Читать книгу Голос Музы - Фетт Макс - Страница 4

«Снежинки, снежинки похожи на… пупырки…»

Дин никогда не увлекался поэзией. Тем более зимняя пора никогда не числилась в списке любимых времен года. А за что ее любить? За снег? Половина всех сугробов в округе тает за его шиворотом (спасибо Сицыну, козлу, который его туда пихал). За виды природы? Пусть один день, ну два, если сильно понравится покрытые инеем, опустившиеся ветви деревьев на алее. Но куда полгода то? За зимние горки? Как-то Дин скатился с такой, поднялся и приехавшая следом девочка на картонке сбила его, поспособствовав принудительному осваиванию приема сальто. Первый блин – всегда комом, сказал бы опытный трейсер, видя упавшего малого с разбитым о лед носом.

Обычно Дин старался пересиживать дома месяцы с ноября до апреля, радуясь морозам в минус тридцать, когда отменяли занятия, и можно было лежать в постели до обеда. Но теперь появился повод не снимать шерстяные носки лишний час.

Репетиции проходили в понедельник, среду и пятницу в белой звуконепроницаемой комнатке рядом с Актовым залом. Там умещалась полноценная барабанная установка у дальней стены, несколько гитар разной степени электронности и пара микрофонов. Если основной зал не был занят, то играть выходили туда. Там и акустика была лучше за счет высокого потолка и большого пустого помещения, и воздуха хватало на всех вдоволь.

Горячо любимого банджо в наличии не оказалось. Взамен Дину предложили, как акустическую гитару, так и веское оправдание своим кривым рукам: «Откуда я знаю, как на ней бхякать? Было б банджо, я б сыгхал, а так учиться опять».

Саня положение не упростил, ибо определиться с инструментом не сумел. Чтобы произвести впечатление называл то тромбон, то виолончель, то орган, вводя всплывшие названия в поисковой строке на телефоне и дивясь тому, как они выглядели. Ему предложили старенькое пианино на сцене Актового зала. На нем после второй смены играл Юрий Егорович, почему за настройку инструмента и желания Сани научиться на нем играть волноваться не приходилось.

С Луарой оказалось проще всего. На все репетиции она приходила с подаренной малым флейтой. Она сворачивала ее в махровое полотенце и убирала в герметичную сумку, защищая от любой возможности повредить оболочку. Саня подшучивал, мол она так парня своего закрутит, а потом долбил по клавишам, что было мочи.

Помимо них в группу входило ещё две девочки из другой школы. Та, что постарше числилась в шестом классе, играла на ударных и любила выделяться, судя по розовым волосам и пирожкам. Никто не видел, как она их уплетает, но запах выпечки и пухлые щечки выдавали ее. Вторая была в пятом и предпочитала растрепанные волосы, партак на запястье в виде кривых Даров Смерти из «Гарри Поттера» и бас-гитару.

Разница между двумя этим парочками была, как между Марсом и Венерой, а Дин оказался по середине своеобразной Землей.

Репетировать классические мотивы под гранж или пытаться повторить партию барабанщика в песне «Rape Me» группы «Nirvana», когда рядом стучит по клавишам сумасшедший четвероклашка, казалось невозможным. Во избежание конфликтов девочки закрывались в коморке, а молодежь распределялась по просторному залу.

Дин расположился на стульях в углу рядом с зеркалами. Он зажимал девственно мягкими пальчиками струны на грифе, резко всасывая воздух через оскал от боли. Ему поручили настроить гитару и выдали камертон.

– Самая тонкая стхуна должна звучать, как звук «ля» на камехтоне, – повторял он себе после каждой попытки, вертел колок и дергал струну. – Ля! Ты будешь сегодня «ля» или че?

– Ну как? Получается? – поинтересовался подошедший Юрий Егорович.

– Я эту хеховину щас хазнесу! – Дин схватился за гриф, точно за рукоять топора и замахнулся, но от выплаты нескольких тысяч рублей за сломанный инструмент его спас учитель.

– Не бойся, – сказал он, взявшись за корпус, когда тот поднялся над головой малого. – Давай я тебе ещё раз покажу, – учитель вытащил стул из общей пирамидки и сел напротив. – Как я говорил? – спросил он с искренне доброй улыбкой. – Первая страна – самая тонкая – должна звучать, как «ля» на камертоне, – Дин привстал и вытащил его из-под жопы и щелкнул по нему ногтем. – Слушай внимательно, – камертон издал «ля». Юрий Егорович дернул струну, прислушался, покрутил колок. Повторив действия ещё раз, попросил щелкнуть по камертону и снова дернул струну. Звуки совпали.

– Как? Как так быстхо то? – удивлялся Дин, не отрываясь от гитары.

