Читать книгу Одержимость. Любовь Зверя - Евсения Медведева - Страница 7

До дома я добралась только к вечеру. Выбежала из ресторана, спряталась в ближайшей подворотне и зашла в приложение банка. Мои счета были пусты, а на экране маячило предупреждение об аресте.

В кошельке наскребла пятьсот рублей, но этого не хватит, чтобы добраться на такси до дома. Шла пешком до метро через весь центр, кое-как разобралась с ветками, потом с оплатой, и когда уже вышла на нужной станции, вызвала такси, отдав последнюю наличку.

Дом пугал иллюминацией. Горели все окна, даже гирлянды на заборе зачем-то включили. Вошла в холл и застыла…

Играла музыка, а по залу носилась перевозбуждённая Лара, накрывая на стол.

– Чего встала? Давай живо помогай, скоро гости придут, а я тут одна кручусь, – зашипела сестра. – И вообще, где ты шаталась? Тут такое было… Наши машины забрали. Гараж пустой! Даже джипик мамочки увезли, представляешь?

– А ты чего довольная-то? – взревела я, догоняя её на кухне. Застыла в пороге, осматривая грязь и хаос, что вечно оставался после её «волшебных» ручек. На блюде уже лежала утка, искрясь глазурью. – Ты умом тронулась от горя? У нас забрали машины! Ау!

– А мне это уже неважно, – она внезапно развернулась и дёрнула плечами. Я только сейчас рассмотрела свою сестру… Идеальная укладка, превосходный макияж и платье, которое она берегла для особого случая. – Я замуж выхожу. Что? Провалилась твоя попытка оставить меня с носом? Но я не сержусь, моя глупая младшенькая сестричка. Оставайтесь тут одни. Создавайте видимость борьбы, хотя всем прекрасно понятно, что против Петра не выстоять. Суетитесь, горюйте, привыкайте к нищенству. А я не могу.

– Дура, – захныкала я, опускаясь в кресло. Неужели Пётр прав?

– Это ты дура, раз отказываешься.

– Я не продаюсь, Лара. Не продаюсь…

– Тогда иди к отцу, правильная и гордая ты наша, он тебе сам расскажет, продаешься ты или нет.

Лара просто уничтожала меня гневом во взгляде. Столько в ней было ненависти! Столько яда, столько злости, что щёки вспыхнули. Вскочила и бросилась к папиному кабинету, но тут раздался звонок в дверь, и отец вышел сам. Шаг его сегодня был ещё быстрее, он двигался, как робот, то ли не замечая меня, то ли не желая этого делать.

– Пап… Пап! – пыталась сжать его руку, но отец отмахнулся и распахнул дверь, на пороге которой оказались двое мужчин. Чёрт… Что это за бег по кругу? Куда бы я ни ринулась, везде ОН! Не спрятаться, не скрыться, будто под куполом оказалась. И дом этот уже не мой, нет здесь покоя и защиты.

Ястреб цыкнул, осмотрев меня. Понял, что я только сейчас смогла добраться до дома, и закатил глаза, поражаясь упрямству.

– Добро пожаловать, – отец встал рядом со мной, но так, чтобы не прикасаться. И тут до меня дошло… Продал. Он меня продал? А как же его: «Я всё решу! Мои дочери никогда не будут жертвами!»?

Силы покинули меня. Села на своё место, игнорируя недовольство Ларисы, потому что ей самой пришлось заканчивать накрывать на стол. Не слышала разговора мужчин, просто сидела и выкручивала себе пальцы, только бы не отключиться.

Не смотрела на второго, игнорировал вопросы, не притронулась к еде. Можно сбежать в свою комнату, можно спрятаться, вот только лучше самой услышать цену, за которую меня продают.

Разговор сначала был нейтральным, собравшимся даже удалось преодолеть неловкость, и за столом все чаще слышались смешки. Лора знатно налегала на вино, в итоге став душой компании.

– Свадьбу сыграем в апреле, – незнакомый, но такой хриплый голос заставил вздрогнуть. Вскинула голову, осматривая новоиспечённого жениха. Они были безумно похожи, вот только взгляд у него был мягче, что ли, более открытый и понятный. Не было там преград, стен непробиваемых.

– Хорошо, – вздохнул отец, и я впервые ощутила его взгляд, но не повернулась.

– Но, Дамир Ринатович, вы же понимаете, что моё условие остаётся неизменным? – в разговор вступил Ястреб, но лучше бы он этого не делал… Лара что, просто так сбегает? Как крыса с тонущей лодки? Взялась за первое предложение, лишь бы не очутиться на улице?

– Я повторюсь, что в вашей весьма непростой ситуации вам смогу помочь только я. Благодарю, всё было просто превосходно вкусно. Ярослав, ты со мной?

– Нет, мы с Ларисой решили уехать на пару дней. Пообщаемся, привыкнем друг к другу…

Это все было фарсом. Блефом… Ерундой какой-то. Как это возможно в двадцать первом веке, когда женщины отвоёвывают свою свободу, значимость, когда всё чаще говорят о равноправии, отстаивают право занимать самые сложные должности… Как можно продавать себя? Как? Шмотки, бренды, тачки… Это же временно. А совесть? Как спать под её лютый вой?

Но, очевидно, эти вопросы волновали только меня.

Первым вышел Ястреб, знатно царапнув меня гневным взглядом, а следом упорхнула и Лара со своим «женихом». Мы с отцом остались одни.

Часы вновь взвизгнули курантами, но никто и не шелохнулся. Он курил, скидывая пепел прямо на нетронутую утку, а я пялилась в стену, увешанную нашими семейными фотографиями.

На них ещё была моя мамочка. Добрая, мягкая, чуткая. Мы за ней были как за каменной стеной. Ненавидела она эти договорные браки, терпеть не могла сплетни и пересуды, а когда женщины из нашего окружения начинали играть в свах, то уходила.

Она читала нам сказки, твердя, что у нас всё будет правильно, красиво. Принц обязательно приедет и спасёт…

Мамочка, ну почему так? Почему… А как же принц? Как же любовь, о которой ты мне так красиво рассказывала? Почему я сейчас ощущаю себя одинокой, преданной?

– Ты согласился, да? – прошептала я.

– У меня не было выбора… Мне не жить, Арин. Не жить…

– А мне, значит, жить? Мне? Что делать мне? Скакать от счастья, как делает ополоумевшая Лариса? Или что?

– Мне жаль… Мне так жаль… – зарыдал отец.

Только вот не проняло меня это. Ни капли.

Встала, осушила бокал вина залпом и впервые повернулась к отцу.

– Тогда и мне жаль, папочка. Не выйду я за него ни по твоей указке, ни под давлением угроз. Мы квиты. Мне очень жаль…

Глава 7

Сидела в своей комнате и слушала звуки дома, вдруг ставшего таким чужим. Отец ещё долго гулял по первому этажу, бряцал бутылками, хлопал дверью, выходя курить на мороз. И только к трём часам ночи угомонился.

Эта пауза была нужна мне, чтобы утвердиться в решении или окончательно спалить свою жизнь, или смириться с тем, что я не человек, а кролик, которого выращивали двадцать два года, чтобы потом продать по фиксированной цене за каждый килограмм тушки.

А мне стало даже его жаль, когда речь зашла про сыновей, про корни, что должны укрепляться. Подумала, как не повезло, что некому продолжить род отца! НО! Сыновей нельзя продать, за них нельзя назначить цену ополоумевшему миллиардеру, нельзя насильно выдать замуж, навесив свои ошибки на молоденькую девчонку. Как просто рушится семья. Как звонко рвутся корни. А ведь я так любила своего папочку….

Не распаляла внутри гнев, нет. Этого даже не нужно было. Я просто знала, что не смогу жить в неволе.

Но единственное, что никак не давало мне покоя – моя семья. Ещё вчера я была счастлива, любима. Теперь даже эти глупые рауты, семейные вечера и традиция готовить клюквенный пирог на новогодние каникулы не казались странными, приевшимися, надоевшими.

Хотелось винить Ястреба, хотелось орать от ненависти к нему. Но это эмоции, а вот разум твердил другое: неприятности отца начались задолго до его появления. А значит, на месте Петра мог оказаться любой?

– Хватит! – когда мысли стали напоминать скулёж, я заставила себя остановиться и сделать то, что задумала. Действовать надо! Спасаться! Рвать, как пластырь с незатянувшейся раны. Нет мне места в этом доме, в этой жизни, что уже никогда не станет только МОЕЙ.

В последний раз осмотрела свою комнату, подхватила рюкзак, небольшую дорожную сумку и выскользнула. Ноша была тяжелой, но я не чувствовала. Шла по проверенным ступеням, только бы не скрипнуть.

Замирала от любого шороха. Казалось, я спускаюсь целую вечность! И когда вдохнула свежесть ветра, рассмеялась. Брела по улочке медленно, осматривая красивые дома, хотелось просто насмотреться на всё это, чтобы было что вспомнить.

Я копила отцу на подарок, поэтому периодически снимала наличку, а то Ларка ещё та любительница украсть мой телефон и опустошить карточку. В копилке набралась небольшая сумма, которой мне должно хватить на месяц. Но первым делом нужно найти жильё.

На аренду, естественно, рассчитывать не приходится, поэтому я взяла путь в сторону электрички. Моя бывшая одноклассница Светка Ложкина жила в пригороде, в бывшем рабочем посёлке. Мы дружили до седьмого класса, а когда из нашей школы, по просьбам некоторых зажравшихся семей, сделали элитный лицей, ей пришлось перевестись, потому что таких денег у её семьи просто не было. Но мы не перестали общаться. Дружили так, что ни дня не проходило без долгих разговоров по телефону. Я заочно знала всех её одноклассников, а она моих. Мы учили стихи вместе, решали задачи, писали сочинения. Она порой была мне ближе, чем родная сестра.

Когда я добралась до нужного места, то уже светало. Вдоль железнодорожных путей раскинулись чёрные от гнили бараки, в огородах лаяли собаки, а из жестяных гаражей-ракушек слышался рёв двигателей.

Сверила адрес и вскинула голову. Два этажа, и лишь одно светящееся окошко моей подруги. Я даже улыбнуться не успела, как к стеклу прижалась её мордочка. Ждёт…

Взбежала на второй этаж и практически упала в её объятия, выпуская эмоции наружу.

