Читать книгу После бури - Фредрик Бакман - Страница 9
8
Охотники
Оглавление– ОСТОРОЖНО!!! ЧЕРТ ПОДЕРИ…
Машина резко затормозила, покрышки прочертили черным асфальт, водитель опустил стекло и отчаянно посигналил. Но девушка продолжала переходить дорогу как ни в чем не бывало. Столичный вечер, почти безветренный, никто не знает о бурях в лесах на севере Швеции. И Мая Андерсон тоже. Хочешь понять Бьорнстад? Тогда пойми Маю, которая оставила этот город.
Водитель снова посигналил, на этот раз скорее в отчаянии, чем в ярости, – Мая сначала не поняла, что это относится к ней. Она перешла дорогу на красный свет и заторопилась вверх по противоположной стороне улицы, привычно петляя между многоэтажками и дорожными работами. Всего лишь за два года она превратилась в нового человека. Жительницу большого города.
Водитель что-то прокричал ей, она не разобрала слов, но повернулась и увидела первые буквы регистрационного номера.
УЗМ.
Кажется, прошел целый век с тех пор, как Мая в последний раз вспоминала эти буквы, – так сильно она изменилась. Водитель психанул и уехал, а она только несколько секунд спустя поняла, что задумавшись стоит посреди тротуара и прохожим приходится ее обходить. И что на нее нашло, ведь весь вечер было прекрасное настроение и даже чувство, что ей как будто… легче. Она шла на встречу с одноклассниками из музыкальной школы, слегка опьяненная приятными ожиданиями, – только-только научившись не грызть себя за них. В последние месяцы Мая то и дело повторяла себе, что имеет право радоваться и получать удовольствие. Через несколько часов она возненавидит себя за это. Ей всегда хотелось узнать, куда ее сможет привести музыкальная одаренность, и вот вам ответ: пока она шла на вечеринку, Бьорнстад чуть не разрушила буря.
В телефоне был один пропущенный звонок – от Аны. Ничего, можно перезвонить позже: когда они так далеко друг от друга, перезванивать сразу не обязательно. Они больше не вместе.
Мая двинулась дальше, ускорив шаг, – когда она только переехала сюда, то никак не могла взять в толк, почему все так быстро ходят, а возвращаясь в Бьорнстад, натыкалась на прохожих, потому что там все движутся как в замедленной съемке. Про мужчину за рулем она уже не помнила, такова жизнь в большом городе – забываешь того, кого видел секунду назад, иначе в голове не хватит места для других впечатлений: ничто ничего не значит.
В ее родных лесах на севере Швеции сейчас бушует буря, а Мая идет по улице в тонком пальто нараспашку, пребывая в блаженном неведении о том, что ветер рушит дома и сбивает людей с ног. По сообщениям одноклассников с вечеринки, стало понятно, что все уже навеселе. Мая засмеялась, эта мысль всякий раз поражала ее с новой силой: меньше чем за два учебных года все в ее жизни поменялось местами. Последний раз, уезжая из Бьорнстада, она нечаянно сказала, что едет домой. И заметила, как это задело папу и добавило новый нюанс повисшему между ними молчанию. Он не был готов ее отпускать, родители никогда не готовы, но выбора у них нет.
Все думали, будто Мая переехала, потому что хочет быть взрослой, – на самом деле наоборот. Сколько всего отнял у нее Кевин, она даже объяснить не могла, для него это изнасилование длилось не дольше нескольких минут, а для нее не кончалось никогда. Он отнял у нее светлое летнее утро, хрустящий осенний воздух, снег под ногами, смех до боли в груди, все понятное и простое. Большинство людей не могут точно назвать момент, когда для них кончилось детство, а Мая может – Кевин забрал ее детство, и, уехав из Бьорнстада, Мая выцарапала, вырвала и вернула себе кусочек этого детства. Она снова научилась быть наивной, потому что еще не хотела взрослеть, не хотела жить без иллюзий. Не хотела знать о том, что наступит день, когда она не сможет защитить своих детей. Что все девочки могут стать жертвами, а все мальчики – насильниками.