– Повезло, – без тени скромности ответил учитель. – Когда не получается, не бойся спрашивать. Ты только учишься и лучше сто раз спросишь и поймешь, чем три раза в неделю по два часа будешь ненавидеть инструмент, – он раскрутил колок и отдал гитару. – Главное – слушай и не торопись. Ошибайся сколько душе удобно. Здесь никто не осудит, – он тепло улыбнулся, похлопал малого по плечу и отошел.

– Юхий Егохович, – окликнул малой.

– Чем-то помочь? – на автомате ответил учитель. Дин смотрел на него и долго молчал, оглядываясь на беснующегося над пианино Саню и старающуюся выдуть непрерывного «Кузнечика» на флейте Лауру. Юрий Егорович терпеливо ждал.

– Сядьте, – шепотом попросил Дин. Учитель повиновался. – Юхий Егохович, шо за нафиг? – тот призадумался, поглядев на потолок, потом под ноги.

– Штукатурка сыплется, – сказал он с улыбкой.

– А… ну ладн, – малой склонился над гитарой.

– Глупая шутка. Скажи мне, что ты хотел спросить?

– Ни че.

– Дин, прости меня. Обещаю ответить на любой твой вопрос.

Малой посмотрел на него из-под светлых бровей.

– Зачем вы такой добхый?

– Зачем?

– Пхоехали.

– Нет, правда. Я не понял вопроса.

– Пхосто… Людмила Леонидовна – злая, дихектриса – злая, мама – злая. Все злые и живут не пахятся ни о чем. А вы вон… ну вон нас набхали и мучаетесь за так после ухоков.

– Вот ты про что, – Юрий Егорович приставил стул рядом с малым и пересел. – Видишь Лауру? Отложи гитару. Теперь замолчи и прислушайся к ее игре.

Дин услышал ровно то, что несколько месяцев назад, когда подошел к своей комнате.

– Слышишь, как скрипят качели? – сказала учитель тихо, походя на героя нуарного кино. – Как завывает ветер. Теперь посмотри на своего друга. Слышал грохот стройки? Как ревет мотор байка?

Дин воочию наблюдал вырисовывающиеся воображением картины.

– Это не простые образы или ассоциации. Это то, кем человек является на самом деле. Слышал про подсознание?

Дин покачал головой.

– Это внутренняя личность, которая манипулирует… Нет, тебе непонятно. Играл с роботами на батарейках? Они ещё двигаться могут сами.

– Угу.

– Представь, что этот робот – это ты. Ходишь, стреляешь, говоришь что-то не подумав. И есть мальчик, который решает, что тебе нравится, как тебе следует себя вести и другое. Сравнение очень грубое, но в общем смысле тот мальчик – это и есть наше подсознание. Понимаешь, о чем я?

Малой на несколько секунд выпал из реальности.

«В моей голове есть… мальчик? И он мной управляет? Гейство».

Юрий Егорович рассмеялся, будто услышав его мысли.

– Не утруждай себя размышлениями. Подсознание никак тебе не вредит. Напротив, оно помогает. Вот, когда тот второгодка осенью стекло разбил, ты ведь не побежал и Сашу придержал.

Дин боялся посмотреть на него, склонив голову и вылупившись на коленки.

– Я видел все со второго этажа. Не бойся. Я нем, как Гордон Фримен, – сказал учитель.

– Кто?

– Точно. Ты игру не застал ещё, – он прочистил горло и сглотнул слюну. – Тогда у окна тебя ведь остановило что-то внутри. Тебе подсказали, как нужно себя вести. Это и было подсознание. Когда человек чем-то сильно увлечен, то оно проявляется наружу через его работу. Сейчас мы слышим, как подсознания учатся протискиваться через пока ещё неумелую игру Лауры и Саши. Два совершенно разных мира. В одном главенствует мертвая тишина, в другом – непостижимая энергия. И возвращаясь к твоему вопросу. Я такой добрый не потому, что сам по себе такой… вернее, не только поэтому. Дело в том, что я ещё и учитель, Дин. Человек, который обязан помочь детям найти в себе баланс между энергией и тишиной, – он по-доброму улыбнулся, вдохнул и встал. – Прости, что тебя нагрузил. Продолжай заниматься. Не буду мешать.

Продолжать заниматься музыкой, когда на тебя за пять минут вывалили целый семестр по психологии, сродни попытке выдуть мыльный пузырь в открытом космосе. Дин смотрел учителю вслед с выражением лица, говорящим: «И что я должен с этим делать?». И ожидал, когда он повернется. Без понятия зачем. Просто для того, чтобы уведомить его о данном факте, наверное.

Юрий Егорович, хитря или побаиваясь того, что наговорил, но так ни разу и не взглянул на малого, зациклившись на помощи остальным детям.

Дин пялился на них, волей не волей прислушиваясь к протискивающемуся из отверстия флейты подсознанию Лауры. Ненароком созрел вопрос: «А какая у меня душа?» Пара мгновений и малой уже держал гитару, про себя матерясь на не поддающуюся изменениям первую струну. Однако снова и снова щелках по камертону.