Читать книгу Отель «Синяя Птица» - Федот Атрепьев - Страница 3

Иван быстрой походкой опаздывающего на важное совещание клерка проскочил парк и, не оглядываясь по сторонам, пробкой вылетел на пляж. Немного нервное, суетное и в тоже время робкое появление там, где тебя заранее не любят, но тебе надо туда идти, иначе любовь ты познаешь только в книгах. Вот с таким настроем Иван оказался на пляже. Одиночество пугает больше, чем оно есть на самом деле. Разочарования от того, что ты боялся в одиночестве, нет, и твоя инсценировка депрессии не нужна, и недовольство твое и страхи напрасные, а ты им столько времени посвятил, и удовлетворение от отсутствия дискомфорта уже не так ярко. Иван стоял на теплом песке, легкий бриз ласкал измученное тело, а глаз радовался морскому горизонту, который в очередной раз как бы невзначай намекал на ничтожность человечка перед монументальной красотой стихий. Моря – воды, ветра – воздуха, камня – земли, солнца – огня

«И пусть я мелок и ничтожен, – подумал Иван, – но я созерцаю эту картину бытия и восхищаюсь ей, получаю импульс, положительный заряд энергии и перевариваю его и делаю другое хорошее и полезное. Встаю в цепочку круговорота социальных потреблений. Я пятый элемент, вершина пирамиды, пользователь и производитель, сам в себе и со всех сторон прекрасен».

Иван просмотрел по сторонам – никого, только ветер играет с волнами, брызгами маня в пучину морскую. Иван не спеша разделся, кинул розовую майку и пляжные шорты на песок. Он уже не помнил, как преодолел несколько шагов до белых пенных волн. Путник долгих странствий погрузился в мутную, соленую и теплую жидкость под названием море. Детская радость накрыла с головой, и легкая беззаботность приводила в восторг сознание. И все отступило, и все невзгоды показались далекими и совсем чужими. Иван перепробовал все забавы, данные человеку при общении с морем. И нырок под волну, и спиной на гребень, и длительное погружение, и заплыв на различные дистанции, хотелось не выходить из воды, так желанно и приятно было пребывание в ней.

Уставший от игры и борьбы с волнами Иван выполз на сушу и рухнул в горячий песок, в этом действии всегда присутствовало некое изощренное таинство: из мокрого мира в противоположность, из прохлады в жар.

***

Первый раз я увидел совершенное тело, где не хотелось ни добавить, ни убавить ничего, довольно в позднем возрасте. Оно было прекрасно и в одежде, и без нее, молчащее и разговаривающее. Я к тому времени был уже опытным мужчиной, из разряда тех, кто уже не помнил некоторых соитий, и не потому, что стыдно, а неинтересно и мимолетно. Обертка всегда привлекает, ты ее вскрываешь и тихо разочаровываешься, но все равно продолжаешь по животному инстинкту. Тебя просто развели, и ты просто физически излился, в награду получив секундное удовольствие. Пытался, конечно, есть в обертке, не всегда получалось, ведь объекты вожделения обычно больше всего любят скинуть с себя кокон и предложить свое мясо. Не ведая, что оно, может, и не имеет или даже никогда не имело товарного вида, хоть немного сопоставимого с внешней упаковкой. Эти неизменные шишечки, прыщики, шрамы, островки волос, родинки, ямочки — как можно их не заметить.

Совершенное тело росло в моем дворе, на другом его конце. Отец этого тела мотался по загранкам и доставлял ему, совершенному телу, обертки. Они были яркие и красивые и очень украшали тело. Само тело даже в юном возрасте было очень привлекательным, но младше меня лет на пять, поэтому в сферу интим интересов не попадало. Лишь когда я вернулся домой после долгих странствий в тихую бухту детства, передо мной предстало повзрослевшее тело в самом соку, готовое к употреблению. И я, столичный хулиган, сорвиголова, завлек в свое логово как-то без особых усилий этот экземпляр, можно сказать, жемчужину, нет, что там, бриллиант моей коллекции. Я совсем не рассчитывал на что-то особенное, может, просто легкий флирт, проба взять высоту и явно безнадежное занятие. Но все получилось на второй встрече. Она принесла видеокассету с фильмом «Титаник», и мы смотрели кино у меня дома и занимались этим на протяжении всего фильма, а он, как известно, длинный. Но даже это ничто по сравнению с тем, что я увидел и вкусил.

