Читать книгу После бури - Фредрик Бакман - Страница 22

Два года назад, когда «Шкуру» отстроили заново после пожара, Рамона не стала вешать новую вывеску. Зачем? Все и так знают, где расположена «Шкура» и кто такая Рамона.

Никто не назвал бы ее «любезной», никто не сказал бы, что в «Шкуре» «уютно», в задачи такого бара это не входит. Сначала Рамона ругалась, что ты слишком долго изучаешь меню: было бы из чего выбирать, – потом ругалась, что ты вывел ее из себя. Ты не почувствуешь, что тебя здесь ждали, зато почувствуешь атмосферу – зеленые шарфы на стенах как бы свидетельствуют – мы вместе. За барной стойкой лежал конверт с надписью «Фонд», куда те, у кого в конце месяца осталось немного лишних денег, клали одну-две купюры, которые Рамона потом распределяла между теми, у кого дела были совсем плохи. О старухе говорили разное, в последнее время все чаще утверждали, будто она напрочь лишилась рассудка. Подлая ложь – рассудка она лишилась лет тридцать назад. А вот с сердцем у нее, напротив, все было в порядке.

Рамона заправляла «Шкурой» вместе с Хольгером, они все делали сообща и ходили вместе на все хоккейные матчи. «В лесу бог, а в городе лох», – ворчала Рамона, когда он опять относил пиво не на тот столик, а тот в ответ лишь ухмылялся и говорил: «Я люблю тебя», и это окончательно выводило ее из себя. Хольгер и правда ее любил, как умеют любить только по-настоящему хорошие люди – тихо и отчаянно. Единственное, чего он от нее требовал, – это бросить курить. «Ты должна меня пережить, я без тебя не смогу», – говорил он, а она нежно гладила его по щеке и шептала: «Заткнись!»

Один из завсегдатаев «Шкуры» любил рассказывать анекдот: хоккейный матч, аншлаг, сидит мужчина, рядом свободное место. Сосед спрашивает, почему, мол, место свободное? Мужчина мрачно отвечает: «Это место моей жены, недавно она умерла». Ну, сосед такой: «О, извините, мне очень жаль. Неужели у вас нет родственника или друга, который мог бы пойти на матч?» А мужчина такой: «Все на похоронах». Анекдот был, понятное дело, про Хольгера и Рамону, и с тех пор как Хольгер умер, никто больше его не рассказывал. Вот уже много лет. Курила она, а рак был у него. Рамона никогда не говорила, что Хольгер умер, она считала, что он от нее свалил, – сразу ясно, что в городе стольких проигравших она проиграла больше, чем кто бы то ни было. Рамона так и не простила этому сукину сыну, что ушел раньше ее. «Мужики складывают лапки, а женщины должны вкалывать дальше», – ворчала она, если кто-то об этом заговаривал, и разговоры эти случались все реже.

Рамона, как и прежде, много курила, и еще больше пила; единственной привычкой, от которой она отказалась, был хоккей – ее легкие просто не справлялись. Без Хольгера они совсем атрофировались. После его смерти Рамона долгое время не могла ходить в магазин за продуктами, не чувствуя его пульса в своей руке и не слыша его болтовни, – о покупках заботились парни в черных куртках, для которых «Шкура» была вторым домом, они поддерживали ее, чтобы она могла поддержать других. Парни написали некролог для местной газеты, потому что Рамона смогла только намочить слезами бумагу: «Черт побери, Хольгер, кто теперь будет орать с трибуны и как хоккеисты поймут, когда бить по шайбе?!» Увидев это, Рамона беззвучно захохотала и подлила им пива. Вырезка с некрологом висела на стене в «Шкуре» среди маек и шарфов Хольгерова любимого, ненавистного, прекрасного, ужасного «Бьорнстад-Хоккея», когда случился пожар. Рамона тогда и сама чуть не сгорела, и иногда жалела, что этого не случилось. За свою жизнь мы хороним стольких любимых людей и все же продолжаем вставать по утрам, но всякий раз тело становится чуточку тяжелее. Иногда на рассвете она просыпалась и не представляла, как протянет еще один день.

