Читать книгу Повседневная логика счастья - Габриэль Зевин - Страница 5

Внарушение всех статистических закономерностей в первые недели после ограбления дела книжного магазина «Остров» медленно, но неуклонно шли в гору. Эй Джей объяснял этот успех фактором, мало известным экономистам и именуемым простым человеческим любопытством.

Добропорядочный обыватель (ДО), подходя к кассе магазина, как бы невзначай спрашивал:

– Ничего не слышно о «Тамерлане»? (Что в переводе означало: «Не возражаете, если я воспользуюсь вашими неприятностями для собственного развлечения?»)

– Пока ничего, – отвечал Эй Джей. (В переводе: «Жизнь все так же беспросветна».)

ДО:

– Рано или поздно найдется, я уверен. («Лично я в этой истории не пострадал, поэтому мне ничего не стоит смотреть на вещи с оптимизмом».) Есть у вас что-нибудь новенькое почитать?

Эй Джей:

– Да, есть интересные новинки. («Бери любую книгу с полки, не ошибешься. Ты тут месяцами, если не годами, не появлялся».)

ДО:

– В «Нью-Йорк таймс Бук-ревью» писали про одну книжку… Вроде как в такой красной обложке…

Эй Джей:

– Да-да, припоминаю. («Ничего себе описание. А что насчет автора, названия, сюжета? Может, она и правда в красной обложке, а в “Нью-Йорк таймс Бук-ревью” и правда есть на нее рецензия, только мне это мало поможет».) Что еще вы знаете об этой книге? («Ну давай, хоть намекни».)

Эй Джей отводил ДО к стеллажу с новинками в полной уверенности, тот (или та) покинет магазин, унося с собой добротную книгу в твердом переплете.

Как ни странно, смерть Ник произвела на его бизнес прямо противоположный эффект. Эй Джей открывал и закрывал «Остров» с хладнокровной пунктуальностью эсэсовца, но продажи на протяжении последовавшего квартала упали так, как не падали за всю историю существования «Книжного острова». Земляки сочувствовали Эй Джею, но, пожалуй, сочувствовали слишком глубоко. Ник была местной, своей. Их не могло не растрогать, что выпускница Принстона (и, шутка ли, с отличием окончившая среднюю школу на Элисе) вернулась со своим на вид серьезным мужем в родные места, чтобы открыть здесь книжный магазин. Приятно наблюдать, как молодежь возвращается домой, – это вносит в жизнь разнообразие. Когда Ник умерла, выяснилось, что кроме скорби по ней у жителей Элиса нет с Эй Джеем ничего общего. Считали они, что в случившемся виноват он? Кое-кто – да, считал. Почему он сам не повез домой того писателя? Они утешали друг друга и шепотом повторяли, что муж покойной всегда был немного странным – нет, при чем тут расизм? – чужаком; вы же не будете отрицать, что он не из наших (Эй Джей родился в Нью-Джерси)? Мимо магазина они проходили с тяжелым вздохом, как мимо кладбища.

Снимая с их карточек деньги, Эй Джей размышлял о том, что кража считается в обществе допустимой потерей, тогда как смерть отпугивает окружающих. К декабрю продажи снизились до обычного уровня. Интерес к ограблению иссяк.

* * *

В пятницу вечером, за две недели до Рождества, Эй Джей выпроваживал из магазина последних посетителей. У полки с детективами топтался мужчина в пуховике, не решаясь разориться на свежего Алекса Кросса.

– Двадцать шесть долларов… Что-то дороговато. Наверно, через интернет можно купить дешевле?

Эй Джей ответил, что не в курсе, и попросил мужчину поторопиться.

– Если вы хотите выдержать конкуренцию, вам надо снизить цены, – заявил тот.

– Снизить цены? Снизить. Цены. Как-то не приходило в голову, – вежливо отозвался Эй Джей.

– Хамите, молодой человек?

– Что вы, я вам благодарен. На ближайшем собрании акционеров «Острова» я непременно озвучу ваше инновационное предложение. Разумеется, мы должны думать о конкурентоспособности. Строго между нами, в начале двухтысячных мы не придавали этому вопросу большого значения. Я всегда считал это ошибкой, но совет директоров решил, что соревноваться между собой должны спортсмены на Олимпиаде, или первоклассники на скорость чтения, или производители зерновых. Но сегодня я буду рад сообщить им, что «Книжный остров» снова включается в конкурентную борьбу. Кстати, магазин закрыт. – И Эй Джей указал посетителю на дверь.