– Входи, Ариш, входи. Да, не дворец, но зато тепло, правда? – она улыбнулась и стёрла слёзы. – Есть хочешь? Замёрзла? Чай?

– Чай, – закивала я, скидывая с себя теплый пуховик, под которым было ещё несколько курток, что не уместились в сумку.

В небольшой однокомнатной квартире пахло сыростью и черной смородиной. Подранный линолеум, желтые обои, рассохшаяся старая мебель и занавеска вместо двери в комнату. Но меня это не пугало. Я просто была счастлива…

Светик училась в педагогическом, а по вечерам помогала подтянуть английский язык своим ученикам. Не шиковала, но на хлеб хватало. Ещё два года учебы, и можно выходить на работу, подруга очень этого ждала, чтобы вырваться в другую жизнь.

– Спасибо, Свет, – обняла подругу со спины, прижалась и снова заплакала. – Ты единственная, кто не испугался и пустил меня.

И это было правдой… До Светки я звонила многим. Знала, что часть моих подруг сдают подаренные предками квартиры, а другая часть даже не заморачивается этими копейками от аренды. Я просто просила угол, в котором могу спать по ночам! Но они хором отказывали. Никто не хотел связываться ни со мной, ни с моими родственниками. Я будто в тюрьме очутилась.

Старые связи рвались гитарными струнами, больно щёлкая по лицу. А ведь мы вместе ходили в тот сраный элитный лицей, со многими вместе поступали в универ, ходили друг к другу на дни рождения, считались равными… Но всё же всегда кто-то ровнее. И лишь Светка согласилась впустить меня в свою скромную обитель.

Родители её умерли в том году, поэтому в этих апартаментах она осталась совершенно одна. Комната была крохотной, как мой санузел в доме, максимум десять квадратов. От стен веяло холодом, из рассохшихся деревянных рам сквозило, а старый диван скрипел, как ненормальный. Но полы сияли чистотой, на кресле валялась груда милых декоративных подушечек, а старое окно закрывали красивые шторы цвета пыльной розы.

Света будто ждала презрения, отвращения, но об этом не могло быть и речи. Здесь я ощущала себя комфортнее, чем в том месте, что по ошибке называла домом.

– Ариш, я же понимаю, что ты привыкла к иному, – вздохнула она и поставила на колченогую табуретку, служившую журнальным столиком, две, явно праздничные, кружки и вазочку с сушками.

– Свет, ты меня спасла. Спасибо тебе ещё раз! Я не буду сидеть у тебя на шее, честное слово! Давай я буду оплачивать коммуналку, у меня есть небольшие сбережения, на несколько месяцев должно хватить.

– То есть ты остаешься? – с придыханием спросила моя единственная подруга. – Ещё не разочаровалась?

– Я остаюсь с тобой, Свет.

– Тогда пополам, – она обняла меня и завалила на диван. – Может, поспим? А потом ты всё подробно расскажешь?

– Давай…

Подруга взбила подушки, выдала мне ещё одно одеяло, выключила свет и под мерцание крошечного телевизора мы улеглись. Вот только сна не было ни в одном глазу. Света горько вздыхала, а я плакала. И через полчаса не выдержала и рассказала всё, что произошло со мной.

Как хорошо, что я не видела её глаз. Лежала спиной, глотала слёзы и описывала этот ужас, что свалился на меня.

Наверное, я в её глазах – избалованная сучка. И Свете, выросшей в этой небольшой квартире, меня совсем не понять, но она обняла, прижала к себе и стала гладить по волосам, нашептывая успокаивающие и такие нужные слова.

А ведь на её месте должны быть сестра, отец… ОНИ должны быть рядом и утешать меня. Именно их тепло должно исцелять, дарить уверенность, что завтра всё пройдёт, всё закончится. Но нет… Один жрёт водку, а вторая укатила знакомиться с новым женихом, лишь бы не верить в то, что отец потерял всё.

– Как он мог? Неужели бизнес дороже дочери? Отец у тебя вроде нормальный. Папа работал у него водителем много лет, помню щедрые подарки, продуктовые пакеты. Почему?

– Не знаю, Свет. Мне кажется, он в тупике. Не понимает, куда идти, что делать…

И я даже немного поняла его. Что говорить о масштабе его проблем, когда меня отказались просто приютить на ночь? Да эти люди только делают вид, что радуются тебе, твоим успехам, а за спиной ядом брызжут.

– Но это уже не мой путь, Свет. Я не вернусь в дом, который оказался магазином, торгующим душами дочерей…

Глава 8

Ястреб

– В смысле – ушла из дома и не вернулась?! – заорал так, что с подноса домработницы выпала чашка кофе. Клавдия взвизгнула и бросилась собирать осколки, шурша на коленях по ковролину.

– Пётр, найдите её! Я сбил все ноги, обзвонил всех её подруг, друзей, но никто ничего не знает! Я даже подумать не мог, что моя дочь может сбежать! Арина… Она же не приспособлена к жизни! Падает на ровном месте, у неё раз в квартал крадут телефон, а в том году с разницей в два месяца ломала руки. Как она? Пропадёт… Пропадёт же!

– Она что, без денег ушла? – сдавил голову, пытаясь усмирить бьющие молоточки ярости, но не помогало. А ведь с утра встал с хорошим настроением, впервые за долгое время. – Документы? Украшения? Ценные вещи?

– Документов нет, а украшения все выложила. Даже кольцо, которое я ей подарил на совершеннолетие, лежит на комоде, только крестик мамин забрала, – хрипел Куликов. По голосу было слышно, что он убит горем, но мне-то от этого что?

Эта своенравная девчонка сбежала, наплевав и на благополучие и на семью. Она всеми силами сопротивлялась, вот только не понимала одного… Что этим только дразнит меня, распаляет то, чему лучше бы дремать ещё лет сто, что ли.

Жадность, дьявольская ярость и желание бурлили в крови бесконтрольным потоком. Ещё никогда цель не была так желанна. Как помешанный или одержимый думал о ней с момента первой нашей встречи.

Брат буквально силой затащил меня на свадьбу дочери мэра моего родного города. И если бы не федеральная программа по инфраструктуре, в которой я выиграл тендер, то ещё столько же не появлялся бы в этом захолустье. А я пошёл, чтобы в морду его наглую посмотреть, чтобы за столом с ним посидеть и вкусить страааах… Обожаю этот пьянящий душу аромат! Это как топливо для меня.

Мэр меня ничуть не удивил, ломался и так отчаянно пытался ставить палки в колёса, зная, что любая модернизация вскрывает бреши в освоенных бюджетах. Бережёт Савельев своё кресло, боится опозориться, но ничего… Ничего, скоро я ему покажу, где его место, шкура продажная. Интересно, а как он заскачет, когда Куликов узнает, что именно мэр помог утопить его детище. Хотя… Что этот старик теперь может? Ничего…

– А что вы от меня сейчас, собственно, хотите? У меня было одно единственное условие, Дамир Ренатович, всего одно, но и с этим вы не справились… Знаете, во сколько оценивается совокупность ваших долгов? Или после восьмого нуля вы устаёте считать и начинаете жрать транквилизаторы? Я привык говорить правду в лицо, так что не обижайтесь, но просто так вы ничего не получите.

Эта семейка меня начинала жутко напрягать. С виду приличная, вполне патриархальная, наполненная семейными традициями, но стоило только копнуть чуть глубже, как полезло дерьмище…

Куликов владеет заводом, доставшимся ему от деда, знаменитого местного мануфактурщика, вот только за последние пять лет старик не сумел приспособиться к стремительно меняющимся правилам и угробил огромное производство. Стал стучаться по банкам, знакомым, нахапал долгов, чем ещё больше закопал и себя, и свою семью. Ну, кстати, это меня напрягало меньше всего. Успех семейного дела – подрастающее поколение. Молодняк чувствует тенденции и, приходя к власти, перестраивает производство, но Куликову не повезло. У него было две дочери. Он явно делал ставку на старшую, вот только её мозги с возрастом перетекли в щёлку, которой она пыталась завлечь богатого муженька.

На той свадьбе Лариса разве что в штаны мне не залезла, пытаясь продемонстрировать всю себя до глубины «души», вот только аллергия у меня на «давалок». Но старшая из Куликовых точно так же, как и я, не переносит отказов. С таким рвением стала обрывать телефон, пытаясь узнать причину… Однако смелости в ней было с гулькин нос. Она так аккуратно обходила формулировки, боясь спросить в лоб: «Почему не я?», но на самом деле её подкосила информация о банкротстве. Не вынесет эта золотая девочка лишений, не умеет плыть против течения, ей бы на матрасике, да с «маргариткой» под жарким солнцем Мальдив.

А вот младшая… Она с таким пренебрежением смотрела в мою сторону, отворачивалась, шугалась и чуть ли в обморок не падала, когда приближался. А на ужине с нерушимой твёрдостью заявила, что никогда не станет моей. НИКОГДА!

Это что за новости? Отказ? Вызов? Приглашение к войне? Дурочка. Какая же ты дурочка!

А я, как придурок, тянулся к ней, как к магниту. Надышаться не мог строптивостью, холодностью. Дикость какая…

И вроде остановиться бы, но никак… Кулаки сжимаются, челюсти скрежещут, а перед глазами круги красные расплываются. Никогда ещё ни одна баба так под кожу не западала! Её же хочется связать, а язык мылом промыть, чтобы колкости стереть навсегда!

Но ничего, милая, ничего… Ты ещё приползёшь ко мне. Сама придёшь, умолять о помощи будешь, потому что в этом городе от тебя отвернутся ВСЕ! Не останется ни одной души, кто сможет тебя спрятать. Обещаю, Арина. Обещаю!

– Пётр… – обессиленно выдохнул Куликов в трубку. – Скажите, что Арина у вас!

– Нет, Дамир Ренатович. Арины у меня нет…

– И где она? – взвыл старик одновременно с взрывом бьющейся посуды.

– А что вы знаете о своих дочерях, кроме как цены? – я рассмеялся и сел в кресло, раздвигая с пульта плотные портьеры, чтобы впустить в спальню солнечный свет. Грубо? Определённо. Но с такими людьми только так. Он недостоин называться отцом. Лишился, когда со спокойствием удава наблюдал, как его старшая дочь продаёт себя. Очевидно, не выдержала этого и Арина. – Давайте поговорим о старшей? Лариса с такой лёгкостью согласилась выйти за человека, которого ни разу в жизни не видела. Как считаете, это нормально?

