Читать книгу Затерянный рай. Сборник рассказов - Галина Шаульская - Страница 4

Знаем ли мы себя, кто мы такие? Можем ли мы точно и наверняка сказать, что собой представляем? И я сейчас говорю совсем не о физиологических свойствах и способностях нашего тела, и даже не о возможностях разума. Сейчас я упоминаю о том, кто мы такие на самом деле, люди ли пришедшие на планету как гости, или инопланетные души, проживающие человеческий опыт? Знаем ли мы то, что думаем о себе и думаем ли мы о том, что действительно себя знаем, и давным-давно вопрос – хотим ли узнать?

Порой жизнь превращается в череду несносных обязательств, поисков и того, что нельзя назвать жизнью. Поиски… Поиски… Поиски ответов, вопросов, себя, поиски лучшего решения, поиски гипоаллергенного дезодоранта, туалетного мыла, блюда, правильного режима дня, правильных слов, поведения и вот тут, когда мы вырастаем и оглядываемся вокруг себя, то понимаем, что себя то мы так и не знаем… Что за всю свою прожитую жизнь мы так и не узнали себя, кто мы такие на самом деле. И уже здесь, когда приходит старость и наше лицо покрывается морщинками, когда мы смотрим на себя в зеркало и в своем отражении видим лишь отголоски того человека, который все еще живет внутри нас, мы начинаем понимать, что лишь отчасти были им… И параллельно тут же приходит осознание того, что в жизни-то нужно было делать именно то, что ты любил или любила, окружать себя теми людьми, которые тебе были дороги, находиться там, где тебе было хорошо и комфортно психологически, и что не насиловать себя морально нужно было всю жизнь, а не какую-то ее часть, к примеру, когда вы только-только засыпаете, укрываетесь одеялом и можете хотя бы на чуть-чуть расслабиться, вздохнуть спокойно и заботиться о себе, о том человеке, который находится внутри вас. Порой мне кажется, что он сходит с ума от наших действий и поступков, кричит и впадает в паники и истерики и неистово страдает от нашего же «себянелюбия», в то время как мы об этом даже не подозреваем. Уж слишком сильно наши корни вросли в перипетии, предрассудки, предубеждения и всяческие расовые, политические и религиозные недопонимания. А ведь если подумать, то все очень просто устроено. В мире существует не так уж много вещей, которые мы по-настоящему любим, как каждый индивид в отдельности. И коли уж зашла речь о любви, мне кажется уместным напомнить, что самая главная, основная и великая любовь, которой нужно обучиться – это любовь к себе; не зря же говорят – люби ближнего своего, как самого себя. Так как же нам любить того, кто рядом, если мы толком, то не научились любить самих себя, принимать себя такими, какие мы есть, заглядывая вглубь нашего и без того потасканного, и все же радеющего за нас нашего существа.

Порой жизнь превращается в череду несносных обязательств, поисков и того, что нельзя назвать жизнью. Поиски… Поиски… Поиски ответов, вопросов, себя, поиски лучшего решения, поиски гипоаллергенного дезодоранта, туалетного мыла, блюда, правильного режима дня, правильных слов, поведения и вот тут, когда мы вырастаем и оглядываемся вокруг себя, то понимаем, что себя то мы так и не знаем… Что за всю свою прожитую жизнь мы так и не узнали себя, кто мы такие на самом деле. И уже здесь, когда приходит старость и наше лицо покрывается морщинками, когда мы смотрим на себя в зеркало и в своем отражении видим лишь отголоски того человека, который все еще живет внутри нас, мы начинаем понимать, что лишь отчасти были им… И параллельно тут же приходит осознание того, что в жизни-то нужно было делать именно то, что ты любил или любила, окружать себя теми людьми, которые тебе были дороги, находиться там, где тебе было хорошо и комфортно психологически, и что не насиловать себя морально нужно было всю жизнь, а не какую-то ее часть, к примеру, когда вы только-только засыпаете, укрываетесь одеялом и можете хотя бы на чуть-чуть расслабиться, вздохнуть спокойно и заботиться о себе, о том человеке, который находится внутри вас. Порой мне кажется, что он сходит с ума от наших действий и поступков, кричит и впадает в паники и истерики и неистово страдает от нашего же «себянелюбия», в то время как мы об этом даже не подозреваем. Уж слишком сильно наши корни вросли в перипетии, предрассудки, предубеждения и всяческие расовые, политические и религиозные недопонимания. А ведь если подумать, то все очень просто устроено. В мире существует не так уж много вещей, которые мы по-настоящему любим, как каждый индивид в отдельности. И коли уж зашла речь о любви, мне кажется уместным напомнить, что самая главная, основная и великая любовь, которой нужно обучиться – это любовь к себе; не зря же говорят – люби ближнего своего, как самого себя. Так как же нам любить того, кто рядом, если мы толком, то не научились любить самих себя, принимать себя такими, какие мы есть, заглядывая вглубь нашего и без того потасканного, и все же радеющего за нас нашего существа.

Порой жизнь превращается в череду несносных обязательств, поисков и того, что нельзя назвать жизнью. Поиски… Поиски… Поиски ответов, вопросов, себя, поиски лучшего решения, поиски гипоаллергенного дезодоранта, туалетного мыла, блюда, правильного режима дня, правильных слов, поведения и вот тут, когда мы вырастаем и оглядываемся вокруг себя, то понимаем, что себя то мы так и не знаем… Что за всю свою прожитую жизнь мы так и не узнали себя, кто мы такие на самом деле. И уже здесь, когда приходит старость и наше лицо покрывается морщинками, когда мы смотрим на себя в зеркало и в своем отражении видим лишь отголоски того человека, который все еще живет внутри нас, мы начинаем понимать, что лишь отчасти были им… И параллельно тут же приходит осознание того, что в жизни-то нужно было делать именно то, что ты любил или любила, окружать себя теми людьми, которые тебе были дороги, находиться там, где тебе было хорошо и комфортно психологически, и что не насиловать себя морально нужно было всю жизнь, а не какую-то ее часть, к примеру, когда вы только-только засыпаете, укрываетесь одеялом и можете хотя бы на чуть-чуть расслабиться, вздохнуть спокойно и заботиться о себе, о том человеке, который находится внутри вас. Порой мне кажется, что он сходит с ума от наших действий и поступков, кричит и впадает в паники и истерики и неистово страдает от нашего же «себянелюбия», в то время как мы об этом даже не подозреваем. Уж слишком сильно наши корни вросли в перипетии, предрассудки, предубеждения и всяческие расовые, политические и религиозные недопонимания. А ведь если подумать, то все очень просто устроено. В мире существует не так уж много вещей, которые мы по-настоящему любим, как каждый индивид в отдельности. И коли уж зашла речь о любви, мне кажется уместным напомнить, что самая главная, основная и великая любовь, которой нужно обучиться – это любовь к себе; не зря же говорят – люби ближнего своего, как самого себя. Так как же нам любить того, кто рядом, если мы толком, то не научились любить самих себя, принимать себя такими, какие мы есть, заглядывая вглубь нашего и без того потасканного, и все же радеющего за нас нашего существа.