Не успел тот с ворчанием удалиться, как на пороге нарисовалась старушенция. Это была постоянная покупательница, и Эй Джей постарался скрыть свою досаду на ее поздний визит.

– О, миссис Камбербэтч, – воскликнул он. – К сожалению, мы уже закрываемся.

– Мистер Фикри, не смотрите на меня как Омар Шариф на Фатен Хамаму. Я очень на вас сердита.

Миссис Камбербэтч протиснулась мимо Эй Джея в торговый зал и бросила на прилавок толстую книгу в мягком переплете.

– Вот книга, которую вы мне вчера посоветовали. Ничего хуже я за свои восемьдесят два года не читала. Так что будьте добры, верните мне деньги.

Эй Джей перевел взгляд с книги на старушку.

– Что именно вам не понравилось?

– Много чего, мистер Фикри. Начать с того, что рассказчиком выступает Смерть! Мне восемьдесят два года, и мне было крайне неприятно читать пятьсот пятьдесят две страницы, написанные от лица Смерти. С вашей стороны рекомендовать мне такую книгу было в высшей степени бестактно.

Эй Джей извинился, хотя не чувствовал за собой никакой вины. Что за народ эти покупатели? Хотят покупать книги с гарантией, что она им понравится. Эй Джей начал оформлять возврат. Корешок мягкого переплета растрескался – больше он никому эту книгу не продаст.

– Миссис Камбербэтч, – не сдержался Эй Джей. – Судя по всему, вы все же читали эту книгу, и на первых страницах не остановились.

– Еще бы я ее не читала! – вспыхнула старушка. – Да я всю ночь не могла от нее оторваться, до того она меня разозлила. А мне, на данном этапе жизни, бессонные ночи ни к чему. Я уж не говорю о том, что пролила над этим романом реки слез! Надеюсь, мистер Фикри, в следующий раз, помогая мне выбрать книгу, вы учтете мои замечания.

– Разумеется, – сказал Эй Джей. – Примите мои извинения, миссис Камбербэтч. Но большинству наших покупателей «Книжный вор» понравился.

Закрыв магазин, Эй Джей поднялся к себе и переоделся в спортивный костюм. Он вышел на улицу через парадную дверь, по обыкновению оставив ее незапертой.

Эй Джей бегал кроссы в составе школьной команды и позже, в Принстоне. Он выбрал эту спортивную дисциплину главным образом потому, что все остальные привлекали его еще меньше, поскольку отрывали от чтения книг. В те годы ему казалось, что бегать по пересеченной местности может любой дурак. Школьный учитель физкультуры поэтически называл его надежным середняком, подразумевая, что в любой группе он финиширует с результатом чуть выше среднего. Возобновив пробежки после длительного перерыва, Эй Джей вынужден был признать свои былые успехи выдающимся достижением. Теперь ему редко удавалось пробежать больше трех километров без остановки, а с передышками – больше восьми. При этом у него ныли спина, ноги и все тело. Впрочем, как раз это было скорее плюсом. Раньше он любил размышлять на бегу, а теперь боль не давала ему сосредоточиться на этом бессмысленном занятии.

Под конец пробежки повалил снег. Чтобы не наследить в доме, Эй Джей решил снять кроссовки прямо на крыльце. Он слегка прислонился к парадной двери, и та распахнулась настежь. Он помнил, что не запирал дверь на ключ, но все-таки ее захлопнул. Эй Джей щелкнул выключателем. Все как будто было на месте. Кассовый аппарат, похоже, не трогали. Наверное, дверь открыло сквозняком. Эй Джей выключил свет и двинулся к лестнице, но тут услышал пронзительный крик, резкий, похожий на птичий. Крик повторился еще раз, и гораздо громче.

