Читать книгу Лазутчикъ. Часть I - Филипп Марков - Страница 5

– Здорово, сынок! – неожиданно для Артемьева раздался знакомый голос генерала.

– Здравья желаю, кхе, кхе… – Георгий закашлялся, – Ваше Превосходи… кхе-кхе… тельство, – с трудом закончил приветствие Артемьев, поднявшись с койки.

– Сиди-сиди, что ты. Эко тебя перекосило, ну ничего, поправляйся, соколик. Проездом в Петрограде с отчетами, думаю, дай навещу верных слуг Отечества.

– Премного благодарен, Ваше Превосходительство! – садясь на койку ответил Георгий.

– Спешу сообщить радостную весть. С этого момента, сынок, – ты подпоручик, так что пришивай на погон вторую звезду, кроме того за успешное выполнение задания тебя награждают серебряным Георгием четвертой степени. Ну-с, помнишь, что надо сказать?

– Служу Отечеству, Ваше Превосходительство генерал-майор!

Верцинский улыбнулся в густые усы и протянул Артемьеву подарочную коробочку с георгиевским крестом внутри, – Ну-с, поздравляю, поправляйся!

Генерал уже собирался уходить, но Георгий остановил его.

– Ваше Превосходительство, разрешите обратиться!?

– Слушаю?

– Проблемы у меня, семейного толку!

– Ну армия таковые, знаешь ли, не решает, сынок, – хихикнул Верцинский.

– Никак нет, это мне известно….но-о…

– Об отпуске ходатайствуешь? – сурово спросил генерал.

– Т-точно так, Ваше Превосходительство, – не очень решительно ответил Георгий.

– Ну знаешь ли!

– Если это невозможно, Ваше Превосходительство, то прошу простить!

– Ну знаешь ли! – Верцинский запыхтел.

– И-извините… – растерянно начал мямлить Артемьев.

– Чернила в руки и пиши соответствующее прошение! – Верцинский расхохотался, – видел бы ты сейчас свою физиономию, подпоручик!

Георгий, все еще пребывающий в недоумении невольно улыбнулся, – точно так, Ваше Превосходительство…

После этого генерал сообщил, что подготовит соответствующие документы в штабе и передаст с кем-нибудь до окончания пребывания Георгия в госпитале, они распрощались, а Георгий вновь достал Лизино письмо чтобы перечитать.

Не дочитав текст, Артемьев со злости швырнул бумагу на пол. Он открыл тумбочку, и пошарив рукой нашел завалявшуюся пачку папирос «Илья Муромецъ» столичной фабрики Братьев Шапшал.

В палате никого не было, так что Георгий приоткрыл окно и чиркнул спичкой. Помещение вдохнуло зимнюю прохладу через мгновение разбавленную горьким дымом папиросы.

Георгий затянулся и горло его продрало горечью дыма, отчего он закашлялся сильнее обычного, но продолжил курить. Эта привычка прилипла к нему за время службы, так как на фронте курили большинство солдат и офицеров.

Вдруг кто-то с размаху стукнул Артемьева ладонью по спине. Георгий обернулся и увидел перед собой нахмуренную сестру милосердия. Кажется, ее звали Анна.

– Ты что делаешь, супостат, а ну выкинь дрянь эту, —сестра указала пальцем на тлеющую папиросу, – и окно прикрой! Совсем одурел, бестолочь эдакая?

Артемьев слегка опешил от такого напора, но подчинился и выкинул окурок, а затем прикрыл окошко.

– Аннушка, не ругайтесь, прошу, да я ж только согреться хотел, – улыбнулся Георгий.

– У тебя воспаление легких или рассудка? Каким таким макаром ты хотел согреться с открытым окном? – Аннушка покрутила пальцем у виска.

Артемьев осознал глупость своего ответа, но продолжал настаивать на своем, – ну как, сестричка, легкие прогреть, а комнату от заразы проветрить.

– Я тебе сейчас, зараза ты такая, еще оплеух навешаю, несешь мне тут! Какой тебе табак, пока лечишься никакого курева!

– Да почему же, невмоготу уже!

– Вредно, не спорь. Отдай папиросы, – строго продолжала Анна.

Георгий глубоко вздохнул и передал Анне пачку папирос. Сестра, забирая пачку, остановила руку Георгия.

– Что с кистью?

– А что с ней?

– Скрюченная какая-то, ломал что ли?

– Да было дело, несколько пальцев и полруки от ранения онемевшее.