***

– Славно Вы принимаете морские процедуры, – голос прозвучал отчетливо и тем самым удивил Ивана, так как некоторое время назад он был уверен, что находился на пляже совершенно один. В десяти шагах от места, где лежал Иван, грея кости о горячий песок, стоял мужчина лет сорока пяти, начинающий седеть, худой, русый, и совершено неприметный. По расположенному рядом мольберту Иван определил, что это художник.

– Я пришел, вроде никого не было, – слегка извиняясь, проговорил Иван, нотки смущения были вызваны наготой Ивана.

– Не стоит беспокоиться, – обыденно произнес незнакомец, – я привык к оголенному человеческому телу. Творчество требует различных экспериментов и в процессе ознакомления с реальностью и погружения в нее уже готово ко всему. Хотя я, конечно, пейзажист в первую очередь, но натурой интересовался еще как, конечно, по женской части, но можно и мужика, конечно, но только пописать, ха-ха-ха, – залился звонким смехом художник.

– Не люблю компрометировать других, – вставил Иван и, сохраняя спокойствие, потянулся за полотенцем.

Всегда выбирая большее и на первый взгляд лучшее, мы замечаем именно то, что нам надо, даже если это находится далеко не перед носом.

– Главное, не скомпрометировать себя, – не отрывая кисти от холста, парировал художник, – простите, не представился, художник Серов, зовите меня так, мне нравится так, ха-ха-ха.

Иван немного растерялся, но, не подав вида, проговорил:

– Однофамилец или псевдоним?

– Ха-ха-ха, – не унимался художник, – эта молодежь – наглые шутники.

– Вы, я смотрю, к ней себя не причисляете.

– Намек на возраст. Я сразу ставлю границы. Я вынужден это делать. Не люблю раннего панибратства, но я и не чванливая ханжа. С добрым человеком всегда можно выпить на брудершафт, – во время расстановки границ Серов рассматривал скалистый берег, который красовался своей неприступностью справа от пляжа, измеряя пропорции обгрызенным карандашом. – Вы не представились, это еще одна черта современной молодежи – быть инкогнито. Так проще оставаться без ответственности.

– Иван мое имя, но позвольте спросить, Вы выглядите не намного старше меня, но уже дважды сознательно отстранили себя от прекрасной части человечества под названием «молодежь», а меня же туда сослали, неужели молодость уже не исчисляется временем, что, в свою очередь, измеряется численно.

– Вы говорите о количестве лет, проведенных на земле? – Художник задал вопрос, не отвлекаясь от переноса красоты земной на холст, и тут же, не давая опомниться Ивану, ответил на него, – так и за год можно познать то, на что другому и ста лет не хватит. Знал я человека одного, поэта, такую белиберду писал, аж страшно, а потом пропал куда-то, явился через год и объявляет всем, что все, писать – не его стезя, лишь в созерцании есть смысл жизни, по крайней мере, его жизни. На Алтае побывал, не знаю, может, дух Шукшина на путь истинный наставил и заставил забыть Мельпомену, так сказать. Вы видели the driver5 местный, так не скажешь, что старик, а рассуждает, будто ровесник Наполеона, французишка смешной.

– Вы говорите о Козинаки? Мне показалось, он островитянин.

– Все островитяне хотят казаться континентальцами. Он мой персональный гид.

– И Ваш тоже? Я думал, персональный менеджер…

– Гид, – поправил Серов.

– Да, конечно, гид. Я думал персональный – это один.

– Правильно, один. Он у Вас один, и у меня он один, а нас у него много.

– А, вот как, – смешенное чувство из расстройства и неизбежности окатило Ивана, – а я думал, один – значит, только у меня, – еще раз пробурчал Иван.

– Давно прибыли? Я Вас не видел раньше, – сразу перевел тему Серов.

– Только прилетел, даже в номер толком не зашел, сразу захотелось в море, так ждал его.

– Что может быть приятнее ожидания, – весело произнес художник.

– Особенно, если точно знаешь, что свершится ожидаемое.