Эй Джей снова включил свет, вернулся к двери и принялся ряд за рядом обходить стеллажи. Вот и последний отдел – обделенная вниманием детская и юношеская литература. На полу с раскрытой на коленях книжкой «Там, где живут чудовища» (одной из немногих иллюстрированных сказок, удостоенных чести оказаться на полке «Острова») сидел ребенок. Довольно большой ребенок, подумал Эй Джей, явно не младенец. Определить возраст ребенка точнее он не мог, потому что никогда не имел дела с детьми. В семье он рос младшим, а своих детей они с Ник так и не завели. Ребенок – девочка – была одета в розовую лыжную курточку. На голове – копна тугих светло-каштановых кудряшек, глаза васильково-синие, а кожа на пару тонов светлее, чем у Эй Джея. Симпатичное создание.

– Ты кто такая? – спросил Эй Джей.

Без всякой видимой причины та перестала плакать и расплылась в улыбке.

– Майя, – ответила она.

С этим справились, подумал Эй Джей.

– Сколько тебе лет?

Майя показала два пальчика.

– Два года?

Она улыбнулась и потянула к нему руки.

– Где твоя мама?

Майя снова заплакала. Иных вариантов не просматривалось, и Эй Джей взял ее на руки. Девочка весила не меньше коробки с двумя дюжинами толстых книг в твердом переплете – нешуточная нагрузка на спину. Малышка обняла Эй Джея за шею, и он ощутил довольно приятный запах, что-то вроде талька и детского масла – ребенок явно не страдал от заброшенности и дурного обращения. Майя не дичилась, была хорошо одета и ждала – точнее говоря, настоятельно требовала, – внимания и ласки. Эй Джей не сомневался, что с минуты на минуту за ней придут родители и все объяснится. Скажем, у папы заглохла машина. Или у мамы внезапно схватило живот. Но с политикой открытых дверей придется покончить. После того, что с ним произошло, Эй Джей совершенно упустил из виду, что незваные гости способны не только что-то украсть, но и кое-что подбросить.

Майя обняла его крепче, и, глядя через ее плечо, Эй Джей заметил на полу кукольного Элмо. На мохнатой красной груди игрушечного монстра белела приколотая булавкой записка. Опустив девочку на пол, он нагнулся за игрушкой. Ему никогда не нравился этот убогий персонаж.

– Элмо! – сказала Майя.

– Ну да, Элмо, – кивнул Эй Джей. Он отколол записку и протянул игрушку девочке. В записке говорилось:

Владельцу этого магазина

Это Майя. Ей двадцать пять месяцев. Она ОЧЕНЬ УМНАЯ, и для своего возраста удивительно хорошо говорит. У нее славный и добрый характер. Мне хочется, чтобы она полюбила книги, чтобы росла среди книг, окруженная людьми, для которых подобные вещи имеют значение. Я очень люблю ее, но больше не могу о ней заботиться. В жизни отца для нее нет места, а у меня нет семьи, которая могла бы мне помочь. Я в безвыходном положении.

Искренне ваша,

Мать Майи.

Черт, подумал Эй Джей.

Майя опять заплакала.

Он взял ее на руки. Похоже, ей пора было сменить подгузник, чего Эй Джей никогда в жизни не делал, хотя с упаковочной бумагой управлялся неплохо. Когда была жива Ник, на Рождество покупателям «Острова» предлагали бесплатную подарочную упаковку. Эй Джей предположил, что смена подгузника потребует тех же навыков, что упаковка книг. Рядом с девочкой стояла сумка, и он понадеялся, что ее оставили здесь как раз на этот случай. К счастью, его надежды оправдались. Он прямо на полу переодел Майю, стараясь не пачкать ковер и поменьше глазеть на ее интимные места. Процедура заняла минут двадцать. Как выяснилось, живые дети отличаются от книг большей подвижностью и меньшей правильностью геометрической формы. Майя наблюдала за ним, склонив голову набок, надув губы и сморщив нос.

– Прости, Майя. Я понимаю, это тебе не морской круиз, и полностью с тобой согласен. Чем раньше ты перестанешь делать это в штаны, тем меньше нам придется этим заниматься, – проговорил Эй Джей.

– Прости, – отозвалась Майя.

Эй Джей почувствовал себя сволочью.

– Нет, это ты прости. Я в этом совершенно не разбираюсь. Я засранец.

– Засранец! – повторила девочка и захихикала.

Эй Джей обул кроссовки, подхватил девочку, сумку и записку и направился в полицейский участок.

