Читать книгу Начистоту. Книга писем - Галина Щекина - Страница 3

Когда написала «Графоманку», у меня было радостное мстительное чувство. (Вроде того, как я на всех конференциях поливала местный Департамент культуры, начиная с областного радио, кончая корреспонденткой радио «Свобода» Машей Ряховской. И эти поливания как-то доходили до главы департамента, и люди качали головой: зачем она нас позорит? А затем, что вы меня погубили! И не только меня…) То есть я понимала, что этой «Графоманкой» я пишу черную летопись. Но хоть здесь могла говорить правду. Первые муки и сомнения начались с Ольги Фокиной, знаменитой поэтессы. «Ты что, думаешь, у меня не было горя? – спросила она. – Было. Но я же не сую его людям в лицо».

А я сую! Я не глотаю свое горе, не давлюсь им, нате, другие, давитесь. Я ахнула. Люди захотят во мне черпнуть, а я им – р-раз! – наотмашь. Пришли в эту книжку, как к помощнику, а здесь – наоборот. Вот эта женщина в районе, Дина, видеть надо было, как она стихи читала, волосы тяжелые крутила на затылке и говорила свои стихи – целый час, может, больше. И никаких тетрадок, всё в голове, а тетрадки муж пожег, порвал, а ее напинал. И она не возмущалась. А разбитыми губами всё: «Люблю, люблю…» И она стала читать «Графоманку» и возмутилась всей собой – не за себя. Такие только чужое больно понимают, такие они, русские женщины. Она стала спину разгибать, наперекор семье идти, мужу военному, свекрови, и стихи записывала, и не скрывала, что про любовь. А в деревне так нельзя. У нее внутри одно, в жизни другое. Так что же? Как говорит Сопин, «сколько дерьмо (реактор) не заливай бетоном, всё равно рванет». Вот и рвануло. У Дины началась хворь. Ее начнут оскорблять всяко, по хозяйству утыкать, а она уже понимает, что они – ничтожества. И говорить им без толку. Она начинала задыхаться – это была такая ж а б а. Потом ее без памяти увезли на отделение. Я поехала к ней, она рассказала мне всё. Потом я долго отойти не могла. Думала, с ума сойду. Разве я помогла ей? Наоборот, сделала хуже. Она решила, что сможет пробиться, и не смогла. Так и бросила потом писать. Просвещенные эзотерикой люди говорили, что книжка «Графоманка» просто напитана негативом. Мои родные! Почитайте «Черное зеркало» Мамлеева и Павлова! Я против них цыплок неоперенный. Проблемы с прообразами. Не такие, как у милой Нины Горлановой. Наоборот, я успела написать героя по имени Упхолов («Ну и мерзкое имя, – говорили мне, – просто в горле першит!») со своего приятеля и дала ему прочесть черновик. Он стал смеяться, ему даже понравилось. А там такая как бы карикатура! Я говорю: «Ну что твои стихи валяются, дай я вставлю их. (Чем выдумывать поэта – вот же пропадает настоящий поэт). Всё равно ты не будешь их печатать!» Ладно. Вставила. А он умер потом, приятель. И все опять головами качают: как ты могла?! Без ссылки! Так разве я думала? А на родину поэта мне теперь приходится ездить, потому что надо же кому-то в библиотеке районной выступать. А он там в «Графоманке» таким алкашом представлен, что боже мой. Пришлось настоящую книгу делать с его наследием. И про другого писателя написала правду, но все говорят: если он это прочтет, его удар хватит. Лучше жди, когда сам умрет. А он же дорог мне, так что ж, я смерти ему пожелаю? Нет, лучше не писать, не печатать ничего. Так и не выпустила книжку, про приятеля из «Графоманки» помня. Кому нужна правда? Да бог с ней…

И так меня грызла совесть, что в следующем сборнике я выпустила рассказы совсем в другом тоне – «Ария», благодарность и примирение. Теперь думаю, совсем рехнулась, так прогибаться перед жизнью. В конце концов, я не просто летописец. Вот Руслан Киреев говорит, это, мол, физиологический очерк. Но это фон. Основное – это я. Я хочу о себе рассказать, но приходится, как той Дине, прикрываться образом. Не то напинают, а тетрадки пожгут. И я пишу повесть про художника-самодельщика, который не учился, а просто так, на порыве писал. И что из этого вышло. Почему художник? Люблю художников. Психология творчества – такая могучая вещь, ей невозможно не подчиниться. Я и подчиняюсь. Смотрю теперь на эту «Графоманку» и удивляюсь: отчего они про негатив? Она же лучше меня, героиня, то есть это моя мечта – такой быть, только ее заставили не писать, а я не поддалась. Теперь я заканчиваю повесть про художника под названием «Благодарю», и меня ошарашивает: история повторяется! Опять! После «Графоманки» была умильная «Ария», а после пьяночной и наглой «Ностальжи» – опять, значит, тихое «Благодарю». Что же это такое? Вроде бы никто меня не заставлял каяться… А вот так вот! Знай свое место, писака. Может быть, у кого-то тоже такие казусы. А может, еще похлеще. Наверно, мудрость в том, что само небо заставляет меня соблюдать равновесие. Не Фокина, допустим, а нечто выше. Хотя Фокина это почувствовала раньше… А если совсем без масок? Что получится? Была не была…

18/07/2001 Вологда