Читать книгу Педагогическое наследие Калабалиных. Книга 2. Г. К. Калабалина - Г. К. Калабалина - Страница 6

…Летом 1932 года Семена перевели в Ленинград на работу в 66-ю школу-колонию, что находилась в районе пригорода «Сосновая Поляна». Это было учреждение со сложным контингентом ребят. Коллектив воспитателей то и дело менялся. В день, когда мы приехали, 50% воспитанников отсутствовали в д/доме. Нам дали комнатку в мансарде учебного корпуса. Подниматься в нее надо было по темной, крутой лестнице. Расположив свой скромный скарб в комнате, мы начали осваиваться на новом месте.

Костику было уже 10 месяцев, и я решила устроиться на работу. Жить на одну зарплату Семена было тяжело. Смотреть за детишками мы взяли девушку – Марусю, по национальности она была эстонка. Спокойная, аккуратная, она произвела на нас хорошее впечатление, и мы не ошиблись. В мое отсутствие дети были в надежных руках. Я поступила работать воспитателем в соседнюю школу-колонию, что была в одном километре от нас. Вновь началась жизнь, полная трудовых напряжений, домашних хлопот, тревог, радостей, вечеров в кругу семьи после трудового дня. Теперь мы уже вместе обсуждали свои успехи и неудачи. Семен всегда был для меня хорошим советчиком, помогал мне разобраться порой в трудных ситуациях. Приходил ко мне на работу, очень быстро вошел к нам в коллектив как свой человек. У нас образовалась хорошая, дружная компания молодых педагогов-воспитателей. Мы часто собирались вместе семьями. В свою очередь, я сдружилась с ребятами из 66-го детского дома. Они приходили ко мне за советом. Если кто из ребят заболевал, я вечерами ходила в изолятор проведать больных. Так, несмотря на то что мы работали в разных учреждениях, интересы у нас были общие.

В это время с нами жили моя сестра Оля, которая работала учителем в 66-м детском доме и две мои двоюродные сестры, мать которых тяжело болела. Семен ко всем относился, как к своим родным. Для каждого у него находилось теплое слово. Жили они у нас более двух месяцев и, когда поправилась их мать, и они уезжали домой, то расставались, как самые родные.

Ребята, Леночка и Костик, росли среди воспитанников детского дома, и никто никогда их не обижал. Костик фактически вырос на их руках, был общим любимцем. Хорошо сложенный, с черными кудрявыми волосиками, он был очень симпатичный. Большие цвета спелой вишни глаза всегда светились радостью. Жили они с Леночкой очень дружно. Минуты не могли быть друг без друга. Леночка очень рано начала чисто говорить, а вот Костик долго не мог выговорить букву «Р», и много у него было собственных слов. И вот Леночка часами терпеливо учила его правильно произносить слова, выговаривая букву «Р»…

Я часто вечерами, глядя, как дети спят в самодельных кроватках здоровыми, загорелыми с беззаботными улыбками на личиках, думала: «Какая я счастливая – у меня такой хороший муж-друг, такие прекрасные детки, любимая работа. Что еще надо человеку. Наверно, это вершина счастья». Да, наверное, такой счастливой я себя чувствовала в те дни, когда непоправимое горе подкралось к нам.

Костик был очень подвижный мальчик, его интересовало все, он не боялся ничего. Однажды он пришел на хозяйственный двор, пролез в стойло, где стоял племенной бык, которого боялись все и не без оснований. Он признавал только одного мальчика – Сашу Рослякова, который ухаживал за ним. Так вот, Костик залез к нему в стойло, уселся у его ног, стал поглаживать и напевать ему песенку, а бык дружественно лизал его волосики. Все были в ужасе, я боялась подойти к стойлу, чтобы не рассердить быка и только издали делала Костику знаки, чтобы он вышел. Наконец-то он меня заметил и вылез. Бык провожал его ласковым взглядом. Но, конечно, все могло обернуться иначе.