Дежурил в этот вечер конечно же начальник полиции Ламбиазе. Судя по всему, ему на роду было написано присутствовать при самых важных в жизни Эй Джея событиях.

– Кто-то оставил ее в магазине, – шепотом, чтобы не разбудить уснувшую у него на руках девочку, сказал Эй Джей.

Ламбиазе ел пончик. Смущенный тем, что его застали в подобный момент – кому приятно служить иллюстрацией к пошлому стереотипу? – он быстро дожевал кусок и произнес не официальным, а вполне человеческим голосом:

– Ух ты, вы здорово смотритесь.

– Это не мой ребенок, – все так же шепотом сообщил Эй Джей.

– А чей же?

– Кого-то из покупателей, наверное, – сказал Эй Джей, выуживая из кармана записку и передавая ее Ламбиазе.

– Ничего себе! – воскликнул тот. – Мать подбросила ее вам.

В этот момент Майя открыла глаза и с улыбкой уставилась на Ламбиазе.

– Прелесть какая, а? – Он наклонился к девочке, и та схватила его за усы. – Это кто дергает дядю за усы? – тоненьким голоском просюсюкал Ламбиазе. – Кто хочет украсть у дяди усы?

– Начальник полиции Ламбиазе, по-моему, вы недостаточно серьезно подходите к этому делу.

Ламбиазе кашлянул и выпрямился.

– Ладно. Что мы имеем? Сейчас пятница, девять вечера. Я подам запрос в Управление по делам семьи, но с учетом снегопада, выходных и расписания паромов сомневаюсь, что кто-нибудь доберется сюда раньше понедельника. Попробуем вычислить мать или отца. Вдруг эту начинающую воровку кто-то ищет.

– Майя, – произнесла Майя.

– Тебя зовут Майя? – опять засюсюкал Ламбиазе. – Чудесное имя. – Ламбиазе снова откашлялся. – Кто-то должен побыть с ней в выходные. Мы с ребятами можем по очереди за ней присмотреть. Или…

– Не стоит, – сказал Эй Джей. – Все-таки полицейский участок не самое подходящее место для ребенка.

– Вы что-нибудь знаете об уходе за детьми? – спросил полицейский.

– Это же только на выходные. Разберусь. Позвоню свояченице. А если она чего-то не знает, спрошу у Гугла.

– У Гугла, – повторила девочка.

– «Гугл»! Трудное слово! – удивился Ламбиазе. – Хорошо, зайду к вам в понедельник. Странная штука жизнь, верно? Один крадет у вас книгу, другой оставляет вам ребенка.

– Да уж, – кивнул Эй Джей.

По дороге домой Майя непрерывно рыдала, меняя тональность от воя новогодней дудки до рева пожарной сирены. Эй Джей сообразил, что девочка проголодалась, но вопрос, чем кормить двадцатипятимесячного ребенка, поставил его в тупик. Он оттянул Майе губу, чтобы посмотреть, есть ли у нее зубы. Зубы были, и она попыталась ими воспользоваться, чтобы укусить его за палец. Набрав в Гугле: «Чем кормят ребенка двадцати пяти месяцев?» – он выяснил, что дети в этом возрасте обычно едят то же, что родители. Откуда было Гуглу знать, какой дрянью питался Эй Джей. Холодильник у него был забит готовой быстрозамороженной едой, по большей части перченой. В поисках помощи он позвонил свояченице.

– Исмей, прости, что беспокою, – произнес он в трубку. – Ты, случайно, не знаешь, чем кормят двадцатипятимесячных детей?

– Зачем тебе? – сдавленным голосом спросила она.

Эй Джей объяснил, что ему в магазин подбросили ребенка, и Исмей, немного помедлив, обещала приехать.

– Уверена? – спросил ее Эй Джей. Исмей была на седьмом месяце беременности, и ему не очень хотелось ее тревожить.

– Уверена. Молодец, что позвонил. Величайшего писателя всех времен и народов нет в городе, а у меня все равно последние пару недель бессонница.

Не прошло и получаса, как на пороге появилась Исмей с пакетом домашней стряпни: овощами для салата, лазаньей с тофу и половиной яблочного крамбла.

– Больше ничего не успела, – сказала она.

– Да что ты, все отлично, – похвалил ее Эй Джей. – Моя кухня плохо приспособлена.

