Читать книгу Тень «Энвижен». Серия: Русские в Австралии - Галина Богдановна Тер-Микаэлян - Страница 4

Белое двухэтажное здание на Норд-стрит архитектурой своей походило на старинный замок, как, впрочем, многие дома в этом красивейшем районе Мельбурна – Гаденвэйле. По всему периметру второго этажа тянулась открытая веранда с колоннами, главный вход венчала круглая башня. Верхний этаж башни занимал кабинет Анны Гримвэйд.

Здание хосписа в Гаденвэйле

Сидя за своим столом, Анна могла свободно обозревать всю примыкавшую к зданию территорию и теперь, случайно бросив взгляд в окно, она увидела коляску, съезжавшую с веранды по пологому настилу. Тут же зазвонил телефон на ее столе, и в трубке гулко зазвучал встревоженный голос медсестры Марты Даллас:

– Простите, Анна, Эндрю Торнклиф спустился в сад.

Анна поморщилась.

– Вы должны были ему помешать, – недовольно сказала она. – Очень душно, собирается гроза.

– Я пыталась его остановить, но он неожиданно заявил, что хочет посетить мемориал.

– Не понимаю, – тон Анны стал резким, – ведь я с утра напомнила всему персоналу, что Торнклифу не следует знать об уходе Билла Ларсона. Вы профессионал, Марта, и должны знать, как отвлечь больного в подобных случаях. Почему вы сейчас не с ним?

Марта всхлипнула.

– Он велел мне оставить его в покое и… Да, я плохо справляюсь со своими обязанностями, потому что… Анна, я больше не в силах здесь работать, я уже говорила вам!

Действительно, полгода назад Марта Даллас говорила, что хочет перейти на работу в госпиталь. Осенью Анне удалось убедить ее остаться, хотя уже тогда было ясно, что делать этого не следует – Марта явно находилась на грани срыва. Однако что остается, если сотрудников в хосписе постоянно не хватает? Даже при том, что оплата труда здесь раза в два выше, чем, например, в Королевском госпитале – ведь хоспис финансируется фондом Энвижен. И все же люди уходили – Анна знала, что у многих длительное общение с тяжелобольными приводит к проблемам с психикой, может настать момент, когда человек теряет выдержку и контроль над собой.

– Хорошо, мы обсудим это позже, – ей пришлось сделать усилие, чтобы произнести это абсолютно спокойно, – а теперь, Марта, возьмите себя в руки.

Выйдя из здания, Анна глубоко вдохнула пряный аромат цветов. Свернув в боковую аллею, она остановилась перед мемориалом, изваянным из серого камня в виде огромной раскрытой книги в обрамлении роз – тончайшая работа, выполненная искусным скульптором. На одной из страниц этой книги были столбиком вписаны имена, золотом на камне. Перед мемориалом сидел человек в инвалидной коляске с лицом землисто-серого цвета. Взгляд его, неподвижно устремленный на золотые буквы, казался застывшим, губы беззвучно шевелились.

– Привет, Эндрю, – Анны ласково улыбнулась.

– Привет, Анна, – вежливо отозвался человек в коляске, не поворачивая к ней головы и не отводя глаз от мемориала, – приятный день, не так ли?

– Очень душно, Эндрю, тебе не кажется? Собирается гроза, не лучше ли тебе вернуться к себе?

– Не лучше, – отрезал Торнклиф, – от кондиционеров тянет могильным склепом, и это портит мне настроение. – Я вижу имя Билла Ларсона, почему мне никто не сообщил?

В молодые годы Эндрю Торнклиф и Билл Ларсон были хорошими приятелями, и случилось так, что на закате дней неизлечимая болезнь в одно и то же время подвела их к грани между жизнью и смертью. Накануне ночью Билл переступил эту грань, но Эндрю все еще стоял по эту сторону, и Анна, боясь негативной реакции, велела персоналу скрыть от него смерть друга – к сожалению, безрезультатно. Теперь, настороженно наблюдая за насупившим брови человеком в коляске, она мягко и спокойно пояснила:

– Его имя внесли только сегодня утром, Билл покинул нас этой ночью, и я просто не успела тебе сообщить.