– Онемевшее ладно, видать нерв задело. Может пройдет, может нет. А руку тебе что за коновал чинил? – Анна пыталась разогнуть пальцы Георгия так, что он заерзал от боли.

– Да какой коновал, это же передвижной лазарет, полевые условия, я не жалуюсь.

– Но пальцы-то не разгибаются. Разрабатываешь?

– Ничего не делаю, винтовка в ладонь ложится и ладно.

– Так, я к Вениамину Петровичу. Он тут главный врач, поговорю, хирурга вам назначит.

– Пустое это, Анна.

– Все, не спорьте, господин офицер.

– Подпоручик… с сегодняшнего дня.

– Поздравляю, – коротко ответила Анна и удалилась.

После этого разговора к Георгию приходил главный врач с хирургом. Они осматривали кисть, место онемения руки, что-то долго обсуждали, потом хирург посоветовал втирать какую-то мазь и постоянно разрабатывать руку, пытаться раздвигать пальцы, в противном случае пригрозил тем, что она может скрючиться, как нос у бабы яги.

С этого дня, Артемьев регулярно старался делать несколько резких движений пальцами левой руки, пытаясь распрямить их.

Время в лазарете было однообразно-тягучим. Одна и та же еда, один распорядок, праздное безделье. Артемьев не знал чем заняться и куда себя деть. В коридоре на полке он нашел сочинения Пушкина и от скуки читал, лежа на кровати.

Странное дело, но врачи стали заходить все реже, а сестры милосердия все чаще. При этом лица у них были какие-то смущенные и взволнованные.

Через неделю после случая с папиросой ему вновь удалось поговорить с сестрой Анной, которая все это время при виде Георгия буквально растворялась в воздухе, пропадая с глаз.

– Аннушка, постойте, куда же вы, – догоняя по коридору окрикнул засеменившую сестру милосердия Георгий.

– Здравствуйте, господин подпоручик, доброго вам дня. Прошу простить, у меня дела, много раненных, вы не один.

Георгий перегородил ей путь, – господин, значит, не супостат уже?

Анна сделала попытку обойти Артемьева.

– Да не убегайте же вы, постойте. Хотел поблагодарить вас и пригласить на променад. Мне уже разрешено, главное одеться потеплее.

Анна залилась румянцем, – право, господин подпоручик, мне стыдно за прошлый раз….я была резка с вами.

– Пустое, Аннушка. Сегодня после шести вечера! Давайте же, соглашайтесь.

– Я подумаю, господин подпоручик, такой ответ сгодится?

– Никак нет, но-о. Я еще найду вас сегодня, – Артемьев с озорством подмигнул ей.

Вечером Георгий и Анна встретились у ворот перед госпиталем. Дул сильный холодный ветер, и Артемьев, поежившись, поднял ворот шинели, спасаясь от холода. Сухой кашель не оставлял его.

В начале прогулки Георгий ощущал возникшую неловкость в разговоре с Анной. Оставшись с ней наедине, Артемьев не мог найти тему для разговора и какое-то время они просто шли молча, смущенно улыбаясь друг другу.

Анна начала первой, – знаете, господин подпоручик, хотела вам сразу сказать…

– Зовите меня Георгий, прошу прощенья, что перебиваю.

– Хорошо, Георгий. Надеюсь, что вы не решите, что я какая-то фривольная девица, раз так легко согласилась с вами пойти.

– Да что вы, у меня и в мыслях подобного не было!

– Я весьма этому рада.

– Позвольте, Анна, у меня к вам возник один вопрос.

– Какой-же?

– Я заметил, что в палату все реже стали заходить врачи. Сестры ходят исправно, а врачей нет. Спускался сам Вениамин Петрович, но где-же все молодые? Как сквозь землю провалились! – поинтересовался Артемьев.

– Георгий! Как хорошо, что вы заговорили об этом. Ведь именно поэтому я и согласилась пойти с вами сегодня! – выпалила Анна.

– Только лишь поэтому, – обиженным тоном ответил Артемьев.

– Ну что вы, право. Прошу простить меня за глупость, конечно не только поэтому! Но это одна из причин!

– Так что же случилось?

– Случилась полнейшая глупость! Я слышала, что они собрались устроить стачку! Вы представляете, врачи!

Георгий удивленно уставился на Анну, – во время войны, когда столько раненных в лазарете? Это же предательство! – возмутился Артемьев

– Все так, не поспоришь, но вы поймите… они молоды в большинстве и не осознают еще. Им кажется….им что-то наговорили, пообещали и они поверили, понимаете? – сумбурно попыталась объяснить Анна.