– Твоя кухня – это место преступления, – не согласилась она.

При виде Исмей Майя заплакала.

– Наверное, по маме скучает, – предположила Исмей. – Может, я похожа на ее маму?

Эй Джей кивнул, хотя ему показалось, что Майя просто испугалась. У Исмей была модная стрижка, благодаря которой ее ярко-рыжие волосы колючками торчали в разные стороны, светлые глаза, бледная кожа и длинные тонкие руки и ноги. Черты ее лица были чуть крупнее, а движения – чуть резче, чем нужно. Беременность сделала ее похожей на похорошевшего Горлума. Она могла напугать ребенка одним своим хорошо поставленным голосом, наполнявшим собой все помещение. За те пятнадцать – или около того – лет, что Эй Джей знал Исмей, она, по его наблюдениям, постепенно менялась, как меняется стареющая актриса, начавшая с Джульетты, перешедшая к Офелии, потом к Гертруде и, наконец, к Гекате.

Исмей поставила разогревать лазанью.

– Покормить ее? – предложила она Эй Джею.

Майя посматривала на нее с подозрением.

– Не надо, я сам, – отказался он и повернулся к Майе: – Ты умеешь пользоваться ложкой и вилкой?

Майя проигнорировала его вопрос.

– У тебя нет детского стульчика, – сказала Исмей. – Надо ее куда-то усадить, чтобы она не упала.

Эй Джей посадил Майю на пол, соорудив из издательских пробников конструкцию в виде буквы «П» и обложив ее изнутри подушками.

Первая ложка лазаньи не встретила сопротивления.

– Надо же, как просто, – удивился Эй Джей.

Но при второй попытке Майя в последний момент отвернулась, и содержимое ложки, включая соус, обильно оросило Эй Джея, подушки и стены книжного форта. Майя тут же снова обернула к Эй Джею сияющее личико, убежденная, что сыграла невероятно остроумную шутку.

– Надеюсь, ты не собирался все это читать, – вздохнула Исмей.

После ужина они уложили малышку спать на матрасике во второй спальне.

– Почему ты не оставил ее в участке? – спросила Исмей.

– Мне показалось, что ей там будет плохо, – ответил он.

– Ты же не хочешь ее удочерить? – Исмей погладила себя по животу.

– Конечно нет. Побуду с ней до понедельника.

– Может, мать передумает и вернется, – сказала Исмей.

Эй Джей протянул ей записку.

– Бедняга, – ахнула Исмей.

– Бедняга, – согласился Эй Джей. – Но я бы так не смог. Не смог бы подбросить своего ребенка в книжный магазин.

– Надо думать, у девочки были на то свои причины, – пожала плечами Исмей.

– С чего ты взяла, что она девочка? Может, это женщина средних лет, попавшая в безвыходное положение.

– Мне кажется, такое письмо могла написать девчонка. Плюс почерк, – объяснила Исмей, запуская пятерню в свои коротко стриженные волосы. – Как ты вообще?

– Нормально, – успокоил ее Эй Джей, ловя себя на мысли, что за несколько последних часов ни разу не вспомнил ни о «Тамерлане», ни о Ник.

Исмей, не слушая возражений Эй Джея, вымыла посуду.

– Я не могу ее оставить, – повторил Эй Джей. – Я живу один. Лишних денег у меня практически нет, а магазину далеко до процветания.

– Конечно, – сказала Исмей. – С твоим образом жизни… – Она вытерла тарелки и поставила их в шкаф. – Хотя немножко свежих овощей в рационе тебе точно не повредит.

Исмей чмокнула его в щеку. Как она похожа и одновременно не похожа на Ник, подумал Эй Джей. Порой ему было невыносимо больно оттого, что они были так похожи (лицом и фигурой); порой – оттого, как разительно непохожи (умом и характером).

– Если еще понадобится моя помощь, дай знать, – сказала Исмей на прощание.

Хотя Ник была младше сестры, она всегда заботилась об Исмей. Она полагала, что та являет собой наглядный пример того, как человек может сам себе испортить жизнь. Исмей поступила в колледж потому, что ей понравились его фотографии в буклете; выскочила замуж потому, что ее жених шикарно выглядел в смокинге; пошла работать в школу потому, что посмотрела потрясающий фильм про учительницу.