– Это так же ненормально, как и выбрать себе в жены молоденькую девочку, которую вы совершенно не знаете, – рявкнул Куликов и отключился.

Справедливо. И прав он, конечно… Вот только я мужчина. И в этом мире нам прощаются многие ошибки. Или преступления… Сам пока не решил. Это мужской мир, и правила писаны мужской рукой.

– Зайцев! – рявкнул я, зная, что в это время мой начбез стоит в коридоре.

– Петр Алексеевич, доброе утро, – здоровяк быстро кивнул и встал на своё привычное место. – Какие указания? Машину готовить?

– Готовь, Зайцев, готовь, и поезжай искать девку, – залпом выпил кофе. – У тебя есть сутки, чтобы найти её. Всего сутки…

– Ясно, – снова кивнул он и потупил взгляд.

– Информацию принёс?

– Принёс, – он аккуратно положил на стол папку. – Друзей особо нет, с однокурсниками почти не общается. Домоседка, это стало понятно по детализации её банковских операций. Если Лариса Куликова спускала всё на драгоценности, то младшая коробками скупала книги.

– Ты серьёзно? – гоготнул я, вспоминая Арину. Её образ ну никак не соответствовал тому, что говорит Зайцев. Она такая знойная, сочная, с аппетитными формами. Да меня ж чуть кондратий не забрал, когда девчонка рухнула мне в руки. Такие, как она, из хобби имеют лишь коллекционирование мужских сердец, ну и прыжки по разномастным членам, пока не усядутся поудобнее. Но никак не чтение запойное.

– Да. И ещё, с её номера вечером было совершено сорок семь звонков, в папке список. В основном дети местной элиты. Разговоры короткие, меньше трёх минут. Может, прощалась?

– Не может, Зайцев… Не может. Кров искала, чтобы уйти. А раз ушла, значит, нашла. Начни с них, – я сфотографировал все списки и вновь толкнул папку начбезу. – Дальше что?

– Такси по адресу не вызывалось, камеры с главных ворот перестают бить сразу за поворотом. Она просто растворилась. У парней не было команды следить за ней, Пётр Алексеевич, поэтому они остались у дома.

– Ладно, делай своё дело, – я встал и начал собираться.

Знал, что девчонка ночью вышла из дома. Когда выяснилось, что, отвергнув моё предложение подвезти, она пешком прошла полгорода, а потом тряслась на метро и электричке, приставил к дому Куликовых охрану. Дура строптивая!

Но я был уверен, что побродит, испугает папку до отключки и вернётся. Но недооценил я её. Недооценил…

Не знал, что придётся задержаться в городе, поэтому по глупости приехал в родительское гнездо. Этот огромный дом всегда пугал меня эхом коридоров, массой обслуги, длинной вереницей дверей в комнаты, в некоторых из которых я даже не бывал.

Десять лет меня тут не было. Десять…

Правое крыло было моим, центральную часть занимал Ярослав, мой старший брат, а левое крыло забрал Давид. Кстати, он единственный, кто сдержал слово, данное отцу, и не бросает родовое поместье. Зелень газонов пробивается сквозь тонкий пласт вычищенного снега, фасад отреконструирован, даже подъездная дорожка новая, вместо разрушенной брусчатки.

Занимается, Давидик, занимается… Чего-чего, а вот благодарности в нём побольше, чем у остальных, причём вместе взятых, несмотря на то, что он сводный брат. Отец просто однажды привёл двенадцатилетнего подростка, швырнул его сумку нянечке и сказал, что это наш брат, мы должны его любить, и жить он, естественно, будет с нами.

Мама долго отходила от этой новости. Собственно, как и мы…

– О! Купечество пожаловало, – Давид, как всегда, был одет с иголочки и восседал во главе стола, где раньше сидел отец. По левую руку от него было накрыто и для меня. Хм… Забавно.

На ходу затягивая петлю галстука, сел с другого конца стола и махнул опешившей от шока прислуге. Всех сменил… Никого не оставил, кто мог помнить, кто именно хозяин в этом доме. Себя короновал, хотя ни прав, ни оснований для этого нет. Живет и шикует на те крохи, что я перечисляю ему каждый месяц. Зато шелковый платок за воротом. Царь-скоморох, бля.

– Доброе утро, – залпом выпил стакан воды, пока мне суетливо накрывали завтрак, а потом погрузился в разбухшую от писем почту.

– Ну? Ничего не хочешь сказать?

– Приятного аппетита? Ты об этом? – эстет, бля… А когда-то жрал ложкой даже отбивные, вилок боялся, не то что столового ножа. Дичок с волчьими глазками.

– Нет, я про Арсения. Почему я последним узнаю, что наш брат женится на дочери Куликова?

– Меня-то ты чего спрашиваешь? Вот ему и задай вопрос.

– А я задавал! Утром позвонил и потребовал…

– Потребовал? – нож выпал из руки. Не сказать, что случайно. Скорее нарочно, чтобы сбить его сердцебиение, чтобы дать леща этому придурку. Пусть опомнится! С кем он разговаривает? С кем!

– Погрешности перевода, – отмахнулся Давид и легким стуком стал вскрывать скорлупу яйца. – Это же нелепость! Глупость! Зачем брать в жены первую попавшуюся?

– Ему нужна фиктивная жена, причем срочно и ещё вчера. А девке нужен муж, чтобы не скатиться следом за разорившимся папочкой. Что здесь непонятного? Сделка, все по правилам современного бизнеса. Он ей квартирку у моря и ежемесячный доход, а она посветит мордашкой на пресс-конференциях с немчурой.

– Пётр, ну это же… Что скажут люди? – Давид встал и начал расхаживать вдоль окон. А я уже и забыл, как скрипит этот паркет. Так противно, пронизывающе, как февральский ветер. Брат словно нарочно подражал манерам отца, копировал его мимику, высокомерный тон, легкое пренебрежение к остальным. Конечно… Он же был из графьёв… Правда, выяснилось это случайно, и когда старику было за шестьдесят, а то Алку бы сослали в институт благородных девиц, а нам с Яриком дорожка лежала в кадетку.

– Ой, Давид, а не ты ли женился на той, что выбрал папенька? Что-то любви я там бурной не припомню, тот, будучи в глубоком маразме, привел тебе старую деву, а ты готов был на все, лишь бы выслужиться перед стариком,– рассмеялся я, вспомнив тонкогубую серую мышь с бородавкой меж бровей. Страшная, как моя жизнь. Зато из рода весьма дворянского. Кровь, видите ли, голубая! Отец под конец жизни с катушек слетел, а совсем худо стало, когда умерла мама. – И где же твоя жаба? Почему не настрогали детишек с кровью голубенькой?

– Мы развелись, ты же знаешь. Но я всё равно считаю…

– А мне срать, что ты и как ты там считаешь! – откинулся на спинку стула и закурил, даже не поднимая глаз. – На хуй иди со своими причитаниями, лекциями и моралями. А требовать ты будешь талон в районной поликлинике, если ещё раз сунешься в мои дела. Ферштейн?

Давид застыл. Дернулся от матерных слов, которых терпеть не мог, но проглотил. Боялся обернуться, чтобы я в глаза его не смог заглянуть. А мне не нужно было. Я его с детства знаю. Таких нужно держать на виду, в строгаче, и пугать постоянно. Вот и сейчас он дрожит, а сам на прислугу косится, что стала свидетелем его позора. Эх, зря не приезжал, прав был Ярик, тут целый спектакль. Одни только высокопарные монологи чего стоят.

Да нет, не было у меня ненависти к брату. Принятие, смирение. Терпел. Мы его с Яриком не гасили, не били, относились, как к Маугли. Вот только я терпеть не могу, когда на меня смотрят свысока, не имея на то оснований.

– Так, вроде, и ты решил жениться? – этот смертник всё не унимался. Стал ко мне спиной, смотря в даль бесконечно-белого снежного полотна. – И снова Куликовы… Ты, наверное, не знаешь, но спёкся ваш мануфактурщик. Пустой, как барабан. А вот для чего тебе это, Пётр? Свое имя ты уже увековечил, тебя боятся, уважают, трепещут. Часть политиков кормится с твоей ладони, как воробушки, а другая часть мечтает. Ну, так зачем тебе все это? Или, быть может, в этой «сделке» нет делового контекста? Быть может, у тебя появилось сердце?

– Не твоего умишка дело, Давид. Не твоего, – встал, бросил салфетку и махнул охраннику, что топтался за дверью – Вещи соберите, сегодня я буду ночевать у себя дома…

Глава 9

Арина

Ноги промокли насквозь. Смотрела на развалившуюся замшу ботинок и рыдала в голос. Брела по узкой тропинке между гаражами и завывала. Мне было плохо, больно, холодно и до ужаса обидно. С каждым днём эйфория свободной жизни таяла, уступая место реальности.

– Куликова! – вопль менеджера кофейни до сих пор стоит в ушах. – Ты уволена!

– Павел Геннадьевич, почему? – стиснула челюсть и застыла у порога, преграждая путь начальнику. Он пыхтел, рассыпал искры ярости, пытаясь испепелить меня взглядом. А я этого уже насмотрелась… За месяц меня уволили из семи мест! Из семи! Ресторан, кафе, кофейня в торговом центре, пиццерия, шаурмичная на вокзале, курьерская доставка! Меня отовсюду выписывали традиционно на третий день… А сегодня это все так осточертело, что я даже с места не сдвинулась. – Почему? Я не опаздывала, не грубила, чаевые в карман не складывала. Так что случилось?

– Куликова, мне проблемы не нужны, – вдруг зашептал менеджер, озираясь по сторонам, будто за нами могло следить ФСБ. – Убирайся, чтобы духа твоего не было. Пожалей людей, что здесь работают. Они все студенты, пошедшие работать не назло богатому папке, а потому что жрать что-то нужно. А у меня, Куликова, трое детей! Трое! Пожалей их…

– Вам сказали меня уволить? – догадка вспыхнула в сердце угольком. Черт! Почему я об этом раньше не подумала? Почему?

– Убирайся! Немедленно! – он вскинул руку и вложил мне в ладонь мятую банкноту. – Это все, что я могу для тебя сделать.

Я до сих пор сжимала эту тысячу, ощущая, как бумага размокает от испарины. Меня будто парализовало. Двигалась как робот, перла по сугробам, только бы добраться до дома.