Важно постараться в жизни успеть окружить себя только теми вещами, которые ты по-настоящему любишь, постараться успеть в этой жизни быть максимально счастливым. Делать только то, что ты любишь делать, неизменно идя по пути своего роста и развития, привнося с собой нечто доброе, тёплое, полезное, гармоничное и созидательное, по одной простой причине – поскольку на то, чего ты не любишь делать, у тебя нет времени. Жизнь, несмотря на вселенную, не бесконечна, именно твоя конкретная жизнь. Течение же жизни действительно будет длится вечность и ему будет все равно: делаешь ли ты то, что любишь, к чему у тебя лежит душа или ты просто оттарабаниваешь жизнь, думая, что это единственно верный путь, выбранной тобой траектории, как бы он ни был труден, тяжек или велик, а может быть хлопок. А может быть тебе все это действительно не надо? Но для того, чтобы суметь ответить на этот вопрос, нужно немножко посмотреть по сторонам, посмотреть вокруг, и самое главное – в свое отражение. Ведь для того, чтобы любить себя и весь мир, не нужно быть правильным или правильной, все что нужно – это просто любить. Любить себя и свои желания, любить то божественное, что заключено в каждом из нас, беречь в себе частицу света, искорку тепла и добра. Помнить о том, что каждый из нас благословлен любим.

Говорят, в человеке хватает всего. Добра и тепла, злобы и ненависти, света и тьмы, отчаяния и печали, надежды и любви, и уж не мне ли знать обо всем этом наверняка.

Важно постараться в жизни успеть окружить себя только теми вещами, которые ты по-настоящему любить, постараться успеть в этой жизни быть максимально счастливым. Делать только то, что ты любишь делать, неизменно идя по пути своего роста и развития, привнося с собой нечто доброе, тёплое, полезное, гармоничное и созидательное, по одной простой причине – поскольку на то, чего ты не любишь делать, у тебя нет времени. Жизнь, несмотря на вселенную, не бесконечна, именно твоя конкретная жизнь. Течение же жизни действительно будет длится вечность и ему будет все равно: делаешь ли ты то, что любишь, к чему у тебя лежит душа или ты просто оттарабаниваешь жизнь, думая, что это единственно верный путь, выбранной тобой траектории, как бы он ни был труден, тяжек или велик, а может быть хлопок. А может быть тебе все это действительно не надо? Но для того, чтобы суметь ответить на этот вопрос, нужно немножко посмотреть по сторонам, посмотреть вокруг, и самое главное – в свое отражение. Ведь для того, чтобы любить себя и весь мир, не нужно быть правильным или правильной, все что нужно – это просто любить. Любить себя и свои желания, любить то божественное, что заключено в каждом из нас, беречь в себе частицу света, искорку тепла и добра. Помнить о том, что каждый из нас благословлен любим.

Говорят, в человеке хватает всего. Добра и тепла, злобы и ненависти, света и тьмы, отчаяния и печали, надежды и любви, и уж не мне ли знать обо всем этом наверняка.

Важно постараться в жизни успеть окружить себя только теми вещами, которые ты по-настоящему любишь, постараться успеть в этой жизни быть максимально счастливым. Делать только то, что ты любишь делать, неизменно идя по пути своего роста и развития, привнося с собой нечто доброе, тёплое, полезное, гармоничное и созидательное, по одной простой причине – поскольку на то, чего ты не любишь делать, у тебя нет времени. Жизнь, несмотря на вселенную, не бесконечна, именно твоя конкретная жизнь. Течение же жизни действительно будет длится вечность и ему будет все равно: делаешь ли ты то, что любишь, к чему у тебя лежит душа или ты просто оттарабаниваешь жизнь, думая, что это единственно верный путь, выбранной тобой траектории, как бы он ни был труден, тяжек или велик, а может быть хлопок. А может быть тебе все это действительно не надо? Но для того, чтобы суметь ответить на этот вопрос, нужно немножко посмотреть по сторонам, посмотреть вокруг, и самое главное – в свое отражение. Ведь для того, чтобы любить себя и весь мир, не нужно быть правильным или правильной, все что нужно – это просто любить. Любить себя и свои желания, любить то божественное, что заключено в каждом из нас, беречь в себе частицу света, искорку тепла и добра. Помнить о том, что каждый из нас благословлен любим.

Говорят, в человеке хватает всего. Добра и тепла, злобы и ненависти, света и тьмы, отчаяния и печали, надежды и любви, и уж не мне ли знать обо всем этом наверняка.

Есть еще одна вещь, очень важная: в каждом из нас есть то, что называется частицей целого, частицей всего и все мы связаны незримой нитью наших чувств и эмоций, нашего состояния, в котором пребываем в каждый отрезок нашего времени, отведённого для жизни на земле, для реализации, радости и наслаждения ею и как следствие, любови и благодарению за то, что она у нас есть.

Порой мы жалуемся, что кто-то нас не любит, или любит, но не достаточно сильно; что кто-то в нас не верит, или верит, но не достаточно, чтобы создать нам комфортные условия для чего-то, но… Что если… Что если в этом-то все и дело, что если это те самые барьеры, которые нам нужно преодолеть в жизни, ведь в конечном счёте, мы не можем говорить людям, как им в нас верить или, как им нас любить, они делают это как могут, а наша задача – переступить через эту любовь, но сделать это не морально, и уж тем более не положить человека на пол или на землю и перешагнуть через него, нет… А сделать это внутри, ведь если нам не нравится, как кто-то ведет себя по отношению к нам, то, проблема не в нем, проблема в нас самих, а мы часто забываем об этом и требуем от человека невозможного. Например того, чтобы он любил нас так, как мы хотим, проявлял к нам внимание тоже так, как хотим мы, заботу, ту, которую мы нарисовали в своем представлении о самих себе, но простая истина заключается в том, что люди не должна любить нас так, как мы этого хотим, но вот мы можем любить именно так, как хотим, чтобы любили нас, это будет самое правильное решение.

Однажды Элис проснулась в своей квартире и почувствовала внутри сильное опустошение, словно ее счётчик, на котором накручивались цифры за воду и электричество – обнулился и теперь стало непонятным, как дальше жить, платить по счетам и сдавать показания этих самых приборов учета. А все по тому, что она стала другой.

– Ну что! Что это опять такое! – кричала она на всю свою квартиру, – ну неужели, неужели нельзя мне помочь!? А!? Я что, так многого прошу!?

Нет конечно, она не просила совсем не многого, и даже более того, она совсем ничего толком не просила и поэтому я просто не знала, что могу для нее сделать.

После неудачи на одной работе, она пошла на другую, но и там ее заведомо ждала неудача. Странно, разве может быть иначе, когда человек заведомо делает то, что делать он не хочет. А вы думаете, откуда все ваши болезни и проблемы? Да-да, именно отсюда.

– Ну что! – продолжала она злиться и психовать, – расхаживая по квартире то в трусах и майке, но просто голышом.

Сперва она все думала и стеснялась, что ее может кто-то увидеть, что кому-то это не понравится, что за ней кто-то следит, кто-то из наших… Но потом он наплевала на все это и стала делать именно то и именно так, как нравилось это ей самой, с чего я испытала огромное облегчение, переставая преодолевать все эти сопротивления. И вот однажды, когда она, в очередной раз, разгуливала по квартире голышом и ругалась на меня и саму жизнь, я подала первые признаки своей жизни, но лучше давайте вы посмотрите на все сами.

– Да сколько это уже может продолжаться! Бессмыслица какая-то! – она мыла посуду и говорила вслух свои мысли, – я делаю-делаю-делаю, а взамен ничего не получаю! Это не справедливо!

Она на минутку остановилась и задумалась, а вода в этот момент все хлыстала из под крана, разбрызгивая пену от моющего средства по всем сторонам.