Это была идея Сильвии Нортон, урожденной Гримвэйд, – возвести в саду мемориал в виде книги и на каменных ее страницах высекать имена усопших в стенах хосписа. Анна поначалу возражала, сочтя это, мягко говоря, нелепостью, но к ее удивлению мысль оказалась удачной – пациентов, решивших провести последние дни жизни в хосписе, словно завораживало то, что имена их будут не позже, чем через два часа после кончины, выписаны на камне золотыми буквами.

Каменная книга хосписа в Гаденвэйле

Почему? Как врач и опытный психолог Анна постоянно пыталась найти этому объяснение. Умирающие надеялись, что золотые буквы на камне продлят им жизнь? Или полагали, что таким образом им гарантирована вечная память? Пациенты часто подъезжали к мемориалу в креслах и долго смотрели на каменную страницу – словно пытались определить на ней «свое» место. Вот и Эндрю Торнклиф, внутренности которого пожирал рак поджелудочной железы, с какой-то детской досадой в голосе обиженно молвил:

– Чертов Билли, как обошел меня, а? Я-то думал, следующее имя после Стюарта будет моим. Знаешь, Анни, сегодня с утра болей совсем не было, я даже не велел этой противной Даллас делать мне укол. От уколов в голове туман, а я думал, мы с Биллом после ленча немного поболтаем в гостиной – вчера он говорил, что ему лучше. Говорил, что ему лучше, а сам ушел.

Здесь, в хосписе, принято было говорить «ушел», а не «умер». Анна перевела дыхание и сказала то, что полагалось говорить в подобном случае:

– Что поделаешь, Эндрю, жизненный путь каждого из нас конечен. Это закон природы, его не изменить, поэтому нужно жить настоящим. Билл Ларсон завершил свой путь, но он продолжает жить в наших сердцах и в нашей памяти.

Однако Торнклиф думал о своем и явно ее не слушал.

– Бедняга Билл! – говорил он. – Наверное, теперь ему впервые в жизни удастся отдохнуть – всегда работал, как вол, только о своих девчонках и думал.

Что ж, разговор о Билле Ларсоне отвлекал Торнклифа от мыслей о собственной участи, поэтому Анна с готовностью вступила в дискуссию.

– Любой из нас тревожится о своих детях, Эндрю, ведь когда-то всем нам придется уйти, чтобы освободить место молодым поколениям. Однако Сюзьен и Грэйси – прекрасные молодые женщины, те зерна разумного, что заложил в их души отец, помогут им в жизни.

– Красиво говоришь, Анни, – проворчал Торнклиф, – ты хорошо усвоила в университете науку утешать умирающих, а? Только по мне Билл сделал глупость, когда завещал девчонкам свой бизнес.

Удивленно приподняв брови, она улыбнулась.

– Не понимаю, Эндрю, что тебя так удивляет – кому же еще Ларсону было завещать свое агентство, как не дочерям? Его отец болен, с женой они давно разошлись.

– Понятно, она была француженка, что с них взять! Наставила мужу рога и сбежала, даже на дочек не оглянулась. Нет, про жену и речи нет, я про то, что частный сыск не для девчонок. По мне бы избавиться Биллу вовремя от сыскного агентства и купить девчонкам ферму – пусть бы разводили коров!

Анна засмеялась.

– Думаю, Агата Кристи с тобой бы не согласилась. Однако, Эндрю, скоро пойдет дождь, не лучше ли нам вернуться в холл и там продолжить наш разговор?

– Не хочу! – зло отрезал он и, откинувшись назад, закрыл глаза.

– С моря идет гроза, слышишь гром? И ветер поднимается.

Торнклиф равнодушно дернул плечом, пергаментные веки его дрогнули.

– Я не хочу внутрь, – капризным детским тоном повторил он, – мне и здесь хорошо. Дождя еще нет, посиди со мной, Анни.

Голос его звучал слабо и жалобно. Взглянув на потемневшее небо и подумав о массе неотложных дел, ожидавших ее в кабинете, Анна слегка поежилась и незаметно вздохнула, но все же опустилась на каменную скамью.

– Хорошо, Эндрю, но недолго – скоро приедет твоя жена.

– Ну и что? – с губ его сорвался смешок. – Думаешь, она станет меня к тебе ревновать? Летти не ревнива, к тому же, я сейчас немного не в форме. Вижу, я тебя утомил, но не желаю видеть эту противную Даллас.