Взметнула на второй этаж, открыла дверь и ввалилась в тепло квартиры. И запах сырости, и сушеная смородина стали такими родными, уютными.

– Ариш? – шмыгающая носом Света вышла в коридор и захлопала глазами. – Раздевайся немедленно. Что с твоими ботинками? Ты что, так шла? Почему не позвонила? Я бы принесла тебе на станцию обувь.

А мне было стыдно… Не могла позвонить, баланс на телефоне дразнил минусом, а налички осталось столько, что нужно было выбирать – либо отдать ее подруге, либо иметь возможность пользоваться гаджетом. И я выбрала первое.

– Держи, – разжала пальцы и отдала изжульканную купюру подруге. – Прости, я тут все замочила.

– Арина… – Света буквально сдирала с меня мокрые по колено джинсы, носки, убрала на батарею дорогие, но совершенно не подходящие к прогулкам ботинки, а потом и меня оттащила в ванную. Усадила на бортик, включила прохладную воду и с каждой минутой повышала температуру. Проржавевший кран брызгал во все стороны, но подруга продолжала согревать меня.

– Меня выгнали. Меня опять вышвырнули, Свет.

– Арин, а может, это не совпадение? Может, это отец пытается тебя так домой вернуть?

– Свет, все, что делает отец – шлет слезливые сообщения. Уговаривает вернуться, просит прощения, обещает, что скоро все изменится. А проблемы мне доставляет другой…

– Ты думаешь, это Ястреб? – охнула подруга, врубая горячую воду. – Арин, я, конечно, ничего не хочу сказать, но тебе не кажется, что это перебор? Не то чтобы я не верила тебе, просто не бывает такого. Ну не бывает! Мужчины добиваются женщин, да. Но чтобы гонять их, как зайцев… Арин, ну это же бред какой-то? Я почитала про Ястреба, он вполне серьезный мужчина, благотворительностью занимается, за одним столом с людьми высокого полёта сидит. Такие думают о том, как бабки свои преумножить или жениться выгодно, а не о том, как бы уволить строптивую девчонку из кофейни «Рыжий Кот».

– Света, моя жизнь полностью превратилась в бред, – вынырнула из ванны и бросилась в комнату. Закуталась в плед и плюхнулась в раскладное кресло, служившее мне кроватью.

Не обиделась, нет. Не имею я права обижаться на её слова, ведь Света осталась последней, кто не отвернулся. Сестра за этот месяц даже не позвонила, ни одного СМС, а на мои она сухо отвечает или вообще смайликами отделывается. Изредка захожу в её соцсети, куда она тоннами сливает фото. Лара успела и на горных лыжах покататься, и задницу погреть на Сейшелах, и на рауте помпезном блеснуть. Красивая, сытая, не отягощённая необходимостью выживать.

А может, так и надо?

Ведь проще было бы? Подписала бумажку в ЗАГСе, и свободна на всю оставшуюся жизнь. А мои принципы несут только слёзы, обиду и бесконечное ощущение униженности.

– Понимаю, ты мне не веришь… Но я чувствую, что это он. Знаю.

Весна в этом году не торопилась вступать на наши промёрзшие земли. Пурга, бесконечные снегопады, сменяющиеся оттепелью, и пронизывающий ветер. Смотрела на пушистые макушки высоченных елей, следила за их покачиванием и пыталась успокоиться. Наверное, я бы тоже не поверила. Ну кто я такая? Зачем я ему? А быть может, Света права? И я это всё надумала себе?

Он взрослый, богатый, совращенный властью и вседозволенностью, неужели ему просто нечем заняться? Неужели он ищет меня по всем забегаловкам города? Нет… Мне точно пора к врачу.

– Ешь давай, принцесса, – легко рассмеялась Светка и поставила на тумбу тарелку. Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы захлебнуться слюной. Румяный ароматный круассан был начинён листьями салата, блестел соусом и дразнил уголком высунувшейся красной рыбы. – Тебе силы нужны, чтобы искать работу дальше.

– Откуда это… – я замерла, не решаясь притронуться. Не могу! Все мои сбережения я практически насильно вручила Свете, оставила себе только несколько тысяч на дорогу. Не то чтобы мы бедствовали, нет, но и сёмгой не баловались. Доставки, рестораны – всё осталось в прошлом, и я уже даже привыкла к этому, а заодно и похудела без излишеств. Так откуда эта роскошь?

– Ешь давай, родители ученика отблагодарили. Кстати, Ариш, а ты сможешь взять моих двоечников? Мне нужно в универ сгонять срочно, а в семь часов два урока. Я их предупредила, вопросов не будет. Да и английский твой лучше, чем у меня, – Света буквально силой всучила мне тарелку в руки и стала суетливо прихорашиваться у зеркала. В универ она собралась… Ага, как же!

– Конечно, без проблем, – я приподнялась, чтобы подогнуть под себя ноги, и замерла… Взгляд приклеился к мутному стеклу окна, обрывая дыхание.

Вдоль металлических ракушек растянулась длинная вереница чёрных джипов, а во главе кортежа стоял мерин, на капоте которого сидел Ястреб. Полы его пальто были распахнуты, ветер трепал волосы, кидал снежинки снега на густую щетину, но этот великан с острым взглядом был совершенно спокоен. Пётр смотрел прямо в моё окно, будто специально давал понять, что знает обо мне всё, и даже больше.

Вскочила, быстро натянула длинный пуховик, домашние тапочки и буквально в три шага преодолела скрипучую деревянную лестницу.

– Отстань от меня! – бежала, не чувствуя режущего холода, загребала снег тапочками, но продолжала пробираться через сугробы. – Что тебе нужно? Что?

– Как дела? – он проигнорировал мои вопросы, лишь выдул плотное кольцо дыма. – Пообедаем?

– Я не буду с тобой обедать. Это ты? Из-за тебя меня вышвыривают со всех работ? В универе отказались перевести на заочку. Признавайся, Ястреб, твоих рук дело?

– Арина, я всегда выполняю своё обещание.

– Но мне ты ничего не обещал!

– Я обещал себе, – он дернул плечом и медленно обернулся в мою сторону. Его взгляд был просто убийственным. Он словно молниями был переполнен, да заряда этого хватит, чтобы осветить весь город!

– Тебе не кажется, что это несправедливо? Почему я должна отдуваться за больные обещания чокнутых? Дальше что? Ты убьёшь меня? Похитишь? Ну давай! Чего же ты ждешь? Ведь так будет проще?

– А я не люблю, когда просто.

– Меня загоняешь, как охотник? Ждёшь, пока обессилею, да? Так я вынуждена тебя огорчить, Пётр Алексеевич, вот теперь у тебя точно нет шансов! – сделала шаг навстречу. Между нами было всего несколько сантиметров. Ощущала тепло его тела, характерный запах горелого кофе и горькой ванили. И голова закружилась. Меня пошатнуло, земля ушла из-под ног. Ярость, что гоняла по венам адреналин, стала отступать, и вновь эта жалость появилась. Мне стало настолько себя жаль, что слёзы в глазах застыли. Даже не поняла, когда он успел подхватить меня под локоть, чтобы не дать упасть.

– Согласись, Арин, и весь ад, в котором ты живешь, прекратится. В твою жизнь вернутся привычные вещи, ты будешь спать не в этом гнилом бараке, а в комфортабельном доме, где будешь полноправной хозяйкой…

– А что же ты не говоришь, чем мне придётся пожертвовать ради этого? – договорить я ему не дала, чтобы сильно не распалялся пустыми обещаниями. – Я так устала, что вокруг меня одни цены… И раз уж ты оперируешь только этими понятиями, то скажу на родном тебе языке: я тебе не по карману, Ястреб!

Орала так, что горло вспыхнуло жжением и болью. И силу вдруг такую в руках ощутила, с которой не справиться было, я просто начала лупить по его груди, пытаясь увидеть его настоящее лицо, а не этот идеальный кусок холодного мрамора.

Но вот смотрела в его глаза, а ощущение, что все слова мои не то что не долетают, а бьются о его броню безразличия, только усиливалось. В нем было много гнева, он закручивался вихрем энергии, оглушал, лупил по нервам, заставляя биться сердце с такой скоростью, что сдохнуть хотелось. Не чувствовала ног, онемела под его гипнотическим взглядом. Дурела и задыхалась…

Ястреб, сжимая мой локоть, наклонялся всё ближе и ближе, водил носом по скуле, вдыхал и шумно выдыхал… И в этом его движении было столько эмоций! Откровенное желание обладать, угроза, искры бушующей ярости. Я даже не думала, что он может испытывать весь этот спектр! Считала его ледяной и бесчувственной глыбой…

– От тебя отвернулись все, Арин, поэтому браваду бестолковую оставь уже, мы оба знаем, что ты лжешь, причем неумело. Не заставляй меня показывать другую натуру. Не заставляй меня демонстрировать тебе всю сущность человеческого дерьма, Арина. Не заставляй… Ты слишком молода, чтобы понять, что человек в современном мире не стоит ровным счетом ничего. Но все создают видимость обратного. Хочешь, поделюсь опытом? Грязнее всего оказываются те люди, что искренне пытались тебе помочь. Те, кто протянул руку в, казалось бы, патовой ситуации, – Ястреб вдруг поднял взгляд на барак и усмехнулся. – Все хотят хорошо жить, вкусно есть и носить дорогое тряпьё, а особенно этого хотят те, кто никогда этого не имел. Думаешь, тебя предали дружки из благородных семей? Нет, Арина, и скоро ты в этом убедишься. Тебя обижает цена? Так я тебе открою маленькую правду, зайчик, я могу тебя взять совершенно бесплатно… Слышишь? БЕСПЛАТНО!

– Не можешь, Ястреб. Ну не можешь! Ты и за деньги меня не взял, так что засунь их себе в задницу и вали отсюда. Подальше и от меня, и от барака, рядом с которым тебе находиться противно. Уйди! Я докажу, что в мире существует дружба, поддержка, что можно жить, не имея в кармане ни гроша! Докажу…

– Я могу спасти вашу семью, Арин. Всего несколько минут, и твоему отцу больше не придётся обивать пороги бывших друзей.