– Хотя… – начала она снова и продолжила мыть посуду, – может в этом и есть вся моя проблема, что я все чего-то жду; жду что мне кто-то что-то даст взамен моих стараний и усилий, как будто бы мне кто-то что-то должен… Может вся моя проблема в том, что мне как раз и не нужно ни от кого чего-то ждать, – она посмотрела в окно еще темного утреннего неба и открыв его, прокричала с двенадцатого этажа, – эй ты, там! Можешь со мной уже поговорить или нет! Дать мне какие-то ответы, помочь мне во всем разобраться!?

Но, естественно, такого ответа, которого ожидала она, она не получила. Но…

– Да что же, совсем что ли с ума схожу, мне что, заняться больше нечем, кроме того, как говорить с тобой… Стоп, а мне же и правда, больше нечем заня…

Но не успела она это договорить, как я скинула с ее кухонной столешницы чайноую ложку.

– О Господи, черт! Кто здесь!?

Она как ненормальная встала спиной к умывальнику, схватила в руки нож и начала оглядываться по сторонам.

– Успокойся, – проговорила я тихо.

– Что? Что… что… что это?

Она наконец услышала меня. Но на мгновение я замолчала. Подумала, стоит ли дальше продолжать вести разговор.

– Это я, – начала аккуратно я, – то есть ты, но я.

Она открыла рот и стояла не двигаясь.

– Я – это кто? – спросила она вслух, но я слышала даже ее мысли.

– Я – это ты, – ответила я, – а ты – это я.

Она убрала нож в сторону, выключила воду из под.

– Что-то мне не хорошо, – проговорила она и направилась в душ.

Умываясь прохладной водой, и смачивая руки по локоть и шею, она вгляделась в зеркало. Очень пристально стала всматриваться в свои глаза.

– Ты там? – едва шевеля губами и едва слышно произнесла она.

– Ну конечно я здесь, – ответила я.

И стоило мне только так сказать, как Эли отпрянула от зеркала назад с такой силой, что даже ударилась о стену головой и скатилась вниз по ней.

– О черт… – произнесла она, дотрагиваясь до своего затылка, обнаружившая кровь на ладони.

– Зачем ты спрашиваешь меня, тут ли я, если так шугаешься?

Она сидела на полу едва ли не ошарашенная.

– Кто ты? Почему я тебя слышу?

– Да ну сколько же можно задавать этот вопрос. Я уже говорила, Я – это ты, а ты – это я. Что здесь может быть непонятно?

Она кивала головой и смотрела в какую-то одну точно.

– Нет… нет… Все понятно, да… Точно… Я свихнулась… Читала же об этом, что когда долго находишься один, то велика вероятность сойти с ума…

– Не говори глупости. Я уже давно с тобой. Всегда. Всю твою жизнь, но только сейчас сумела до тебя достучаться.

– Ау…, – произнесла она вслух, вставая с пола, – по-видимому, стучала ты сильно…

Она подошла к зеркалу и попыталась взглянуть на свой затылок.

– Ну ты попробуй еще локоть свой укусить… – непроизвольно вырвалось у меня.

– Нет, это ненормально, – произнесла она, – я не должна тебя слышать и я даже не должна называть тебя местоимением, я должна…

– Верно, не должна, – перебила ее я, – местоимением действительно не должна меня называть. Это странно. Как минимум странно. Ведь я – это ты. А ты говоришь о себе в третьем лице – вот где ты свихнулась.

– Нет, стоп, хватит.

Она вышла из ванной, выключила свет и стала куда-то собираться. Завязала пучок на волосах, надела легкое цветочное платье, перекинула через плечо какую-то тряпичную сумку и закинула в нее зарядник с телефоном и какой-то исписанный блокнот с ручкой.

– Ты убегаешь, опять? Снова? От кого? От себя самой? От себя не убежишь, Элис. Ты это знаешь.

Она надела тряпичные балетки, или кеды светло бежевого цвета и поспешила скорее выйти из квартиры. Как будто бы думала, что я остаюсь в ней.

– Черта с два я это знаю! – бросила она мне вслед, когда закрывала дверь.

Затем поспешила скорее в лифт и пока ждала его, набирала чей-то номер, не сохранённый в контактах.

– А вот это было странно, – начала я, – ты не находишь? Сказать кому-то невидимому «черта с два» и поспешить захлопнуть дверь… Если уж ты насколько сильно огорчена моим присутствием, то зачем же так орать?

– О господи, выйди из моей головы…

– Я не господь Бог и я не могу из тебя выйти… Если выйду я, то не станет тебя.

– о черт! – закричала она, хватаясь за голову, все еще не дождавшись лифта, – да хватит уже!!!

В этот момент, как на зло вышел из двери квартиры ее сосед.

– О, Малькольм! Здравствуй!

Он, конечно, немного оторопел, но постарался скрыть свою реакцию.

– А… С кем это ты разговариваешь, Элис?

Элис только мотала головой и ничего не сказала в ответ. Просто улыбалась и мотала головой.

Удивительно, но как быстро бежит время и как легко можно напугать человека его скоротечностью… Почему-то все живут так, словно никогда не умрут, но стоит только человеку напомнить о его кончине, скажем, неизлечимой болезнью или какой-либо травмой, которая влечёт за собой определенные последствия, сравнимые с потерей привычного «Я», как человек тут же начинает спешить и торопиться сделать что-то, полюбить кого-то, извиниться за что-то, или, как Элис, опешить собраться и выбежать на улицу, для того, чтобы разгадать феномен своего одиночества, или, как считает она, не сойти с ума. Но, что мне больше всего нравится, так это то, что так сильно боясь одиночества, люди все же неумолимо однажды приходят к нему и порой, им даже бывает стыдно признаться, в том, что это оказывается самым лучшим временем в их жизни.

Им не нужно больше никого искать, можно сосредоточиться на себе, можно переставать стараться кому-то нравится и единственным человеком, которому наконец хочется угождать – это себе самому.

Уж я-то знаю.

– Лифт приехал, – произнёс Малькольм.

– Да, конечно, – обронила Элис и поспешила в него зайти; Малькольм проследовал за ней.

– Ты в низ?… Да, согласен, глупый вопрос… Конечно вниз, куда же еще…

Ехать с двенадцатого этажа не так уж быстро и на время поездки в лифте царила гробовая тишина.

– Так ты как? – спросил ее Малькольм, похоже не нашедший чего еще можно спросить у девушки.

– Нормально, – ответила Элис, – ты?

– Да, тоже, супер. Все супер.

Наконец-то лифт приехал на первый этаж и можно было расслабиться и пулей помчаться туда, куда собиралась долететь Элис.

– Был рад встрече! – крикнул он ей в след, а затем пробормотал, – был рад встрече… ничего умнее не мог придумать.

Элис поймала такси и уже через секунду оказалась в нем.

– Отвезите меня, пожалуйста, по этому адресу, – проговорила она, протягивая водителю визитку.

– Что, – спросил водитель как бы с ухмылкой, – совсем плохо стало?

Элис ничего не ответила, а только пристально всмотрелась в него, и если бы взглядом можно было убить, водитель был бы уже мертв.

Через несколько минут Элис стояла уже на пороге кабинета с табличкой «Доктор Вирджиния Слэйг, психолог-консультант».

– Можно? – спросила Элис стуча в дверь.

– Да-да, проходите, – пробормотала психолог, поднимая голову на Элис, – о, Элис, я вас знаю.

Элис только учтиво несколько раз кивнула головой, поджимая губы и дополнила, садясь на коричневый кожаный диван:

– К сожалению.

Доктор сняла очки, налила виски и дёрнув шторы, произнесла, подавая Элис стакан с выпивкой.

– Кажется, так вам удобно и комфортное общаться?

– Да, спасибо.