«Бедная Исмей, – говорила Ник. – Сколько горьких разочарований!»

«Ей наверняка хотелось бы, чтобы я внимательней относился к ее сестре», – подумал Эй Джей.

– Как постановка? – поинтересовался он у Исмей.

Исмей заулыбалась, мгновенно став похожей на маленькую девочку.

– Честное слово, Эй Джей, я и не знала, что ты в курсе.

– «Салемские ведьмы»[4], – произнес он. – Твои ученики прибегали в магазин за книжкой.

– Тогда понятно. Между нами, дурацкая пьеса. Но девчонки в восторге – галдят, кривляются, и больше им ничего не надо. В отличие от меня. На репетиции не прихожу без пузырька тайленола. Надеюсь, под эти визги и вопли они хоть что-нибудь узнают об американской истории. Я и выбрала эту пьесу только потому, что в ней много женских персонажей – меньше слез, когда распределяешь роли. Хотя теперь, когда приближается время родов, мне все чаще кажется, что зря я взялась за эту историю. Слишком трагично.

Чувствуя себя в долгу перед Исмей за ужин для девочки, Эй Джей предложил:

– Хочешь, помогу вам раскрасить задник? Или программки распечатаю?

«Что это с тобой?» – хотела спросить Исмей, но сдержалась. Своего зятя она считала самым законченным эгоистом, каких только встречала в жизни, – разумеется, за исключением мужа. Если полдня общения с ребенком так чудесно преобразили Эй Джея, что же будет с Дэниелом, когда у них родится малыш? Поведение зятя внушило ей надежду.

Она погладила себя по животу. У нее там мальчик, которому уже выбрали имя – основное и запасное: на всякий случай, если первое разонравится.

На следующий день, когда выпавший накануне снег начал таять, превращаясь в грязь, к узкой полоске суши возле маяка прибило тело. В кармане утопленницы нашли документы на имя Мэриан Уоллес, и Ламбиазе не составило большого труда сообразить, что найденный труп и подкидыш из книжного магазина самым непосредственным образом связаны между собой.

У Мэриан Уоллес на острове не было ни родных, ни знакомых, и никто не мог сказать, как она здесь очутилась, к кому приезжала и зачем совершила смертельный прыжок в ледяные декабрьские воды залива. Доподлинно было известно немногое: что Мэриан Уоллес темнокожая, что ей двадцать два года и что у нее есть дочка двадцати пяти месяцев от роду. В совокупности с посланием, оставленным Эй Джею, получалась неполная, но вполне логичная картина. Блюстители правопорядка пришли к выводу, что Мэриан покончила с собой.

В выходные удалось собрать дополнительную информацию. Мэриан Уоллес училась в Гарварде и получала стипендию. Она была чемпионкой штата Массачусетс по плаванию и увлекалась сочинительством. Родилась в Роксбери. Мать Мэриан умерла от рака, когда дочери было тринадцать. От той же болезни годом ранее скончалась ее бабушка по материнской линии. Отец был наркоманом. В старших классах школы она находилась на воспитании в нескольких патронатных семьях, и одна из патронатных матерей рассказывала, что подростком Мэриан не отрывалась от книг. Кто был отцом ее ребенка, выяснить не удалось. Никто не мог вспомнить, был ли у нее бойфренд. В университете она взяла академический отпуск, потому что провалила предыдущую сессию – не смогла совмещать трудную учебу с уходом за ребенком. Она была умной и симпатичной, и все восприняли ее смерть как трагедию. Но она была бедной и темнокожей, поэтому этой трагедии никто не удивился.

В воскресенье вечером Ламбиазе заехал в книжный проведать Майю и поделиться с Эй Джеем новостями. Когда-то он нянчил младших братьев и сестер и предложил Эй Джею помощь, чтобы тот мог заняться магазином.

– Вы уверены? – спросил Эй Джей. – У вас, наверное, свои дела.

Ламбиазе недавно развелся. Он был женат на однокласснице, в которую был страстно влюблен, и ему понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что он не так уж страстно в нее влюблен и что она далеко не так прекрасна, как ему когда-то казалось. Во время ссор она называла его тупым жирдяем. Он вовсе не был тупым, хотя мало читал и почти нигде не бывал. И жирдяем он не был, просто отличался крепким бульдожьим сложением. У него была короткая мускулистая шея, короткие ноги и широкий приплюснутый нос. Не английский, а американский коренастый бульдог.

