Читать книгу Шесть невозможных невозможностей - Фиона Вуд - Страница 7

Сегодня последний день – мы провели здесь все каникулы.

И вот чем я занимался:

1. Спал, как уже было сказано выше.

2. Пытался снова увидеть Эстель. Мелькнула несколько раз. Не встречались.

3. Наблюдал за Говардом. Говард – загадка. Говард все знает. Смотрит пристально. Говорит мало.

4. Слушал мамины реплики в телефонных переговорах с папой обо мне.

5. Переживал из-за них, из-за новой школы – как бы не думать обо всем этом…

6. Ходил по пятам за сотрудниками Общества охраны исторических зданий, проводившими инвентаризацию дома.

Занимавшийся мебелью Брайс был вечно не в духе, зато Поузи, отвечавшая за стекло и фарфор, показалась очень милой. Под конец ее доброжелательность достала больше, чем его пренебрежение. Она расспрашивала меня о планах на день, рассматривая оборотную сторону посуды и делая пометки типа «Пара тарелок. Ворчестерский фарфор. XVIII век». Мой неизменный ответ: «Да так», т. е. ничего, – вызывал обоюдную неловкость.

На исходе второй недели, когда разговор о том, что, будь сейчас лето, я бы мог пойти в бассейн «Фицрой», себя исчерпал, она сказала:

– Отличный способ завести друзей – это вступить в клуб. Чем бы ты хотел заниматься, Дэн?

– Читать. В основном. – И из любезности добавил: – Ну и шахматы. Только мне не нравятся люди, которые любят шахматы. По крайней мере, те, что мне встречались.

В последний день, когда все вещи в доме были инвентаризированы, снабжены ярлычками, обозначены номерами и застрахованы, Поузи упомянула телефон доверия для подростков.

– Нет такой проблемы, которую невозможно решить откровенным разговором. Порой в твоем возрасте все кажется хуже, чем есть на самом деле…

Я вздохнул.

– Дела не ахти, но я не суицидник. И друг у меня есть – он скоро вернется.

Когда есть друг, можно считать, что тебе повезло.

Моего друга зовут Фред, и на каникулы он уехал к матери. Она полгода живет в Лондоне, в Челси – изучает нижнее белье Георгианской эпохи в Национальной художественной библиотеке. Это тема ее диссертации, а не предмет фетиша.

Второе полугодие Фред будет жить с мачехой и с отцом – «Планом “Б”» и «Газелью».

В нашем переезде сюда всего два плюса, и один из них в том, что теперь я живу ближе к Фреду, так что будет здорово, когда он вернется.

– И вообще, – сказал я, желая успокоить Поузи, – кто будет приглядывать за Говардом, если я самовыпилюсь?

Для Говарда я – новый кормилец и поилец, поэтому он не выпускает меня из виду. Услышав свое имя, он сразу приходит в чувство – открывает глаз и навостряет ухо. Даже в своем привычном полубессознательном состоянии он точно знает, что происходит.

В доме, кстати, воняет мочой. Впитавшейся, настоявшейся, вездесущей мочой. Мы пытались от нее избавиться, но если вам кажется, что освежитель облагораживает запах прописанных ковров, то можно только порадоваться, что вам неведома эта альтернатива.

Отчасти это проделки Говарда, хотя не его вина. Ему пришлось долго сидеть взаперти. И Аделейд в последнее время по ночам пользовалась судном. А что, правильно: в девяносто лет добраться до туалета – это настоящий марш-бросок. Плюс к тому несколько кошек. Вся свора превратила дом в одну большую общественную уборную. А сейчас кошки свинтили.

Тут драить и драить, и мама бодается с Обществом охраны исторических зданий насчет того, кто будет платить.

– Когда-нибудь все перепадет этим козлам, так какого черта они жмутся на дурацкую уборку?

– В этом козлином мире все по-дурацки, – сказал я. Меня реально пробивает на смех, когда моя вежливая мама начинает ругаться.

Глядя на мое веселье, она улыбнулась:

– Что-то я слегка разошлась.

– И не говори.

Это ее немного взбодрило. Некоторые не видят в сарказме ничего смешного, но в нашей семье принято подтрунивать друг над другом. В нашей ужавшейся семье. В нашей сузившейся на треть семье.

Если вас интересует, как мама ощущает себя в ситуации «мой муж – гей», мне кажется, она почти в порядке. Хотя трудно сказать наверняка. В ответ на вопрос о самочувствии она неизменно отшучивается: «Меня отвергли, но не сломали», или «Мне горько, но я свыкаюсь», или «Задета честь, но к черту месть».

Здесь, по крайней мере, я не слышу, как она плачет по ночам.

Из соседнего дома тоже не доносится ни звука, хотя я прикладывался ухом ко всем доступным местам нашей общей стены – пока не вспомнил, что краска, скорее всего, старая, на основе свинца, а значит, токсичная. Теперь к перечню моих среднесрочных тревог добавилась долгая мучительная смерть.

Только иногда на чердаке слышится царапанье и глухой стук.

Я исследовал причины шума и обнаружил кое-что любопытное. А найдя это, встал перед выбором. Возможно, я выбрал неправильно. Дважды. И до сих пор пытаюсь понять, почему я поступил именно так.

Я обсудил это с Говардом. Знать бы, что он об этом думает. Мне показалось, что, скорее, не одобряет. Сложно сказать. Я только осваиваю собачью азбуку, а он свободно владеет человеческим языком. Причем не только английским. Он читает мысли. От этого мне не по себе.

Мама могла бы помочь с моральными заморочками, но она в последнее время вне игры – переживает расставание и пытается наладить собственный бизнес. И это стало причиной очередной схватки с «козлами» из Общества охраны исторических зданий.

Еще маме пришлось слегка модернизировать кухню: повесить полки и заменить плиту с холодильником.

– Надеюсь, мы наконец избавились от грызунов, – сказала она. – Ни в коем случае не проговорись о них в присутствии заказчиков, Дэн.

– Даже мне хватает ума понять, что крысы – не украшение общепита, – сказал я, слегка уязвленный.

– Забудь это слово! Я все еще под впечатлением.

Она намерена печь свадебные торты. Не каждому, переживающему разрыв брачных уз, придет в голову такая идея, но в нашем доме уважают не только сарказм, но и иронию.