– Всегда пожалуйста, – учтиво и не без иронии заметила Вирджиния, – что вас привело ко мне на этот раз?

Она стала искать нужную папку в своем высоком шкафу коричневого цвета с фамилией Элис, – помнится, вы мне и в прошлый раз подприбавили научно-исследовательской работы, своей персоной.

Элис расположилась удобно на диване, залпом выпила пол бокала виски и выдохнула. Я все это время молчала. Мне было интересно, что же будет дальше. Пока меня все устраивало. И даже алкоголь. Благодаря ему, нервные клетки Элис немного успокоились и ее расслабление привело к тому, что и я смогла вздохнуть полной грудью.

– Ну, – начала Вирджиния, – что тебя привело ко мне на этот раз?

– Со мной происходит что-то странное…

– С тобой всегда происходит что-то странное, могла бы уже к этому привыкнуть.

Элис приподнялась на локти.

– Вот сейчас ты нарушаешь профессиональный этикет.

– Это так… Но ничего не могу с собой поделать. Мы с тобой уже слишком давно знакомы. Но если тебе будет комфортнее, я буду говорить «вы».

Элис полностью опустошила стакан и сказала.

– Да, так пожалуй все-таки лучше.

– Лучше кому, – спросила я, – тебе или ей?

– Ну вот опять… – вздохнула Элис, – не понимаю, что происходит.

– Ну, – начала доктор, – если вы мне все-таки расскажите что-то, тогда возможно я помогу вам что-то понять.

Запрокинув голову наверх и глядя в белый потолок, Элис произнесла всего одну фразу.

– Я не хочу сегодня ни о чем говорить.

– Что ж… тогда мы просто помолчим…

Так и прошёл час сеанса психотерапии. Элис записалась на следующий день. Затем пришла еще через день. И все это время она очень точно следила за своими мыслями. О чем она думает, как это она делает и старалась услышать свои мысли так, как если бы их говорила я. Глупенькая, думала, что и вправду ей все только кажется. И вот однажды, когда она пришла на сеанс в четвёртый или пятый раз, после долгого молчания и длительных размышлений, она проговорила, да так, что даже Вирджиния дёрнулась, отвлекаясь от чтения журнала.

– Знаете, – начала она, – я никогда не задумывалась на тему того, для чего мы живем и должны ли мы здесь что-то сделать, что-то после себя оставить, или мы просто пришли сюда, как на работу… Ну, знаете, словно выполнить квоту. Выйти замуж или жениться, построить дом, посадить дерево, родить сына, ну или дочь. Я думала об этом… Мы так сильно подвластны стереотипам, убеждениям, что с каждым разом набираем все больше галочек и очков: работа, костюм, платье, ожерелье, кольцо, парень, муж, дети. Мы всегда живем в какой-то погоне… Погоне за счастьем, все хотим быть счастливыми, а может… парадокс заключается именно в том, что счастье находится уже в нас самих и что все, что нам нужно, это познать себя… Кто мы такие на самом деле, для чего рождены и что должны здесь делать.

Она поднялась из положения лежа и села на диван.

– Это не выходит у меня из головы. Понимаете, я начала слышать голос.

– Какой голос?

– голос внутри меня, – неувереннно проговорила Элис.

– И что тебе говорит этот голос? И отличается ли голос от голоса твоего?

– Он говорит, что это я. Да… – помедлила она, – отличается, немного.

Вирджиния пришла в некое замешательство и даже немного оживилась, вкладывая карандаш в руки и пододвигая к себе папку с документами Элис.

– Элис, помнишь, почему ты пришла ко мне в первый раз?

– Да.

– Почему?

– Я сказала, что больше не вынесу так жить… Что больше не могу жить руководствуясь реакциями, теми, что у меня были.

– Верно. А помнишь, какие именно реакции у тебя были, Элис? Помнишь, почему именно ты захотела от них отказаться?

Элис стала ощущать какой-то подступающий к городу неприятный ком.

– Я не хочу об этом говорить.

– Но Элис, если ты не вспомнишь… Точнее, если ты не захочешь вспоминать, то ты так и будешь вынуждена носить с собой все это всю свою жизнь.

– Какое отношение это имеет к тому, что происходит со мной сейчас?

– Понимаешь, возможно то, что ты слышишь, является голосом твоего подсознания, как это принято сейчас говорить – голосом твоего высшего «Я», твоей природы, сущности и необходимо понять, почему этот голос появился в твоей жизни именно сейчас.

Элис промолчала. Я же тоже, просто молча слушала и наблюдала. Каким умным оказалась эта доктор Вирджиния.

– Я не хочу об этом говорить, – сказала Элис, встала с дивана, забрала свои вещи и ушла.

На выходе, подписывая счет у секретаря, Льюис спросила у него.

– Так вы же только семь минут пробыли… Вы точно должны оплатить этот счет или уходить так скоро?

– Мне все равно, – проговорила Элис.

– А мне нет, – заметила я, не выдержав, – ты не можешь вот так просто взять и уйти.

– Еще как могу.

– Нет, не можешь, – ты должна во всем разобраться. Нельзя начать переплывать реку и на пол пути повернуть назад, это немыслимо и глупо, и очень опрометчиво.

– Да кто ты такая, чтобы мне что-то говорить!

– Что, простите? – переспросила Льюис.

– Нет, это я не вам.

Льюис встала с места и направилась в кабинет доктора, обращаясь к Элис.

– Подождите, пожалуйста, одну минуту, я кое-что уточню.

– Разумеется, – заключила Элис.

– Ну слава Богу, – начала я, – хоть один разумный человек додумался что-то предпринять. По твоему, если бы Кристофер Колумб проделал бы только половину пути, то открыл бы он Америку в 1492 году? А Гульельмо Маркони стал создателем первой успешной системы радиотелеграфии вместе с Александром Поповым? Вряд ли. Нет. Я очень в этом сомневаюсь.

– Хорошо, что ты хочешь от меня? – спросила меня Элис.

– Хочу, чтобы ты не убегала от меня. Точнее от себя. От нас. Господи, как это все сложно вам объяснить. Вы же думаете, что сами всем управляете, что за вами никто не стоит и вместо того, чтобы наслаждаться возможностями, вы наоборот6 сковываете себя рамками. Это так глупо.

– Это разумно.

Из кабинета вышла Льюис.

– Доктор Вирджиния сказала, что сегодняшний сеанс вы можете не оплачивать.

Элис немного оторопела.

– Ладно, хорошо… Спасибо.

– Вот и славно, – проговорила я.

По дороге домой Элис зашла в книжный магазин и выбрав оду из книг по работе с подсознанием, на полках, посвящённых психологии и эзотерике, и направилась к кассе, что находилась с левой стороны магазина.

Пока Элис стояла в очереди, третьей, из метро вышел Малькольм и размышляя над тем, в какую сторону ему пойти, завернуть ли зажгло, где продаётся горячий шоколад для его сестры, что лежит в больнице, или зайти в книжный магазин за подарком для нее же, он стоят посреди улицы несколько секунд и принимал решение. Конечно, он даже не подозревал о том, что решение было как бы принято за него уже давным давно и может даже несколько лет назад, когда он только решил начать слушать пластинки, вместо того, чтобы «пересаживаться» на маленькую электронную штучку. Такие уж люди, всегда хотят зацепиться за то, что им будет дорого, за нотку чувства, за толику искусства, и поэтому мы так сильно их любим и изо всех сил стараемся заботиться о них. Как и в этом случае… Мы давно знали, что Элис и Малькольм предназначены друг для друга, но то, что это знали мы, не означало, что они наверняка однажды будут вместе, ведь для этого нужно приложить максимум усилий, на которые мы только способны.

