичка Мозиллы с директивой about:robots, пучеглазый волчонок Gimp, твитерровская птичка в оружейном прицеле и масса других существ из нердовской мифологии. Более концептуальными были наклейки в виде проеденного червями эппловского яблока, Джулиан Ассанж в образе Че Гевары и почему-то ужасно раздражающая Нику пиксельная фразочка There is no place like 127.0.0.1⁸. , а на «глазке» объектива вебкамеры – грустный желтый смайлик.

Юджин, такой же белый и обтекаемый, как и все в комнате, но все-таки человекоподобный: с головой, руками, торсом и двумя колесами там, где у людей располагаются тазобедренные суставы, извлек из открывшейся ниши в груди изящную фарфоровую чашечку.

Отец моментально отдал ему какую-то жестовую команду, смысл которой Ника сначала не разобрала. Тогда робот тут же спрятал чашку, а когда ниша вновь открылась, вытащил из нее бумажный кофейный стакан размера Large c логотипом сети полюбившихся ей афинских кофеен «Григорис». Вот это да, папочка как всегда знает о людях чуть ли не больше, чем они сами!

Ника давно пристрастилась к кофе, потому что учеба на Истфаке сопровождалась вечным недосыпом и желанием хотя бы не на долго взбодриться. А за последнее время в Греции она просто влюбилась во фреддочино – популярный местный вид холодного кофе, взбитого со льдом в шейкере. Неизвестно, как папочкины инженеры умудрились засунуть в этого небольшого робота кофеварку, но кофе получился просто идеальным: сногсшибательный аромат, молочная пена стойкая и плотная, и даже корицей сверху посыпан.

Затем пальцы свободной от ноши руки робота словно мгновенно срослись между собой, расплавились, расплющились и вновь затвердели, образовав идеально ровную поверхность с закругленными бортами – поднос, на который плавно и бесшумно опустился стакан и в таком виде был доставлен посетительнице.

– Спасибо, – коротко поблагодарила Ника, взяв предложенный напиток, хотя и была немного удивлена чрезмерной отцовской предусмотрительностью.

Эх, увидел бы брат этого Юджина сейчас, расцеловал бы, наверное, в его сатурнообразную голову. Дизайнеры в этот раз не стали заморачиваться с фиксированным положением видеодатчиков, и сделали сплошную выпуклую темно-синюю полосу на уровне глаз по периметру всей головы робота, а ярко синие зрачки могли появляться в любом ее месте, в зависимости от положения механического помощника и обращающегося к нему человека.

Руки у него тоже гнулись в обе стороны, так что UG-78 и разворачиваться не было нужды, он мог просто моментально начать движение колес в противоположную сторону, одновременно поменяв положение глаз и рук, что он и сделал, когда взял никин пустой стакан и удалился назад в свой отсек.

Когда Ника встречалась с отцом, она каждый раз думала, до чего же они с Димкой похожи внешне, и как диаметрально противоположны по характеру. Вопреки представлениям многих хронистов, которые не были знакомы с главой лично, но были наслышаны о его репутации, Виктор Даль не был ни суровым стариком со стальным взглядом и окладистой седой бородой, ни усатым брюнетом мефистофелевского вида с пленяющим взором и смертельно опасной улыбкой. Он скорее походил на успешного бизнесмена – руководителя ИТ-компании, удачливого стартапера из Силиконовой долины.

Незнакомым людям он всегда казался открытым честным человеком, которому можно и хочется доверять. Взгляд острых светлых глаз – прямой, спокойный, направленный на собеседника. Твердость и резкость мужественного лица скандинавского типа с крупными чертами и выдающимися скулами смягчалась благодаря ареолу золотистых, как и у дочери, волос, остриженных чуть длиннее, чем позволяет строгий бизнес-стиль, но уложенных в идеальную «британку».

Двигался старший Даль мягко, плавно, с непобедимой уверенностью льва, полновластного главы прайда смертельно опасных хищников. Образ дополняла легкая небритость, продуманный, но очень выверенный casual в одежде, и, конечно, умение говорить так, что любое его изречение казалось непреложной истиной.

Вспомнить хотя бы его традиционные онлайн выступления для первокурсников. В отличие от обычных учебных заведений, у Института Хронологии не было своего отдельно стоящего здания, но в большинстве престижных ВУЗов мира, от Кембриджа и МГУ до университетов Циньхуа и Делийского были официальные факультеты истории. А часть этих факультетов занималась по своей, особой программе. Так, следуя любимому принципу своего основателя, они скрывались на виду, ведь кому интересно, что там изучают эти копошащиеся в древностях ботаники, каких профессоров они приглашают и на какие такие раскопки отправляются каждые каникулы. Так что Истфаком назывался не отдельный факультет, а вся система образования юных хронистов, и Виктор Даль выступал перед аудиторией, разбросанной по всему миру.