– Могу не согласиться, иногда реалии ожидаемого могут просто стереть Вас или, в лучшем случае, принесут разочарование.

– Есть истинные ценности, ожидание которых неизбежно приводит к объективным радостям, – сказал Иван серьезным тоном, надел солнцезащитные очки и опрокинулся на спину.

– Истинные ценности, говорите, – не унимался Серов в надежде продолжить диалог, – а что такое истинные ценности?

– Скажите, наша встреча случайность? – неожиданно спросил Иван. – Дело в том, что наш персональный гид сказал, здесь случайность встреч исключена. И я делаю вывод, что все не просто так. Неслучайно.

– Вы, прекрасный собеседник, задаете вопрос и тут же даете один из возможных ответов. А Вы не задумывались, может, наш персональный гид немного преувеличивает или вводит в заблуждение?

– Зачем тогда этот маскарад с дверьми, цветными дорожками? – продолжил Иван.

– Все любят окружить себя тайнами и загадками, это разогревает интерес и важность процесса. Это как истинные ценности, известно, что они одни, но каждый их воспринимает по-своему. Есть, конечно, пересечения, но они редки и неустойчивы.

– Для меня истинные ценности непреложны, – твердо заметил Иван.

– Но назвать их и пересчитать по пальцам не можете или не хотите.

– Это прозвучит банально, мы же не в первом классе. Нет желания что-либо доказывать и даже рассуждать, – строго заявил Иван. – Я устал с дороги. Мысли только об отдыхе. Да и обстановка не располагает.

Пауза повисла в воздухе. Иван снова услышал шум волн, затихших во время короткого диалога.

– У меня есть ром, хотите, угощу? – неожиданно предложил Серов.

Иван приподнялся на локтях и посмотрел на художника, не стоило и дальше игнорировать собеседника и, чтобы ни обидеть его, вопреки своим желаниям Иван согласился.

– Не откажусь!

Серов положил кисть на подставку, наклонился к сумке и медленно явил свету большого размера сосуд. Ивану сначала даже показалось, что это доисторический термос, но, когда художник подошел ближе, взору Ивана предстала огромная военная фляжка.

– Все думают, что это фляжка, – игриво сказал Серов, как говорят люди, заранее приготовившие шутку или каламбур.

– Ну и что же это? – подыгрывая, спросил Иван.

Серов, довольно глупо улыбаясь, достал из пустоты два серебряных стакана, эдак грамм по сто, и, раскачиваясь в невидимом танце, налил в них вкусную коричневую жидкость.

– А я говорю, это прекрасный кубинский ром! – каждое слово было отчеканено и уже не раз повторялось в жизни художника.

– Очень смешно, – пытаясь скрыть иронию, пролепетал Иван.

Стакан перекочевал из рук Серова к Ивану. Аромат рома наполнил ноздри Ивана, как только он поднес чашу ко рту. Перед питьем Иван вдохнул запах Кубы, этот сладкий вкус свободы и хорошего настроения, вечного солнца и девичьего смеха.

– Он прямо из бочки. Никаких бутылок, магазинов и прочего никчемного посредничества.

– И как же это сокровище оказалось здесь?

– Я недавно был там, на Кубе, у своего милого друга, как вы догадываетесь, тоже художника, Дона Сервантеса, и он меня осчастливил этим чудом.

Иван сделал глоток рома или глоток рома сделал Ивана, радостная волна тепла пробежала с головы до ног и обратно. Ром действительно был хорош.

– У меня есть традиция пития, хотите, расскажу?

– Извольте.

– Сначала я делаю глоток, чтобы только слегка смочить губы, кончик языка и от него небо, беру паузу, второй глоток больше первого, он должен достать корень языка и достигнуть носоглотки, и лишь третий, как говорится, промочит горло, – закончив инструктаж, Серов принялся его демонстрировать.

Все протекало очень театрально, как и следовало свободному художнику, с качанием головы, закатыванием глаз, стонами и причмокиванием.

– А Вы здесь один? – спросил Иван.

– Нет, я с подругой… женой, – запинаясь, ответил Серов.

– Не определились?