Ей казалось, что только мама ее понимает. «Я так зла на тебя, что ты от меня уезжаешь, но, если останешься, буду злиться еще сильнее, – прошептала Мира ей на ухо утром перед отъездом. – Обещай, что будешь осторожна, всегда, хотя… иногда все же не стоит. Не взрослей, не все сразу, побудь еще глупой и безответственной. Но знай меру!» Мая хохотала, плакала и обнимала сначала маму, потом папу, который не отпускал ее до тех пор, пока поезд не тронулся с места. Мая запрыгнула в вагон, в окнах замелькал лес, и Бьорнстад перестал быть ее домом.
Она быстро привыкла к толпе, потоку машин, свободе и анонимности. Это было ответом на все вопросы. «Когда тебя никто не знает, ты можешь стать тем, кем хочешь», – сказала она Ане по телефону первой весной в Стокгольме. «Да мне плевать, люблю-то я тебя теперешнюю. Или ты уже другой человек?» – прошипела Ана. Так себе комплимент от девочки, которая, впервые увидев Маю, попыталась поддеть ее и сказала: «Это ты пришла первой из миллионов сперматозоидов? Ну надо же!!!» Ана никогда не уедет из леса, корни у нее глубже, чем у деревьев, – Мае это кажется непостижимым и достойным зависти. Она, по правде говоря, уже сама не знает, где ее «дом»: она даже думать о нем стала в кавычках. Мая пыталась объяснить Ане, что наконец чувствует себя скорее бродягой, но Ана ее не понимала: бродяге в Бьорнстаде не пережить зимы – если не найдешь себе дом, замерзнешь еще до рассвета. В конце концов Мая сказала: «Здесь я – это мои поступки. В Бьорнстаде я – то, что со мной случилось». Ана поняла.
Пришло еще одно сообщение с вечеринки. Мая перешла улицу, чтобы срезать дорогу через парк, думая о том, как быстрее, а не как безопаснее. Да, здорово она изменилась.
УЗМ.
Мая прошла почти половину парка по узкой гравийной дорожке, когда в памяти вспыхнули буквы регистрационного номера. Воспоминания, распихивая друг друга, ринулись к ее чувствам, она подумала про Ану, и к горлу подступили слезы и смех. Словно она не вспоминала ее целую вечность, но ведь они говорили по телефону на днях? Или на прошлой неделе?
Расстояние между фонарями увеличилось, дорожный шум и голоса стали слабее, Мая машинально замедлила шаг. Она забыла оглянуться и не заметила, что мужчина позади нее тоже пошел медленнее. Мая прибавила скорости и услышала, что его шаги тоже стали быстрее.
Казалось бы, чем дольше не видишь Ану, тем меньше должна по ней скучать, но получалось наоборот. Мая отчетливо вспомнила лицо Аны, когда та прокричала: «Ты же знаешь! Убей… Закопай… Молчи? У, Зе, эМ!
«Что?» – спросила Мая, и Ана, всегда поражавшаяся тому, как плохо Мая знает этот мир, фыркнула: «Ты серьезно никогда этого не слышала? Ваш Торонто вроде бы расположен на планете Земля?! Мне иногда кажется, что тебя собрали в лаборатории: снаружи ничего так, а внутри проводку забыли включить!» – Ана ухмыльнулась и постучала Мае по голове.
Мая и чувствовала себя инопланетянкой. Первый год в Бьорнстаде она провела в отчаянии и страхе перед людьми и природой, перед незнакомым городом, в сердце которого было горе, а в воздухе всегда висело насилие. Мая не понимала, как можно добровольно поселиться на этом клочке земли, где горстку домиков обступили мгла, холод и деревья, деревья, деревья – куда ни взгляни. Узкая лесная дорога, по которой ты сюда приехал, продолжалась, уходя в мир, не имеющий горизонта, такой далекий и глубокий, что казалось, она в конце концов ухнет вниз и исчезнет в бездне. Мая была еще маленькая и знала из сказок, что в таких глухих местах живут только ведьмы. Она думала, что никогда не привыкнет, но дети привыкают почти ко всему.