– Вы знаете кто зачинщик? – оборвал Георгий.

– Эмм… слышала, что это один из новых врачей – Иван Феглер. Но могу и ошибаться.

– Где они собираются?

– Собираются?

– Да, для обсуждения такого рода вещей они должны иметь место сбора.

– Даже не знаю, может быть в лектории, другого места и не придумаю.

– Сомневаюсь, что в столь доступном помещении они стали бы обсуждать столь запретные темы. Но если их там возможно застать всех вместе, то лекторий подойдет. Когда проходят лекции?

– Эти лекции кажется не обязательны, но сегодня занятие проводит Вениамин Петрович и думаю, что большинство врачей придет. Как раз сейчас его лекция должна подойти к концу.

– Анна, я вынужден просить вашего прощенья, но нам необходимо там быть. Я хочу поговорить с этими оболтусами.

– Конечно, Георгий, конечно. Давайте же поспешим.

Георгий и Анна подоспели как раз к концу лекции. По пути Артемьев уговорил пойти с собой двоих раненных солдат. У одного была перемотана голова, другой хромал и передвигался на костылях. Они встали в сторонке и ждали конца занятия. Когда Вениамин Петрович покинул помещение, Георгий обратился к солдатам и Анне, – господа, говорить буду я. Вы кивайте. Надеюсь образумим… и сразу не заходите, дайте мне несколько минут. Я вас позову.

Анна быстро перекрестилась. Артемьев неслышно вошел в лекторий. В помещении пахло больничными принадлежностями, на столе лежали бумаги и учебники. Врачи стояли небольшой кучкой у окна и не заметили появления Георгия. Один из них сидел на подоконнике и непрерывно говорил. Остальные его внимательно слушали и хором соглашались. Артемьев решил, что болтун на подоконнике и есть тот самый Феглер.

– Скажите друзья? – вопрошал предполагаемый Феглер, – почему мы должны работать сверх своей смены? Много раненных, скажут они? А нанять других врачей разве невозможно? Ах, они все на фронте скажут они, тогда что же получается? Все врачи на фронте, а мы тут семь потов смываем и отдуваемся за остальных? Нынче похоже не в моде платить за работу сверх нормы, так это получается?

– Дело говоришь, Иван!

– Это точно Феглер, – отметил про себя Георгий.

– А что же, солдатики помрут без нас, скажут они? Так может быть хоть тогда кто-то прислушается? Эти сатрапы развязали никому не нужную войну, а мы должны смывать кровь с их рук?

С последним доводом врачи согласились не так единодушно, кто-то зароптал, и Артемьев решил воспользоваться этим моментом.

– Эй ребятки! – окликнул Георгий врачей.

Молодые люди дружно посмотрели в сторону окрикнувшего их Георгия и на мгновение замолкли от неожиданности.

– Я так понял, что по-вашему мне впору себе гроб заказывать?

– Простите, вы кто, собственно такой и что вам нужно? – поправив круглые очки спросил Феглер и спрыгнул с подоконника.

– По-вашему, я зря был ранен, зря ношу георгиевский крест на себе? – продолжал Артемьев, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Сударь, я к вам обращаюсь, вы кто будете? – переспросил Феглер.

– Я сейчас на своих ногах и скоро покину лазарет, но есть и другие! – Артемьев обернулся и крикнул в сторону коридора, – заходите!

В дверь вошли сопровождавшие Артемьева раненные солдаты и Анна.

– Или может быть им стоит помереть из-за вашей мнительности? Остаться вечно хромыми и контуженными?

Врачи зашептали, по лекторию волной прокатился недовольный гул.

– Это Фрол Афанасьев, его ранило в бедро в первом бою. Кровь хлестанула таким фонтаном, что только один из храбрых врачей, что не побоялся оказаться на поле боя вместе с простыми солдатами успел вовремя наложить жгут и спасти солдата. А это Дмитрий Коржухов, – Артемьев указал на солдата с перевязанной головой, – его ранило осколком от гранаты в голову. Он лежал среди трупов в полном беспамятстве. И только полковой врач не дал его похоронить с остальными, услышав слабое биение сердца, – Георгий замолчал. Зал наполнился напряженной тишиной, тяжело осевшей в воздухе.

– Какими докторами вы хотите быть? Теми, кто спасает жизни? Или теми, кто из-за жажды тридцати серебряников готов позволить умирать своим братьям… – Георий сделал картинную паузу, – я вас спрашиваю?! – он повысил голос, сделав резкий шаг вперед.