В другой раз он залез по лестнице на крышу дома за мячиком, а потом спокойно спустился с ним вниз. Казалось, он ничего не боится, и судьба берегла его. Несмотря на то, что он был младшим, он всегда ревниво оберегал Леночку и никому не давал ее в обиду. Они очень хорошо играли вдвоем. Нам было легко с ними, хотя надо сказать, что жизнь у нас складывалась нелегко. Работать надо было много, и работа была сложная. Вставали рано, чтобы успеть до работы все сделать – приготовить еду, дрова для печки, наносить воды, накормить ребят и оставить их с Марусей, которая присмотрит за ними в наше отсутствие… Зарплата была небольшая, с продуктами в это время тоже было очень трудно, но все это не омрачало нашу жизнь. Все были здоровы, дружны. В доме все было самое необходимое. Были у нас верные надежные друзья, были добрые письма от Антона Семеновича Макаренко. Мы были молоды, полны сил, любили друг друга, у нас были хорошие дети, наши самые лучшие Леночка и Костик, любимая работа, общие интересы. Что же еще надо человеку? А все остальное со временем прибудет.

Но в жизни человек никогда не знает, что его подстерегает. Это было летом 1934 года. Второго июля в детский дом прибыл из детского приемника-распределителя новый воспитанник Петр Гумин – 13 лет. Мальчик как мальчик, небольшого роста, худенький, обратили на себя внимание руки с длинными музыкальными пальцами. Как положено он был помещен в изолятор для прохождения карантина. 3 июля весь детский дом под руководством Семена уходил в поход. Как всегда, когда куда-нибудь уезжал, Семен расцеловал ребятишек. Помнится, будто бы как сейчас, Костик был в коротких штанишках и вышитой косоворотке, которая очень ему шла. Семен взял его на руки, поднял и, крепко прижав к себе, сказал: «Ты знаешь, Галя, если с ним что-нибудь случится, я не переживу». Потом быстро поставил его на ноги, поцеловал меня и ушел. Детский дом опустел. Остался только новенький мальчик в изоляторе.

Когда я вернулась в этот день с работы, ребятки не отходили от меня. Они скучали без ребят, без Семена. У детей была любимая игрушка – большая русская матрешка, с которой они всегда играли. И вдруг Леночка обнаружила ее отсутствие. Стали везде ее искать, и тут Костик неожиданно сказал: «Не ищи, она умерла, я ее похоронил» – и повел нас во двор к бугорку, где была зарыта матрешка. Мы с Леночкой ее извлекли, а Костик посмотрел на меня и спросил: «А Костик тоже умрет?» Откуда у него появились такие мысли? Я постаралась отвлечь его этих мыслей, но на душе у меня стало как-то не по себе. Теперь я постоянно думаю о том, что у него было какое-то предчувствие. И еще – в эту ночь Костик спал тревожно, проснувшись, заплакал и сказал, что хочет ко мне, потому что ему страшно. Я взяла его к себе в постель, он крепко прижался ко мне, успокоился и заснул. Надо сказать, что к этому времени Маруся, которая смотрела за детьми, устроилась на завод и к нам приходила пожилая женщина, которая в мое отсутствие смотрела за детьми. Утром, как всегда, собралась на работу. Обыкновенно перед уходом я целовала детей, они провожали меня до дверей, махали ручками. Но в это утро Костик вдруг сказал: «Мама, не уходи на работу, Костику будет скучно». Я постаралась его отвлечь и незаметно ускользнула, оставив ребяток на няню. Леночке 18 июня исполнилось 4 года, а Костику через три недели должно было исполниться 3 года. Не прошло и трех часов после того, как я пришла на работу, как позвонили из дома и сказали, что куда-то исчез Костик, не пришел ли он ко мне, уже два часа его ищут и нигде не найдут. Сразу вспомнился весь вчерашний день, тревожная ночь. Что-то страшное сдавило сердце. Я бегом помчалась домой. Все мои сослуживцы бросились на поиски Костика, но его нигде не было. Леночка утверждала, что вскоре после моего ухода к крыльцу подошел новенький мальчик и позвал Костика пойти с ним погулять, собирать цветочки, хотела и она с ними пойти, но он ее не взял. Новенький мальчик – Гумин – категорически отрицал и говорил, что он к крыльцу не подходил и никого не видел.