За годы проведенного здесь детства и отрочества Мая не успела заметить, как Бьорнстад изменил ее. Она не знала, что говорит на диалекте, пока не переехала в большой город. Там, в лесах, Ана дразнила ее за то, что она неправильно произносит гласные, а здесь одноклассники по музыкальной школе подшучивали над тем, что она не спрягает глаголы. Она смеялась вместе с ними, хотя они изображали бьорнстадский говор с погрешностью в пятьсот километров.
Мая научилась петь так, как хотели учителя, отшлифовала свой голос так, что он звучал как чужой. Большинство ее одноклассников с детства ходили в музыкальные школы и брали частные уроки вокала, они владели всеми секретными кодами, понимали, чего от них ждут взрослые. Мае удалось проникнуть сюда только благодаря таланту. В первые месяцы она часто плакала по ночам, сначала от неуверенности, потом от злости. Всем остальным детям для поступления в школу достаточно было иметь богатых родителей и петь более-менее прилично, а от Маи требовалось быть лучшей. Самой лучшей.
Когда в первом семестре учитель, говоря о музыкальной индустрии, призвал их не забывать, что они «живут в маленькой стране», Мая подумала, что он видел только нижнюю треть всей карты. И онемела, поняв, что одноклассники, живя на южном краешке страны, полагают, будто находятся в самом ее центре. Мая вспомнила отца Аны – время от времени он натыкался в лесу на туристов с юга, которые спрашивали, сколько километров нужно пройти, прежде чем встретишь людское жилье, и, вернувшись домой, бормотал: «Думают, будто страна принадлежит им, а сами не знают, что семьдесят процентов Швеции – это лес. Да у нас всей населенной территории – только три процента! Три!!!» Однажды он просто взревел: «У нас всей возделанной земли меньше, чем топей! Но они небось и не знают, что такое топи!» И Ане пришлось шепотом объяснить Мае, что это такое, чтобы та могла покивать в знак согласия. Теперь ее окружали люди, понятия не имевшие ни о каких топях. Со временем она поняла, что настоящая деревенщина – это ее одноклассники в своих дорогих шмотках и с искушенными улыбочками, а совсем не она. И перестала плакать по ночам. Перестала ждать, когда место освободится, и просто занимала его первой, перестала подражать чужим голосам и запела собственным. Все изменилось.
Прошлой зимой она нашла среди многоэтажек и дорог маленький искусственный каток и на следующий день позвала туда одноклассников. Как же она удивилась, когда обнаружила, что многие из них не умеют стоять на коньках. В Бьорнстаде на коньках катались все дети; может, кто-то не умел ездить на велосипеде, но как можно не стоять на коньках? Осенью ее новые подружки жаловались на холод и депрессию от недостатка света, а Мае было стыдно себе признаться, что она презирает этих слабачек. Депрессия от недостатка света в городе, где всегда и везде горят фонари и лампы? Холод? Да разве это холод!
Мая помнила, как у нее остановилось дыхание, когда она в свои шесть лет ехала на коньках по озеру и провалилась под лед. Вот это холод. Они тогда только переехали в Бьорнстад, и никто не знал, что она пошла на озеро; ей бы без сомнений пришел конец, если бы чья-то рука не схватила ее и не вытащила из воды. Ана, такая тощая, будто дома ее не кормят, но уже тогда невероятно сильная, сидела перед ней на льду и недоуменно таращила на нее глаза. Мая что, не видела, как поменялся цвет льда? Разве это не ясно? Ана решила, что Мая полная дура, а Мая решила, что Ана просто дебилка, и они сразу стали лучшими друзьями. Ана учила Маю стрелять из ружья, а папа Аны шутил, что эти двое – «самая маленькая, но самая опасная команда охотников в наших краях». Иногда Мае удавалось вообразить, будто Бьорнстад стал ее домом. Правда, ненадолго.
Однажды Мая ночевала у Аны – обычно бывало наоборот, но в тот раз они решили провести ночь в лесу, а погода испортилась, и они пошли спать туда, куда ближе. Поздно вечером они услышали, как Анин отец разговаривает по телефону. Кто-то видел волка. Папа спросил: «Вы же не заявили?»