Но как-то раз в начале лета она вдруг повысила цены на пиво. Завсегдатаи бара – а других там и не было – конечно, пришли в отчаяние, в последний раз Рамона повышала цены лет пятнадцать назад. Эта старуха только и может, что повышать цены!

Но парни в черных куртках на нее не ругались. А Теему, главный придурок в команде придурков, давно не был таким довольным.

– Чего лыбишься? – прошипела Рамона.

А Теему ей в ответ:

– Раз повышаешь цены, значит, собираешься жить.

Таким, как они, необходимо думать о будущем, иначе они сдуются. В ночь, когда сгорела «Шкура», Видар, младший брат Теему, погиб в автокатастрофе. В детстве мальчик делал уроки в баре, его заставлял старший брат, который сам уроков не делал никогда, потому что его никто не заставлял. Их папаши давно испарились, а мама сидела в четырех стенах, наглотавшись таблеток; с раннего детства Теему и Видар навидались дома столько насилия и пьянства, что самым спокойным местом для них была «Шкура». Там они чувствовали себя в безопасности, там нашли верных друзей; Теему сплотил чернокурточников, и они взяли под крыло его младшего брата. Своих детей у Рамоны не было, эти мальчишки их заменили, поэтому, когда погиб Видар, их с Теему словно с корнем вырвали из земли, смысла жить дальше не было. Кроме хоккея. Но жизнь не стоит на месте, матч за матчем, а после матча драка за дракой в «Шкуре» из-за того, кому следовало бить по шайбе. Мало кто в этом городе умел ругаться так смачно, как Рамона и Теему, – для этого нужно любить друг друга, как любили они. Их дружба была молчаливой, слова были ни к чему: старая барменша подняла цены на пиво, хулиган заплакал от радости, что тут скажешь? Их сердца принадлежали друг другу.

Когда буря набросилась на Бьорнстад и мрак сгустился вокруг домов, Рамона думала о Теему. И о своих мальчиках. Думала она и о Хольгере, его она вспоминала всегда, когда вечер сменялся ночью. Он любил пораньше лечь спать, ленивый бездельник. Когда ветер ударил в окна и свет погас, Рамона поставила кружку пива на положенное место – под барную стойку – и на ощупь стала искать фонарик. Направив перед собой мерцающий конус света, она двинулась вверх по лестнице в спальню, медленно переставляя старые ноги, мимо вымпелов, шарфов и сотен фотографий, которые всем миром собрали для нее после пожара, – безмолвный привет из минувшей хоккейной эпохи.

Рамона была одним из первых спонсоров клуба. Пару лет назад ее пригласили в правление. Как же она скандалила с тамошними мужиками – чистое наслаждение! Впервые за долгие годы «Бьорнстад-Хоккей» был на коне, а «Хед» в упадке, большее удовольствие – только то, которое получают голышом, спросите Рамону. Поднявшись наверх, она легла в кровать с фотографией Хольгера в обнимку. Буря качала дом, пока не убаюкала Рамону.

Незадолго до этого далеко в лесу та же буря качала маленькую машинку, ехавшую в больницу Хеда. Беременная женщина закричала своему мужу: «Поехали! Я рожаю! Рожаю!» – и они отправились в путь. В лесу на машину свалилось дерево, но их спасли акушерка и чокнутая девица по имени Ана. Родившегося младенца назовут в честь парня, которого любили Рамона и Ана. Видар. Конец жизни так же неизбежен, как и ее начало, ни первое, ни последнее дыхание неподвластны нам так же, как ветер.

Рамона не стала надевать ночную рубашку, она легла спать в одежде, чтобы ее не пришлось выносить в исподнем. Видар родился в лесу в тот самый миг, когда в «Шкуре» умерла Рамона. Ничего удивительного, время пришло.

Когда ее будут провожать, на могилу положат столько зеленых шарфов, что высеченного на камне имени не будет видно. Да это и неважно, все и так знают, кто там похоронен. Здесь, в лесу, нас объединяют истории, и эту мы будем рассказывать всегда.