Так вот Малькольм, выбирая, в какую сторону ему пойти, е же смог услышать свой внутренний голос и направился в книжный магазин и сделал это с такой точностью до секунды, что выходя из дверей магазина Элис, столкнулась с ним лицом к лицу и еще несколько секунд была шокирована этой встрече.

– Прости меня, – заговорил Малькольм, – я не видел тебя, – помог ей подняться, – так неловко получилось.

– Да уж, это точно, – фыркнула Элис, – неловко… Что ты вообще тут делаешь?

Малькольм скривил лицо.

– А у меня тут сестра лежит в больнице, неподалёку…

– Кэтти? – обеспокоилась Элис, – что с ней?

– Перелом бедра…

– Да дайте же пройти! – возмутилась выходящая из магазина женщина, – встали тут на самом проходе! Вам что, места на земле мало!?

Элис немного рассмеялась.

– Прости, это не за Кэтти… Просто она мне напомнила кого-то..

– Да, и кого же? – осведомился Малькольм.

Теперь они впервые разговаривали. Впервые между ними возник диалог и если бы они только знали, сколько стрелок часов, обстоятельств и ситуаций пришлось подвести одну под другую, чтобы они наконец заговорили. И если вы до сих пор думаете, что я у Элис одна такая – то вы сильно заблуждаетесь, мы есть у каждого из вас, просто не каждый из вас нас слышит, или хочет к себе подпускать.

– Так что с твоей сестрой? – спросила Элис, дотрагиваясь рукой до плеча Малькольма.

– До смешного нелепо… Ехала на велосипеде и не заметила, как загорелся красный свет, ну и попала под машину… так мало того, цела осталась, так еще водитель полностью оплатил лечение, хотя был и не обязан, а мог бы вообще в суд подать.

– Мне очень жаль. Ну как она сейчас, в порядке?

– Да, оклемается, может будет внимательнее впредь. Конечно жалко, она не поехала на соревнования по плаванию, да и вряд ли теперь сможет туда вернуться, в смысле что ей жаль, мы с матерью только рады, – он смотрел на Элис и на мгновение замолчал, – почему я тебе все это рассказываю?

Элис улыбнулась.

– Не знаю, – пожала плечами, – порой нам надо с кем-то поговорить, выговориться, становится легче.

– Фух, да… Это точно, прям как камень с души свалился, – смеется.

Порой, люди боятся задать лишний вопрос, заглянуть внутрь, вглубь, посмотреть на суть вещей другого человека и поднять ту бетонную глыбу, что однажды рухнула человеку на грудь. Отчего мы такие, никто не знает. Одни говорят, что нужно больше смирения. Другие – больше терпения, а третьи уверяют, что если вы откажитесь от эгоизма – то все ваши проблемы сразу же решатся. Но это не так. Проблемы каждого человека тянутся глубоко из детства, с самого его изначального пути существования и что мне действительно кажется важным в процессе становления человека, как личности, так это попытаться стать целостным и привлекать в свою жизнь таких же людей. Согласна, что целостность даётся с трудом и проще сказать, чем сделать, однако стоит попытаться, ведь у нас так много правил в обществе, социуме, в различных культурах различных народов, которые стремятся улучшить жизнь человека и тем не менее подавляют в нем одновременно его добрую сущность, его чувства, все больше и больше закрываясь друг от друга. С этим надо что-то делать… Потому как та напряжённость, что сейчас существует на планете – однажды может взорваться и унести жизни многих людей, а зачем? Если этого можно избежать? Если можно попытаться все улучшить? Вот именно, потому-то наконец Элис меня услышала.

– Да уж, да уж… – посмеялась Элис в ответ, – так ты… хочешь ей что-то купить?

– Да… подумал, что может быть лучше книги и фантазий в больничной палате, хоть как-то ее отвлечёт.

– Ну да… Ты прав, а… Так, ладно… Я пойду, а то надо…

Малькольм выжидающе смотрел на нее.

– Надо сделать дела, – закончила она фразу.

– Ну тогда пока? – Малькольм протянул ей руку для рукопожатия, Элис ответила взаимностью и пошла к метро.

– Эй Элис! – крикнул ей Малькольм вслед, подбегая к ней, – может сходим куда-нибудь?

Элис улыбалась и Малькольм продолжил, засовывая руки в карманы джинс.

– Ну не знаю… куда-нибудь в кино или там пиццу поесть…

Элис продолжала молчать.

– Если ты не любишь пиццу, мы можем поесть суши, или пасту, я даже сам классно готовлю, можно посидеть в моем ресторане…

Элис рассмеялась.

– В твоём ресторане?

– Ну в смысле, я работаю в ресторане поваром и могу приготовить нам что-нибудь.

– Круто, – коротко обронила Элис.

Дело в том, что они были соседями и вот уже несколько лет встречались на лестничной площадке то для того, чтобы выкинуть мусор, то для того, чтобы спуститься на первый этаж и лишь изредка – чтобы подняться на двенадцатый.

– А… Ну так что?

– Да, конечно, – Элис развела руками в сторон, – почему нет!?

– Правда? – как-то даже растерялся Элис, – отлично, просто супер. Ну, я пошел.

– Давай, – с улыбкой проговорила Элис.

– Тогда… Может в пятницу в шесть?

Элис уже начала спускаться по ступенькам в метро.

– Лучше в субботу, в четыре!

Малькольм показал рукой жест «класс».

– Договорились!

Ну вот, наконец-то. Наконец-то они договорились.

По возвращению домой, Элис приняла ванную с обильным слоем пены и, как бы невзначай, снова стала прислушиваться к своим мыслям, затем, откидывая голову назад, на зеленую мочалку, она спросила:

– Ты еще здесь?

– Что значит «еще», я здесь всегда была, я есть и я буду, в отличии от тебя, – даже слегка возмущённо ответила я; похоже я начала перенимать ее чувствительный повседневный тон.

Элис убрала пену с лица.

– Что это значит?

– Это значит, что когда ты умрешь, через несколько десятков лет, в своей счастливой старости, то я останусь жизнь, но уже не в тебе, и уже не тобой, а как бы это сказать… Я продолжу нашу жизнь, но уже за пределами этой оболочки.

Судя по всему, мои слова как-то иначе повлияли на Элис, что сразу же после них, она встала из ванной, завернулась синим полотенцем, белым обернула себе голову и в тапочках вышла за дверь квартиры, заперев ее ключом на один оборот и постучалась в квартиру напротив.

Через несколько секунду дверь открыл Малькольм в серой футболке и бежевых домашних штанах. Элис подняла руку наверх, показывая пустую сахарницу, хорошо, что она была пластмассовая.

– У меня закончился сахар, – проговорила она.

Малькольм не сразу сообразил, что девушке нужно его предложить, а когда обрёл дар речи, то предложил ей войти.

Переступив порог дома, Элис спросила:

– Ты сейчас здесь один?

– Ну да, конечно один, а кто же еще здесь может быть?

Тогда Элис откинула в сторону сахарницу, сняла полотенце с головы и скинула вниз синее полотенце с тела, одновременно прильнув в объятия Малькольма.

Первый раз за последние четыре года Элис оказалась в объятиях мужчины, которого совсем не знала. Малькольм же не стал перечить или как рыцарь в боевых доспехах отговаривать Элис от ее желания и поступка; он и сам давно не пробовал на вкус тело женщины, в то время как о теле Элис думал постоянно. Он замечал буквально все: изгибы ее шеи, во время того, когда она поворачивалась к кнопкам лифта, чтобы нажать одну из них, или когда поднимала руку наверх, чтобы остановить такси, или накидывала сверху на свою голову пакет, чтобы не намокнуть через чур под дождем, в то время как белая майка, джинсы и стопы ног в открытых туфлях уже были полностью вымокшими; он смотрела на нее и умилялся.