Позвонили в Красное Село Семену, куда он ушел с ребятами в поход. К 2 часам дня он прискакал. Мы понимали, что случилось что-то непоправимое и все же еще надеялись. Искали все и где только могли – в колодце, в пруду, в лесу, но все было тщетно. Уже начало смеркаться, две женщины на поляне около пруда собирали цветы. И вдруг страшно закричали. Семен метнулся туда. В кустах, прикрытый травой, лежал убитый Костик. Нет слов, чтобы описать то горе, которое мы пережили. Казалось, за один миг рухнула жизнь. За 10 минут, что Семен нес Костика от пруда домой, он поседел и как-то окаменел. Я не могла плакать, и от этого стало еще страшней. До последней минуты похорон я не проронила ни одной слезы и, только возвратясь домой, я разрыдалась. Меня начали успокаивать, а наш большой друг тетя Варя сказала: «Оставьте ее, дайте выплакаться, и ей станет легче». Трудно мне и сейчас вспоминать, как мы справились тогда со своим горем. Наверно, в первую очередь, помогла Леночка. Нужно было ее успокоить (она очень тяжело переживала потерю братика), наконец, продолжать жить для нее.

Только через неделю удалось установить, кто действительно убил Костика. Это был тот самый новенький мальчик Петр Гумин. Он сам в этом признался после того, как в детский дом приехала завуч психоневрологического института, где он находился в прошлом году после убийства мальчика Вити. Лежал он и в 1931 году, и в 1932 году за аналогичные случаи. Наш Костик был четвертою жертвою его рук. До этого я никогда не слышала о таких страшных вещах. Оберегала детей от чего угодно, только не от людей, а тем более от детей. Мне было очень тяжело, я винила себя, да, пожалуй, и до сих пор не могу себе простить, что в этот злополучный день, когда Костик так тревожно себя чувствовал, не осталась дома. Возможно, это могло случиться и в моем присутствии, как знать. Конечно, я ни в чем не могла винить няню, она знала, что дети играют с воспитанниками. И все же мне было невозможно оставаться рядом с ней, оставлять на нее Леночку. И тут меня выручила Маруся, которая, узнав о гибели Костика, немедленно приехала и все время была с нами. Она привезла с собой девушку Шуру, которая оставалась смотреть за Леночкой, кстати, она прожила с нами до 1938 года, от нас и вышла замуж.

Похоронили Костика на немецком кладбище, которое было рядом с детским домом. Через неделю вернулись из похода ребята. Они ничего не знали о случившемся и восприняли наше горе, как свое. С оркестром они пошли на кладбище и возложили на могилку цветы, многие плакали.

Семен как мужчина оказался сильнее меня, он продолжал работать, дома старался всячески облегчить мое душевное состояние, вывести меня из какого-то шока, в котором я находилась. А я не могла побороть себя, выйти на работу. Я ходила и искала глазами детей, похожих на Костика, могла найти такого и усыновить. Я понимала, что ребята ни в чем не виноваты, что они вместе с нами тяжело переживали гибель Костика. И все же я не могла с ними спокойно встречаться, говорить.

И тут, в самое трудное для нас время, пришло письмо от Антона Семеновича, в котором он писал, что утешить нас невозможно, что он понимает, сколь велико наше горе, но, писал он: «Вы потеряли сына, это неутешное горе, но подумайте, сколько еще есть ребят, которые потеряли родных, остались сиротами, вот и отдайте им кусочек своего родительского тепла. Этим вы залечите свою рану, отогреетесь».

Это письмо отрезвило меня. Я поняла, что рассуждала эгоистично, и на второй день вышла на работу. И надо сказать, что в последующие десять лет я работала только с мальчишками и видела в каждом частицу Костика. Рана эта не залечиваемая, она кровоточит и сейчас при прикосновении к ней, но, внимание и забота Семена, друзей, работа и, конечно, Леночка помогли мне снова вернуться в строй жизни. Однако оставаться жить на том месте, где все напоминало Костика, напоминало о страшной трагедии, было невозможно, и мы решили поменять место жительства. По приглашению Антона Семеновича мы на время переехали к нему в Харьков. Семен временно устроился работать инспектором в Управление колоний НКВД УССР в Киеве, которое возглавлял Антон Семенович…