Врачи переглянулись. Те, кто стоял спереди невольно отступили. Тишину нарушил один из тех, кто был постарше, сказав остальным, – расходимся, друзья. Лично у меня завтра смена.

– И у меня, – сказал другой.

– У всех нас! – почти хором ответили остальные.

Доктора стали расходиться, кто-то похлопал Артемьева по плечу, кто-то с уважением глядел на раненных, обещая завтра обязательно осмотреть их.

Феглер ушел вместе со всеми, злобно скосив глаза в сторону Артемьева. Георгий же постарался сохранить непроницаемое и холодное выражение лица, сдерживая свое довлетворение.

Когда помещение лектория освободилось Анна радостно взвизгнула, – Георгий, Георгий, вы мой герой! – она обняла его, нежно поцеловав в щеку.

– Красиво сказал, Георгий. Только это, не Фрол я, а Пантелей. Да и не было такой истории-то… со жгутом.

– А я не Дмитрий вовсе, а Даниил. И голову мне прикладом пробили, а не осколком. Да и в трупах не лежал я…

– Да знаю-знаю, что вы как дети малые. Неужто не поняли, что я для них это. Припугнуть дабы. Ну подумал, что вы не подведете и подыграете, если что вдруг не по плану пойдет.

Солдаты рассмеялись. На следующее утро врачей в лазарете было даже больше, чем требовалось. Многие вышли не в свою смену, стараясь оказывать раненным должный уход. Феглера нигде не было видно, хотя Георгию очень хотелось его найти и потолковать с подстрекателем.

В этот же день прибыл некий офицер с документами за подписью генерала Верцинского. Георгию официально был одобрен отпуск на месяц для отбытия в Томск, не считая дней нахождения в пути. Вскоре Артемьева должны были выписать из больницы, и эта мысль непристанно волновала его. Он, казалось бы, еще недавно жил своей обычной жизнью, но совершенно забыл, как ею жить. Он привык отдавать приказы, привык подчиняться приказам, привык ходить в строю, привык к строгому распорядку, к скудному питанию, к пульсирующему чувству опасности и внезапной тревоги, он спал, слыша каждый шорох и подскакивал от малейшего, даже самого слабого шума. Но теперь целый месяц ему предстояло жить среди мирных людей. Да, они будут взволнованы войной, да, их жизнь поменялась и может быть даже стала тяжелее, но это по-прежнему была мирная жизнь. Артемьев знал, что всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке с теми, кто не воевал. Они никогда не смогут понять его до конца. Он всегда будет казаться им очерствевшим или жестоким, а может быть безразличным или одиноким человеком. С другой стороны, рано или поздно наступит мир, а погибать Артемьев не собирался, поэтому напомнить себе о том, как жить вне войны будет полезно.

Вечером, прохаживаясь по коридору, взгляд Артемьева зацепился за знакомую фигуру, – Феглер! – Георгий узнал зачинщика неудавшейся стачки и осторожно направился вслед за ним.

Феглер зашел в уборную. Артемьев остался ждать его у двери. Когда врач вышел, Георгий с силой толкнул его в грудь, так что тот буквально залетел обратно. Артемьев быстро взял из коридора стул и подпер ручку туалетной двери изнутри, чтобы посторонний человек не смог ее открыть.

– Ч-что вы себе позволяете, – завопил Феглер.

Георгий поднял его за грудки и вновь швырнул на пол. Феглер, спотыкаясь, отползал назад.

– Как вы смеете, я буду жаловаться! Я сдам вас в полицию! – Феглер поднялся на ноги.

Георгий после короткой паузы сделал несколько резких шагов к Феглеру, и схватив его за волосы, стукнул головой о стену. Георгий не прикладывал особой силы, но скосил удар, отчего кожа на лице врача лопнула и по лицу струей потекла липкая кровь

– Ты знаешь кто мы, а, фигляр?

Феглер испуганно запричитал, – прошу вас, прошу, отпустите!

– Ты знаешь кто мы? – чеканя каждое слово повторил Георгий, вновь схватив врача за волосы.

– Прошу вас, умоляю, – Георгий сжал кулак, потянув за волосы, – кто вы, скажите, кто? – захныкал Феглер.

– Мы солдаты и офицеры Российской империи, фигляр!

– Да-да, вы солдаты, прошу, прошу, отпустите!

– Что по-твоему делают солдаты и офицеры? – Георгий выпустил волосы Феглера из рук.

– В-воюют?

– В яблочко, фигляр, а что бывает на войне?

– Л-люди погибают?