– Бог с тобой, Эндрю, Марта очень милый человек и…

– Видеть ее не могу! По мне эта русская девочка Сандра Дорин гораздо приятней.

Анна засмеялась и погрозила ему пальцем.

– Ах ты озорник! Что ж, Сандра действительно очень мила, и, если хочешь, я попрошу ее составить тебе компанию вместо Марты.

Взгляд сидевшего в коляске человека затуманился, уголки губ скривились усмешкой, и он равнодушно качнул головой.

– Мне это уже безразлично, однако эта девочка… Она чем-то напомнила мне Сильвию Гримвэйд в молодости. Я давно хотел спросить тебя, Анни…

Прилив сил уже покинул Торнклифа, и теперь разговор давался ему с большим трудом, а лицо, и без того землистое, приобрело сероватый оттенок.

– Буду рада ответить, – мягко сказала она, – если только смогу.

Торнклиф вновь оживился, и щеки его на миг даже слегка порозовели.

– Мой вопрос тебя шокирует, но умирающему дозволено быть нескромным. Сильвия… Она счастлива?

Анна растерялась, потому что именно этого вопроса ожидала меньше всего. В далекой юности Эндрю Торнклиф и Сильвия – ныне Нортон, а тогда еще Гримвэйд – были близки, но с тех пор пролетело столько лет! Оба они, и Сильвия, и Эндрю, давным-давно имели детей и внуков, а Эндрю за прошедшие годы успел дважды развестись.

– Бог с тобой, Эндрю, о чем ты? – в голосе Анны зазвучали нотки смущения, с которым ей не сразу удалось справиться. – Патрик и Сильвия женаты более тридцати лет, у них трое взрослых детей.

– Мы с Сильвией были счастливы, Анни! Как счастливы мы были, пока она не встретила Патрика Нортона!

Анна всплеснула руками.

– Эндрю! Столько лет прошло, неужели в твоем сердце до сих пор живет обида?

– Нортон – ничтожество, болтун и бабник! – возбужденно проговорил Торнклиф. – Ему нужны были только деньги Сильвии, а женившись, он изменял ей направо и налево!

– Прости, Эндрю, я не могу с тобой это обсуждать, – твердо возразила Анна, – давай поговорим на другую тему.

Вновь откинувшись назад, Торнклиф равнодушно дернул плечом.

– Теперь уже все равно, – пробормотал он.

Внезапно крупная капля дождя упала на щеку Анны, совсем близко, над самой ее головой сверкнула молния, и почти сразу же раскатисто заворчал гром, налетел порывистый шквал ветра.

– Тебе нужно вернуться в палату, Эндрю, – она торопливо поднялась, шагнула к сидевшему в коляске человеку, и внезапно осеклась – взгляд Торнклифа, устремленный в сторону, медленно тускнел.

Дотронувшись до безжизненно повисшей руки, обтянутой коричневатой кожей, Анна покачала головой и вздохнула. Повернувшись спиной к смешанному с влагой потоку воздуха и придерживая одной рукой разлетавшиеся пряди волос, она вытащила из кармана телефон и связалась с медсестрой.

Через два часа имя Эндрю Торнклифа высекли на каменной странице строчкой ниже имени Билла Ларсона. Под хлещущим с неба декабрьским дождем мужчина в защитных очках старательно выводил золотые буквы. Глаза неподвижно смотревшей перед собой Летти Торнклиф оставались сухими, широкий купол зонта защищал ее от падавших сверху потоков воды.

Когда были выполнены все формальности, она зашла в кабинет Анны, пожала ей руку и просто сказала:

– Благодарю вас за все, Анна. Знаете, когда Эндрю принял решение окончить свои дни у вас, я поначалу возражала. Однако он оказался прав – вы сумели скрасить его последние мгновения лучше, чем это сделала бы семья.

Неожиданно голос супруги Торнклифа задрожал, выдержка покинула ее, на глазах выступили слезы.

– Здесь работают профессионалы, Летти, – мягко ответила Анна.

– Он чувствовал себя здесь, как дома, – всхлипнув, продолжала Летти Торнклиф.

– Так и должно было быть. Наш хоспис – не больница, а дом и семья для его обитателей и их родных. Вам не в чем себя упрекнуть, Летти, вы сделали для мужа все, что должны были сделать.