– Нет! Ты пытаешься заставить меня чувствовать ответственность за него, за его банкротство, но это не так. У тебя ничего не получится. Найди себе новую игрушку…

– Так уже нашёл, – внезапно Пётр так громко рассмеялся, что перепонки дрогнули. В его глазах появилось пламя… Жгучее, смертоносное. Ястреб махнул рукой, и за моей спиной внезапно очутились два амбала. Они с лёгкостью подхватили меня под руки и усадили на заднее сиденье джипа. Реальность стала размываться, терять чёткость. Прошло и онемение в ногах, стало так тепло, так спокойно…

Глава 10

Шум… В ушах гудело так, будто я уснула головой на железнодорожных путях. Открыла один глаз, потом второй. Темнота…

Попыталась пошевелиться, но тело ватное было, непослушное. Горло саднило от боли, сухости. Попробовала откашляться, но и это не получилось.

Мозг едва оклемался, щедро подсовывая последние воспоминания. Ястреб… Он что, украл меня?

И будто сила появилась, села, ощущая под пальцами мягкость велюра. Ни руки, ни ноги не слушалась, словно пьяная была, дурная. Мышцы зудели от слабости, веки дрожали.

Зрение пыталось навести четкость. Сквозь пелену тумана стали просматриваться три высоченных окна от пола до потолка, мягкое покачивание тюля от сквозняка приоткрытого окна и треск… Справа от меня пыхтел камин, раскидывая алые всполохи по потолку, а в кресле с высокой спинкой сидел ОН.

– Какого чёрта! Ты похитил меня? – зашептала я, отчаянно стараясь встать.

– Да нет, Арина. Похищение – это когда тебя ищут-ищут, и не находят, – он даже головы не повернул, продолжал гипнотизировать пламя, и оно подчинялось… То взметалось к каменным стенкам камина, то притихало, как робкий утренний прибой, усиливая треск поленьев.

– А меня не ищут?

– Нет. Некому, – Пётр был неподвижен, убийственно спокоен, с подлокотника свисала его мощная рука.

Ниже закатанных до локтей рукавов рубашки виднелась кожа: ровная, бронзовая, покрытая тонкими линиями татуировки. Пыталась рассмотреть, но не получалось. То ли это крылья, то ли разбросанные хаотично перья. Отлетающие от влажных бревен искры грозились обжечь и даже почти долетали, но ему это было безразлично. Длинными пальцами сжимал рифленый стакан с янтарной жидкостью на дне и тихонько покачивал, будто успокаивал нас обоих.

– Ты же понимаешь, что не останусь? Всё равно сбегу, Ястреб! Тебе убить меня придется, чтобы сделать своей, потому что добровольно я не сдамся. Всё и так зашло слишком далеко, нет у меня пути назад. Понимаешь?

– Понимаю, – голос его был безразличный, он даже не смотрел на меня.

– Тогда зачем? Ну объясни, зачем я тебе нужна? Для чего? – я по щелчку пальцев разрыдалась.

Закрыла холодными ладонями лицо и просто рыдала. Меня никто не ищет, я никому не нужна! Никому! И только этот урод с отчаяньем пытается доказать свою власть надо мной. Только от этого ещё противнее.

Его методы были жалкими, больными, грязными. Легко доказывать преимущество над слабым? Над тем, кто потерял силы, поддержку! Очень легко… Можно подчинить тело, запугать, сделать безвольным, пьяным, испуганным. Но душу он мою никогда не получит!

– Я привез тебя, чтобы самому понять, для чего ты мне нужна, – он хмыкнул, осушил бокал и с силой зашвырнул его в беснующееся пламя.

– И как? Понял?

– Нет…

– Ты не можешь понять, потому что это прихоть богатого дядьки, блажь, удовлетворение самого низшего, что есть в человеке! Ты выдумал себе мир, где имеешь абсолютную власть над всем живым, выдумал, будто настолько прекрасен, что не можешь не восхищать женщин. Вот только это плод твоего больного сознания, Ястреб. Ты болен… Шальное безумие, игра во вседозволенность. Ты же наметил меня, как игрушку, причем такую удобную, простую. А как удачно всё сложилось, правда? Отец на грани разорения, чокнутая и жадная до богатой жизни сестра, отсутствие матери, способной залечить мои раны. Я – легкая добыча. И ты этим пользуешься. Вот только не учел ты одного, Пётр, я с лёгкостью проживу и без тачек, и без дворцов, и без бриллиантов на пальцах. И без твоей помощи я проживу тоже. Будешь шантажировать? Угрожать отцом? Так давай! Надави на него, это даже к лучшему. Пусть уже очнется и смирится с тем, что пора платить за свою ошибку. Так для чего вам Я?

– Ты уже моя, глупая Аришка, – Ястреб будто и не слышал моих слов, тихо посмеивался и пускал под потолок плотные кольца дыма.

– Нет! Нет! После всего, что вы сделали, Пётр, вашей я уже никогда не стану…

– Красиво говоришь, Арина. Очень красиво, но в основе твоих слов лишь эмоции, – его «Арина» звучало как рык загнанного зверя. Утробный звук, грозный, главенствующий… Но я всё равно не понимала, почему он терпит? Почему не заткнёт мне рот? Почему позволяет вольности в свой адрес? – Но ты вновь и вновь совершаешь ошибку, заведшую твоего отца в тупик банкротства. Человек остается один, когда начинает полагаться на других. Дамир думал, что его друзья помогут, спасут… Но нет. Они стали его душить не из-за нужды в деньгах, а из чувства жадности. Вместо того чтобы протянуть руку помощи, они шакалами раздербанили остатки его состояния. Вот и ты полагаешься, хоть и состояния не имеешь. Друзья – временные, зато врагами они становятся постоянными. Вот ты меня обвиняешь в самодурстве… Возможно. Но зато я честен в своих намерениях.

– Честный самодур… Это же всё меняет! Да я боюсь вас, – сказала, и по позвоночнику холод пробежал. Не тот, от которого в дрожь бросает, а тот, от которого душа в пятки уходит. – Вы больны…

– Я никогда не наврежу тебе, Арина. Никогда. Но это не значит, что отступлю от своей цели. Ты всё равно будешь моей, просто смирись, – чеканил слова, они пулями летали по просторному залу, рикошетя прямо мне в сердце.

– Пожалуй, я воспользуюсь вашим советом, и не буду полагаться на вас, раз уж это ведёт к столь плачевным последствиям, – вскочила и бросилась по длинному пустому коридору. Видела дверь в конце, стремилась к ней и заливалась слезами. Ждала погони, судорожно дёргала ручку, мечтая лишь вырваться из ловушки.

И когда замок наконец-то поддался, толкнула тяжелую створку и выбежала во двор. Вокруг не было ни души… Вдоль заборов заливались лаем собаки, привязанные на цепь к длинному тросу, в гараже гудели моторы машин, но на моём пути не было ни единой преграды. Никто не устраивал погоню, не пытался остановить, задержать. Мне словно давали уйти… Но почему?

Для чего нужно было красть, чтобы потом спокойно отпускать? Что-то здесь было явно не то.

Оглянулась и ахнула… Небольшой двухэтажный дом из светлого кругляка светился теплой подсветкой, вычищенные дорожки, вечнозелёные кустарники поражали сочностью цвета. Но… Он словно был забыт, брошен в плотном кольце леса. Ни домов по соседству, ни шума трассы и ни единого звука. Тишина. Густая, насыщенная, в которой даже хруст снега превращался во взрыв. Высокие, покрытые снегом сосны стояли ровной стеной, охраняя спокойствие хозяина. И красиво было, как в сказке… Всё искрилось, переливалось, здесь не было ветра, не было продирающей влажности. Спокойно, тихо и красиво, как в сказке…

Мне вдруг вспомнились мои детские рисунки, которые я рисовала с мамой. Она рассматривала мои заснеженные избушки, смеялась, повторяя, что странные у меня мечты, и принц будет тоже странный, раз решил свой замок построить в глуши, подальше от балов и светской жизни.

Здесь не было ни единого признака жизни. Необитаемый остров, где нет законов. Но есть желание Ястреба.

Рванула по широкой расчищенной дорожке, куталась в пуховик, слишком поздно осознав, что мне не холодно. А ведь я полуголой выскочила, увидев его во дворе!

Замерла всего на мгновение, осмотрев свои ноги. А вместо коричневых в клеточку тапочек на ногах были дутые серебристые сапожки. Знала я этот бренд, знала и цену на них. Хотелось выбросить, пойти босиком! Но кому я сделаю хуже? Распахнула полы куртки, ощупывая кашемировый свитер с высоким горлом, плотные спортивные леггинсы Меня одели, как куклу, чтобы напомнить, кто тут хозяин! Захотят – оденут, перехотят – выкинут на обочину или в лес на лакомство волчатам.

– Ненавижу! – орала я, пуская безумие по макушкам деревьев. Вопила так, чтобы разрушить эту принадлежащую ему тишину, разбить спокойствие. Смотрела в бликующее от пламени камина окно и визжала. Знала, что слышит. Была уверена, что смотрит… – Ястреб, я тебя ненавижу!

И стоило мне прокричаться, как из-за резкого поворота выскочило желтое такси.

– Вы заказывали? – сухонький старик открыл окно, осматривая мое заплаканное лицо. – Вы Арина?

– Да… Но я не заказывала, да и денег у меня нет!

– Так оплачено же, – он усмехнулся и кивнул на заднее сиденье.

И я села. Хотелось просто убраться отсюда, сбежать, чтобы не чувствовать пристальный взгляд в спину. Хотелось раствориться, исчезнуть.

Для чего увёз? Почему дал уйти?

Зачем я ему, в конце-то концов?

Точно, зверь… Только не тот, кто челюсть вокруг твоей шее тисками сжимает, а тот, что кругами водит, пока ты в капкан не упадёшь, откуда уже будет не выбраться.

Дедок подпевал радийным песенкам, вилял по заснеженной трассе, везя в сторону рабочего посёлка «Рябинка». Печка дула теплом, меня даже разморило немного, веки стали слипаться.

Я представляла крошечную однушку, ощущала мягкость кресла, в котором было так приятно спать. Света обнимет, заварит чай и выслушает не потому что должна, а потому что настоящий друг. Слезы высохли, воспоминания о Ястребе стали блеклыми. Всё закончится. Непременно закончится… И я почти поверила в свою мантру, когда резкий вскрик водителя вернул в реальность.

– Чёрт! Вот это да!