Ника много раз видела, как он даже на расстоянии, во время таких интернет-трансляций, умел с первых слов захватить внимание слушателей, а по окончании недолгой речи буквально влюблял в себя сотни наивных подростков, готовых следовать за ним куда угодно и делать все, что он скажет. Да что там, она и сама раньше не раз попадала под его коронное обаяние.

Раньше они оба, мама и Димка, умели как-то сглаживать, уравновешивать их с отцом непростые отношения. Но в прошедшие с их исчезновения четыре года он стал просто невыносим. Этот властный и привыкший к беспрекословному подчинению человек, если и терпел некоторые вольности от будущего наследника, то дочери не прощал ни единого промаха, и когда жены и старшего сына не стало…

Нет, так нельзя, они все еще есть, живехоньки, лежат себе в одной из комнат московской базы с воткнутыми в руки катетерами и присосавшимися датчиками, регистрирующими каждое мельчайшее изменение физиологии, и будто бы спят. И где бы ни блуждали их сознания, Ника обязательно найдет это место и вернет их обоих домой, а пока будет молча терпеть любые отцовские закидоны, потому что только он может помочь ей достать их оттуда.

– Не могу не отметить твои результаты. Последние задания выполнены весьма успешно, – продолжил Виктор Даль, сев за стол.

«Ого, похвала? А денек-то становится всё необычнее», – подумала Ника. Она с интересом посмотрела на отца.

– Спасибо. Правда с Афинами как-то все странно складывается. Торчим там уже два месяца, какие-то мелочи делаем, а главный объект нам так и не назвали. Что-то сорвалось?

– Резонный вопрос, что ж, можно сказать, в данном случае главной целью было – освежить твою память и дать время на подготовку к основной фазе. Ты ведь действительно стала неплохо разбираться в том, что представляла из себя минойская цивилизация на Крите и ситуация в Эгейском регионе в тот исторический период?

«Основная фаза? Неужели я наконец смогу..?» – взволнованно промелькнуло в голове Ники, но вслух она сказала:

– Да, знания по данному времени, полученные на Истфаке, существенно расширились и дополнились. Вряд ли кому-то из нехронистов известно по этой теме больше. Хотя у меня до сих пор масса вопросов: хотя бы по поводу линейного письма А. В нашем распоряжении, случайно, нет расшифровки? И территориальные рамки, мне кажется, значительно шире официальных, и с датами, как всегда, путаница страшная.

– Вижу и у тебя появляется историческое чутье, Ника. У твоей матери оно было просто поразительное. Иногда мы с Верой часами спорили о каких-нибудь уточняющих формулировках для лекций, а потом все-таки прыгали в нужное время, чтобы проверить, и выяснялось, что да, действительно, покер изобрели в Персии три тысячи лет назад, женщины участвовали в гладиаторских боях и отлично с этим справлялись, викинги никогда не носили рогатых шлемов, а в Древнем Египте можно было героически погибнуть во время стирки, поэтому этим занимались только мужчины – крокодилы и бегемоты не очень любят, когда мутят воду в реке. Но Вера будто знала обо всем заранее! – голос отца дрогнул.

Он редко говорил о жене, оттого каждый такой всплеск эмоций был для Ники настоящим подарком. Она по крупицам собирала воспоминания других людей о матери, надеясь, что это поможет ей в будущих поисках. Тем удивительнее было неожиданное проявление чувств от всегда холодного, отстранённого, предельно официального Главы Гильдии, каким Виктор Даль представал перед дочерью чаще всего. Но он быстро собрался и вернулся к основной теме разговора.

– Тебе выдадут все дополнительные материалы, что есть в нашей Библиотеке, и, думаю, ты разрешишь большинство своих вопросов, а если нет – при необходимости сориентируешься на месте, то есть во времени.

Ника замерла, не веря своему счастью.

– Как ты, наверное, догадалась, тебе придется отправиться в эпоху расцвета минойской цивилизации на Крите, ориентировочно это середина XVI века до нашей эры. Но в этой миссии есть свои весьма специфические сложности…

Иво ждал свою спутницу больше трех часов, гадая, какими еще неприятностями для их команды и для него лично обернется столь долгая беседа с начальством. Когда Ника наконец вернулась на борт яхты, казалось, что девушку просто подменили в этих таинственных подземельях. Ника практически сияла – улыбка не сходила с ее лица, а во взгляде читалось мечтательное предвкушение.

– Ивко, а эта посудина дотянет отсюда до Ираклионского порта?