Именно так полагалось говорить родственникам тех, кто покинул этот мир в стенах хосписа. Слова и тон Анны сняли напряжение с лица вдовы Торнклифа, взгляд ее просветлел.

– Передайте Сильвии мою благодарность, – сказала она уже почти спокойно.

Все родные усопших в стенах хосписа обязательно передавали Сильвии Нортон слова благодарности, ведь именно она основала хоспис, финансируемый благотворительным фондом холдинга Энвижен – богатейшей компании Австралии, основы которой были заложены прапрадедом Сильвии Дэвидом Гримвэйдом. В ответ Анна, сохраняя доброжелательное и сочувственное выражение лица, произнесла стереотипную фразу:

– Непременно передам, благодарю вас.

Проводив гостью до машины, она вернулась к себе и опустилась в кресло, но едва на минуту закрыла глаза, перед мысленным взором вновь заплясали искры частиц раскаленной каменной пыли – как два часа назад, когда сварщик высекал на камне золотые буквы. Искры были сигналом того, что в данный момент ей следует напрячь волю, и изгнать из памяти все, связанное с усопшим Торнклифом, – постоянно соприкасаясь со смертью, нельзя расслабляться, иначе можно сойти с ума. Однако прежде, чем отключиться от мыслей об Эндрю, Анна сделала последнее, что обязана была сделать – вытащила телефон и позвонила в Сидней Сильвии Нортон, кузине своего покойного мужа.

– Анни? – голос Сильвии, обычно бодрый и торопливый, звучал устало и глухо. – Привет, дорогая, как дела?

– Привет, Сильви. Звоню по твоей просьбе – сегодня Эндрю Торнклиф…

Она не договорила, потому что и без слов все было ясно. Из груди Сильвии вырвался печальный вздох.

– Эндрю! Когда-то мы были… хорошими друзьями. Сообщи мне, как связаться с его семьей – я распоряжусь послать соболезнования.

– Перешлю информацию твоему секретарю. Сильвия, мне надо еще кое-что с тобой обсудить. Марта Даллас не хочет больше у нас работать.

– Печально, очень печально! – озабоченно проговорила Сильвия. – Марта одна из самых квалифицированных наших медсестер. Попробуй с ней поговорить – фонд готов увеличить ей заработную плату, нам не хватает дипломированных специалистов.

– Дело не в этом, она действительно больше не может работать – у нее постоянно возникают проблемы. Думаю, сегодня я даже была с ней излишне резка.

– Что ты предлагаешь, Анни, у тебя есть варианты?

– Эта девочка, Сандра Дорин, неплохо справляется с работой, и у нее отличный диплом. Однако без твоего согласия я не имею права заключить с ней длительный контракт – формально у Сандры еще не закончился испытательный срок.

Пораженная Сильвия переспросила:

– Сандра Дорин? Ты хочешь заключить контракт с Сандрой? Что ты, дорогая, это несерьезно и против правил – наши медсестры имеют дело с сильнодействующими препаратами и испытательный срок обязателен, а эта девочка работает у тебя меньше месяца.

– Но ведь ты сама рекомендовала ее мне, Сильви, – с недоумением возразила Анна, – поэтому я и решила, что ты не станешь возражать. Тем более, что Сандра словно создана для нашей работы – она ответственна, понимает указания с полуслова, у нее прекрасные руки. А какая удивительная легкость в обращении с тяжелобольными! Знаешь, даже у опытного профессионала не всегда так получится – вовремя пошутить, развеселить, отвлечь. Но, конечно, если ты против…

– Я рада, Анни, что ты довольна этой девочкой, – мягко ответила Сильвия, – и передам твои слова моей дочери, это ее порадует – они с Сандрой очень дружны, Нора опекает эту девочку с самого детства. Однако хочу, чтобы тебе сразу стала ясна ситуация: желание работать в хосписе после медицинского колледжа возникло у Сандры под влиянием Норы. Моя дочь попросила меня рекомендовать тебе свою приятельницу, и я решила, что вреда от этого не будет – у Сандры диплом MSN, да и у тебя в хосписе постоянно не хватает сотрудников. Однако моя Нора… Видишь ли, моя девочка немного оторвана от реальности, и не понимает, что таких молодых и здоровых девушек, как Сандра, работа в хосписе не привлекает. Возможно, Сандра поработает у тебя пару-другую месяцев, поскольку ей нужны деньги, а фонд Энвижен предлагает достаточно высокую зарплату, но дольше она не задержится, уверяю тебя.