Рванула корпусом, прижимаясь к передним креслам. Из горла вырвался крик… Чёрное небо раскрасило зарево пожара, будто северное сияние. Вокруг черного от гнили барака столпились жильцы, черные от копоти, а пожарные отчаянно пытались спасти эту рухлядь, что стала моим домом.

Старик притормозил, свернул к обочине, не решаясь проезжать дальше.

Еле передвигала ногами. Скулила и рыдала. Всё стало медленным, как в кино… Еле открыла дверь, вывалилась прямо в снег, еле передвигала ногами. Скулила и рыдала. Голоса людей превратились в гул горя, а здание почти полностью спряталось за языками пламени.

– Это ты! Ты во всём виновата! – внезапно со спины на меня кто-то набросился.

– Света? – её голос едва ли можно было узнать. Обычно спокойная, робкая, немного писклявая подруга сейчас вопила, как обезумевшая.

– Из-за тебя у меня ничего не осталось! – она сжимала руки на моей шее. Толпа была так увлечена пожаром, что на нас никто не обращал внимания. Всем было все равно… А моя подруга, ударив меня под колени, повалила в снег. – Ломается она… Ей чёрную икру на блюдечке приносят, а она нос воротит! Ты знаешь, как умер мой папа? Долго…Медленно. Мучительно… У меня на руках! У нас не было денег на лечение, на хоспис! Этот дом, пропахший его смертью, был единственным, что мне досталось! Осталось от семьи! Но ты и его спалила! Будь проклят день, когда я впустила тебя на порог. Убирайся, Арина! Убирайся! Только знай, что Ястреб тебя всё равно заберет, а теперь думай, сколько душ ты согласна погубить, барахтаясь в борьбе со стихией, что сильнее тебя? Сколько?

Рыдания мои превратились в истерику. Воспоминания об умирающей от рака мамы стали такими яркими, жгучими, будто вчера я видела её, больную, ослабленную. И дело не в том, на каких простынях умирать. У отца были деньги, но порой жизнь делает такой вираж, что богатые и бедные становятся равными в своих бедах. Нельзя откупиться от судьбы деньгами. Нельзя… Она тебя настигнет и в бараке, и в шикарной сталинке с видом на центральный проспект. Вот где нет тех, кто всегда кого-то главнее. И Света этого не понимала. Мы столько лет дружили, она оплакивала со мной маму, а сама копила злость… Виня меня во всем, что произошло в её жизни плохого.

Света сидела на мне, сжимала глотку и со всей силы била головой о землю. Я рыдала, выворачивалась, смотрела на горящий дом. Её слова лупили меня по живому. Я была растеряна, раздавлена, убита. И вдруг в этом хаосе зазвучал хриплый голос Ястреба. Его слова оставляли ожоги. Смотрела в лицо своей подруги и поверить не могла, что это всё может быть правдой.

«Грязнее всего оказываются те люди, что искренне пытались тебе помочь. Все хотят хорошо жить, вкусно есть и носить дорогое тряпьё, а особенно этого хотят те, кто этого никогда не имел».

– Ты… Ты… – ахнула я. – Ты с ним заодно! Эти шмотки, – я подцепила рукав её пуховика, которым недавно хвасталась Света, вернувшись из универа.

Говорила про стипендию, про премию и идиотскую скидку в семьдесят процентов за брак. Этот забитый деликатесами холодильник, новенький телефон, планшет. Она даже не пыталась скрываться, врать и прятать. А я верила! А я ей верила, пока она питалась с его руки…

– Да! И снова бы поступила так же. Я не росла на перине, у меня не было всего, что только в голову взбредет, и когда ты устроила тут целую драму, я даже посмеялась. Ты – дура… Да любая бы уже давно ублажала его, лишь бы не оказаться с голой задницей на морозе. Но Арина из себя чистую невинность строит, о морали говорит, о совести. Так где твоя совесть теперь? Ну? Тебе стыдно? Ты – тварь, набивающая себе цену. Я тебя сразу раскусила, Куликова. Сразу… И Ястребу твоему так и сказала, что стоит сильнее надавить, и ты сама к нему приползёшь! Ещё умолять станешь, чтобы пригрел, приголубил.

– Вы что! Ой, дуры девки, – таксист оттолкнул взбесившуюся Светку в сугроб, схватил меня за шкирку и потащил в машину. – Ишь, че удумали!

– У всех есть цена, Куликова! У всех!

– Только ты продаешься за бутерброды, – я рыдала, как ненормальная. Мне было так больно… Так жалко…. Я словно часть души потеряла! – Света, как же так? Как?

– И ты продашься, когда свернут твою шею лебединую. Послушай совета, не сопротивляйся, всё уже решено…

Глава 11

– Дуры-девки… Дуры! – шептал старик, усаживая меня в такси обратно. Он даже скинул снег с капюшона, отряхнул ботинки, а когда сел за руль, добавил температуру на печке, чтобы согреть. Меня колошматило от холода, зуб на зуб не попадал. Дрожала и сдерживала рыдания. – Куда тебя отвезти?

– Я не знаю…

Слёзы душили меня, убивали, забирали всю силу. Я словно в стену бетонную упёрлась. Смотрела на объятое пламенем здание и тонкую фигурку той, кого считала подругой, а внутри пусто было. Боль сжимала сердце, туманила разум, но даже через эту муть я ощущала предательство. Света… Она была для меня зазеркальем, миром, в котором не правят деньги. Миром, где господствуют любовь и твердое плечо семьи.

А что оказалось? Я все это придумала? При малейшей возможности моя лучшая подруга связалась с тем, кто хочет купить моё тело, мою душу! И по её глазам было видно, что угрызениями совести она не страдает.

Я снова пришла к тому, от чего ушла, вот только сейчас у меня не осталось ничего. Душа вдребезги, вещи и документы сгорели, а впереди – бесконечность неизвестности.

Руки машинально нырнули в карманы, а когда я нащупала твёрдую корочку, замерла. На моей ладони лежали паспорт, пачка денег и мой телефон. Я ничего не помнила, ничего не понимала. Ну ладно, паспорт и телефон могли остаться в пуховике, но откуда деньги? Провела пальцем по вспыхнувшему экрану телефона и взвыла в голос, вчитываясь в уведомление от незнакомого номера:

«Пока ты убеждена, что я зверь. Но тебе не кажется, что всё выглядит немного иначе? Порой в зверстве намного больше честности, чем в словах близких тебе людей».

– Ты учти, что я не могу всю ночь таскаться за тобой. Просто назови адрес, – вздохнул таксист.

– Вот, – протянула ему деньги, заглядывая в глаза, сама не понимая, для чего. Он же добрый? Все дедушки такие, ну не бросит же он меня здесь одну? – Пожалуйста, мне нужно время…

– Хорошо, – старик просто опешил от суммы, включил в салоне свет и стал просвечивать банкноты, но после четвертой успокоился, спрятал во внутренний карман и тронулся с места.

Листала телефонную книжку, набирая наобум тех, кто когда-то был своим. Часть бывших друзей заблаговременно заблокировали мой номер, часть скидывали вызов, в числе которых волей судьбы оказалась и родная сестра. Но мне уже было не больно.

Из головы никак не выходили слова Ястреба. Что он хотел сказать? Что не так уж и плох в своей откровенной подлости?

Бред!

Остался последний человек, которому можно было позвонить. Тут уж не до гордости и не до попытки отстоять свою жизнь, мне даже переночевать негде! Все мои хвалёные друзья, двоюродные сёстры… Они ВСЕ вычеркнули меня из своих благополучных жизней, как прокаженную.

А почему?

Потому что у отца ничего не осталось? Так на моём месте может оказаться каждая. Нет… Не может. Они с радостью прыгнут в постель мужика, на которого укажут отцы, и снова будут запивать икорку игристым, не мучась моралью и совестью.

Ткнула в номер отца и, затаив дыхание, стала слушать длинные гудки.

– Ариша! Дочь! Что-то случилось? – он орал в трубку, пытаясь перекричать голос диктора, объявляющего посадку в самолёт. – Я чувствовал, что-то произошло. Чувствовал!

– Пап… Ты где? – старалась не расплакаться, потому что услышать голос отца было совсем непросто. Горло сжимало спазмом, хотелось рыдать, хотелось спрятаться на его плече и просто поскулить, как заледеневшему щенку. – Мне некуда идти!

– Дочь, я вернусь в среду! Слышишь? В среду! Мне срочно нужно уехать, чтобы решить проблемы. У тебя есть деньги?

– Да…

– Езжай в гостиницу, пока меня нет. Я вернусь, и мы всё обязательно решим.

– Пап, я не пойду за него замуж! – взвыла я, выпуская страх, от которого уже было не спрятаться за бравадой. Он знает обо мне всё! Знает, где я, с кем я! И ощущение, что от него не спрятаться, просто убивало.

Быть может, он и сейчас следит за мной?

Я начала оборачиваться, всматриваться в снежную взвесь, но кроме нас на трассе никого не было. И вдруг страшно стало… Старик тоже засуетился, особенно после моих слов про замужество. Все чаще встречала его взгляд в зеркале заднего вида. И там читалось далеко не сочувствие.

– Арина, мы всё решим…

Отец что-то ещё пытался сказать, но связь оборвалась, и дозвониться во второй раз я не смогла.

– Мне нужно выйти, – прохрипела таксисту, указывая на пустую парковку возле торгового центра. – Я не могу дышать!

– Горе луковое, а не девка. Ты что ж такая бедовая-то? – вздохнул старик, но притормозил. Выскочила на мороз и стала глотать ледяной воздух, как спасительную пилюлю. А когда смогла остановить истерику, услышала шорох колёс.

– Да вы издеваетесь! – взревела я, зачем-то пытаясь догнать уезжающее такси. Но старик оказался вежлив, поэтому просто поморгал мне аварийками и скрылся за поворотом.

И вот теперь стало жутко. У меня не было будущего. Оно оборвалось, оставляя позади роскошь шелков, а впереди – тьма. Но ведь отец обещал? Он вернется, и все будет по-прежнему!

Шла по заснеженному проспекту, ловила языком снежинки. Одна… Без смысла, цели и надежды на завтрашний день. Мне было страшно думать о безликом стерильном отеле, было гадко от самой себя, от безысходности, о тупике, в котором оказалась. Жалела себя, поглаживала по плечам, пытаясь успокоить. Что-то внутри бесновалось, забирало спокойствие, уверенность.