Ламбиазе не скучал по жене, но, честно говоря, ему хотелось бы, чтобы после работы кто-то его ждал.

Он устроился на полу и взял Майю на руки. Вскоре девочка заснула, и он рассказал Эй Джею все, что удалось узнать о ее матери.

– Странно, – сказал Эй Джей. – Как она вообще оказалась на Элисе? Сюда еще попробуй доберись. Я тут уже много лет, и ко мне родная мать приезжала всего один раз. Вы и правда верите, что она не к кому-то конкретному ехала?

Ламбиазе переложил Майю с одной руки на другую.

– Я думал об этом. Может, она сама не знала, куда едет. Села на первый попавшийся поезд, потом на автобус, потом на паром, вот и оказалась у нас.

Эй Джей из вежливости кивнул, хотя не верил в случайности. Как опытный читатель, он знал, что в каждой истории есть своя логика. Если в первом акте на стене висит ружье, в третьем оно выстрелит.

– Может, она хотела провести последние часы жизни в каком-нибудь живописном месте, – предположил Ламбиазе. – В понедельник за этой красавицей приедет дама из управления. Поскольку родных у матери не было, а кто отец, неизвестно, ей будут подыскивать патронатную семью.

– Незавидная судьба… – проговорил Эй Джей, подсчитывая выручку в кассе.

– Всякое бывает, – вздохнул Ламбиазе. – Правда, она еще маленькая, может, ей повезет?

– Вы сказали, ее мать тоже прошла через это? – Эй Джей начал еще раз пересчитывать деньги.

Ламбиазе молча кивнул.

– Наверное, она думала, что в книжном магазине ей будет лучше.

– Кто ж теперь скажет?

– Я не религиозный человек, шеф Ламбиазе. Я не верю в судьбу. Моя жена верила.

Проснулась Майя и потянулась к Эй Джею. Он закрыл ящик кассы и забрал у Ламбиазе девочку. Полицейскому послышалось, что она назвала Эй Джея папой.

– Уф, сколько раз я ее просил не называть меня так, – сказал Эй Джей. – А она опять за свое.

– Дети, они такие, – сказал Ламбиазе.

– Хотите чего-нибудь выпить?

– С удовольствием. Почему бы и нет?

Эй Джей запер изнутри дверь магазина, поднялся на второй этаж, уложил Майю на матрас и вернулся в гостиную.

– Я не могу взять ребенка, – решительно заявил он. – Я не спал две ночи. Она террористка! Просыпается в какое-то невообразимое время. Похоже, у нее день начинается без четверти четыре утра. Я живу один. У меня нет денег. Нельзя же растить ребенка на одних книгах.

– И то верно, – согласился Ламбиазе.

– Я держусь из последних сил, – продолжал Эй Джей. – Она хуже щенка. А таким, как я, даже щенка нельзя заводить. Она не умеет ходить на горшок, а я даже не представляю, как их к этому приучают. И потом, я никогда не любил детей. Майя мне нравится, но… Собеседник из нее, мягко говоря, специфический. Мы обсуждаем либо Элмо, которого я терпеть не могу, либо Майю. Она абсолютно эгоцентрична.

– За детьми такое водится, – признал Ламбиазе. – Когда она выучит больше слов, с ней станет интереснее.

– Она требует читать ей одну и ту же книгу. Знаете какую? «Монстр на последней странице»! Жуткая дрянь!

Ламбиазе признался, что никогда про такую не слыхал.

– Вы уж мне поверьте. У нее отвратительный литературный вкус, – засмеялся Эй Джей.

Ламбиазе снова кивнул и отпил из бокала.

– Никто и не сказал, что вы должны ее оставить.

– Конечно, конечно. Но, как вы думаете, могу я как-то повлиять на то, к кому именно попадет Майя? Она потрясающе умная. Уже знает буквы. Я показал ей алфавит, и она запомнила, какая буква идет за какой. Нельзя, чтобы она досталась каким-нибудь остолопам. Я уже говорил, что не верю в судьбу. Но я чувствую за нее какую-то ответственность. Все-таки мать доверила ее мне.