– Не знаю, Сильви, – голос Анны стал задумчивым, – может, ты и права, может, и нет. Кстати, я была немного удивлена, когда узнала, что Сандра – племянница твоей невестки.

Дружелюбный до сих пор тон Сильвии мгновенно стал холодным и неприязненным.

– Да, – коротко отрезала она, – Сандра племянница Ольги

Анна прекрасно знала, что Сильвия на дух не выносит жену своего старшего сына Дерека, поэтому, не обратив внимания на ледяные нотки в голосе собеседницы, спокойно продолжала:

– Так вот, я поручила Сандре курировать Билла Ларсона, и, знаешь, смешно, но Эндрю мне перед смертью признался, что завидовал приятелю. Я сейчас вспоминаю – однажды Сандра ставила Биллу капельницу, что-то ему говорила, он отвечал, и оба они смеялись. Потом Билл объяснил мне, что Сандра учит его русскому языку, а он никак не может освоить произношение. Один раз, когда ему стало немного лучше, они с Сандрой даже играли в шашки, но обычно она просто рассказывала ему что-нибудь смешное. Кажется, Билл так и умер – смеялся, а потом вдруг сразу уснул. Конечно, решать тебе.

Сильвия ответила не сразу, и чувствовалось, что ее тронули слова Анны.

– Да, Анни, я знаю, что Сандра хорошая девочка и ничуть не похожа на свою тетку. Недаром моя дочь ее обожает, а Нора прекрасно разбирается в людях. Хорошо, дорогая, мы вернемся к этому разговору перед Рождеством – я буду в Мельбурне недели через две-три. Кстати, мне нужно серьезно поговорить с тобой и нашими детьми. Ты часто их видишь?

– Очень редко, – сказала Анна, и Сильвия поняла, что ее собеседница улыбнулась, – у молодых своя жизнь, Сильви, к чему им мешать? Мэгги звонила мне два дня назад, говорит, что сейчас очень занята – готовит свои работы к выставке.

– А Родди? – в голосе Сильвии внезапно послышалась тревога. – Они сейчас вместе, у них нет проблем?

– Думаю, у них все в порядке, иначе моя дочь сообщила бы мне. Тебе мои принципы известны, Сильви, я никогда не пристаю к молодым с вопросами.

– Хорошо, сейчас позвоню Родерику. Увидимся, Анни, береги себя.

Закончив разговор с Анной, Сильвия Нортон с минуту сидела ссутулившись, словно на плечах у нее лежал безмерно тяжелый груз, потом тряхнула головой, поднесла к глазам трубку и нажала кнопку вызова телефона младшего сына.

– Привет, малыш, как у тебя дела?

– Все хорошо, ма, скучаю по тебе, – весело отозвался Родерик, – как ты?

Закрыв глаза, Сильвия представила себе лицо своего мальчика, и на губах ее мелькнула нежная улыбка.

– Я в порядке. У вас в Мельбурне все еще идет дождь?

Родерик добросовестно выглянул в окно своих апартаментов на тридцать пятом этаже здания Фреш Уотер.

По Квинс-бридж стрит, спрятавшись под широкими зонтами, сновали крохотные фигурки пешеходов, туман густой пеленой навис над Мельбурном и плотно окутал высотки Сити.

– Да, ма, сильный дождь, – доложил он.

– Мэгги сейчас с тобой?

– Мэгги? Нет, ма, она… она сейчас очень занята со своей выставкой, все время торчит у себя в студии. Нескольким студентам их художественной школы предложили выставить свои работы в галерее Яна Поттера, и Мэг попала в их число, она сейчас вообще ни о чем больше думать не может – кажется, забыла даже, что я существую.

Сильвия тихо засмеялась.

– Ничего, дорогой, не стоит обижаться на Мэгги, ты должен научиться уважать интересы своей будущей жены.

– Понимаешь, ма…

– Да, я все понимаю, мой мальчик. Передай привет Мэгги и будь осторожен, когда ведешь машину. Целую.

– Я тоже. Пока, ма.