А когда упёрлась в смутно знакомое здание, в голову пришла мысль. И вдруг тепло стало, спокойно… И почему я раньше о нём не подумала? Достала телефон и буквально на последних процентах аккумулятора сделала звонок.

– Рустам, привет! Прости, что так поздно, – стыд буквально сжирал меня! В столь безвыходной ситуации я ещё ни разу не оказывалась. Думала, что труднее всего будет выживать, работать, привыкать считать деньги. Но оказалось… Оказалось, что труднее всего просить помощи у людей, что когда-то были статусом ниже тебя.

– Арина? Я переживал за тебя! Ты не ходишь в универ, что случилось?

– Мне некуда идти, Русик, некуда…

– Ты где?

– У твоего дома, – обессилев, я припала спиной к скрипучим качелям и закрыла глаза. Выдыхала горячий пар, ощущала, как на лицо ложатся крупные хлопья снега. Двор был пуст, лишь эхо моих всхлипов отскакивало от бетонных стен и кружилось, радуясь моей беде.

– Я сейчас…

Он отключился, а через несколько минут подъездная дверь открылась. Мой друг, с которым мы болтали на парах, а после ходили в кино и театр, был всегда ко мне добр. У него нет причин для зависти, нет повода для подлости. Хотя у Светки их тоже не было. Так я считала до сегодняшнего дня.

Ведомая внезапным порывом, рванула в его объятия и в очередной раз расплакалась. Он что-то шептал, гладил по волосам, поправлял шарф и помогал подниматься по лестнице. А когда мы вошли в квартиру, он помог снять одежду, усадил на стул и до утра поил горячим чаем, слушая то, что должны были услышать родные и близкие мне люди. Но их не оказалось рядом…

И я снова легла в новую постель в новом доме, с полным ощущением опустошения.

Мне снились страшные сны. Картинки пламени в большом камине, его рука, свисающая с бархатного подлокотника, перстень с черным камнем и ровный голос, схожий своими переливами на звуки рояля. Их нельзя забыть.

Глава 12

Температура стала спадать, мысли уже не путались, в пот не бросало. Грипп, с которым я слегла в ту же ночь, когда оказалась у Рустама, стал отступать. Боль в мышцах прошла, и я вновь смогла думать. Правда, смысла в этом было мало.

Телефон отца молчал, отфутболивая холодом автоответчика, зато Ястреб писал, как по расписанию. Утром, днём и вечером. Да так точно, будто будильник заводил.

Говорят, если человеку каждый день повторять, что он собака, то рано или поздно он начнёт выть. Выла я уже давно, правда, по ночам, но зато в нужный час брала телефон в руки и ждала.

В сообщениях не было угроз, не было агрессии, не было того, что заставит ненавидеть его ещё больше! Они стали привычной рутиной.

Понимала, что дрессирует. Но самое гадкое было в том, что его сообщения – единственное, что осталось от внешнего мира.

Бродила по небольшой, но чистой и довольно стильной квартире Рустама. С утра уже прибралась, приготовила обед, наивно полагая, что суп сможет исправить мое ненужное в его жизни присутствие.

Рустам жил один, я машинально обратила внимание на квитки за коммуналку, обнаружив в графе собственника его фамилию.

Странно, я всегда думала, что он приезжий. На первом курсе мы даже отмечали его день рождения в университетской общаге, а на втором он стал работать и снял эту квартиру. Выходит, не снял?

– Арина! – входная дверь хлопнула, останавливая моё сердцебиение. Я как воришка спрятала квитки в ящик комода и выдавила улыбку.

– Привет, Русик.

– Ты встала? Тебе ещё лежать нужно, – он охнул и махнул картонной коробкой из кондитерской. – Бледная, тощая, слабая. Ужас, Куликова!

– Ну, ты не преувеличивай тоже, – рассмеялась и проглотила слюну, потому что увидела свои любимые эклеры с фисташками. – Я суп сварила с домашней лапшой. Будешь? Ты уж прости, что похозяйничала у тебя на кухне.

– Конечно, – друг даже замер на мгновение, а потом скинул пуховик, вручил коробку и пошел мыть руки. – Тысячу лет не ел домашней еды. Раньше хоть бабуля приезжала побаловать студента, а теперь приходится питаться пиццей и бич-пакетами.

– Давай ешь, – я от души налила ему своего фирменного супа, нарезала хлеб и села напротив. Сжимала ладонями горячую чашку чая, наблюдая, как беснуются чаинки на её дне. – Как в универе дела?

– Нормально, – он отмахнулся от моего вопроса, понимая, что радости его ответ мне не принесёт. – Слушай, а у меня для тебя подарок.

– Для меня? – я даже рот открыла от изумления. – Ты что? Я и так у тебя спальню отжала. Ещё и подарок?

– Мой друг открывает пиццерию. Набирает команду с нуля, чтобы не пришлось потом переучивать. Я договорился, Ариш. Начнёшь с официанта, а там и до администратора дорастешь, – Русик достал из кармана буклет с приглашением на работу и короткой анкетой.

– Русь… Спасибо!

– Он согласен не устраивать тебя официально, пока ты не решишь свои проблемы. Обучение начнётся послезавтра, а пока обещай, что будешь лечиться.

– Неофициально?

– Ну да, – он махнул плечами и убрал со стола тарелку. Включил чайник, достал блюдца и разложил эклеры. – Ты же думаешь, что тот придурок тебя вычисляет?

– В смысле – думаю? Ты что, мне не веришь?

– Ариш, не то чтобы я не верил… – он замялся в такой знакомой мне манере. Я уже это где-то видела! – Ну, ему же это надоест? Найдет себе другую молоденькую птичку, а ты снова сможешь жить спокойно. Думаешь, я не слышу твоих криков по ночам?

– Прости, Русь, – я вскочила и обняла друга. – Отец вернется, и я съеду. Честное слово.

– Да живи, сколько угодно. Я дома-то только вечером появляюсь, а ты мне совсем не мешаешь, – Рустам поцеловал меня в макушку и обнял. – Ты же мне тоже помогла. Помнишь, на первом курсе?

– Когда ты вырвал своим самокатом зеркало соседской «бэхе»? – рассмеялась я, вспоминая убитого горем друга, узнавшего стоимость этой запчасти. Он тогда всерьез интересовался стоимостью почки, пытался продать золотой крестик, вот только этих денег оказалось слишком мало. А я помогла просто так. Отец не контролировал мои расходы, да и тратить мне было не на что.

– Да… Точно. Зеркало, – он усмехнулся и так странно провел ладонью мне по спине, в последний момент остановившись на пояснице. – Ты просто дала денег, зная, что такой суммы я тебе не верну.

– Ой, Русь, ну глупости же? Было и прошло, – попыталась рассмеяться и отшатнулась от него, заталкивая в рот эклер. Его взгляд стал таким странным… Немного пьяным, возбужденным.

– Ну? Давай отмечать твою новую работу?

– Давай…

Жить с Рустамом и правда было спокойно. В квартире было две комнаты, если он и приходил с друзьями, то они сидели в зале и курили кальян, играя в приставку, а я сидела как мышка в спальне, не издавая ни шороха. Он звал, приглашал присоединиться, но мне было стыдно, да и не хотелось мне шумной компании. Я даже свет не включала, сидела на широком подоконнике, закутавшись в плед, и следила за тем, как медленно тает снег.

Ресторан оказался довольно близко к дому, коллектив собрался разношерстный, хоть и состоящий из студентов. Но в целом довольно приятный и спокойный.

Кузя, хозяин ресторанчика, тоже произвёл впечатление довольно адекватного мужчины: не придирался, не сыпал тупыми шутками, не штрафовал за пустяки и большую часть дня проводил в своём крохотном кабинете за раздевалкой.

Обучилась я быстро, вызубрила меню и состав блюд одной из первых, за что и получила довольно быстро допуск к самостоятельной работе.

Но главная удача была в том, что меня никто не уволил ни в первый день, и даже ни на второй. Может, Рустам прав? Ястреб уже и забыл про меня? Надо всё же смотреть на вещи реальнее: кто я, и кто ОН?

Ну какой ему смысл гоняться за бедной и бездомной зачуханкой? Я наступила себе на горло и потратила остатки денег, лежащих в паспорте. Бо́льшую часть я отдала Рустаму, а на остальное купила себе бельё, джинсы и несколько футболок.

Печалило меня только молчание отца. Его телефон по-прежнему не отвечал, а сообщения попросту не доходили. Снова и снова набирала его номер, слушая холод автоответчика.

– Да выключи ты это, а то аппетит и так ни к чёрту! Дома бабка новости целый день смотрит, ещё и на работе? – ругнулся бармен Иван и попытался забрать пульт у официантки, но та отпрыгнула и стала дразнить его высунутым языком, как девчонка. Катерина вертела головой, рассыпая по плечам голубые волосы, и морщила нос, нашпигованный пирсингом. – Арина, ну помоги!

– Кать, ну правда, – шикнула я, чтобы начальник не услышал, и попыталась забрать пульт. – Люди приходят, чтобы пообщаться и отдохнуть, а новости…

«Уже неделю продолжаются поиски потерпевшего крушение вертолета. Спасательная операция усложняется погодными условиями. К данному часу стал известен полный список пассажиров частной вертолётной компании, выполняющей рейс. На борту было девять человек, включая двух членов экипажа…»

Я застыла… Смотрела на знакомую мне рекламную эмблему на борту вертолёта и медленно умирала. Ноги стали ватными. Покачнулась, в последний момент схватившись за высокую спинку барного стула.

– Папа…

Рванула в раздевалку, отчаянно ища в телефонной книжке номер дяди Андрея.

– Да! – рявкнул знакомый голос.

– Дядя Андрей! Это Арина Куликова…

– А… Ариш. Здравствуй. Мне очень жаль…

– Что? Что вам жаль? Там был отец? Да? Папа был на борту вертолёта? – скулила я, оседая на пол. Силы закончились. Меня будто плитой придавило, лёгкие сжались, в голове застучали молоточки, а сердце едва-едва билось.

– Да, но я думал, что ты в курсе… Я сразу позвонил Ларисе, она должна была тебе рассказать. Твой отец обратился за помощью, и я дал ему работу. Мне нужен был руководитель на буровую, и Дамир согласился. Арин, мы бросили все силы на поиски. Слышишь? Мы его найдём!

