Читать книгу Путь к счастью - Галина Дербина - Страница 2

На следующее утро я проснулась рано и сразу вспомнила, что вчера дала себе слово больше не страдать по Владу. По радио звучала какая-то патетическая музыка. Трехпрограммный радиоприёмник был привинчен на стене и жил собственной жизнью, работая почти круглосуточно, вернее, он звучал в соответствии с расписанием радиопередач. Его никогда не выключали, а лишь иногда, по настроению, делали то громче, то тише.

В шесть часов утра торжественно звучал гимн Советского Союза. Его слушал только папа. В это время он пил крепкий чай, курил свою первую сигарету и поглядывал в окно. Чтобы дым не распространялся по квартире, он плотно закрывал кухонную дверь и в любую погоду открывал фрамугу. По вечерам кухня принадлежала маме. Она допоздна суетилась на ней и чаще всего вечернее исполнение гимна доставалось ей. На протяжении долгих лет она слушала его без внимания, но всегда до конца.

Гимн был сигналом ко сну. После гимна радио хрюкало, скрипело и замолкало до утра. Почему-то в нашей семье было заведено, что после двенадцати все должны лежать в кровати. Мы с папой четко выполняли правило, мама частенько запаздывала. Ей всегда не хватало немного времени, чтобы закончить все дела до отбоя.

Умывшись, я бодро прошла на кухню, где, вальяжно рассевшись на стуле и положив голову на центр стола, сидел огромный рыжий кот Бонифаций, названный в честь льва из мультика «Каникулы Бонифация». Кот внимательно наблюдал, как мама, пристроившись на уголке стола, ела геркулесовую кашу. Миска Бонифация была давно вылизана и валялась у окна. Наш кот имел привычку после еды переворачивать миску, как бы демонстрируя, что он свою трапезу закончил.

Стоя, я намазала хлеб маслом, положила сверху сыр, откусила и, жуя, стала варить кофе. В радиоприемнике что-то затрещало, потом щелкнуло, музыка прервалась. После паузы строгий голос начал рассказывать о чём-то неприятном, что не имело отношения к прекрасному утру, которое тёплым осенним солнышком просилось в дом.

Я невнимательно слушала радио, стараясь думать о том, как бы не думать о Владе. Но мысли путались, метались и невольно возвращались к злополучному письму. Позвоню ему и спрошу: «Почему не сказал в лицо, а прислал письмо?» Что, собственно, спрашивать? Так было удобней. Написал пару строк и отвалил к другой. Ну и пусть уматывает от меня куда подальше! Я его ненавижу! Ненавижу!

Голос по радио, четко выговаривая имена, сообщил, что некий Нур Мохаммад Тараки был арестован, а затем убит по приказу отстранившего его от власти Амина Хафизуллы. Когда диктор приступил к освещению подробностей случившегося, мама чуть приглушила звук и, глядя прямо на меня, подрагивающим голосом спросила:

– Скажи, пожалуйста, почему же до сих пор ты не купила фату?

– Мам, ты не знаешь, кто такой этот Тараки?

– Какое мне до него дело. Я хочу…

– А кто такой Хафизулла Амин?

– Откуда ж мне знать?

– Что, у тебя и предположений никаких нет?

– Почему? Думаю, это правители какой-нибудь азиатской страны. Ну, бог с ними! Ты ответь мне, почему…

– Не какой-нибудь, а, как мне кажется, из Афганистана, расположенного в Центральной Азии.

– Пусть они хоть в Африке располагаются, мне-то что?! Я тебя дело спрашиваю, а ты мне голову морочишь каким-то Афганистаном… Ну, что молчишь?

– Мам, только не нервничай, фата мне не понадобится, – стараясь выглядеть как можно безразличней, ответила я.

– Почему?

– Я раздумала выходить замуж.

– Как?

– Так.

– Поясни.

– Раздумала, и всё.

– Да почему же?

– Потому.

– Спасибо, объяснила подробно. Вообще-то я предполагала… Чувствовала, у тебя какая-то заминка, – обиженно ответила она. И вдруг порывисто встала, обняла меня и прибавила: – Честно говоря, он мне никогда не нравился, есть в нём что-то ненадежное. Одного мне не понять, ведь ты его так любила и вдруг…

– Теперь, мамочка, я другому отдана и буду век ему верна, как была верна Муму своему Герасиму, – ответила я, пытаясь смеяться.

– Погоди, вы встречаетесь или расстались навсегда?

– Расстались.

– То-то я гляжу, он не звонит, а ты ходишь как в воду опущенная. Варюш, ты правильно поступила, что ушла от него. Что бы там ни было, что случилось – уже случилось, надо жить дальше, – подытожила мама и, сдерживая плаксивую гримасу, вышла из кухни, оставив кашу недоеденной.

Бонифаций осторожно протянул лапку к маслу. Я громко стукнула по столу. От неожиданности кот соскочил со стула и во всю прыть припустил за мамой. Добежав до ванной, сел у закрытой двери и завопил во всю мочь. Услышав его мерзкие вопли, мама приоткрыла дверь и впустила всеобщего любимца. Я догадалась: она поняла, что инициатором расставания была не я. Наверняка сейчас объясняет Бонифацию ситуацию, предварительно включив воду, чтобы я не слышала её страдальческих всхлипываний. Мне ничего не оставалось, как побыстрее отправиться на службу.

Я работала заместителем заведующего методического кабинета в московском доме культуры профессионально-технического образования РСФСР. Главным моим делом была организация методической работы в подведомственных домах культуры, разбросанных по всей Федерации и написание сценариев для мероприятий, проводимых по датам красного календаря.

Мероприятия эти устраивались для будущего рабочего класса, который ежевечерне оккупировал здание, заполняя все комнаты, коридоры и даже пространство под огромными чугунными лестницами кружевного каслинского литья. По вечерам из окон на всю округу раздавалось стройное пение хора, тренькали балалайки оркестра, басили аккордеоны, а на втором этаже, прямо над моим кабинетом, ритмично топали ноги участников танцевального коллектива.

Писать сценарий я могла только до четырёх часов, после этого работать над текстом не представлялось возможным, так как молодёжь, закончив учёбу в технических училищах, именно к этому часу приезжала в дом культуры и вступала в свои права. Поймите меня правильно, написание сценария требует тишины, попробуйте-ка сосредоточиться на чем-нибудь героическом если у вас над головой человек тридцать отрабатывают сложные плясовые коленца. Сочинять в таких условиях совершенно невозможно. Посидишь так минут тридцать, и сама начинаешь подпрыгивать на стуле.

Как всегда, явившись на работу с небольшим опозданием, я разложила на столе страницы очередного сценария, быстро пробежала текст и поняла, что сценария как такового нет. Есть набор штампованных поэтических фраз, куча громоподобной музыки и некоторое количество кинокадров, а между тем сдать сценарий надо было ещё вчера. «Сдам в том виде, в каком есть, потом доработаю, лишь для финала найду эмоциональную точку», – подумала я и, порывшись в памяти, вспомнила несколько стихотворений, но по причине их частого использования в прошлых опусах отмела. Ничего не оставалось, как пойти в библиотеку и порыться на полке советской поэзии. Я положила сценарий в красную папку и отправилась за необходимыми цитатами.

В коридоре меня догнал запыхавшийся Петр Сергеевич Вочкаскин, среди молодых сотрудников звавшийся Петюхой. Хотела было улизнуть, но он схватил за руку и потянул в сторону культурно-массового отдела, где числился режиссером-постановщиком. Комната его отдела находилась недалеко от коридора, в высокой овальной нише которого, стоял памятник Ленину.