Элис и Малькольм проснулись в одной постели через несколько часов. Элис посмотрела на Малькольма и громко рассмеявшись, натянула на себя одеяло.

– Что? Что тут такого смешного? – тоже улыбаясь проговорил Малькольм.

– Дети! – раздался женский голос за дверью, – я сделала вам омлет!

Элис резко вылезла из под одеяла.

– Какого черта, кто это!?

– Похоже… Это моя мама…

– Что? Что!? Но… Но… Что она здесь делает?

– Я не знаю, спроси у нее! Она… иногда заходит.. Откуда мне было знать, что она зайдёт именно сегодня.

Элис, почувствовав свое напряжение, начала тихонько хихикать.

– Что? Что с тобой такое?

Эли повернулась лицом к подушке и уткнувшись в нее, начала смеяться еще громче.

Малькольм откинулся на спинку кровати и смотрел на Элис.

– Ты очень странная девушка, Элис Купер. Тебе кто-нибудь говорил об этом?

Элис вытащила свою голову из под подушки и облокотилась на Малькольма.

– Да не важно..

– Не важно что именно? То, что ты странная или то, что моя мама готовит нам омлет?

Элис вновь рассмеялась и встала с кровати.

– И то и другое – ничего не важно.

Она прикрывалась пододеяльником.

– У тебя… Будет что одеть?

Через несколько минут Элис познакомилась с мамой Малькольма, выходя на кухне.

– Здравсвуйте… Я – Элис, – она протянула руку на встречу матери, но та, минуя этот жест обняла ее и поцеловала в щеку.

– О, я так много о вас наслышана.

Элис повернула голову в сторону Малькольма.

– Правда? Интересно, чего же…?

– Не переживайте, ничего определенного, только то, какая вы красивая и порой бываете… ну, знаете… нелепой… Но и это мне тоже преподнесли в выгодном свете, – она улыбалась и теперь протянула руку на встречу ей, – я – Марта, мама Малькольма.

– Я поняла…

– Вам, кстати, очень идут вещи моего сына, – с иронией проговорила Марта.

Уже через несколько минут они сидели за столом.

– Как-то все это немного странно, – проговорила Элис, разминая вилкой омлет.

– Что именно? – спросил Малькольм.

– Да, все… Все это.

– В жизни мало что бывает не странным, это как снег зимой, или морозы – их или принимаешь и укутываешь как чучело или та баба, которую надевают на заварник, чтобы чай лучше заварился и чувствуешь себя комфортно, приспосабливаясь к окружающей среде, которую не можешь изменить, или же… Борешься с ней, что, конечно, кажется более активным, но на самом деле менее мудрым… Теряешь много энергии и не хватает ее на самые элементарные вещи.

– Например? – спросила Элис.

Марта улыбнулась.

– Любовь.

– А… Ясно.

Малькольм посмотрел на Элис и коротко улыбнулся.

Провожая ее у двери в в ее квартиру, он сказал.

– Встреча в субботу в четыре все еще ведь в силе…?

Элис смутилась и поправляя челку, ответила.

– Разумеется.

Малькольм поцеловал и уходя, заметил:

– А тебе и вправду идут мои вещи.

Элис только тихо улыбнулась и опустив глаза вниз, закрыла дверь в свою квартиру и довольствуясь своей улыбкой, она спустилась по двери вниз, облокачиваясь на нее спиной.

– Ну и, – спросила я, – что это было?

– Ты знаешь, а я уже даже к тебе начинаю привыкать.

– Не спеши, у нас впереди много работы, ты должна мне будешь помочь кое с кем.

– Я? Тебе? – удивилась Элис, – по-моему пока это ты мне помогаешь.

– Разве? Интересно спросить чем?

Элис встала с пола и начала раздеваться, вешая вещи Малькольма на спинку плетёной кресло-качалки.

– Так почему ты сделала это? – спросила ее я, когда она стояла напротив своего зеркального шкафа абсолютно голая и всматривалась в свое отражение в зеркале, словно пытаясь в нем что-то найти, разглядеть.

– Не знаю… Просто ты напомнила мне о том, что наша жизнь не вечна и что нужно жить ею сейчас, вспоминая о самых ценных вещах на этой планете, таких как…

– Как что?

– Любовь? – спросила она вслух, – да, таких как любовь.

– По-твоему ты любишь Малькольма?

– Не знаю, – ответила она и направилась на кухню, готовить блинчики.

– Почему ты здесь? – спросила она у меня, разбивая яйца и добавляя их в кастрюлю с разогретым молоком, уже в коротком красном платье, взбивая все вилкой.

– Тут несколько причин, – сказала я, – и самая главная причина – это ты. Ты сама звала меня, вот я и пришла, к тому же, раз уж я здесь, у нас есть работа, которую тебе нужно будет выполнить.

– Да? И что же это за работа?

– Ну, начала она, для начала тебе нужно будет встретиться с доктором Вирджинией и рассказать ей все, что тебе известно и все, что я попрошу тебя ей сказать.

– Хм, – произнесла она тихо, – но что мне от этого?

Элис жарила уже третий блин.

– Ну, ты же просила помощи у богов, так сказать, вот они тебе и ответили. В конце концов, прося помощи и получая ее, ты же не можешь не помогать самой.

– Но я помогаю, разве нет?

– Видишь ли, Элис… – я начала говорить и она в это время налила стакан молока и положила стопку из маленьких блинчиков на тарелке прямо перед собой за столом, положив рядом с ней нож, вилку, малиновый джем и сверху кусочек сливочного масла, – помощь может быть разной; иногда мы помогаем людям делом, иногда помогаем словом…

– Почему ты говоришь «мы»? – перебила она меня.

– Потому что вы – это и есть мы, а мы – это и есть вы, когда ты уже это наконец поймёшь.

– Прости, но у меня не укладывается это в голове и более того, я не знаю, как это может уложиться в голове еще у кого-то и о какой помощи ты меня просишь? Я сама едва свожу концы с концами, чтобы продержаться на плаву, а ты просишь меня помочь еще кому-то, к тому же, что я это и так уже делаю, ты сама это знаешь.

– Да, но если бы ты меня не перебивала, то поняла бы, что я имею ввиду. Порой помощь, которую мы оказываем другим людям – содержится не в конкретных действиях…

– А в чем же? – снова перебила она меня с набитым ртом, – вот я жертвую деньги, помогаю бездомным, кошек повсюду собираю и собак, о какой помощи еще может идти речь? Мне бы кто помог.

– Вот в этом и вся ваша проблема! Вы думаете, что важны только дела и не заглядываете внутрь, и вокруг своего самого близкого круга, вот к примеру когда ты последний раз говорила своим родным, что любишь их?

– Да им плевать на это, они всегда как-то шарахаются от любого проявления любви и внимания, это не принято в моей семье, считается диким.

– А какая разница, как они к этому относятся? В этом то все и дело. Вы думаете, что делая добрые дела или помогая кому-то. Вам обязательно за это что-то должны: поблагодарить, засчитать галочку, подгладить по голове, в то время, как все, что от вас требуется – это любить. Все, больше ничего.

– Если ты такая умная, что же все это не воплотишь?

– Потому что мне не справиться без тебя и я прошу твоей помощи, но мне нечего дать тебе взамен.