Отключив телефон, Родерик повернулся к сидевшей на диване хорошенькой светловолосой девушке в сиреневой футболке и белых джинсах, лицо его выражало крайнее смущение. Хмуро сдвинув брови, она покачала головой.

– И что я тебе говорила, Родди? Сильвия до сих пор носится со своей идеей о вашем с Мэгги браке, а ты-то решил, что она уже к этому охладела.

– Я утверждал и продолжаю утверждать, что для мамы нет ничего дороже моего счастья. Ты поймешь это во время рождественского обеда, когда мы сообщим о нашем браке.

Несмотря на все старания Родерика говорить весело, в тоне его проскальзывали нотки неуверенности. Сандра отвела глаза в сторону и вздохнула.

– Ох, Родди, Родди! Извини, конечно, дорогой, но я слышала ваш разговор, и мне почему-то не верится, что Сильвия оплатит нам покупку дома в случае рождения у нас маленького бэби. Похоже, она всей душой настроена на ожидание внука от Мэгги.

– Нет, дорогая, мама никогда не изменяет своему слову! Она утверждает, что Энвижен в настоящий момент остро нуждается в наследнике. Поэтому, если у меня сейчас будет ребенок, компания возьмет на себя все расходы по его воспитанию и покупке дома, – опустившись на ковер у ног Сандры, Родерик обнял ее колени, – ты получила сертификат месяц назад, освоилась на новой работе, но я все молчу и жду, пока ты сама примешь решение. И буду ждать столько, сколько ты пожелаешь.

Проведя рукой по лбу, Сандра задумчиво сказала:

– Дом это, конечно, аргумент. Но я еще раз спрашиваю: ты уверен, что правильно все понял?

– Я что, похож на идиота?

– Твой старший брат уже обзавелся двумя наследниками, зачем ей еще один?

– Наследники – мамина слабость, – пошутил Родерик, – может, у нее появились лишние акции Энвижен, и ей некому их завещать.

– Ты действительно хочешь ребенка, Родди, или желаешь выполнить каприз твоей мамы?

– Я хочу иметь от тебя ребенка, – медленно проговорил он, – безумно хочу. Но решать тебе. А ты хочешь иметь от меня ребенка, Сэнди?

– Да, – она чуть поколебалась, – хочу. Конечно, я предпочла бы родить чуть позже, но дом – это действительно серьезно. Только я абсолютно не знаю, как воспитывать детей. И вообще – с чего начать.

Родерик в восторге вскочил на ноги и заключил жену в объятия.

– Сэнди, я счастлив! – его дыхание коснулось волос Сандры, вкрадчивый шепот заставил ее сердце гулко забиться: – Начать-то, детка, как раз проще простого – будем крепко-крепко любить друг друга и обо всем забудем.

Он увлек жену в спальню, а она только и успела сказать:

– Менять подгузники будешь сам.

– Считай, договорились.

Время замедлило свой бег, и мир застыл на месте. Они вновь и вновь сливались в одно целое и лишь под утро, утомленные любовью, забылись сном. Когда луч восходящего солнца проник в комнату, разбуженный им Родерик бросил взгляд на окно и сонно пробормотал:

– Шары уже выпустили!

Шары над Мельбурном взлетают ровно в шесть часов утра

Сандра поднялась, накинула на плечи халат и подошла к окну. Улицы были еще влажны от недавнего дождя, но небо уже очистилось от туч, и в яркой синеве его плыли воздушные шары, медленно уходя ввысь.

– Мне безумно нравится этот обычай – каждое утро в шесть выпускать над Мельбурном воздушные шары! – она с улыбкой обернулась к мужу, и белокурые волосы ее вспыхнули золотом в лучах солнца. – А тебе?

– Мне тоже, – Родерик сунул голову под подушку, чтобы спрятаться от бьющего из окна яркого света, и попросил: – Опусти жалюзи, Сэнди, будь добра, я хочу еще немного поспать.

Подняв руку, Сандра потянула шнурок и опустила жалюзи.

– Что ж, поспи, ты и вправду устал. Возможно, после сегодняшней ночи Энвижен получит нового наследника.

Она беззаботно тряхнула волосами и рассмеялась. Родерик не слышал последних слов своей юной жены – едва комнату окутал полумрак, он крепко уснул, повернувшись лицом к стене.