– Все так сложно и в тоже время просто, – художник задумался, но лишь для приличия, будто мысль, что он собирался изложить, родилась только что, так сказать экспромтом, – все женщины делятся на тех, кто любит рожать, и тех, кто любит заниматься предшествующей деятельностью, прямо ведущей к осуществлению первого, другими словами – совокуплением.

Иван решил не углубляться в дебри отношений нового знакомого с подругой-женой и перевел взор на морскую гладь. Волны усилились, белой пеной набрасывались они на песчаный брег, оставляя на короткое мгновение седую бороду у ног Ивана.

– Она у меня фотограф. Теперь фотограф, – не унимался художник, – все время в поиске.

– И давно? – ради приличия спросил Иван. Ему, конечно, хотелось помолчать, может, даже помечтать или проанализировать что-нибудь, и обязательно в одиночестве, «и до чего люди бывают навязчивы».

– Около года, – Серов очень обрадовался продолжению диалога, – или Вы спрашиваете, давно ли мы в отношениях?

– Про это тоже.

– Несколько лет, – очень гордо ответил художник, – для нас, творческих людей, у кого жизнь – не прямая линия, это серьезный срок. Очень серьезный, – подтвердил он и утвердительно закивал.

Ром ударил в голову, легкость и тепло пропитало тело Ивана. Он обмяк. Солнце томило нежно и ласково, шум волн затрагивал потаенные уголки звукового регистра, принося тем самым отличное от других состояний спокойствие, и даже художник уже не раздражал, и чувство стеснения перестало жалить. Все, конечно, ненадолго, но сейчас не об этом. Сейчас нужно расслабиться, ведь он так долго этого ждал – покоя, внутреннего покоя и наслаждения не от чего-либо, а просто чистого, духовного, независимого наслаждения.

Иван лег на спину. Он уже ложился раньше, но теперь получил большее удовольствие от этого действия. Небо абсолютно огромное и бескрайнее явилось его взору. И свет не слепил, и видно каждую частицу бесконечности, только не знает он, как называется эта вещь и какими свойствами, полезными или нет, она обладает. Покувыркавшись минуту в необъятном состоянии, Иван поймал себя на мысли, что испытывал подобное уже ранее, в машине де Голля, когда водитель открыл ему запах пахучницы после дождя. Чтобы убедиться или развеять сомненья, Иван резко принял вертикально сидячее положение, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Волны продолжали биться с пляжем, откусывая куски песка. Солнце уже не такое яркое, потому что привык, хотя смотреть дольше обычного становится больно. «Сколько я пролежал?», – подумал Иван и повернул голову в сторону художника. Серова не было, но мольберт стоял на том же месте. Иван не интересовался и раньше, что же пишет Серов. Как-то было неловко. Слышал даже, что художники натурщики или пленэристы не любят когда заглядывают, пока они творят.

Иван встал, взял шорты и подошел к воде. Отсутствие зрителей позволило ему ополоснуться по пояс. Находясь по щиколотку в воде, Иван начал надевать шорты. «Главное, чтобы не было песка, – сказал про себя Иван и посмотрел в сторону отеля, – почему «Синяя птица»? Вообще ничего синего, и птиц я пока не видел», – удивился он уже не в первый раз.

Вернувшись к тому месту, где происходила нелепая беседа, чтобы взять шлепки и полотенце, Иван решил все-таки оценить уровень, ну или хотя бы направление искусства Серова. Два шага любопытства, и вот они уже сделаны. Иван взглянул на холст и слегка растерялся, в какой-то момент ему даже показалось что у него оптический обман: на холсте было изображено поле. Обычное русское поле, хоть пой нараспев. Золотая пшеница, лес-перелесок и овражек, в нем ручей, скорей всего, ключевой, аж повеяло холодком, и солнце нереально большое, словно с Меркурия смотришь на него, тысячекратным светом сияет.

«Не может быть, – металось в голове Ивана. – Откуда, где все это, он же видел, что Серов не только прикладывался к рому, но и водил, прикасался, всматривался, думал, взирал вдаль, мерил кисточкой что-то.

«Розыгрыш, но картина хороша, живая и радует глаз, что ж ее здесь оставлять», – рассуждал Иван, но, оценив обстановку и убедившись в полной безопасности холста, побрел в сторону отеля «Синяя птица».