Читать книгу Кадры нашей любви - Галина Доронина - Страница 13

Это явно отговорка, чтобы обсудить меня в мое отсутствие. Женя понимает это и выглядит недовольным.

– Хорошо, – соглашается он. – Инга, пойдем, я покажу тебе мою комнату.

Мы выходим из гостиной, и я наконец могу вздохнуть свободно.

– Прости их, – говорит Женя, ведя меня по коридору. – Они просто привыкли… к определенному типу людей.

– К богатым, ты хочешь сказать?

– Не только. К тем, кто понимает правила их мира. Связи, статус, репутация…

– А я не понимаю?

Женя останавливается, поворачивается ко мне:

– Ты лучше их мира, Инга. Ты настоящая. А они привыкли к искусственности, к людям, которые играют роли.

Открывает дверь в свою комнату, и я забываю на мгновение о неприятном разговоре. Комната огромная, светлая, с высокими окнами. Вдоль стен – стеллажи с книгами и дисками. Рабочий стол завален сценариями, на полу – профессиональная кинокамера.

– Боже мой, – шепчу я. – Это же настоящая творческая лаборатория.

– Здесь я работаю, когда не могу подняться на крышу, – объясняет Женя. – Вот мои первые фильмы, – показывает он на полку с дисками. – Хочешь посмотреть?

Я киваю, и он включает проектор. На стене появляется изображение – черно-белый этюд о московских дворах. Операторская работа потрясающая, каждый кадр продуман до мелочей.

– Женя, это же гениально, – говорю я искренне. – Ты действительно талант.

– Правда нравится? – В его голосе слышится неуверенность.

– Более чем. Ты умеешь находить красоту в обыденном. Это редкий дар.

Он обнимает меня, и я чувствую, как напряжение наконец отпускает.

– Инга, не обращай внимания на родителей. Они просто защищают меня. По-своему.

– Я понимаю, – киваю я. – Но мне кажется, я им совсем не понравилась.

– А мне кажется, ты понравилась Олегу.

– Да, он единственный, кто был дружелюбен.

– Олег хороший человек. Он много лет дружит с нашей семьей, практически как дядя для меня. У него прекрасный вкус и чутье на людей.

Мы возвращаемся в гостиную, где уже накрыт стол. Дорогая посуда, хрусталь, серебряные приборы. Все это богатство заставляет меня чувствовать себя еще более неуместно.

– Присаживайтесь, – приглашает Анастасия Ивановна. – Надеюсь, вы не вегетарианка?

– Нет, – отвечаю я, садясь рядом с Женей.

Олег садится напротив меня. Время от времени я ловлю его взгляд – внимательный, изучающий, но доброжелательный.

– Инга, – обращается он ко мне, – а что вы читаете? Какие поэты вам близки?

Наконец-то нормальный вопрос.

– Цветаева, Ахматова, Бродский, – отвечаю я. – Из современных – Кибиров, Кенжеев…

– Прекрасный выбор, – одобряет Олег. – А что думаете о кино? Любимые режиссеры?

– Тарковский, безусловно. Феллини, Антониони, Годар…

– О, вы знаете Антониони? – удивляется он. – Редко встретишь молодых людей, которые ценят такое кино.

– Олег, не начинай свои искусствоведческие лекции, – с легким раздражением говорит Анастасия Ивановна. – Девочка просто повторяет общеизвестные имена.

Меня это задевает.

– Простите, – говорю я, – но "Приключение" Антониони изменило мое представление о времени в кино. Способность показать внутреннее состояние героя через ритм, через паузы, через недосказанность… Это же революция в киноязыке.

Олег улыбается:

– Согласен. А что скажете о "Затмении"?

– Там он идет еще дальше. Отчуждение становится не просто темой, а самой структурой фильма. Герои не могут найти друг друга, как планеты в космосе…

– Интересно, – кивает Олег. – Женя, вы нашли единомышленницу.

Женя светится от гордости, но его родители по-прежнему смотрят скептически.

– Теория – это хорошо, – говорит Роман Григорьевич. – А как насчет практики? По вашим сценариям снимали что-нибудь?

– Пока нет, – признаюсь я. – Но у меня есть идеи. И я надеюсь, что Женя…

– Мы планируем работать вместе, – перебивает меня Женя. – Инга будет писать сценарии, я буду снимать.

– Планируете, – повторяет его отец. – Молодо-зелено. В кино нужны не только планы, но и связи, и деньги, и понимание рынка.

– А еще нужен талант, – возражаю я. – И честность. И желание сказать что-то важное.

– Конечно, – соглашается Анастасия Ивановна с плохо скрываемой иронией. – Но сначала нужно выжить в этой индустрии. А для этого нужно понимать, кто есть кто.

Я чувствую, как во мне закипает раздражение. Они говорят о кино как о бизнесе, а для меня это искусство, способ познания мира.

– Простите, – говорю я, стараясь сохранить спокойствие, – но разве не для того мы снимаем фильмы, чтобы что-то сказать людям? Чтобы заставить их думать, чувствовать?

– Наивно, – качает головой Роман Григорьевич. – Зрители хотят развлекаться, а не думать. Кино – это коммерция.

– Не все кино, – настаиваю я. – Есть авторское кино, есть…

– Авторское кино смотрят десять человек, – перебивает он. – Остальные идут на блокбастеры.

– Тогда почему Тарковского до сих пор изучают? Почему его фильмы переживают время?

– Потому что это классика, – говорит Анастасия Ивановна. – Но Тарковский умер в нищете, помните?

Эти слова как пощечина. Они хотят, чтобы я отказалась от своих идеалов, приняла их прагматичный взгляд на искусство.

– Может быть, – говорю я тихо. – Но он оставил след в истории кино. А многие коммерчески успешные фильмы забываются через год.

– Инга права, – неожиданно поддерживает меня Олег. – Настоящее искусство всегда ценится со временем. Даже если при жизни автора его не понимают.

Я благодарно смотрю на него. Хотя бы один человек в этом доме меня понимает.

– Олег, ты всегда был романтиком, – усмехается Роман Григорьевич. – Но жизнь есть жизнь.

– Жизнь многогранна, – возражает Олег. – И в ней есть место не только для денег.

Разговор становится все более напряженным. Я чувствую, как Женя нервничает, как пытается сгладить ситуацию.

– Может быть, поговорим о чем-то более приятном? – предлагает он.

– Да, – соглашается мать. – Инга, расскажите о себе. Хобби, интересы… Что любите делать в свободное время?

Еще одна попытка найти во мне что-то, что можно осудить.

– Читаю, хожу в театры, по выставкам, – отвечаю я. – Иногда езжу в Петербург к маме.

– А путешествовать любите? – спрашивает Анастасия Ивановна.

– Да, но пока не было возможности, – честно отвечаю я.

– Понятно, – кивает она. – А спорт? Фитнес?

– Нет, не очень. Предпочитаю пешие прогулки.

– Ясно.

По ее тону понятно, что каждый мой ответ только подтверждает ее мнение: девочка не из их круга, не разделяет их интересы, не подходит для их сына.

Обед тянется мучительно долго. Я чувствую себя как подсудимая, которую обвиняют в преступлении, которого не совершала. Мое преступление в том, что я другая. Что я не богата, не связана с их миром, не играю по их правилам.

Наконец, мы заканчиваем есть. Анастасия Ивановна встает:

– Инга, помогите мне убрать посуду.

Это не просьба, а приказ. Я понимаю: она хочет поговорить со мной наедине.