Знаете то чувство, когда чужие слова уже не несут в себе ничего? Тебе уже больно, здесь и сейчас. А главное – ты понимаешь, что уже всё случилось.

Глава 13

– Ты почему мне не позвонила? – шептала я в трубку. – Лариса! Ты почему мне не позвонила?

– А что ты можешь сделать? – усмехнулась сестра. – Ты могла спасти его от всего этого! Могла уберечь! Но нет! Ты отказалась. Ты бросила его, заставив выгребать из дерьма в одиночку. А за что ты его наказала? За то, что решил пристроить тебя в хорошую семью? За то, что беспокоился о твоей судьбе? За это ты решила его убить?

– Я? Ты что несешь…

– Арина, ты дура. Маленькая и никчемная дура. Да я не позвонила только для того, чтобы тебе было больно! Чтобы ты смотрела в телевизор и умирала от боли за папу. Это ты во всём виновата! И не звони мне больше, Арина. Не звони. Мы с тобой теперь совершенно чужие люди.

– Лариса… – у меня просто не было слов. Я ко многому была готова, но к подобной жестокости просто невозможно подготовиться. Её слова ножом входили в самое сердце.

– Что, Арина? Что? Разве ты не этого хотела? Ты так отчаянно сражалась за свою свободу, за возможность принимать решения! Так что тебя сейчас не устраивает? Живи, Арина! Живи! Только запомни, что ничем ты от отца не отличаешься. Взбунтовалась против замужества? И меня осуждала, пыталась отговорить, переубедить. А для чего? Чтобы было так, как хочешь, как считаешь правильным? Так что не ломай комедию, сестра. Живи своей жизнью и засыпай с муками совести, потому что из-за тебя у нас больше нет отца…

– Как нет? Он найдется! Он непременно найдется! Что ты несёшь? – я рыдала в голос, сжимала горло, только бы унять этот хрип, только бы самой не слышать истошного вопля, от которого кровь в венах стыла. – Вот увидишь…

– Ты дура, Арина. Его нет уже неделю. Чудес на этом свете не бывает. Бог давно отвернулся от нас, а ты до сих пор веришь в сказки! – это были последние слова родной сестры.

Одна кровь. Одни родители. Мы даже одну комнату делили до пятнадцати лет. Но такие далекие и чужие души.

Меня никто не мог успокоить. Я продолжала сидеть в дальнем шкафчике и рыдать, листая новостную ленту. Почему-то думала, что если перестану скролить, то пропущу известие о чудесном спасении.

Самостоятельная жизнь ломала меня. По частям разносила душу, уродовала тело, изматывала сердце. Всё чаще вспоминала родной дом, свою уютную комнату на чердаке, фотографии в белых рамочках, вдоль лестницы. Огромный каменный камин, в щели которого мы с мамой каждый год прятали копеечки, загадывая желания. Я даже соседей вспоминала! Наши шумные компании, праздники, танцы… И пирог с клюквой, присыпанный сахарной пудрой. Это была моя семья.

А что у меня есть сейчас?

Одиночество и тьма.

Быть может, Лариса права? И я всё себе надумала? Быть может, это моя вина? Нужно было согласиться на этот брак, и тогда никто бы не пострадал?

– Арина? – знакомый и такой родной голос ворвался в путаницу мыслей так стремительно, что я даже вздрогнула.

– Рустам! – бросилась к нему на шею, прижалась и зарыдала. – Папа… Папа…

– Я знаю, Ариш, видел новости. Идём домой? Кузя отпустил тебя пораньше. Ты сейчас всё равно не в состоянии работать, – Рустам помог мне одеться, взял сумку и повёл к выходу. В лицо дунул морозный воздух, даже дыхание перехватило от неожиданности.

– Мне нужно к дяде Андрею, – я направилась в сторону метро, но Рустам одёрнул меня. – Он пообещал дать мне ключи от квартиры, где я могу пожить, пока отца не найдут.

– А чем тебя моя квартира не устраивает?

Рустам был странный. Сонный, весь взъерошенный, в отросших чуть вьющихся волосах застревали хлопья снега. Он наспех застёгивал пуховик, наматывал шарф. Я не видела друга несколько дней, нам просто не удавалось состыковаться. Он возвращался с работы, когда я уже спала, а я уходила, когда он ещё дрых.

– Арина, кто такой вообще этот дядя Андрей?

– Он родственник отца, – я тянула его за рукав, утягивая к метро, но тот не шевелился. – Ой… Прости, ты, наверное, устал? Езжай домой, а я сама доберусь.

– Арина, блин! – взвыл Рустам и подтолкнул меня к припаркованной машине. Внутри всё сжалось! Смотрела на мутные створки станции метро, пыталась вырваться из крепких рук друга, но не получалось. – Садись, и поедем. Сам отвезу тебя к этому родственнику, что за почти два месяца не связался с тобой.

– Я просто не звонила ему, – почему-то оправдывалась, осматривала машину, понимая, что даже не подозревала о том, что у Рустама она есть. Заднее сиденье было завалено небольшими упакованными коробками, на боках красовался логотип кофейни, в которой работал друг. – Вернее, я не смогла дозвониться до него, а у него не было моего номера.

– Хорош родственничек, – Рустам закурил и вклинился в поток автомобилей. – Да он же решил тебе помочь только потому, что отец пропал! И ещё не понятно, чья в случившемся вина? А вдруг это из-за экипажа? А вертолёт тоже числится за его фирмой. Всё же ясно! Он просто боится, что ты в суд пойдешь, что репутации навредишь. Не надо к нему ехать. Давай всё обдумаем? Вдруг можно денег получить?

– Рустам, – я поморщилась, потому что от его слов голова готова была лопнуть, как воздушный шарик. – Мне сейчас правда не до разговоров. Хочу поговорить с ним и узнать, что известно на данный момент.

– Но это глупо! – Рустам ударил рукой по рулю и слишком резко вильнул, перестраиваясь из одной полосы в другую.

Он изливал тонны мата, что-то кричал, размахивал руками… А я не узнавала своего друга. В какой-то момент мне стало страшно. Его реакция была чрезмерно импульсивной, переполненной агрессией. А я не понимала, чем так его разозлила?

Вжалась в кресло, слушала тираду, жмурясь при каждом вилянии его автомобиля.

– Чёрт! – взревел Рустам, и через мгновение автомобиль швырнуло так, что я дёрнулась по инерции, впечатываясь головой в стекло. По салону заметались коробки, заваливая меня с головой, я пыталась убрать их, старалась понять, что произошло, но ничего не получалось.

Боль растеклась по венам. Перед глазами всё расплывалось, в уши будто вату напихали. Не слышала своих стонов, звуки в монотонный белый шум превратились. Я даже не понимала, могу ли пошевелиться.

– Арина! Арина! – истошно орал Рустам, вот только голос его был таким далеким, глухим, почти ненастоящим. Словно пластинку на дедулином патефоне слушала.

Меня кто-то потряс за плечо, вызывая вспышку боли.

– Ай!

– Вы в порядке? Скорую вызвать?

Кое-как разлепила слипшиеся веки. Прошлась рукой по лицу, ощущая, как пальцы вязнут в крови. Передо мной замаячило суровое лицо полицейского, он аккуратно убирал осколки стекла с пуховика.

– Нет… Я в порядке.

– Девушка, у вас кровь идёт. Давайте я помогу. – Он хмыкнул, явно не соглашаясь с моим решением. – Марат, подойди! Посмотри, что с девчонкой? Все лицо в крови.

– Арина? Арина! – у искорёженной водительской двери топтался Рустам. – Всё хорошо? Скажи, что всё хорошо! Ты меня слышишь? Видишь? Помогите ей!

– Да, нормально… – я еле могла пошевелиться. Любое движение возвращало боль. Полицейский помог отщелкнуть ремень безопасности и пропустил врача.

– Это случайность! Слышишь, я не хотел! – как заведенный повторял Рустам, то ли танцуя, то ли прыгая. Смотрела в его сторону и не понимала, что происходит. Холодные пальцы доктора надавливали, вертели мои руки, он раздавал команды пошевелить головой, потом ногой. И вроде всё получалось, только больно было невыносимо.

– Товарищ, а дайте-ка мне ваши документы! – очевидно, полицейский тоже устал от его прыжков и выпрямился.

– Так я невиновен! Тот джип подрезал меня при перестроении, мне пришлось уворачиваться! – Рустам размахивал руками. И я только сейчас увидела, что от передней части автомобиля почти ничего не осталось, мы были буквально припечатаны в бетонное ограждение полос.

– Документы! – рявкнул сержант и пошел в сторону Русика. – Немедленно!

– Ариш, вот твоя сумка, – друг нырнул в разбитое окно и положил мне мой рюкзак на колени. – Всё будет хорошо.

– А что… Что у тебя с глазами? – усмехнулся полицейский, когда подошел ближе. – А ну-ка посмотри на меня?

– Проверьте его! Проверьте! Он всю дорогу метался из полосы в полосу, будто обкуренный! И это он меня спровоцировал, а я от столкновения уходил! – орал тучный дедок, понуро сидящий в карете скорой помощи. Вокруг него суетились врачи, наматывая толстую броню из бинтов вокруг головы. – Обкурятся, а потом за руль, и перед малолетками хвастаются идиотизмом.

– Черкин! – Сержант вырвал из рук Рустама документы, убрал в карман и махнул в сторону патрульной машины. – Давай-ка проверим молодёжь? Вызывай команду, сейчас обыщем машину. Или сам сознаешься?

– Да что вы говорите? – Рустам замер, больше не создавая лишних телодвижений. – Мы студенты!

– Тем более. Черкин, а ну давай глянем, что там у него в машине? Это ваше транспортное средство?

– Моё…

Дальнейшее действо напоминало кадры из какого-то боевика. Справа от нас остановилась ещё одна патрульная машина, и меня вежливо попросили выйти. Я кое-как передвигала ногами. Молоденький врач скорой помог мне, вот только руки не слушались. Ещё эта сумка упала, громыхая содержимым, что рассыпалось по асфальту.

– Это ваша сумка? – рявкнул сержант, осматривая всё моё богатство.

– Моя…

–А это? Тоже ваше? – сержант носком ботинка отфутболил из груды моих вещей прозрачный пакетик.

– Сумка моя, а это не моё…

Глава 14

– Старые песни о главном, – закатил глаза сержант и кивнул врачу. – Ещё скажи, что это я тебе подкинул!