– Да, фигляр. А ты не полный идиот, я посмотрю. Но точнее будет сказать, что их убивают. Мы убиваем! Врагов! И знаешь, что такие как ты – это и есть враги. Наши внутренние враги. И если я убью тебя мне дадут еще один орден, только и всего!

– Нет, нет прошу-у! – истошно завопил Феглер, – умоляю, господин офицер, отпустите!

– Фигляр, ты ноешь как баба. Что ты за революционер?

– Я…я никакой не революционер! – врач вытер кровь с лица, – я просто хотел прибавки к жалованию.

– Не бреши, фигляр. Я похож на идиота?

– Что вы, нет, нет, господин офицер! Мне просто заплатили….

– Кто?

– Знакомые с завода. Мы встретились случайно, они предложили денег и посоветовали, что говорить. Дали половину. Обещали после стачки выплатить остальное. Да что бы было, пару дней бы побастовали и делу конец. Полицаи бы всех разогнали.

Артемьев отвесил Феглеру пощечину, отчего тот начал всхлипывать, – сегодня же ты пишешь мне имена тех, кто тебе заплатил, а потом уходишь с этой работы.

– Но куда же мне идти, позвольте? – возмутился Феглер.

Георгий вновь отвесил ему пощечину сильнее предыдущей так, что врача зашатало.

– Я повторять не буду. И еще. Если сообщишь кому-то, что это я тебя избил, тебя застрелят. Помни, что здесь лежат офицеры и солдаты. Все мы братья и стоим друг за друга, а за твою смерть положен орден! – прошипел Артемьев.

Влажные глаза Феглера наполнились ужасом.

– Записку с именами занеси в седьмую палату, тумба справа у окна. Больше я тебя видеть не желаю, прощай, – Георгий, развернувшись, резко направился к выходу.

Утром Артемьев нашел записку от Феглера и направился на прием к главному врачу. Отстояв в очереди, Георгий постучался и осторожно зашел в кабинет Вениамина Петровича. Главный врач закрывал окно после проветривания помещения, в воздухе стоял слабый запах табака.

– Здравствуйте, Вениамин Петрович!

– Доброго утречка, голубчик, что у вас?

– Моя фамилия Артемьев, меня скоро должны выписать, но я не по этому поводу. Возможно вы слышали, что у вас тут намечалась стачка, у меня есть список людей, которые предположительно организовали и оплатили это мероприятие.

– Так-та-ак. Кажется, это о вас говорила мне Аннушка Прокофьева.

– Не могу знать, но хочу передать вам это список, – Георгий протянул свернутый вдвое листок врачу.

– Хорошо, голубчик, мы передадим это полиции или специальному ведомству, будет видно. Я, ведь, знаете, пытался образумить глупцов, но они поверили Ваньке Феглеру, будь он не ладен, но больше он тут не работает, весь побитый был, нагрубил, забрал документы и ушел.

Георгий слегка ухмыльнулся.

– Сдается мне вы приложили руку к его уходу, а может и обе руки, – врач хитро подмигнул.

– Я совершено не представляю о чем вы, – Георгий наивно развел руками.

– Ладно, пустое. Спасибо вам, голубчик. Скажите. Из какого вы полка?

– 2-й Царскосельский лейб-гвардии полк Его Величества.

– Так-та-ак. А вы знакомы… поручик… поручик Денич?

Георгий раскрыл глаза от удивления, он давно ничего не слышал о фронтовом друге, – конечно, очень даже хорошо знаком, а что такое?

– Все в порядке, жив, поправляется, не переживайте. Он оставил письмо, а я ведь видел, что кто-то был тут из его полка и старая голова совсем забыла кто это был, да и письмо, каюсь, чуть было не забыл.

– А что за письмо? – поинтересовался Георгий.

– Помилуйте, друг мой, я не читаю ваших писем, – Вениамин Петрович полез в ящик стала и долго там рылся, затем достал пыльный конверт, подул на него и передал Георгию, – через пару дней вас выписывают, говорите. Это хорошо, что вы зашли, весьма удачно, почитайте на досуге, поручик при отъезде был довольно печален. Может быть его обрадует если вы напишите ему в ответ.

– Конечно, конечно, Вениамин Петрович. Спешу откланяться, не хочу вас более тревожить.

– Все в порядке, голубчик. Идите с миром.

Георгий вышел за дверь и с нетерпением вскрыл конверт. Похоже до отбытия в Томск придется сделать несколько дел в Петрограде, – как бы все это успеть, – подумал Артемьев.