Ко времени нашего диалога, Элис уже забиралась в свою кровать, надевая тёплую пижаму.

– Ты зануда, – проговорила Элис, – а как я могу тебя называть…? У тебя ведь должно быть имя…

Я задумалась.

– Не знаю, ведь я часть тебя, разве у меня может быть какое-то другое имя…? Разве мы не часть единого целого… Ты поставила меня в тупик..

– Знаешь, что я поняла? – спросила меня Элис, – ты любишь все усложнять, а я люблю все упрощать, значит мы уже не одно и то же, но дополняем друг друга и без тебя не было бы меня, так как и без меня тебя бы не было… Что если мы будем звать тебя Силлэ?

– Нет, ну это как-то глупо. Мое прежнее имя мне нравилось куда больше.

– В смысле – прежнее? Элис?

– Нет, мое прежнее имя, в прежней жизни…

Эллис подскочила на месте и поднялась из положения лежа.

– То есть это как? В прежней жизни? О чем это ты?

– Ну вот, как всегда… Зря я тебе это сказала.

– Что значит – как всегда?

Эллис была на взводе. И было не совсем понятно, от чего именно она на взводе. То ли от меня в целом. То ли от того, что я еще где-то когда-то жила… Не понимаю. Ведь она сама хотела, чтобы ей помогли, чтобы пришли ей на помощь, а теперь она дергается и отвергает ее. Да уж, людей сложно понять.

– Почему ты так нервничаешь? – спросила ее я, – такое чувство, как будто я живу внутри закостенелого человека преклонного возраста, чьи устои и убеждения похожи на бетонную нерушимую стену… хочешь сказать, ты сама об этом никогда не думала…

Элис молчала, вперив свой взгляд в белую точку на небе, что называлась для кого-то луной, а для кого-то домом…

– Думала, – начала она медленно, – думала постоянно… Мне знаешь, всегда было мало этой жизни, обычных ее суетливых дел, душа всегда хотела чего-то большего, куда-то рвалась, металась… – она на секунды замолчала, лаская своих грызунов, – я никогда не чувствовала себя здешней.

– Может это от того, что ты никогда не любила?

– А может от того, что мне всегда все хотелось изменить, улучшить и увидеть то, что другие не видят, – предположила она, прикладывая губы к своему плечу, – говорят, что Бог как может закрыть нам глаза, так может и открыть их.

Она была права. Бог действительно наблюдает и следит за всеми нами. Следит за каждым из нас и старается помогать нам во всех наших делах, и не просто исполнять наши желания и намерения, а давать нам именно то, что нам нужно, ведь мы порой сами этого не знаем и стараемся делать то, что надо, что правильно и, как однажды сказал один человек «стремимся себя обезопасить; создаём себе такие условия, в которых невозможно совершить грех, который является лишь ранкой на душе, а не красным знаменем на рукаве, как во времена репрессий. Человек, совершивший грех, не должен чувствовать себя отрешенным от Бога, что Бог его забыл и что Бог его не помнит, ведь на самом деле он знает все о каждом, даже то, чего мы не знаем сами и все, чего он просит, это доверять ему, всегда и везде, во всех ситуациях… И я сейчас сам не грешу только от того, что у меня не достаточно условий для этого, но дайте мне условия, создайте мне их – и я обязательно совершу грех и важным будет не само действо, а то, к чему я после него приду, открою ли я сердце своим чувствам, взамен на догмы, постулаты и правила…»

– А что ты чувствуешь сама? – спросила я ее, когда она уже засыпала.

– Я чувствую, что я засыпаю…

Люди… Ну вот так всегда. Как заходит речь о чем-то серьезном, они или засыпают, или уходят по делам. Делают срочное, вместо того, чтобы остановиться и сделать важное, и для начала понять, кто они и что они есть.

На следующее утро Элис проснулась довольно поздно, не так рано, как обычно.

– Ну, – начала я, – доброе утро.

Она потягивалась в постели и вдруг рассмеялась.

– Что… Что такое? – спросила я.

Она громко и долго смеялась; ей даже пришлось вытирать слезы.

– Так в чем дело, ты мне скажешь или нет?

Она закивала головой, вставая с кровати и направляясь в ванную в огромных мужских тапочках синего цвета.

Включая в душе воду, и начиная чистить зубы над умывальником, заглядывая себе в глаза, она наконец произнесла.

– Я еще никогда не была так счастлива.

Интересно, знала ли она, что такое на самом деле счастье. Знала ли она, что все счастье этого мира заключено в ней. Порой люди думают, что для того, чтобы быть счастливым им нужна еще как минимум их вторая половинка и безусловно, с этим нельзя посмотреть, но дело в том, что иногда одди закрывают свои глаза, и перестают в обыкновенном видеть прекрасное, видеть счастье в самых обычных вещах и я понимаю, что это очень сложно: отвлечься от мирских суетных дел и посмотреть на жизнь немного иначе, быть благодарными за то, что она есть. За то, что есть возможность засыпать и просыпаться. Что есть возможность умываться утром водой, будь то холодная или горячая. Заваривать чай, или кофе, делать молочный коктейль или пить воду из родника. Покупать себе красивую одежду, радоваться тому, что есть близкие и родные люди, тому, что они живы и более или менее здоровы, ценить каждую секунду, проведённую с ними и учиться принимать обстоятельства такими, какие они есть; этому похоже, людям придется учиться всю свою жизнь и века не хватит, чтобы освоить это до конца, а эпохи или эры – может быть.

Элис красила губы красной помадой перед выходом. Она была одета в синие джинсы, белые кроссовки, ярко желтую футболку с разноцветным принтом и перекинутую через плечо маленькую сумку зеленого цвета. На голове у нее была заплетена коса.

– Ты сегодня очень ярко одета, – заметила я, – это очень необычно для тебя.

– Я подумала, если не сегодня, то когда? – она говорила спокойно и расслаблено, – хватит уже жить так, как кем-то навязано, или где-то кем-то подмечено, сказано, пора начинать жить так, как хочется, как считаешь нужным. Ведь ты ко мне не с проста тогда пришла, верно?

– Верно… Как ты думаешь, почему я тебе открылась?

– Не знаю, – проговорила она и поглядела в глазок двери, – о черт, там же Малькольм…

– Ну да, так иди, разве не с ним вы вчера были вместе?

– Да, но…

– Да но что?

– Ты не поймёшь…

– Уж я то и не пойму тебя???

Нет, ну это уже было дерзостью.

– Ты хоть понимаешь, сколько всего нам пришлось сделать, чтобы столкнуть вас тогда носом друг с другом!?

– Что? – задалась вопросом Элис, выглядывая в дверной глазок, – я не совсем понимаю… Кому «нам»?

– Послушай, знаешь что, если ты хочешь от него сбежать, сделай это прям сейчас, нечего юлить и потом искать какие-то причины.

– Да почему я вообще должна что-то объяснять, искать причины!? Да и кто ты вообще такая, чтобы говорить мне, что делать!?

– Хорошо. Помнишь, как в ту ночь ты стояла у себя на кухне и ругалась с Богом, мол, не можешь найти себе здесь спокойствия и просила дать тебе ответы? Вот, пожалуйста – я и есть твои ответы, точнее ты сама и есть все твои ответы. Все всегда уже есть в людях, заложено, природой, Богом, Вселенной, уже заложено, остается только немножко капнуть и вуза-ля, все ответы уже на поверхности.

Элис тихо проскользнула к лифту, так, что из двери квартиры Малькольма никто не вышел, но стоило ей только нажать на кнопку лифта, как замок соседской двери повернулся и из двери показался Малькольм. Он подошёл к ней, приобнял и поцеловал в щеку.