Мая не поняла, что это значит, и Ана шепотом объяснила: «О волке надо сообщать местным властям, если сообщишь, значит, волк существует, понимаешь?» Мая все равно не понимала, и тогда Ана вздохнула: «Если волк существует, значит, власти его недосчитаются, когда он исчезнет. А если его нет, то он и исчезнуть не может. Ну… УЗМ».
За отцом приехал какой-то мужчина, на переднем сиденье в его машине лежало ружье, а в прицепе были лопаты. Когда они на рассвете вернулись домой, на подошвах у них была земля с кровью. Убей, закопай, молчи. Мая запомнила.
Несколько часов спустя за ней приехала Мира, и Мая сделала вид, что все в порядке, и только позднее она поняла, что мама тоже сделала вид. Она, как и все в Бьорнстаде, прекрасно знала, что стало с волком. Интересно, вспоминает ли мама ту историю, думает ли, насколько тогдашнее молчание сродни тому, которому Бьорнстад учит своих детей?
Единственной, кто не молчал, была Рамона. Мая совсем забыла тот случай – бывает, мозг архивирует какое-нибудь воспоминание, а потом оно вдруг всплывает в нужный момент в другом конце страны. Через несколько дней после того, как Мая узнала, что значит УЗМ, они с Аной поехали в бар «Шкура» забрать у Аниного папы ключи от машины: иногда он напивался до такой степени, что готов был продать ее за две кружки пива, и Рамона охотно шла на такую сделку, ведь в таком виде лучше идти домой на своих двоих, чем садиться за руль. Ана как на грех забыла в машине школьный рюкзак, а на следующий день был нужен учебник по математике, так что хочешь не хочешь пришлось тащиться в бар. Знай об этом родители Маи, их бы удар хватил, там ведь толпа мужиков в черных куртках, которые в дни хоккейных матчей дерутся с болельщиками из Хеда, а в обычные дни – друг с другом. Рамона протянула ключи через стойку и сказала Ане, чтобы не забыла прихватить ружье, которое ее папаня, как обычно, забыл в машине. Ана кивнула. Перегнувшись через стойку, Рамона посмотрела на Маю. Та не осмелилась поднять взгляд: больно старуха походила на ведьму.
«Знаю, вы видели лопаты. Эти придурки могли бы спрятать их подальше. Но рано или поздно сами поймете, что с диким зверем по-другому нельзя. Где-то, наверное, можно, но не у нас», – хрипло сказала Рамона и угостила их шоколадным печеньем. Кашляла она так, что с трудом могла курить. Но все равно курила.
Вслед за этим перед баром разразилась страшная драка с участием двух мужчин и шестнадцати кружек пива, и Рамона, выругавшись, замахнулась метлой, а Мая поспешила из бара, потянув за собой Ану. Ану драка совсем не смутила, гораздо больше ее огорчило, что впопыхах из рук выпало печенье. Очень уж отличались друг от друга родители Аны и Маи, так что у каждой были свои представления о том, чего ждать от взрослых. Мая училась всему медленнее, чем Ана, но училась.
Убей. Закопай.
Рамона ошибалась, думала Мая. Это правило касается не диких зверей, а проблем. Когда много лет спустя она выбежит из комнаты Кевина, в Бьорнстаде начнется охота не на хищника, а на нее. Для всех было проще, если бы уехала она, а не Кевин. Она была проблемой.
Молчи.
Мая замедлила шаг. В тишине парка было отчетливо слышно, как гравий хрустит под ногами. Она искоса посмотрела через плечо. Нет, ей не показалось, мужчина шел следом. Черт. Она почувствовала себя такой дурой, что на секунду даже перестала бояться. Как можно забыться до такой степени, чтобы не заметить опасности? «Соберись, Мая! Думай!» – прошептала она себе. И продолжала идти вперед, ныряя в круги фонарного света и выныривая из них, пока один из фонарей не погас и ее не поглотила тьма. «Как я могла? Зачем я пошла через парк? О чем я думала? После всего, что было!» – мысленно кричала Мая. До чего же она изменилась, как быстро научилась снова быть наивной. Боковым зрением она увидела, что мужчина уже рядом, совсем близко, на нем черная куртка и шапка.
Черт. Черт. Черт.
Мая успела подумать о маме. О том, как хочется домой.