Читать книгу Позывные «Соты». С Красной Строки. Книга II - Галина Николаевна Дубинина - Страница 17

Когда моя бабушка умерла, я ещё не могла оценить всей странности той истории, которая произошла с ней в самые последние месяцы её жизни. А началась она в далекие послевоенные годы. Мой дед только что пришёл с фронта. Он был старше бабушки на восемь лет, а когда уходил на войну, ей было всего пятнадцать. Возвратился не предупреждая, как и многие возвращались тогда, перепрыгивая из одной попутки в другую. Поцеловал мать, привел себя в порядок, переоделся и пошел к дому своей возлюбленной, уверенный, что она его ждет. Однако застал её катающейся на велосипеде с (как он тогда выразился) «сопливым недотехой» из соседнего двора, которого он же, по его воспоминаниям, и научил на нем когда-то кататься. Разбираться не стал. Просто навел на него револьвер и произнес:

– Отваливай!.. Я долго ждать не буду! Чтоб последний день здесь тебя видел!

Бабушка уже при мне вспоминала этот момент несколько раз. И не потому, что он был страшным, а лишь потому, что именно с него, как она считала, все в ее судьбе пошло наперекосяк.

Жили они в небольшом и только что образовавшемся поселке, причиной появления которого стал завод, с неимоверной скоростью построенный в лесах Прикамья. Ради его обслуживания в поселок были переселены поволжские немцы, недавние заключенные, специалисты с их семьями и домашней скотиной. Все и у всех были на виду. Характер же у моего деда был вздорный, напористый. Он был из казанских татар, отбывавших свой срок на лагерных работах неподалеку. За что и как его посадили – осталось уже неизвестным, но про то, что с дедом моим лучше не связываться, в поселке знали все: сначала побьет, а потом уже разбираться будет, за что и как.

А, между тем, дед мой был одним из первых пехотинцев, вошедших в Берлин. С немецкой земли он привез с собой несколько трофеев: старый патефон, кружку с орлом, на себе – немецкий ремень, сапоги и шапку, коричневый чемодан, произведенный в Германии еще в догитлеровскую эпоху. В него и пятьдесят лет спустя еще складывали некоторые вещи. Были собраны моим дедом и подарки, которые удалось ему припасти для бабушки, чуть ли не пешком пройдя всю Европу. Несколько колечек, серебряные и золотые сережки, только уже в девяностые годы снесенные в местный ломбард, большую, белую, очень тонкую, но очень теплую шаль, в которую бабушка куталась, сидя перед окном в кухне каждую зиму.

Их свадьба состоялась шумно, весело, с большим количеством соседей и вынесенных на улицу вскладчину накрытых столов, и стала чуть ли не первой, сыгранной в поселке после войны.

Своему «велосипедному другу» бабушка сказала, что никогда не испытывала к нему симпатий, сказала, что просто была война и ей было страшно, что своего суженого она с нее не дождется. От деда и действительно последние полгода не было писем. Слишком сложно им было идти из разоренной Европы.

Однако, мне досталось уже то время, когда она с любовью вспоминала первый поцелуй с «сопливым недотехой», в подробностях и в красках рассказывала собравшимся на ее кухне кумушкам, как они вдвоем ранним утром бежали по траве к маленькому озеру, заросшему тиной и мхом, чтобы набрать воды и ей полить саженцы в огороде. Оба наклонились, больно ударились друг о друга висками, а потом, вместо того, чтобы выпрямиться, присели на корточки и начали целоваться. Поднимались уже вместе, почти не отрываясь друг от друга. И было у каждого в груди очень таинственно и тепло. Потом – вечером – опять встретились на этом пруду и опять целовались, а над ними, точно благословляя их любовь, неслись висели белые и крупные звезды.

Правда же заключалась в том, что бабушка ни на секунду не сомневалась, что, узнав об измене, дедушка тут же возьмет ружье и отправит на тот свет ее ухажера. И, если нужно будет за это сидеть, то будет сидеть, но желанного, своего добьется. На тот момент «желанным» была она, и она с этим смирилась.

Мать ее была крайне рада новоиспеченному зятю; с таким, как ей казалось, не пропадет! Возможность хоть как-то пристроить одну из четырех своих дочерей была для нее жизненной необходимостью, прокормить всех было сложно.

Прабабушка моя овдовела еще во время финской кампании, а сердце ее болело об утонувшем четырехлетнем сыне, поэтому в любовные отношения дочери она не вникала. Случилось это в самом начале войны, но вспоминала об этом прабабушка каждый день своей жизни.

К сожалению, «сто фронтовых» дали себя знать очень скоро! Дедушка достаточно плохо спал ночами, все время вспоминал о войне. Жестко пил, когда это ему удавалось. А как напивался, тут же вспоминал бабушке все, что в трезвом состоянии рассказать ей не мог, в том числе и того мальчика на велосипеде. Сама бабушка прекрасно понимала, что интересовал его куда больше другой вопрос: любит она его или нет? И дедушка, не задавая этого вопроса, понимал, что не любит.