– Привет!

Элис как обычно покивала головой и улыбнулась.

– Что с тобой? – спросил обеспокоено Малькольм, – это лифт как-то на тебя странно действует, не находишь?

Элис еще немного позажемалась, а затем не выдержала и залпом выдала все свои ощущения, как будто бы того, что я их могла разделить вместе с ней, ей было мало.

– Прости, Малькольм, но я так не могу…

Малькольм был в растерянности.

– Не можешь как? – он начинал приходить в крайнее замешательство.

– Вот так… Не могу и все…

Малькольм попытался ее обнять.

– Не трогай меня, – проговорила она, делая осаждающий жест руками, – я не готова ко всему этому, у меня планы.. у меня другие планы, ты не входишь в мои планы…

Приехал лифт, Элис поспешно вошла в него, Малькольм попытался пройти следом, но она его остановила.

– Ты не подпускаешь к себе никого! – прокричал он, ударяя о двери закрывающегося лифта.

Из квартиры вышла Марта, мать Малькольма.

– В чем дело, сынок, что случилось?

– Не подходи ко мне, – огрызнулся он на нее, – все вы женщины одинаковые! Если бы ты тогда не бросила отца, он был бы сейчас еще жив! Был бы жив!

– Прости милый, – попыталась она прикоснуться к нему, – но я не…

– Молчи, – проговорил он, – просто молчи… Ему нужна была твоя поддержка, твоя забота, он верил тебе, а ты… Ты бросила его! Ты его бросила!

– Не смей на меня кричать и повышать свой голос, – она ткнула в него своей рукой, – если бы я не ушла, твой отец бы продал и нас с тобой на органы лишь бы покрыть свои долги, приобретённые с его дружками, поэтому даже не смей мне говорить, что я сделала даже что-то не так! И я не мать твоему отцу, чтобы всю жизнь с ним нянчиться, у меня есть и другие свои дела, которые за меня не сделает никто! А девушку, оставь ее в покое! И не смей даже приближаться к ней, если она этого не захочет!

Малькольм сдался.

– Я не знаю, что со мной происходит…

Марта приобняла его.

– Я понимаю. Но эта девушка, она никогда не будет принадлежать тебе. Она… Она не такая, она другая…

Тем временем, пока Марта проводила бреду со своим сыном, Элис ехала в такси к доктору Вирджинии, одолеваемая бурей страстей и своих внутренних демонов. Я не могла смотреть на это безучастно и поэтому постаралась ее поддержать, помочь ей выбраться из той клоаки мыслей, в которую она попала, и я решила рискнуть:

– Сама не понимаю, как так произошло, вы вроде бы так подходили друг другу, да и мы годами планировали вашу встречу, не понимаю, что пошло не так…

Я боялась, что могу сказать что-нибудь не то и тогда сделаю еще хуже, поэтому я старалась говорить короткими обрывистыми фразами, перебирая все, что приходит мне в голову, как вдруг она меня перебила.

– А что, если вы подстраивали встречу именно для этого, что если все так и должно было закончиться, так и начавшись… Непонятно, странно, непредсказуемо, ведь ни один человек в нашу жизнь не приходит просто так и совсем не важно, какими были намерения наши изначально, вполне возможно, что в жизни друг друга мы играем лишь малый перевалочный пункт.

…Перед тем, как мы приходим сюда, мы проходим ряд тренировок и слушаем особенный курс лекций на тему того, как выжить в определенных условиях, как построить карьеру, как создать семью, как жизнь правильно, как быть хорошим человеком, хорошей женщиной, хорошим мужчиной, как сохранить семейный очаг, как растить детей, как не угробить своего мужа в очередной раз, когда он по неведению приволочет себя в третьем часу ночи или как не съехать с катушек и не подсесть на антидепрессанты… Нас всему этому учат, и даже говорят, чем нам лучше всего в жизни заниматься, что мы больше всего любим, но мы, почему-то обо всем забываем и погружаемся как будто в какую-то сонную лощину, так или иначе действующую на нас, да еще и посыпаем все это сверху тем, что нам совершенно не нужно.

Никогда не знаешь наверняка, как все обернётся и порой хватает лишь пары слов, лишь пары взглядов для того, чтобы кто-то кого-то и чем-то зацепил, а порой не хватает и нескольких лет, целого века будет мало для того, чтобы создать то, чего не существует.

Вирджиния сидела в своем кабинета и ожидала следующего приема.

Элис зашла к ней в кабинет, едва перед этим постучавшись и положив сумку рядом на стул, она расслаблено легла на диван.

– Что если я расскажу тебе историю, – начала она медленно; Вирджиния была очень внимательна.

– Что если я расскажу тебе историю о девочке не с этой планеты, чья душа, в поисках дома, призвала к себе на помощь одну очень интересную, странную и специфическую натуру…

Вирджиния, дождавшись паузы, спрашивает ее:

– Это часть какой-то истории, сказки?

Элис только коротко улыбнулась и продолжила говорить дальше.

– Я хочу рассказать тебе, Вирджиния, о том, что мы не видим того, что происходит вокруг нас и на обращаем внимания на то, что живет внутри нас… Что если я скажу тебе, что слышу голос, слышу его отчетливо, также как тебя, вот только не вижу, потому что эта сущность находится внутри меня…

Вирджиния принялась делать записи.

– Что она тебе говорит?

– Так ты мне веришь?

– Пойми, Элис, сейчас совершенно не важно, чему верю я, и вообще, верю ли, сейчас важно только то, что ты говоришь.

Элис замолчала на несколько мгновений, прислушиваясь к журчанию миниатюрного водопада, что находился у кабинете Вирджинии.

– Она говорит не много, только то, что она – есть я, а я – это она. Все спуталось, Вирджиния.

– Что именно?

– Все, абсолютно все. Я теперь не могу так просто закрыть на все глаза. Любить тех, кто я вовсе любить не хочу, кто мне не близок, быть с теми, с кем пойдёт… С ее появлением многое изменилось внутри меня, словно я все время ходила в каких захотевших очках, в которых так много пыли и вот теперь наконец я почистила линзы и увидела, прозрела… До того момента, как будто спала… Знаешь, мне уже не охота никуда спешить.

– А куда ты спешила до этого? – спросила ее Вирджиния.

– Я хотела все успеть, – сказала Элис, – успеть и при этом никого не разочаровать, суметь быть правильной, такой как все, такой, какой принято быть, а сейчас, я понимаю, что единственной, кем мне нужно быть – это собой и я хочу попросить тебя кое о чем.

– Да, конечно, – произнесла она, – о чем ты хочешь меня попросить?

– Пожалуйста, начни исследовательскую работу по части изучения нашего внутреннего существа, того, кем мы являемся на самом деле. Это очень важно.

Порой мы и сами не знаем кто мы. Часто лезем не в свое дело. Делаем то, о чем нас не просят, суём свой мокрый и холодный нос куда-то погреться, а затем снова вытаскиваем его назад.

Удивительно, но как много вещей случается с нами какой-то один короткий миг. Как много всего мы успеваем сделать, как многое успеваем попробовать и изучить и сколько же всего уходит из под нашего того самого влажного носа.

Когда Элис возвращалась домой, для того, чтобы сесть за написание своих чувств и ощущений, возникших у нее на стадии переживания всего того, что ей удалось испытать, она невольно уронила зеленое яблоко в магазине напротив и встретилась глазами с тем человеком, с которым ей действительно однажды было суждено встретиться. Она больше не боялась.